Виктор
Когда ты висишь на тросах посреди петербургской жары, между солнцем, кирпичом и тонной пыли — последнего, чего ты ждёшь, — это голая девушка в открытом окне.
Но вот она — появилась.
И да, это было эффектнее любого кофе с утра.
Она стояла в комнате — вся такая мокрая, распаренная после душа, с водой, стекающей по плечам.
И смотрела на меня так, будто я вторгся в её душу и оставил след от ботинка.
Всё длилось секунду. Может, две.
Но мозг зафиксировал каждую деталь.
Я бы, конечно, отвернулся.
Но мне сначала надо было понять — это вообще реальность или последствия обезвоживания.
Она завизжала и исчезла за дверью.
Я даже не успел ничего сказать. Просто остался висеть — один на уровне пятого этажа, с кистью в руке и непрошеными мыслями в голове.
Да, это был необычный рабочий день.
Секунд через пятнадцать она выглянула — из-за двери, только лицо.
— Ты кто вообще такой?! — голос яркий, уверенный. Злой. Но в нём уже не было паники.
Я объяснил, как мог:
— Виктор. Реставрация.
Она взорвалась.
Выглядела… потрясающе даже через щёлку двери. Красная от злости, но такая живая, настоящая.
Типичная городская девчонка — шумная, быстрая, не теряется даже без одежды.
Когда она обвинила меня в том, что я, возможно, маньяк, я чуть не рассмеялся.
Маньяк на тросах.
Ну-ну.
Но она была серьёзна. И права по-своему. Влетела в квартиру, разделась, пошла за полотенцем — и вот тебе, сюрприз: мужик в каске в окне.
Я сказал, что объявление было в подъезде. Да, повесили неделю назад — сам видел. Но понятно, что никто его не читает.
Особенно такие, как она. Живые, уставшие, с головой в делах.
Потом — этот её голос. Уже не визг, не паника.
Чуть ниже по тону, но всё ещё напряжённый.
— Не драматизируй. Просто отвернись. Мне нужно… полотенце. Из комнаты.
Шаги стали чуть громче. Она уже в коридоре — я это понял по скрипу паркета.
Они шли быстро, целеустремлённо.
Вот только в следующий момент всё резко изменилось.
Раздался топот, короткий вскрик…
…и глухой удар.
Я дёрнулся.
— Всё в порядке?! — крикнул я в окно, не открывая глаз.
Хотя ладно — теперь уже открыл. В одно мгновение. стал спорить, не стал шутить. Просто закрыл глаза.
Она сидела на полу в начале комнаты — голая, слегка ошарашенная, волосы растрёпаны, кожа сияет от влаги и жары, а на щеке прядь, прилипшая от падения.
Я застыл.
Она была как… картина.
Случайная, живая, скомканная, но невероятно красивая.
Ноги поджаты, руки прикрыли грудь, взгляд — в лоб.
Ослеплённый, загипнотизированный, я даже не сразу понял, что у меня отвисла челюсть.
— Ну шикарно, — пробормотала она себе. — Сидишь голая, перед окном, перед мужиком… А теперь ещё и на полу.
Я не сдержался:
— Прости. Но… ты великолепно упала.
Она вскинула взгляд — и, кажется, если бы могла — испепелила бы.
— Ты всё это видел?!
— Ну… скажем, я всё это оценил.
Она вздохнула и осторожно встала, придерживая полотенце, которое наконец ухватила с кресла.
Я, ради приличия, снова прикрыл глаза. Полностью. Ну, почти.
— О, — сказала она, голос уже спокойнее, но с ноткой колкости. — Теперь ты решил закрыть глаза?
— Просто показалось, что момент требует джентльменства, — ответил я, стараясь говорить ровно.
— Конечно, — усмехнулась она. — Сначала посмотреть на меня во всей красе, а потом… джентльмен.
— Ну, справедливости ради — картина была внезапной, но эффектной.
— Ты невыносим.
Я рассмеялся.
— Да ты просто ревнуешь к своему же отражению, — добавил я и рискнул открыть один глаз.
Она уже стояла у окна, вся укутанная в полотенце, волосы всё ещё влажные, щёки горели — от жара или от всего произошедшего, не знаю. Но смотрелась она…
Слишком красиво для понедельника.
Она чуть повернулась ко мне боком, собираясь задвинуть шторы, и бросила:
— И не вздумай теперь болтать об этом на каждом этаже.
— Слово строителя. Всё, что вижу с уровня пятого — остаётся на пятом.
Она хмыкнула, уже почти закрывая окно.
— Ещё хоть одна шуточка — и я заявлю в управляющую, что вы подглядываете за жильцами.
— А потом будешь жалеть, что больше не видела моего лица.
— Пф. Я и так уже увидела слишком много.
И с этими словами она — бах — закрыла окно.
Но, честно говоря, внутри у меня уже теплилась одна мысль:
Надо завтра снова работать на пятом.