Любовь с пятого этажа

Глава 41

Виктор

Она закручивала вино в бокале, словно это был эликсир власти.

Я наблюдал. Спокойно. Сдержанно.

— Всё-таки, — протянула она, лениво откидываясь на спинку стула, — хорошо, что ты одумался. Честно. Я уж думала, ты совсем с катушек слетел. Алиса, Алиса… Господи, кто она вообще такая?

Я не ответил. Только подлил ей вина.

— Ну… милая, да. Местами. Но не для тебя. Ты — мужчина с будущим. А она — максимум нянька. С надломом.

Я сжал зубы. Камера напротив моргнула крошечным светом. Макс сделал работу идеально — даже я сам едва видел объектив.

— Но ты молодец, — продолжила Вика, глядя на меня сквозь стекло бокала. — Всё сделал, как надо. И ключ дал. И Варю снова со мной. Я, кстати, очень рада, что ты не стал цепляться за эту… привязанность. Папа года, ха.

Я не сводил с неё глаз. Молча. Пусть говорит.

И она говорила. Всё глубже и глубже загоняя себя в яму, не замечая.

— Скоро всё встанет на свои места. Ты же меня знаешь: я умею ждать. И терпеть. Но когда получаю — беру всё.

Я сделал глоток воды. Смотрел прямо на неё. Не отводя взгляда.

— Ну, что молчишь, Вить? — усмехнулась она. — Я ведь знаю, что ты снова начал меня видеть. Понял, кто рядом. Кто настоящая мать твоей дочери. Кто достойная.

Я поднялся.

Медленно. Ровно. С такой холодной решимостью, что она сбилась с дыхания.

— Ты закончила?

Она вскинула брови, удивлённо и снисходительно одновременно:

— Что?

— Вика, — произнёс он ровно. — Я знаю всё. Всё, что тебе нужно — это деньги. Только деньги.

Она моргнула. Потом снова. Словно ждала, что он засмеётся. Скажет, что шутит. Но Виктор молчал. Глаза стальные.

— Это… это бред, — попыталась улыбнуться она. — Ты не в себе, Вить. Это Алиса тебе мозги запудрила, да?

— Не Алиса уговаривала Варю бояться. Не Алиса врывалась в дом с ключами, которые никто не давал. Не Алиса подала ложный донос. Это всё ты, Вика. И я слышал. Своими ушами. Всё, что ты говорила вчера по телефону.

Она побледнела. А потом резко выпрямилась, скрестила руки на груди и вскинула подбородок:

— Ну и что? — её голос зазвенел злобой. — Да, я хочу твои деньги! Твою квартиру! Машину! Всё! Почему ты живёшь, как король, а я — в съёмной однушке на чёрной зарплате?! Почему ты заслужил всё это, а я — ничего?! Я растила Варю внутри себя, я родила её, я… — голос её взвизгнул — я увидела тебя по телевизору! Успешный, уверенный! И подумала — какого чёрта? Надо брать быка за рога! И да — я не отступлю. Не после того, как столько вытерпела. Не после того, как почти выиграла!

Она сделала шаг ближе. Взгляд стал хищным, острым.

— Но, Виктор… я тебе даю шанс. — Голос стал почти ласковым. Почти. — Всё же можно уладить. По-взрослому. Без войны. Без суда.

Я не шелохнулся. Смотрел прямо в неё, но чувствовал, как внутри всё леденеет.

— Какой шанс?

Она усмехнулась. Наклонила голову.

— Ты сейчас переписываешь на меня дом. Эту квартиру. Машину. И ещё… двадцать миллионов на счёт. И я подписываю отказ. От Вари. Полный. С нотариусом. И всё — чисто, гладко, мирно. Можешь спокойно жить со своей Алисой и печь ей сырники, если хочешь.

Молчание. Тяжёлое, густое.

— То есть… — я выговорил медленно, — ты даже не пытаешься больше делать вид?

Вика вспыхнула. Насмешливо фыркнула:

— Я тебя умоляю, Виктор. Варя меня бесит. Всё время «мама, мама!» — вцепляется, лезет, орёт. Мне от этого плохо. Я даже когда беременной была, терпеть её не могла. Меня тошнило не от токсикоза — от самого факта. А сейчас? Она ноет, липнет, смотрит своими глазами, будто я ей что-то должна. А я — никому ничего не должна.

Я сжал кулаки. Не потому, что хотел ударить. А потому что только так мог не разорваться.

— Ты говоришь… о нашей дочери.

— Твоей дочери, — отрезала она. — Я родила, и мне хватило. Меня не интересуют сопли, утренники и вот это всё. Меня интересует жизнь. Комфорт. Деньги. И если я не могу получить любовь — я хотя бы возьму выгоду.

— А если я откажусь?

Вика усмехнулась, наклонилась вперёд:

— Тогда будь готов к войне, милый. У меня всё ещё есть право. Всё ещё есть заявление. И поверь, я могу быть убедительной. Очень убедительной. Тебе решать — потратить годы на суды… или заплатить и быть свободным. Дать ей нормальную мать. Одну. Без меня.

