Любовь с пятого этажа

Глава 12

Алиса

— Ты даже не представляешь, какая тут вода, — говорила мама в трубке с восторгом. — Бирюзовая! Ни один фильтр так не покажет. Мы с отцом с утра пили кофе прямо на палубе. Я в халате, он — в панаме. Полный восторг.

Я улыбнулась, вжимая телефон плечом, пока перебегала через улицу.

Сумка билась по бедру, в голове уже вертелось расписание занятий: малыши, потом младшая группа, потом старшие. И всё — на второй день после мини-отпуска.

— Радуюсь за вас. Правда. Только не рассказывай про круассаны, ладно? Я голодная и бегу на работу.

— Ладно, не буду, — засмеялась мама. — Хотя у них тут крем фисташковый… Боже, Алиса, я чуть не умерла.

— Мааам! — простонала я, но с улыбкой.

— Ладно, всё. Я замолкаю. Просто хотела услышать тебя. Как ты?

Я на секунду сбавила шаг.

Как я?

— Сама не знаю, — честно ответила. — Вернулась в город два дня назад. И вроде как должно быть привычно… но внутри странное. Будто я осталась где-то на паузе, а вокруг всё идёт дальше.

— Опять кто-то? — уточнила мама мягко.

Я не сразу ответила. Потом — тише:

— Возможно.

— Серьёзно?

— Пока — непонятно. Мы… просто провели ночь вместе. Но после этого он ушёл. Срочно. И не написал.

— А ты?

— Я тоже нет. Я жду. Как дура.

Мама вздохнула. Где-то на фоне — шум волн, чирик птиц, и голос папы: «Скажи ей, что я скучаю, и пусть ест нормально!»

— Передай ему, что я взрослая и с гречкой у меня всё в порядке, — буркнула я, но теплее, чем собиралась.

— Алиса, — снова заговорила мама, — ты боишься не потому, что он не пишет. А потому что ты почувствовала что-то серьёзное. И тебе страшно признать, что хочешь продолжения.

— Может быть.

— Так не убегай от этого. Дай себе шанс. Даже если он не такой, как ты ожидала.

— Ты у нас теперь философ, да?

— Я на лайнере в Средиземном море, милая. Тут все становятся философами. Особенно с бокалом просекко.

Я рассмеялась. У подъезда уже виднелись мои ученицы — старшие девочки грелись на солнце, кто-то показывал на телефоне тикток, кто-то растягивался у перил.

— Всё, я прибежала. Меня ждут.

— Удачи тебе, Алиска. И... не молчи, если захочется что-то сказать. Даже первой.

— Посмотрим, — тихо ответила я.

Я отключилась и убрала телефон в карман.Открыла дверь студии, и на меня сразу обрушился детский гомон.

— Алиса Юрьевна! — закричала Катя, пятилетняя заводила в розовом трико. — А я дома крутилась и чуть не уронила кошку!

— Надеюсь, кошка выжила, — хмыкнула я, проходя внутрь.

— Выжила, но не разговаривает теперь, — важно сообщила Катя.

Вздохнув, я переобулась, поправила волосы, включила музыку. В зеркале отразились носы, хвостики, колготки с принтами и танцы “в стиле бабочки”.

Всё вроде было как всегда.

Я включилась в процесс, как могла: хлопала в ладоши, показывала движения, хвалила за старание и останавливала тех, кто слишком старался уронить соседей.

— Не падаем на попы! — напомнила я. — Красиво! Как балерины!

Но в голове всё равно — тишина от него.

Виктор не писал. Ни слова. Ни намёка.

Словно того вечера не было. Словно я всё придумала.

Я поймала себя на том, что уже третий раз подряд говорю одной и той же девочке, как нужно ставить носочек.

И каждый раз — слишком мягко, чтобы было по-настоящему строго. Меня это злило. Я сама на себя злилась.

— Алиса Юрьевна, а вы сегодня почему грустная? — вдруг спросила Маша, серьёзная девочка с косой до пояса. — Вы что, конфеты забыли дома?

— Почти, Машенька, — выдохнула я. — Забыла кое-что поважнее.

Она задумалась.

— Телефон?

Я усмехнулась.

— И его тоже.

Занятие длилось час, но тянулось вечно. Каждая минута казалась мне доказательством, что я зря что-то жду. Что взрослые мужчины не исчезают просто так — они исчезают потому, что не хотят оставаться.

К четырём у меня осталась последняя группа.

Мои новенькие пятилетки.

Те самые, которых я должна была взять ещё в до моего мини отпуска.

Пришлось отодвинуть.

Потому что я тогда сбежала к бабушке.

Прятаться.

Делать вид, что усталость — это просто переутомление, а не попытка собрать себя заново.

