Вздрогнула, в глазах заплескалась паника, отчаяние. Глаза Инги обманчивые, как и вся она. Меняли цвет в зависимости от освещения, настроения, погоды. То серые, то бирюзовые, то цвета морской волны, не глаза, а два александрита.
Растрепал ее прическу, жадно зарываясь в шелковистые волосы, скучал по ним, скучал по ней. Светлые волны рассыпались по плечам. На бледных щеках остались не стертые мазки туши, губы припухли и покраснели. Смотрел на них и чувствовал, как в паху снова простреливает. Мне было ее мало, всегда мало.
Провела кончиком языка по губам, понимал, что сейчас не специально. Сейчас не играет, старается не расплакаться. Сдержаться, ведь если ее брат и ничтожество, на которое она меня променяла, мертвы, то выходит, зря позволила выебать ее в рот.
Коралловые нежные губы, верхняя чуть больше, с капризным изгибом, по которому я любил проводить языком когда-то.
Я не трахнул ее год назад, хотел до одури, до тряски, как наркоман дозу, но Ириска лепетала, что хочет замуж выйти целкой, несла какую-то херню, что обещала маме. Мне по хуй было на ее обещания, но не на нее. Ради этой девчонки с переменчивыми глазами и гнилым сердцем, я сдохнуть был готов, а она меня предала. Сука.
А теперь моя и бежать некуда, возьму от нее все, что захочу. Не спрашивая больше разрешения, не играя в любовь. Буду жестко драть, пока не надоест, пока не погаснет в паху и груди огонь, который она разжигает во мне, одним взмахом длинных кукольных ресниц.
— Не вставай с колен, Инга, мне нравится видеть тебя такой, какая ты есть на самом деле. Готовой на все шлюхой.
— Шлюхам платят за услуги, тебе нечего мне предложить, — огрызнулась, саму трясло от страха, гнева, горя, но огрызалась. Раньше мне нравилось ее упрямство, стойкость. Но оказалось, что это маска. Она просто хотела продать себя подороже, стоило показаться на горизонте богатенькому мажору и меня послали на хер.
Весь этот год думал, что она жалеет о своем решении. Бабок у меня теперь было больше, чем смогу потратить за всю жизнь. Деньги, девки, дома, долбанная яхта, а ее не было.
И то, что не выеб ее тогда, остановился, не давало покоя целый год. Уже трусы на ней порвал и раком поставил, но увидел в зеркале свою рожу, перекошенную злостью, подрагивающую от рыданий спину Инги и остановился. Отпустил. Потому что это неправильно было, силой брать. Она меня не хотела, не любила. И это злило, убивало. Но я остановился.
Больше не остановлюсь.
— Я не сказал, что не смогу помочь. Я сказал, что не знаю, где они. Лишь, что твой брат и жених пропали несколько недель назад, отправившись в леса под Кингисеппом на поиски утерянных украшений Багировой, но как я и сказал, пока ты давилась моим членом, я спасу их… — сделал паузу, театрально, глупо, но с этой девкой я терял тормоза, эта двуличная сука и меня заставляла играть на публику.
Встрепенулась вся, глазищами огромными уставилась. Сейчас они были голубыми, хрустальными, и слезы в них дрожали чистые. Уверен на вкус они сладкие, я еще заставлю ее плакать для меня и буду слизывать слезы с точеных бледных скул.
— Но у всего есть цена, Ириска.
— Ты уже взял то, что хотел.
— Не все, Ириска, я помогу спасти твоего брата и… жениха, — во рту, словно кислота плескалась, когда произносил это слово, — если ты станешь моей… — выдержал паузу, наблюдая, как расширяются ее бирюзовые глаза, замерла вся, губы подрагивали, слез не замечала, а они падали на грудь, выглядывающую из слишком откровенного выреза, затекали в ложбинку между полукружий, пробуждая во мне зверя.
Сейчас был тот самый момент, когда я могу приказать сделать ей все, поманив надеждой на спасение брата.
В голове пронесся вихрь образов, как имею ее во всех позах, врываясь во все дырки.
Посмотрел на Ингу, замершую в ожидании моих слов, смотревшую на меня, как на восточного правителя, решавшего жить ей, или умереть, с колен она так и не поднялась.
В паху прострелило от этой ее смиренной позы.
Твою мать, девочка, я был готов бросить к твоим ногам весь мир, но теперь хочу только одного — отнять его у тебя, присвоить тебя себе полностью, без остатка.
— Я помогу, если ты станешь моей содержанкой, послушной и покорной. Само собой, помолвку с Радимовым придется разорвать, и я хочу это видеть. Я хочу видеть, как ты бросишь жениха, чтобы стать моей подстилкой. Если прикажу, то будешь целовать мои ботинки и слизывать с них пыль.
Визуал главного героя, жестокого, опасного, страстного Данте Бессонова