Я смотрел на неё. Но внутри всё было чёрно.

Я смотрел на неё. Медленно. Холодно. Не отводя взгляда.

А потом сказал:

— Нет, Вика.

Она прищурилась:

— Что?

Я медленно, не спеша, шагнул к письменному столу. Открыл ящик. Достал ноутбук. Поставил его на стол между нами. Открыл крышку. Пара кликов — и на экране замерло её лицо. Съёмка из гостиной. Чёткий звук. Чёткое изображение.

Я запустил запись.

— «…да, я хочу твои деньги! Твою квартиру! Машину! Всё! Почему ты живёшь, как король, а я — в съёмной однушке…»

Её лицо побелело.

— «Я растила Варю внутри себя, я родила её… а сейчас? Она ноет, липнет… я даже когда беременной была, терпеть её не могла…»

— Выключи. — Голос её был сиплым. — Выключи немедленно!

Я не выключил.

— «Ты сейчас переписываешь на меня дом, машину и двадцать миллионов… и я подпишу отказ. От Вари. Полный. С нотариусом…»

Я нажал паузу. Встал. Посмотрел на неё.

— Игру ты начала, Вика. А теперь… она будет идти по моим правилам.

— Ты… ты не имеешь права так! Это… это незаконно! — выкрикнула она, делая шаг назад.

— Всё по закону, Вика. Квартира — моя. Камеры — моя собственность, установлены в моём доме, с моим согласия и с соблюдением всех прав. И знаешь, что будет дальше?

Она молчала. Лицо её дёрнулось. Губы побелели.

— Завтра утром я подаю иск. На лишение родительских прав. На основании записи. На основании подложного доноса. На основании твоего признания. Я собираю пакет документов, адвоката, психолого-педагогическое заключение — и иду в суд. Потому что Варя заслуживает семью. Не вот это.

Она резко шагнула к ноутбуку, чтобы его схватить — я перехватил её руку, жёстко.

— Трогать не смей. Ни ноутбук. Ни ребёнка. Ни меня.

— Ты… ты не посмеешь…

— Я уже посмел.

Она стояла, дыша часто, как раненая хищница. Всё, чем она питалась — власть, контроль, игра — сгорело у неё прямо под ногами. А я только смотрел.

— Можешь собирать вещи, — сказал я. — Сегодня же.

— Вить, ну подожди… — попыталась смягчиться, на глаза выступили слёзы, фальшивые до тошноты. — Мы же… у нас была семья… мы…

— У меня есть только одна семья, — отрезал я. — Варя. И Алиса.

Она замерла.

— Да. Я верну её. Ты слышишь? Верну. Потому что всё, что ты разрушила, я восстановлю. Каждый чертов кусок.

И тогда, впервые за долгое время, она поняла: проиграла.

Следующее утро было ясным, почти до тошноты. Контраст с тем, что горело внутри меня, был слишком резким.

Я надел строгий костюм. Чёрный. Без единой складки. Рубашка — белоснежная. Пальцы сами застёгивали запонки, как по инерции. Ни кофе, ни завтрака — только документы в папке и цель, которую я больше не позволю увести.

Суд.

Здание, которое раньше казалось чужим, теперь было как последний бастион. Внутри — холодно. Без эмоций. Только формальности, процедуры и факты.

Я подал заявление на лишение Виктории Сергеевны родительских прав.

Показал:

— видеозапись;

— заключение психолога, ранее обследовавшего Варю;

— справки, подтверждающие её эмоциональные срывы;

— и заявление об отозванной клевете на Алису, которое я подал этим же утром.

— У нас будет ребёнок, которому не придётся выбирать, кто прав, а кто манипулирует, — сказал я юристу. — Потому что рядом с ней больше не будет лжи.

Секретарь приняла бумаги. Суд назначили через две недели, но с учётом доказательств мне пообещали ускоренное рассмотрение на временное ограничение прав.

Следующая остановка — дом мамы.

Машина сама знала путь. Когда я вошёл в квартиру, бабушка с Варей уже были на кухне. Варя — в фиолетовых леггинсах с зайцами и футболке с надписью «Моя суперсила — в папе».

Она увидела меня — и бросилась с криком:

— Папаааа!

Я опустился на колени, сжал её в объятиях так крепко, будто заново врастал в свою собственную жизнь. Она уткнулась носом мне в шею.

— Ты пришёл… насовсем?

Я кивнул. Губы дрогнули.

— Насовсем, зайка. Обещаю.

Мама стояла за нашей спиной, ничего не говоря. Но когда я поднял взгляд — её глаза были полны слёз. Не от страха. От облегчения.

— Она теперь в безопасности? — спросила она тихо, когда Варя убежала за плюшевым бегемотом.

Я кивнул снова.

— Полностью. А вечером… я поеду к Алисе.

— Правильно, сын. Не отпускай то, что по-настоящему твоё.