Теперь они — с меня. Маленькие, взволнованные, в новеньких пачках и с бантиками, как флажки на корабле. Родители передавали их мне, как хрусталь. Некоторые даже остались в коридоре — наблюдать, вдруг кто-то заплачет.

Я знала это чувство. Оно возвращалось каждый раз — начало.

Я улыбнулась, опустилась на корточки, чтобы быть на уровне глаз самой маленькой, и заговорила:

— Привет, меня зовут Алиса. Я ваша новая подружка. Мы будем танцевать, как бабочки, птички, звездочки и даже как драконы. Иногда. Но только красивые.

Они заулыбались. Кто-то хихикнул. Один мальчик нахмурился — явно был не готов к конкуренции со звёздами.

— А если я не хочу быть бабочкой? — буркнул он.

— Тогда будешь вертолётом, — пожала я плечами. — Главное — не тараканом.

Через десять минут зал наполнился хаосом наивной грации: крохотные фигурки путались в счётах, наступали друг другу на тапочки и постоянно забывали, какой рукой махать. Но это было хорошо.

Это было живое.

Я уже собиралась объяснить новый элемент — «перышко на ветру» — когда заметила, что одна девочка встала как вкопанная у стены и не двигалась. Совсем. Только смотрела на остальных — исподлобья, испуганно, почти с вызовом.

— Ты в порядке? — мягко спросила я, подходя ближе.

Она молчала. Губы поджаты, руки зажаты в кулачки, подбородок напряжённый. Маленькая львица на грани слёз. Кто-то из девочек уже начал хихикать, указывая на неё.

— Так, все продолжают танцевать, — сказала я вслух. — Перышки, помните? Ветер! Лёгкий, добрый! Пошёл!

Музыка снова заполнила зал. Я присела рядом с этой маленькой неподвижной фигуркой и чуть наклонила голову.

— Сложно, да?

Она молчала.

— Первый день — всегда самый страшный. Я тоже когда-то пришла в новый зал. И стояла в углу. И никто не знал, как меня зовут. А внутри всё дрожало. Прямо вот тут, — я постучала пальцем себе по солнечному сплетению.

Она моргнула.

— Но потом… одна девочка подошла и сказала, что у меня красивые тапочки. И всё стало чуть легче. Только капельку. Но с этого началось.

Маленькие плечи дрогнули. Её губы чуть шевельнулись. Я подождала. Не торопя.

— А у тебя правда красивые тапочки, — добавила я. — Такие, будто ты танцуешь на облаках.

— Они новые, — прошептала она наконец. — Но жмут.

Я улыбнулась.

— Носки внутри помогут. Или капронки. У тебя есть?

Она кивнула.

— Хочешь просто посидеть рядом, пока все танцуют? Никто не заставит. Только ты решаешь.

Она снова кивнула. Чуть спокойнее. И осторожно опустилась на маты.

Я села рядом. Несколько минут мы просто смотрели, как остальные кружатся, толкаются, снова сбиваются со счёта. Она перестала дёргать рукав. Расслабилась.

— Как тебя зовут? — спросила я тихо.

Пауза. Она посмотрела на меня. Глаза — серьёзные, взрослые. Совсем не пятилетние.

— Варвара.

Она кивнула, уже чуть увереннее. И впервые — прямо посмотрела на меня. Взгляд всё ещё настороженный, но без страха.

Мы продолжали сидеть рядом. Музыка играла, девочки вертелись в разноцветной суматохе. И вдруг:

— А вы всегда тут работаете? — спросила она, не сводя с меня взгляда.

— Почти всегда, — ответила я. — Танцы — это моё.

— А вы в мультиках танцевали?

Я рассмеялась:

— Пока нет. Но кто знает?

Она наклонилась ближе, заговорчески:

— А у вас есть дети?

Я чуть растерялась, но ответила:

— Нет. Только такие, как вы. Много. И все любимые.

— А собака?

— Кошка. Наглая. Думает, что я у неё в гостях.

Варя улыбнулась. Тоненько, но искренне.

— А я одна. У меня только папа и няня.

Папа работает много. Очень. Но он всё равно всегда приезжает, если я упала. Даже если не сильно.

— Это хорошо, — только и смогла сказать. — Значит, он у тебя самый-самый.

— Он красивый, — добавила она, гордо. — С бородой. И в машине всегда порядок. И пахнет кофе.

— А где твой папа сейчас? — осторожно спросила я, почти не дыша.

— На работе. Он всё время в костюме. Но дома ходит в майке, — она хихикнула. — Такая смешная.

Я отвела взгляд, чтобы собраться. Варя же, будто почувствовав паузу, вдруг спросила:

— А у вас есть муж?

Я чуть приподняла брови.

Удивлённо, машинально.

— Нет. Пока нет.

