Любовь с пятого этажа

Глава 42

Алиса

Я не мыла голову уже три дня. Возможно, четыре. Не помню.

Всё казалось липким — волосы, мысли, жизнь. Даже душ — не спасал. Как будто вода просто стекала, не задевая кожу. Не забирая с собой ни усталость, ни боль.

Мама звонила. Папа писал. Бабушка приносила еду и тихо оставляла на столе. Полина пыталась шутить, вытянуть, растормошить, а я… Я просто кивала. Иногда. Чтобы они не волновались слишком сильно. Чтобы не трогали.

Я не злилась. Не плакала.

Это было как болото — без запаха, без формы, без крика. Только вязкая, тянущаяся внутрь пустота. Когда ни один вопрос не имеет ответа. И ты не ждёшь, что появится.

Я не брала телефон. Он где-то валялся — на полу, в пледе, может, под подушкой. В нём были только уведомления от банков, какие-то спам-письма и, самое страшное, — тишина от того, от кого ты ждёшь хоть что-то.

Я не винила Виктора. Больше не винила. Просто… всё затерлось. Умерло внутри. Погасло.

Я решила выйти.

На веранду. Хотя бы туда. Не из-за солнца. Не из-за свежего воздуха. Просто… стены начали давить.

Тапочки, старый кардиган бабушки, халат поверх пижамы. Волосы — спутанный пучок, лицо — без отражения.

Я села в кресло и взяла чашку, которую бабушка оставила с утра. Чай остыл, но мне было всё равно. Просто держать что-то в руках — уже означало, что ты ещё здесь. Что ты не растворилась.

Небо было странно ясным. Почти безоблачным. Но внутри — глухо и серо.

Я смотрела вдаль. На дорогу. На ветер, качающий ветви деревьев.

И думала: может, так и будет теперь.

Без сцены. Без Варюши.

Без него.

Просто жить. Тихо. Невидимо.

Как будто меня и не было.

Но разве можно забыть того, чья любовь стала домом?

Дверь калитки заскрипела. Я подняла глаза, думая, что это бабушка или, может, Полина вернулась из магазина.

Но нет.

На веранду поднялся он.

Костя.

Тот самый. Мой бывший. Моя ошибка. Мой позор.

Всё тот же ухмыл. Всё тот же пренебрежительный взгляд, как будто перед ним не человек, а мусор на дороге.

— Ну что, Алиса, — протянул, оглядывая меня с ног до головы, — как ты?

Я промолчала. Просто сжала чашку крепче. Ладони вспотели, но не дрогнули.

— Слушай, быстро у нас тут по деревне новости бегают. Я только в магазин зашёл — а мне уже в лицо: «Слыхал, Алиску-то арестовали, за ребёнка чуть не села». Я аж не поверил.

Он фальшиво присвистнул, качая головой, как будто скорбит.

— А потом подумал… да нет, вполне в её духе. Улетела когда-то такая гордая, типа талант. А в итоге что? Съела пыль, как и должна была.

Я всё ещё молчала. Ни одного слова. Только сердце било в горле.

Он хмыкнул и присел на перила, будто был тут хозяином.

— Я же говорил тебе, Алиса. Ты — никому не нужна. Ни с талантом, ни без. Ни красивая, ни умная. Обычная. Серая. Бездарность.

Слова впивались, как ржавые иглы. Не потому, что были правдой. А потому что… я когда-то в них верила.

Он встал. Выпрямился. Плюнул в сторону крыльца.

— Вот и получила. Всё, как заслужила. Сама.

Не успел он договорить.

Не успел сделать этот последний шаг — самый подлый, самый ядовитый. Как вдруг...

— Больно умный, да? —

ХЛОП.

Глухой, тяжёлый удар.

Костя отлетел назад, зашатался, схватившись за лицо.

Я вскочила с места. Всё тело застыло — и только сердце дёрнулось: резко, сильно.

— Ты чё!.. — заорал Костя, уже пошатываясь.

— Заткнись. — Голос.

Знакомый. До боли.

Твёрдый, как гранит.

Тёплый, как дом.

Виктор.

Он стоял прямо перед Костей. Широкоплечий, напряжённый, с лицом, где не осталось ни капли снисходительности.

— Ты кто такой, чтоб так с ней говорить? — продолжил он. — А? Кто?!

Костя поднялся на ноги, повёл плечом, будто собирался драться, но тут же отступил, когда Виктор шагнул вперёд.

