Людовик XV и его двор. Часть вторая

XIX

Аббат де Берни. — Его богатство. — Он хочет выйти из союза с Австрией. — Госпожа де Помпадур проявляет недовольство. — Граф де Стенвиль-Шуазёль. — Его поведение в отношении кардинала де Берни. — Отставка кардинала. — Фавор г-на де Шуазёля. — Его делают герцогом. — Господина де Берни отправляют в ссылку. — Госпожа де Помпадур и королева. — Маркиза причащается на Пасху. — Раскол среди иезуитов. — Дофин. — Его ссылают в Медон. — Парламент. — Религиозные обряды дофина. — Семья Шуазёлей. — Вступление на престол Петра III. — Екатерина II. — Русская держава.

Аббат де Берни, который из будуара г-жи де Помпадур вел переговоры с австрийским министерством и заключил с ним договор 1 мая 1756 года, был назначен в сентябре того же года послом в Вену, чтобы укрепить его; затем, когда это было сделано, он вернулся в Париж, был принят 2 января 1757 года в государственный совет и в июне назначен министром иностранных дел. Первопричиной этого фавора явился договор 1756 года, наградой за который должна была стать кардинальская шапка, а для таких двух католических держав, как Франция и Австрия, добиться возведения аббата в кардинальский сан было делом несложным.

Кроме того, аббат де Берни, хотя он и был врагом иезуитов и чуточку философом, имел определенное отношение к возведению на папский престол венецианца Реццонико, который, став папой, принял имя Климент XIII.

Став министром иностранных дел в июне 1757 года, аббат был назначен 2 февраля 1758 года командором ордена Святого Духа, а в конце того же года получил, наконец, кардинальскую шапку.

Чтобы аббат мог жить в соответствии со всеми эти новыми званиями и титулом графа, который добавил к ним король, следовало обогатить нового кардинала. Поэтому король предоставил ему пенсион из своей личной казны, покои в Лувре и должность каноника в Лионском капитуле; к этому он прибавил аббатство Сент-Арну в 1755 году, аббатство Сен-Медар в Суассоне в 1756 году, приорство Ла-Шарите в 1757 году и, наконец, аббатство Труа-Фонтен в 1758 году.

Тем не менее, сделавшись графом, министром, кардиналом и богачом, аббат стал догадываться, что союз с Австрией был делом пагубным и что Семилетняя война, ставшая следствием этого союза, оказалась губительна не только для Франции, но и для его собственной популярности. И потому он попытался вести переговоры о мире, даже если для достижения этой цели пришлось бы выйти из союза с Австрией.

Но это вовсе не устраивало г-жу де Помпадур, и потому, перестав видеть в кардинале своего старшего приказчика, она тотчас же стала смотреть на него как на человека, которого следовало ниспровергнуть.

В то время нашим послом в Вене был граф де Стенвиль-Шуазёль, сын г-на де Стенвиля, посланника великого герцога Тосканского при французском дворе. Прежде он служил в армии под началом г-на де Ноайля, исполняя должность заместителя начальника штаба инфантерии. Это был человек не очень привлекательный внешне, но остроумный, безмерно честолюбивый и наделенный отважным характером, вполне соответствовавшим его честолюбию. Он не проявлял особую непреклонность в отношении тех правил, какие политика и дипломатия числят среди заурядных добродетелей, и явно стремился внушать к себе скорее страх, чем уважение.

Аббат де Берни обратился к нему, чтобы достичь мирных целей, которые он поставил перед собой взамен своей прежней политики.

Господин де Шуазёль не колебался, чью принять сторону — кардинала де Берни или г-жи де Помпадур, состоявшей с ним в прямой переписке. Он сообщил о депешах кардинала де Берни императрице Марии Терезии, представляя ей министра иностранных дел как человека опасного и упавшего духом и, следовательно, как человека, которого надо выгнать с его поста. Мария Терезия, обнаружив в г-не де Шуазёле такого доброго австрийца, без всяких колебаний пообещала ему министерскую должность кардинала де Берни, отставка которого была решена в Вене еще до того, как Людовик XV догадался, что влияние его министра пошатнулось.

Вскоре кардинал де Берни осознал, что против него затевается. Будучи человеком весьма умным, он понял, что противостоять г-же де Помпадур, Марии Терезии и г-ну де Стенвиль-Шуазёля ему не удастся, и вследствие этого подал прошение об отставке в пользу г-на де Стенвиль-Шуазёля. Отставка была принята; г-на де Шуазёля вызвали из Вены и сделали герцогом, подобно тому как аббата де Берни прежде сделали кардиналом.