— Почему?

Детская прямота — без фильтров, без пауз. Я на секунду задумалась, потом сказала честно:

— Наверное, потому что не встретила ещё того, с кем хотелось бы жить по-настоящему. Не просто ради галочки.

Она кивнула, вполне серьёзно, будто оценивала ответ.

— Тогда я скажу папе, что вы хорошая. И что вы умеете разговаривать. Он всегда говорит, что это важно.

С этими словами Варя неожиданно встала.

Никаких капризов. Никакой скованности.

Просто раз — и пошла в центр зала.

Словно всё — тревога, страх, сжатые кулачки — осталось на том месте, где мы с ней только что сидели.

Я наблюдала, как она встаёт на носочки, поднимает руки вверх, крутится неловко, но старательно.

Как будто ей наконец разрешили дышать.

И тут я поняла: она не просто решилась — она доверилась.

А это…

Это было важнее любой техники.

Когда занятие закончилось, я хлопнула в ладоши:

— Молодцы! Все большие умнички! На сегодня — всё. До следующего раза, перышки мои.

Дети начали разбредаться по сторонам. Кто-то уже бежал к родителям, кто-то болтал с подружкой, напяливая кофту задом наперёд. Я привычно наклонялась, помогая завязывать шнурки и поправлять воротнички.

И тут снова — Варя.

На удивление собранная, с рюкзачком, уже в курточке.

Подбежала ко мне и, не сбавляя шага, бодро выдала:

— Вот моя няня. Марина!

Я подняла взгляд.

У входа в зал стояла она — высокая, ухоженная женщина лет тридцати пяти. С тёплыми глазами, в джинсах и бежевом пальто. В руке — телефон, на лице — доброжелательная, чуть усталая улыбка.

Она подошла ближе, протянула руку:

— Здравствуйте. Вы — Алиса, верно? Варя в восторге от вас. Спасибо вам большое.

— Взаимно, — выдавила я, стараясь сохранить лицо. — Варя молодец. Очень светлая девочка.

— Да уж, светлая — это мягко сказано, — усмехнулась Марина. — Ну всё, Варь, давай, поехали. А то папа ждёт.

— До свидания! — весело крикнула Варя, помахав рукой. — Я вернусь! Обязательно!

— Буду ждать, — ответила я, уже еле слышно.

А потом они ушли.

И я осталась стоять в пустом зале, где ещё кружится воздух после детских шагов.

Вечером я просто… сидела.

В халате. На диване. В тишине.

С телефоном в руке, который так и не загорелся за весь день.

И когда в дверь позвонили, я вздрогнула.

— Ну нет…

Я подошла и без сил распахнула.

— Ты вся как потерпевшая! — заявила Полина с порога, держа бутылку белого и две шоколадки. — Так, я знала, что сегодня надо к тебе. Я как ведьма. Почувствовала энергетику "он-ушёл-и-ничего-не-сказал".

— Привет, — выдохнула я и отошла, впуская её. — Ты просто телепат.

— Нет, просто знаю тебя сто лет, — пробормотала она, ставя бутылку на стол. — Где бокалы? И начинай говорить всё. С самого начала. Только не говори, что уехал по делам и пропал.

Я молча достала бокалы.

— Окей… уехал по делам и пропал?

Я кивнула.

Полина залила бокал по верхний край:

— Мужчины — это отдельная форма жидкой ответственности. Вечно утекают в никуда. Ну и?

Я присела на диван.

— Было… всё. Ночь. Реально. Я даже не знаю, как это описать. Это не было просто "химией". Это было… будто я вернулась в тело после долгого отсутствия.

А утром — он с кофе, с улыбкой, — и… звонок.

И он ушёл.

Обещал, что напишет. Но не написал.

Полина нахмурилась:

— Ушёл так, будто не хочет оставаться?

— Ушёл… как будто что-то держал. Не меня, — себя. Понимаешь?

— А ты?

— Я… дура. Потому что мне хочется, чтобы он появился. А я ведь сама себе поклялась — никаких привязанностей. Ни-ка-ких.

Но он…

— Он тот самый, кто ломает броню, — закончила за меня Полина и отпила. — Ладно. Слушай. Давай не будем его обелять или обвинять. Но одно я скажу точно: если он не напишет завтра — ты пойдёшь с нами в караоке, и мы громко поём Шакиру, пока не исчезнет потребность кого-то ждать.

Я рассмеялась — впервые за день искренне.

— Договорились. Но если он напишет?

— Тогда… — она посмотрела на меня, прищурившись, — ...ты сделаешь глоток, откроешь ноутбук — и напишешь историю, как один мужчина однажды ушёл утром, а вечером всё изменилось.

Я кивнула.

Может, и правда — всё ещё может измениться.