Виктор
Два дня.
Два грёбаных дня.
И она молчит.
Я проверял телефон каждые десять минут.
Смотрел в чат. Обновлял. Перечитывал свои сообщения.
И ничего.
Пусто.
Я не знал, где она.
С кем она.
Дома ли. Читает ли.
Злится ли.
Плачет ли.
Внутри — каша. Тревога, вина, злость на себя.
Я знал, что облажался.
Просто хотел... сначала. Сам. По-человечески.
Но теперь — всё не так. Она узнала это от Варвары. От ребёнка.
Больше всего я боялся, что теперь для неё я — не просто мужчина, который соврал.
А тот, с кем она больше не хочет иметь дело.
И всё равно — я ждал.
Думал: дать ей пространство. Время.
Пусть остынет. Пусть переварит. Пусть решит сама.
И вот прошёл третий день.
Была глубокая ночь.
За окном — тишина. Ни машин, ни голосов. Только редкий ветер, раскачивающий деревья за окном.
Я лежал в темноте, уставившись в потолок.
Варя давно спала. Рядом, за дверью, дежурила Марина — она осталась на ночь, зная, что у меня тяжёлые дни.
Слава Богу.
Потому что я больше не мог.
Я задыхался.
Я не спал. Я сгорал.
И в какой-то момент — щёлк.
Тишина лопнула.
Я встал.
Накинул куртку. Схватил ключи.
Никаких звонков, никаких «можно?» — нет.
Сейчас или никогда.
Проехал город насквозь, как во сне.
Асфальт был мокрый. Светофоры — как пульс.
Внутри всё горело.
Я даже не знал, что скажу.
Но знал — если не скажу сейчас, не скажу никогда.
Её дом.
Я поднялся.
Стал у двери.
Постоял.
Прислонился лбом к холодной стене.
Выдохнул.
Потом — постучал.
голове только одно:
Открой. Пожалуйста, открой.
За дверью — тишина.
Ни шагов, ни звука.
Может, спит. Может, нет дома.
Может, просто решила не открывать.
И, чёрт возьми, имела на это полное право.
Но я не ушёл.
Я стоял, как идиот, в три часа ночи в её подъезде.
С колотящимся сердцем.
С мыслями, которых никогда в жизни не было так много и так сильно сразу.
Я услышал движение.
Шорох.
Щелчок замка.
Дверь открылась.
Медленно. Осторожно.
И вот она — Алиса.
В футболке. Без макияжа. Волосы растрёпаны.
Сонная. Недоверчивая. Прекрасная до боли.
— Виктор?.. — Она моргнула, сбитая с толку. Голос хриплый, сонный, почти шепот. — Что ты тут делаешь?..
Я не сразу нашёл слова. Глотнул воздух, как будто из него можно было собрать объяснение.
— Я не мог… ждать до утра, — выдавил я наконец. — Я знаю, поздно. Я знаю, как это выглядит. Но я не мог больше лежать, не зная… ты меня вообще ещё слышать хочешь?
Она стояла босиком на пороге, прижимая ладонь к косяку. Дверь была приоткрыта, но не полностью — как и она сама. Половина тела во тьме, половина — в свете.
— Виктор, — повторила она. Уже чуть яснее. — Сейчас три часа ночи.
Она отступила на шаг, всё ещё не говоря ни слова. Я вошёл, осторожно. Как будто переступал через грань, откуда не факт, что вернусь тем же человеком.
Дверь закрылась за моей спиной.
Алиса прошла вглубь квартиры, зажгла свет на кухне. Лицо стало чётче. Глаза — уже не сонные. Я видел, как в ней копится — не злость даже, нет. Что-то сильнее. Глубже. Слишком человеческое.
Она обернулась.
— Ты серьёзно думал, что я ничего не почувствую? Что можно вот так — трахнуть меня ночью, смотреть на меня, как будто я тебе… как будто я тебе правда нужна — и ничего не сказать?
— Я хотел сказать, — начал я. — Просто...
— Просто что? — перебила она. — Ждал идеального момента? Тишины? Времени без Вариной улыбки, без моей руки на твоей груди, без того, как я смотрела на тебя, чёрт побери?
Я молчал.
— Я не хотел предавать, — хрипло сказал я. — Я не знал, как правильно. Варя — моя жизнь. И я так долго учился защищать её, не подставлять. Я…
— Господи, — перебила она. Голос дрогнул, но не от слёз — от гнева. — Может, ты ещё и женат, Виктор? А? Может, у тебя где-то жена, двое детей и дача в Ломоносове? И я просто была очередным отвлечением между семейным ужином и командировкой?
Я застыл.
— Нет! Чёрт возьми, нет! — сказал резко. — Я не женат. Ни на ком. И никогда не был. Варя — не из брака. Но она моя. С первого дня. Я один её растил, один ночами сидел, когда она болела. Один выбирал садики, нянечек, врачей.
— А трахался — не один, — выплюнула она. — Со мной. Без предупреждений. Без права выбора.
— Алиса… — сделал шаг ближе, но она подняла руку. Не прикасаться.