Это дало королю Фридриху повод сказать:

— Аббата де Берни сделали кардиналом за то, что он сделал ошибку, и лишили его министерского поста за то, что он хотел исправить ее.

Но этого было недостаточно, ибо кардинал остался в государственном совете и продолжал настаивать на мире как на единственном средстве, способном вытянуть Францию из того положения, в каком она оказалась; и потому Мария Терезия продолжала выступать против него. Герцог де Шуазёль и г-жа де Помпадур подготовили приказ о его ссылке, который они положили перед глазами короля и который король подписал.

Отделавшись от Берни, герцог де Шуазёль, уже почти ставший министром, сделался пэром; он выплачивал свои долги, богател, продвигал вперед свою семью и обнадеживал г-жу де Помпадур в отношении княжества Нёвшатель, на которое она не переставала обращать свои взоры и в котором одном только видела для себя верное убежище против вражды дофина в случае смерти короля.

Бедная женщина, находившаяся в возрасте тридцати восьми или тридцати девяти лет, не догадывалась, что она сойдет в могилу прежде него. В XVIII веке любовницы королей умирали молодыми.

Как только кардинал де Берни был удален, г-н де Шуазёль, лотарингец по происхождению и в особенности по характеру, сын человека, занимавшего должность посла австрийского императора и в этом качестве получавшего пенсион от Австрии, стал проявлять себя настоящим австрийцем при французском дворе.

Придя к власти, г-н де Шуазёль понимал, что ему следует сделать выбор между иезуитами и Парламентом, как прежде он сделал выбор между г-жой де Помпадур и дофином.

Выбирая между фавориткой и дофином, г-н де Шуазёль сделал выбор в пользу фаворитки.

Чтобы быть последовательным, ему следовало принять сторону Парламента против иезуитов.

Объяснить, почему он был поставлен перед необходимостью поступить таким образом и почему г-жа де Помпадур была доведена до того, что стала воспринимать орден иезуитов как своего врага и, соответственно, объявила ему войну, означает дать еще один пример того, как ничтожные причины приводят к великим последствиям.

В 1745 году г-жа Помпадур была представлена ко двору; став маркизой, она в 1746 году пожелала быть и придворной дамой королевы.

Нетрудно понять, как королева восприняла представление г-жи де Помпадур ко двору; однако она была так добра, так бесконечно предана прихотям своего августейшего супруга, что герцогиня де Люин согласилась взять на себя труд повергнуть к стопам королевы просьбу г-жи де Помпадур.

Королева ответила, что все должности придворных дам заняты или обещаны другим.

— В таком случае, — заявила г-жа Помпадур, проявляя настойчивость, — доложите ее величеству, что я почла бы за величайшую честь быть сверхштатной придворной дамой.

Госпожа де Люин отправилась к королеве, чтобы изложить ей эту новую просьбу, а затем вернулась к фаворитке.

— Ну так что? — спросила ее маркиза.

— Дело в том, — ответила г-жа де Люин, — что ее величество желает сохранить в своей свите установленное правило.

— И в чем же состоит это правило? — поинтересовалась г-жа де Помпадур.

— В том, чтобы придворные дамы регулярно исповедовались и, по крайней мере, причащались на Пасху; это правило соблюдается также в свите госпожи дофины.

— Но я-то ведь причащаюсь на Пасху, — промолвила г-жа де Помпадур.

— Королева этому верит, — ответила г-жа де Люин, — но поскольку общество в этом не убеждено, то необходимо, чтобы оно поверило этому, подобно королеве; и вот тогда королева охотно даст вам свое согласие.

В свое время Генрих IV заявил:

— Париж стоит мессы.

Госпожа де Помпадур заявила:

— Должность придворной дамы стоит исповеди и причастия.

Однако г-жа де Помпадур совершила большую ошибку. Хотя стычка отца Перюссо и г-жи де Шатору должна была послужить ей наукой, она обратилась к иезуитам, чтобы исповедоваться и причаститься.

Исповедовать г-жу де Помпадур было для ордена иезуитов важным делом, поэтому между святыми отцами случился раскол, и они разделились на две партии.

Веротерпимая партия хотела, чтобы г-жу де Помпадур просто-напросто исповедовали и причастили, не ставя ей никаких условий.