— Да я… — пробормотал он, вытирая кровь из-под носа. — Ты вообще с какого…

— С того, — рявкнул Виктор, — что если ещё раз к ней подойдёшь — я тебе не только нос сломаю. Я тебе жизнь сломаю. Понял меня, клоун?

Костя вскинул руки.

— Ладно-ладно! Псих…

— Шагай. — Голос Виктора был ледяным. — Пока можешь идти своими ногами.

Костя посмотрел на меня — с ненавистью, с жалостью, с чем-то мелким и липким — и спустился с веранды, уходя быстрым, неровным шагом.

Я стояла, будто прибитая к полу.

Кровь стучала в висках. Сердце било так, словно вот-вот выскочит наружу.

А он… стоял передо мной.

— Что ты здесь делаешь? — выдохнула я. Голос — сорвался на середине. Почти шёпот.

Виктор сделал шаг ко мне. Потом второй — медленный, осторожный, будто подходил к хрупкому, едва живому.

— Я приехал за тобой, — тихо сказал он. — За своей женщиной. За своей Алисой.

Я замерла.

— А Вика?

— Вика? — он усмехнулся — коротко, с горечью. — Вика больше не проблема. Я всё знаю. Про ложь. Про записи. Про её «планы». Я слышал всё сам, Алис. Каждый яд, который она лила.

Я вскинула глаза на него — в неверии.

Он кивнул:

— Я поставил камеры. Да, я пошёл на это. Не ради мести. Ради Варвары. Ради тебя. Чтобы остановить её. Чтобы защитить.

Он посмотрел на меня, глубоко, до самого сердца.

— Я подал в суд. Забрал заявление против тебя. Официально. Все обвинения сняты. Все. Больше никто не посмеет на тебя даже намекнуть.

Я сделала шаг назад. Руки дрожали.

— Зачем ты это делаешь, Виктор?..

Он не двинулся с места. Только смотрел. Говорил — будто выдыхал каждое слово из самой души:

— Потому что я люблю тебя. Потому что скучал так, что забывал дышать. Потому что каждый вечер я искал тебя в телефоне, в пустых комнатах, в рисунках Вари, которая шептала твоё имя даже во сне. Потому что без тебя — всё это не имеет смысла. Ни квартира. Ни бизнес. Ни победа над Викой. Без тебя — это просто пыль.

Я не выдержала.

Слёзы — тёплые, горькие, настоящие — сами покатились по щекам. Я пыталась что-то сказать… но рот не слушался.

Он подошёл ближе. Тихо. Осторожно.

И заговорил снова — тише, как будто боялся разрушить:

— Мне не нужен шанс. Я не прошу прощения. Я просто хочу, чтобы ты знала: я здесь. Я рядом. Я всё ещё люблю тебя. И если ты скажешь «уходи» — я уйду. Но если хоть часть тебя… хоть крошечная часть… всё ещё помнит нас — я останусь. Навсегда.

Твоя очередь, Лисёнок. Остаться? Или снова закрыться?

Я стояла перед ним, вся в слезах.

Внутри — ком. Боль. Радость. Всё сразу.

Смотрела в глаза, в которых было всё — усталость, нежность, вина и такая любовь, что от неё трещало сердце.

— Дурак ты, Виктор… — выдохнула я. — Как ты мог так молчать? Почему не приехал раньше?..

Он хотел было ответить, но я шагнула вперёд и… просто обняла его.

Сильно. Насмерть.

Вцепилась в него, будто боялась, что если отпущу — исчезнет. Исчезнет снова.

Он прижал меня к себе — так, как только он умел. Мягко, но с такой силой, будто клал меня обратно в сердце, в дом, в жизнь.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала я ему в грудь. — Слышишь? Люблю. Всегда любила. Даже когда ненавидела. Даже когда проклинала. Всё равно…

Любила.

— Прости меня, Алиса… — глухо сказал он. — За всё. Я был слепым идиотом. Но теперь я всё вижу. Всё понял. И никогда больше тебя не отпущу.

Мы стояли, обнявшись, долго. Очень долго.

А потом…

Со скрипом открылась дверь.

— Ну, наконец-то, — громко и довольно сказала бабушка, выходя на веранду с тряпкой в руках.

За ней — Полина. Улыбалась, как кошка, которая знала всё заранее.