— Ты хоть понимаешь, как я себя чувствую сейчас?! — голос сорвался. — Ты поставил меня в позицию женщины, которая переспала с мужчиной с прошлым, о котором она не знала ни черта. Как будто ты сам выбирал, что мне позволено знать, а что нет.
— Я боялся, — честно сказал я. — Боялся, что если скажу — ты уйдёшь. Что всё, что было между нами… просто не выдержит этого.
— Так ты и решил мне не доверять? — гневно. — Не узнать. Не попробовать. Просто замолчать, утаить. Пока всё само не выплывет.
Я выдохнул.
— Это не про доверие. Это про страх.
— А мне не страшно?! — закричала она. — Я вообще не знала, во что ввязываюсь! Я шла за чувствами, за интуицией, за твоим «Алиса, мне с тобой хорошо»… А ты — сдерживал половину правды. Чёрт, Виктор! У тебя ребёнок! Целый человек, который каждый день в твоей жизни!
Я не знал, что сказать.
— Скажи хоть что-нибудь, — выдохнула она. — Любую чёртову правду. Потому что я больше не верю в молчание. Оно слишком вежливо, чтобы не быть ложью.
Я поднял взгляд. Прямо на неё. Она тряслась — не от холода, нет. От напряжения. От предела. От того, что держала внутри два дня.
— Я хотел, чтобы ты увидела меня… как мужчину. Не как отца. Не как типичного «вдруг с прицепом». Я не знал, как ты отреагируешь. Мне казалось, что… если ты сначала узнаешь меня, как человека, мужчину, ты не сбежишь. А потом я скажу. Просто позже. Когда буду уверен, что ты уже выбрала.
— Так ты и выбрал за меня, — прошептала она. — Свою правду. Своё время. Своё представление, что я могу вынести. Спасибо, Виктор. Очень… благородно.
Она отвернулась на секунду. Рука сжалась в кулак.
— И самое отвратительное, — снова повернулась ко мне, — что я понимаю тебя. Я понимаю твой страх. Но это не отменяет того, что ты сделал. Ты мне не враг. Но ты мне — не был честным.
— Алиса…
— Ты говорил, что хочешь, чтобы всё было по-настоящему. А как может быть по-настоящему, если ты сдерживал полжизни за спиной?
Я сделал шаг ближе. Очень медленно. Тихо.
— Хочешь знать всё? Хорошо. Варе пять. Я растил её один, потому что её мать ушла сразу после родов. Я не винил. Мы были не вместе. Это была ошибка, случайность. Я предохранялся плохо, но выбрал — не избавляться. Потому что это был мой шанс быть нужным. Хоть кому-то.
Она смотрела. В лицо. Не отводя глаз.
Я продолжил, глухо:
— Я не святой, Алиса. Я не романтик. Я мужик, у которого мало времени, дохрена ответственности и слишком много сломанных ожиданий за спиной. Я умею быть отцом. Умею быть директором. Но когда встретил тебя — я снова захотел быть просто мужчиной. И вот тут я облажался. Потому что соврал себе, что это возможно без полной правды.
Она молчала. Только слёзы скатывались по щекам — без всхлипов, без драмы. Просто текли.
— Мне не нужно, чтобы ты простила. Или вернулась. Мне нужно, чтобы ты знала: я здесь не потому, что удобно. А потому что ты — самая настоящая штука, что случалась со мной за очень, очень долгое время.
Молчание. Долгое. Застывшее.
Она прошептала:
— Я устала чувствовать себя как идиотка, которая всё придумала. Которая открылась. Которая впустила в себя… тебя.
Я кивнул. Не споря. Только кивнул.
— Я готов ждать, — сказал тихо. — Готов доказывать. Готов начать с начала. Только скажи, что всё не кончено.
Она долго молчала.
А потом — будто выдохнула то, что держала весь этот адский разговор в себе:
— Я не знаю, Виктор. Ничего не знаю. Сейчас — точно.
Она снова всхлипнула, но уже не с гневом, а с усталостью.
— Я не могу тебе сейчас сказать «да». Но и «нет» — не могу. Мне нужно…
Она провела рукой по лицу.
— Время. Пространство. Подышать.
Я кивнул. Медленно.
— Я понимаю.
Мы стояли друг напротив друга. Уже без криков. Без лжи. Только с этой странной, дикой близостью — той, что остаётся, даже если всё рушится.
А потом она неожиданно подошла ближе. Совсем близко.
Положила ладонь мне на грудь.
Встала на носки.
И мягко, почти невесомо, поцеловала в губы.
Коротко. Но так, что в этом поцелуе было всё: её боль, её сомнения, её прошлое доверие и нынешняя растерянность.
— Мне правда нужно подумать, — прошептала она. — Не дави, ладно?
— Не буду, — выдохнул я. — Обещаю.
Она ещё секунду постояла, будто собираясь с духом, потом развернулась, медленно подошла к двери и открыла её.
— Тебе лучше уйти. Сейчас.
Я кивнул. Прошёл мимо. На пороге задержался, посмотрел на неё в последний раз — у двери, в тишине, с покрасневшими глазами, но всё такой же красивой до боли.
— Я всё сделаю, чтобы вернуть тебя, — сказал я тихо.
Она не ответила.
Я вышел.
И впервые за долгое время — остался один.
Но уже не тем, кем был прежде.