Однако другая партия, состоявшая из подлинных иезуитов, не любившая г-жу де Помпадур, порицавшая ее правила жизни, ненавидевшая ее философов и недолюбливавшая аббата де Берни, решила отказать ей в отпущении грехов, пока она будет оставаться при дворе и подле короля.

В итоге, поскольку мнение второй партии восторжествовало, иезуиты отказали г-же де Помпадур в отпущении грехов и в причастии.

Отсюда и проистекала ненависть фаворитки к ордену иезуитов, и потому, увидев в 1755 году, что ее власть полностью упрочена, она с тех пор вместе с аббатом де Берни решила изгнать иезуитов из Франции.

Почти в то самое время, когда это решение было принято, иезуиты, повсюду имевшие шпионов, узнали о нем: один переписчик, к которому нисколько не питали недоверия, дал настоятелю обители святого Антония в Париже отчет обо всем, что ему стало известно по этому вопросу.

Между тем, независимо от того, исповедовалась г-жа де Помпадур или не исповедовалась, королева была вынуждена уступить, и по приказу Людовика XV г-жа де Помпадур была представлена 8 февраля 1756 года ко двору в качестве сверхштатной придворной дамы.

Одно из условий такого представления состояло в том, что новую даму должен был поцеловать дофин.

Дофин, принужденный к этому отцом, поцеловал фаворитку, но затем, обернувшись, показал ей язык.

Одна добрая душа, уловившая в зеркале эту гримасу дофина, донесла о ней г-же де Помпадур, которая в ту же минуту пожаловалась королю на эту публичную обиду, убеждая его, что дофин, не оказывая уважения его любовнице, тем самым не оказывает уважения ему самому.

Король тотчас же приказал дофину отправиться в Мёдон и оставаться там вплоть до нового распоряжения. Королева и министры пытались успокоить короля, но он был непреклонен.

Известие об этой ссылке и о том, что стало ее причиной, дошло до Парламента; озлобленный Парламент ожидал лишь подходящего случая, чтобы издать глухой ропот, который всегда пробуждал народ, каким бы дремлющим он ни был. Господин де Мопу явился к Людовику XV и высказал ему упрек по поводу ссылки принца, принадлежавшего не столько королю, сколько государству, властителем которого дофину рано или поздно предстоит стать. Король согласился на возвращение сына, но на условии заявления с его стороны, что он не показывал языка г-же де Помпадур; дофин сделал это и вернулся ко двору, однако стал после этого злейшим врагом фаворитки.

Вот почему, объявляя себя сторонником фаворитки, г-н де Шуазёль становился противником дофина и, принимая сторону Парламента, объявлял войну иезуитам.

Что же касается благорасположения дофина к ордену иезуитов, то это ни у кого не вызывало никакого сомнения.

До сведения короля доводили, что дофин не только с величайшей точностью исполняет христианские обряды — а поскольку Людовик XV был в глубине души человеком верующим, он полагал такое поведение принца правильным, — но еще и ежедневно служит утрени и хвалитны, словно деревенский кюре, и отец упрекнул сына за такую чрезмерную набожность.

Дофин воспринял упреки отца почтительно, но, как и прежде, продолжал служить хвалитны и утрени.

Однажды королю донесли, что дофин совершает нечто куда более многотрудное, чем богослужения, и в одеянии иезуита проводит часть ночи распростертым перед распятием.

На этот раз король отверг услышанную историю как вымысел, но однажды, когда он возвращался к себе около трех часов ночи, один из близких к г-же де Помпадур придворных предложил ему лично убедиться в такого рода ночном занятии дофина.

Король согласился, ибо у него еще оставались сомнения; его провели в покои дофина, дверь которых открыли для того, чтобы дать проход королю, и он, дойдя до гостиной, заметил в спальне сына человека в одеянии иезуита, неподвижно стоявшего на коленях перед распятием.

Человек этот стоял спиной к королю, и тот не мог видеть его лица; но кто еще, кроме дофина, мог находиться в три часа ночи в спальне дофина?

Так что король не мог более не верить, что принц виновен в этой чрезмерной набожности.

И в самом деле, в глазах короля, который с заплетающимся от возлияний языком и ослабевшими от распутства ногами возвращался в три часа ночи с какой-то оргии, должно было быть преступлением то, что его сын, молодой принц двадцати пяти лет от роду, на его глазах молился и приносил покаяние, но не за свои грехи, ибо дофина могли упрекать лишь за то, что он вел чересчур благочестивую жизнь, а за грехи своего отца.

