Любить буду жестко (СИ)

Глава 10

Щеки запылали ярче заката на небе. Искупаться хотелось невыносимо, от воды пахло свежестью. Стоило представить, как погружаюсь в прохладную негу, как натруженные за день мышцы ныли в предвкушении. Но войти в воду вместе с Данте значило только одно, он возьмет меня прямо в этом озере.

Закрыла глаза, чтобы не видеть его атлетичного тела, в голове было слишком много мыслей, а в груди слишком много чувств. Мне надо успокоиться, подумать, привести мысли и чувства в порядок. Близость Данте делала каждое мгновение таким острым, что я вся кровоточила от порезов.

— Надо собрать хворост для костра, — прошептала и облизнула сухие губы и сделала шаг назад, мягкий, податливый песок едва слышно зашуршал под ногами, но даже этот тихий звук резанул по нервам, открыла глаза, как раз вовремя, чтобы заметить на губах Данте понимающую усмешку.

— В лесу от меня не спрячешься, Инга, и палатка у нас одна, и спальник тоже один, — Данте подмигнул мне и пошел воду.

Я смотрела на его идеальные, накаченные ягодицы и шептала:

— Козел, мудак, урод, ненавижу.

Вот зачем он рылся в моем рюкзаке, вытащил маленький спальник в компрессионном мешке. На глазах выступили слезы, злилась на собственную глупость, на чувства, которые во мне пробуждал Данте. Его было слишком много, запаха, тепла, слов, мыслей. Он же прямо сказал, что я для него «бантик» на подарочной коробке, приятное приложение к украшениям, стоимостью в несколько миллионов долларов. А я все равно думаю о нем, не могу выкинуть из головы.

Дура, дура, дура!

Отошла достаточно далеко от озера, чтобы Данте не слышал, как я рыдаю. Села на поваленный, поросший мхом и лишайником дуб, вцепилась плечи и тихо завыла.

Я год баюкала боль и печаль, которые сменялись приступами жгучей вины перед Макаром, потому что я не могла дать ему того, что он заслуживает. Не могла его полюбить. Видела в нем только друга. Он закидывал меня цветами и подарками, старался развеселить, водил по клубам. А я так и не надела ни одно из подаренных им украшений, и сейчас в ушах были простые гвоздики, которые мне купила мама на пятнадцатилетие. Иногда открывала шкатулку и смотрела, как мерцают бриллианты, горят рубины, подмигивают изумруды. Холодные, бездушные камни. Они ничего для меня не значили, а срезанные цветы в вазах казались мертвыми.

Данте никогда мне ничего не дарил, когда мы расстались, на память мне осталось от него только разбитое сердце. Он не был скуп. Стоило ему заработать что-нибудь на раскопках, как мы обязательно отправлялись куда-нибудь. Посмотреть диковинки и редкости, пока их не уничтожило время и люди. И эти дни мне были дороже всех камней Макара. Их я хранила, как настоящие драгоценности, ожерелья, диадемы, кольца, серьги из радужных, счастливых воспоминаний. Данте был моим миром, когда он ушел, у меня осталась боль, потому что эти воспоминания были только моими, для него дни моего искреннего счастья были лишь игрой.

Я помнила вкус его губ, ласки, нежности, помнила, каким он может быть, каким я его любила. Он изменился, стал жестче, злее, но я никак не могла забыть дней, которые мы проводили вместе.

Что же делать?!

Понимала, что, если он снова приласкает меня, как раньше. Если не будет груб, перестанет унижать и напоминать мне о гнусном договоре, на который я сама согласилась, то позабуду о ненависти, о том, что ничего для него не значу, и снова позволю себе любить его.

Он прав я дура, самая настоящая дура набитая. Рыдаю из-за мужика, который сразу обозначил мою роль в его жизни — подстилка, девочка для утех, ему нужна моя невинность, тело. Душу и сердце я сама вычеркнула из контракта, а теперь вписываю мелким шрифтом, как мазохистка.

Не знаю, сколько прошло времени, пока я жалела себя, но стало темнее. Закат сменился сумерками, в лесу стало холодно. Надо собрать хворост и возвращаться, пока Данте не пришел меня искать. Для одного дня хватит унижений.

Вытерла слезы и принялась за дело, собирала сухие ветки, пока темнота подступала, накрывая лес. Старалась держать озеро в поле зрения, чтобы не уйти слишком далеко, но темнело все быстрее.

Когда хвороста набралось достаточно, и я пошла обратно к озеру, за спиной хрустнула ветка.

Резко обернулась, по коже побежали мурашки. В лесу стоял кромешный мрак, лишь со стороны озера еще серел свет.

Появилось нехорошее чувство, что за мной наблюдают. В чаще кто-то прятался.

Не решаясь повернуться к лесу спиной, я осторожно попятилась назад, сердце стучало, как бешеное. Если это волк или медведь, то бежать нельзя. Я лишь спровоцирую зверя на атаку. А если преследователи все-таки нас нашли, то от пули не убежишь.

Хотела позвать Данте, но горло сдавило ледяной ладонью от страха.

Снова хрустнула ветка, уже ближе.

Я замерла, вглядываясь в темноту, сжимая хворост так сильно, что мелкие ветки впились в кожу.

Ветка хрустнула за спиной со стороны озера. Я не выдержала, закричала и сразу же замолчала, рот накрыла теплая ладонь, а над ухом раздался шепот Данте:

— Иди к лагерю, жди в палатке, не выходи, чтобы не услышала.