— А мы уж думали, когда ты, Лисёнок, опомнишься, — хмыкнула бабушка. — Не каждый день такие мужики с кулаками приезжают. А этот — своё уже понял. Держи теперь крепко.

Он держал меня, будто боялся снова потерять. И, наверное, был прав — я действительно могла бы сбежать. Если бы не эти руки. Не этот голос. Не это тепло.

— Поехали домой.

Он кивнул. Ни слов, ни вопросов — просто открыл мне дверь машины. И пока я садилась, бабушка за моей спиной прошептала:

— Вот и хорошо. Теперь пусть держит и не отпускает.

В машине мы почти не говорили. Я смотрела в окно, а он — на дорогу. Но ладонь Виктора лежала на моей — тёплая, сильная. И я не убирала руку. Ни за что бы не убрала.

Дом встретил нас тишиной и вечерним полумраком. Всё было как раньше — только воздух теперь был другой. Густой. Напряжённый. Наполненный тем, что невозможно было больше сдерживать.

Он закрыл за нами дверь и сразу потянулся ко мне. Медленно

Я не ответила словами.

Просто встала на носочки и поцеловала его. В губы, в голос, в то место, где сердце.

Целовать Виктора было как вернуться в себя. В дом, в лето, в мечту, которую я когда-то закопала. Он ответил — мягко, глубоко, с той самой нежной настойчивостью, от которой у меня тряслись колени.

— Алиса, — выдохнул он мне в губы. — Я тебя никогда не отпущу. Ни за что.

— Тогда докажи, — прошептала я. — Покажи, как ты скучал. Покажи… как ты меня любишь.

Он поднял меня на руки так легко, будто я весила меньше воздуха, и понёс в спальню. Туда, где всё было нашим — запах, простыни, каждый занавес.

Он положил меня на кровать, опустился рядом — и снова поцеловал. Дольше, медленнее. Его пальцы скользили по моей щеке, по шее, по ключицам. Он будто заново изучал меня — взглядом, губами, кожей.

Каждое его движение было как извинение. Как признание. Как обещание.

Когда он расстёгивал на мне платье, пальцы дрожали. Серьёзно — у этого большого, сильного мужчины дрожали руки. А я лежала под ним — горячая, открытая, почти беззащитная — и впервые за долгое время чувствовала себя в полной безопасности.

Он целовал меня медленно, будто время больше не имело значения.

Целовал шею, плечи, запястья. Каждый сантиметр. И когда добрался до груди — я не сдержала стон.

Он знал, как трогать. Как ласкать. Как вести язык вдоль линии ребер так, чтобы я выгибалась к нему навстречу, цеплялась за его спину и терялась в себе.

Моя кожа была горящей. Моё тело — его.

Он не спешил. И от этого становилось только жарче. Он доводил меня до грани — снова и снова. Останавливался, ждал, смотрел в глаза.

— Чёрт, Алиса… — прошептал он, целуя меня в шею. — Ты сводишь меня с ума.

Он вошёл в меня резко — сдержанно, но глубоко. Я вскинулась навстречу, глухо задыхаясь, вцепилась в его плечи — и замерла.

Никаких слов. Только дыхание. Хриплое, срывающееся. И удары тел — точные, тягучие, как удар сердца.

Его движения становились резче, жаднее. Он накрывал меня всем телом, впивался в кожу, в губы, в ключицы. Горячий, тяжёлый, настоящий.

Я выгибалась, хваталась за простыни, царапала спину, терялась. Он держал меня за бёдра, двигался быстро, срывая дыхание. Не давал уйти. Не давал дышать. Только чувствовать.

Он вжимался в меня, будто хотел раствориться. Мы были сплетены — влажные, вспотевшие, дрожащие от переполненности.

Я стонала ему в губы, кусала плечо, задыхалась от собственных ощущений. Он отвечал — не словами, а телом. Напором. Теплом. Без остатка.

И когда всё внутри сжалось, запульсировало, взорвалось — я закричала. Без имени. Без смысла. Просто крик — из самого центра.

Он сжался надо мной, выдохнул сквозь зубы, уткнулся лбом в мою шею — и тоже сорвался. Резко. Глухо. Целиком.

А потом — тишина. Только биение наших тел и капли пота, медленно стекающие по спине.

Он остался во мне. Не уходил. Только прижал сильнее. И я не хотела, чтобы отпускал.

Никогда.