Кроме того, как мы уже говорили, дофин высказывался против союза с Австрией, что послужило для г-на де Шуазёля еще одной побудительной причиной стать его противником.

Тем не менее г-н де Шуазёль понимал, что в этой борьбе, которую он намеревался вести против первого принца королевского дома, против наследника короны, ему недостаточно было иметь на своей стороне короля, Марию Терезию, г-жу де Помпадур и Парламент; ему нужно было еще, чтобы вся его собственная семья была при должностях, чтобы все его родственники были при власти, дабы предупреждать его о малейшем посягательстве на его авторитет, подобно тому как паука предупреждает об опасности малейшее дуновение ветра, заставляющее дрожать его паутину.

И он стал посвящать в свои намерения и вводить в курс самых тайных своих планов сестру, женщину умную и по характеру склонную к интригам.

Беатриса, графиня де Шуазёль-Стенвиль, была канониссой, подобно г-же де Тансен, и, как уверяли, у нее имелось еще и то сходство с г-жой де Тансен, что она любила своего брата любовью куда более сильной, чем братской; впрочем, подобные обвинения часто встречаются в эпоху, которую мы пытаемся описать, и им надо доверять всего лишь в той степени, в какой доверяют пересудам придворных.

Графиня де Шуазёль-Стенвиль была вызвана в Париж, где сначала попытались, но без успеха, выдать ее замуж за принца де Бофремона, который уклонился от такого брака; спустя короткое время после того, как данная попытка провалилась, графиня вышла замуж за герцога де Грамона, согласившегося на этот брачный союз, поскольку г-н де Шуазёль дал ему обещание снять запрет с его имений.

С этого времени герцогиня де Грамон держала у себя довольно значительный двор, что заставляло г-жу де Помпадур хмурить брови.

Стоило герцогу де Шуазёлю сделаться министром, а графине де Шуазёль стать герцогиней де Грамон, как все Шуазёли, какие были на свете, начали прибывать ко двору. Достаточно было называться Шуазёлем и принадлежать к какой-нибудь мужской ветви этого рода, чтобы получить хорошую должность.

Для начала герцог де Шуазёль, ставший 10 декабря 1758 года пэром, устраивает так, что в должности посла в Вене его сменяет граф де Шуазёль.

В 1759 году Леопольд Шарль де Шуазёль-Стенвиль назначен архиепископом Альби, в ожидании архиепископства Камбре, которое ему обещано.

В 1760 году графа де Шуазёля, посла в Вене, производят в кавалеры ордена Святого Духа, а одна из дам де Шуазёль становится канониссой Ремирмонского капитула и аббатисой монастыря святого Петра в Меце.

Став кавалером ордена Святого Духа, граф де Шуазёль, посол в Вене и генерал-лейтенант австрийской службы, оставляет посольство и в чине генерал-лейтенанта вступает во французскую армию.

Некоторое время спустя герцог де Шуазёль предоставляет самому себе пост губернатора Турени и должность главноуправляющего почтой и присоединяет министерство иностранных дел к военному министерству.

Он пользуется этим обстоятельством для того, чтобы сделать г-на де Шуазёля-Бопре генерал-майором, г-на де Шуазёля де Ла Бома, служившего младшим лейтенантом в полку шотландской тяжелой конницы, — командиром драгунского полка д'Обинье, а графа де Стенвиля — генеральным инспектором инфантерии.

Распорядившись таким образом церковными, дипломатическими и военными должностями, герцог де Шуазёль переходит к министерским постам.

Граф де Шуазёль, бывший посол в Вене, кавалер ордена Святого Духа и генерал-лейтенант королевской армии, в мае 1761 года назначается полномочным послом на Аугсбургском конгрессе; 13 октября того же года он назначается министром иностранных дел, впоследствии завладевает военно-морским министерством, становится пэром Франции, принимает титул герцога де Пралена и получает должность наместника Бретани, в то время как его жена получает право табурета у королевы.

Госпожа де Шуазёль-Бопре становится аббатисой монастыря святой Глоссинды;

г-н Клериад де Шуазёль — кардиналом;

г-н де Шуазёль-Бопре — генерал-лейтенантом;

виконт де Шуазёль — пехотным бригадиром;

г-н де Шуазёль де Ла Бом — генерал-майором;

и, наконец, барон де Шуазёль — послом при короле Сардинии.

Все эти Шуазёли, которых мы только что перечислили — мужчины и женщины, офицеры, послы, министры, кардиналы, губернаторы провинций, бригадиры, генерал-лейтенанты, генерал-майоры, — составляли то, что стало называться династией Шуазёлей — династией, повиновавшейся герцогу де Шуазёлю, своему главе, по одному его жесту, по одному его слову.

Лишь один Шуазёль всегда поступал наперекор ему; этого Шуазёля звали Шуазёль-Романе, поскольку он был женат на дочери Романе, президента Большого совета; он состоял дядькой при дофине, а жена его, по слухам, какое-то время была любовницей короля.

В итоге он был посажен в Бастилию.

Господин де Шуазёль, не имевший и четырех тысяч ливров годового дохода, когда его назначили министром, женился 14 декабря 1750 года на мадемуазель Кроза, которая была внучкой знаменитого миллионера, числившегося под номером 221 в списке подвергнутых в 1716 году денежному взысканию, и отец которой купил себе титул маркиза дю Шателя и де Кармана; она была ангелом при жизни мужа и святой после его смерти.

Итак, г-н де Шуазёль поддерживал Марию Терезию всеми своими силами, как вдруг неожиданное событие заставило ее заключить мир.

Умерла российская императрица Елизавета, оставив престол Петру III.

Петр III был личным другом Фридриха.

Вступив на престол, Петр III немедленно вышел из коалиции и приказал своим войскам присоединиться к войскам Фридриха; противостоять такому крутому повороту дел возможности не было.

По этой причине и был заключен столь губительный для нас Парижский договор, в соответствии с которым Фридрих не потерял ни пяди своей земли.

Правда, Петр III недолго оставался на престоле: в том же году, когда он сделал Екатерину II императрицей, она сделала его узником.

Неделю спустя Петр III умер в тюрьме, и у Вольтера, называвшего Фридриха II Северным Соломоном, стало на одного друга из числа коронованных особ больше.

Благодаря этому Екатерина получила прозвание Северная Семирамида, которое потомство сменило на другое: Северная Мессалина.

На самом деле именно с царствования Екатерины II начинается расширение пределов России, и, раз уж нам довелось коснуться этого вопроса, мы не можем удержаться от желания показать нашему читателю перечень континентальных приобретений этой державы, как прежде мы показали ему перечень колониальных приобретений Англии.

Сто лет тому назад Россия простиралась от Киева до острова Святого Лаврентия, от великих гор Алтая до Енисейского залива, и можно было думать, что именно для того, чтобы обозначить ее границу, Беринг открыл пролив, которому, умирая, он оставил свое имя.

Однако Россия не остановилась на этом.

Она вырвалась за прежние киевские пределы.

Скандинавская змея, которая охватывает своими извивами седьмую часть земного шара, развернула свои кольца и распахнула пасть, чтобы проглотить Пруссию; на западе одна из ее челюстей сегодня уже касается Вислы, а другая — Ботнического залива; на востоке, распрямившись, она перепрыгнула через Берингов пролив и не останавливалась до тех пор, пока не столкнулась с англичанами у подножия горы Святого Ильи и Баклендских гор; и, словно гребнем на своей спине, она ощетинилась теперь зубчатым морским побережьем, которое, будучи последним краем мира, вырисовывается на фоне Северного Ледовитого океана от реки Пясины до Медвежьих островов и от Пясинского озера до мыса Святой Нос.

В итоге за сто лет Россия отторгла:

от Швеции — Финляндию, Або, Эстонию, Ливонию, Ригу, Ревель и часть Лапландии;

от Германии — Курляндию и Жемайтию;

от Польши — Литву, Волынь, часть Галиции, Могилев, Витебск, Полоцк, Минск, Белосток, Каменец, Тарнополь, Вильну, Гродно и Варшаву;

от Турции — часть Малой Татарии, Крым, Бессарабию, побережье Черного моря, протекторат Сербии, Молдавии и Валахии;

от Персии — Грузию, Тифлис, Эривань и часть Черкесии;

от Америки — Алеутские острова и северо-западную часть архипелага Святого Лазаря.

Ее наибольшая протяженность — три тысячи восемьсот льё.

Ее наибольшая ширина — тысяча четыреста льё.

В ней насчитывается семьдесят миллионов жителей.

С другого берега Черного моря она взирает на Турцию, готовясь захватить ее.

Затем, если однажды ей удастся присоединить к себе Швецию, она закроет пролив Зунд на западе, Дарданеллы — на востоке, и никто больше не сможет проникнуть в Черное море и в Балтику, два огромных зеркала, в которых уже отражаются: в одном — Санкт-Петербург, в другом — Одесса.