Магия и кровь

Глава двадцатая

Тихим и мирным семейство Томасов не назовешь. По крайней мере, обычно. Но когда мы с Люком выходим из кухни в пустую переднюю и спускаемся по ступеням крыльца, в доме царит мертвая тишина.

Люк запускает пятерню в волосы, потом что-то набирает в телефоне. Воздух по-летнему теплый и мягкий. Небо темнеет, на улице появились бегуны. Кругом витает тот неуловимый августовский аромат, острый и сладкий, который так и наполняет ноздри и много у кого вызывает аллергию.

— Я вызвал такси, — сообщает Люк и прячет руки в карманы.

Ну вот и погуляли, что бы там ни велела бабушка. Но я понимаю: сегодня много всего случилось. А может быть, он просто воспринял ее слова не как «не показывайся у меня дома» — на самом деле они означали именно это, — а как более общий запрет иметь дело с нашей семьей.

— Контейнер, — напоминаю я.

— Чего?

— Ты принес мой контейнер?

Люк смотрит в сторону:

— Извини, забыл.

Я уже хочу сказать, чтобы оставил его себе, но тут дверь распахивается и к нам выходят Алекс и Кейс. Алекс по-прежнему в элегантном наряде, как на показе, и она быстро отводит взгляд от меня. Кейс еле заметно пожимает плечами.

— Что? — спрашиваю я.

Алекс коротко вздыхает:

— Хотела поздороваться с твоим Ньюген-партнером.

Мне так и хочется заорать: «Зачем?!» Чего ради ей смотреть на парня, которого я должна убить, чтобы сохранить ее дар и спасти Иден от смерти? Я показываю на Люка:

— Это Люк.

Люк робко машет рукой, потом растерянно косится на меня — мол, как это все понимать?

— Кейс, вы уже знакомы. Это Алекс, тоже моя двоюродная сестра.

— Ах да, — кивает он Кейс. — Ты мне оставила тот душевный комментарий.

Кейс, что характерно, ни капли не смущена тем, что ей напомнили ее плохой отзыв:

— Я по-прежнему так думаю.

— Восхищен твоей твердостью. — Люк поворачивается к Алекс. — Рад познакомиться.

— А можно задать личный вопрос? — спрашивает вдруг Алекс и теребит край своей янтарной накидки. Я вся напрягаюсь. Что еще за вопрос? — Я только что поняла, что у меня не было случая задать его живому человеку. Я писала обращения, мне давали стандартные ответы, но это совсем другое дело. Ты же вращаешься в нужных кругах, вот я и решила…

Люк глубже сует руки в карманы.

— Конечно, спрашивай, если хочешь. Не обещаю, что отвечу.

Алекс стискивает руки.

— Собирается ли «Ньюген» вносить поправки в конвенцию о генетическом удостоверении личности? Это государственная система, но список вариантов предлагаете именно вы. Каждый раз, когда я предъявляю удостоверение личности, я вижу там букву игрек — а она говорит обо мне, в сущности, неправду.

Я помню, что Алекс уже упоминала об этом. Когда просила бабушку оплатить ей генетический переход. Когда проходишь процедуру ВКЛ/ВЫКЛ, тебе меняют только гены, которые запускают нужные изменения в организме, но не икс- и игрек-хромосомы, определяющие пол. Это пробовали сделать, но результат слишком нестабилен. Так что максимум, который можно сделать, — это изменить указание на генетический пол в системе. Такой запрос может исходить только от «Ньюгена».

— Сейчас не то что в прежние времена, — продолжает Алекс. — Мне не страшно быть трансженщиной, я не боюсь жить в большом мире. За это много боролись. Но когда я ужинаю в ресторане с друзьями и хочу заплатить, а на моем удостоверении красуется этот игрек, официант смотрит на меня с изумлением, и это каждый раз…

— Унизительно, — заканчивает за нее Люк. Он стоит рядом со мной, прямой как палка.

— Да-да, — говорит Алекс. — Когда незнакомые люди постоянно мисгендерят и аутят тебя — даже когда на самом деле тебе ничего не угрожает… в общем, я подумала, ты занимаешь особое положение и, возможно, знаешь, чего удалось добиться в этом направлении.

Особое положение. Не знаю, что имеет в виду Алекс: что Люк — подопечный Джастина, что он стажер в «Ньюгене», что он транс. Может, и то, и другое, и третье.

Я открываю рот, собираясь сказать Люку, что отвечать не обязательно, но тут же прикусываю язык. Это разговор, в который мне вмешиваться не стоит. Люк прекрасно умеет сам всех затыкать. Если ему неудобно, он так и скажет.

Сердце у меня сжимается. Я не знала, что у Алекс все настолько серьезно. Даже не задумывалась об этом, когда мы ходили в кафе и она меня угощала. Я бурно краснею. Мне и в голову не приходило, что жизнь вне моей семьи и дома тоже не очень проста, и я не интересовалась, что думает Алекс по этому поводу.

— Тут все далеко от идеала. — Люк умолкает и подбирает слова. — Нет. Тут полный бардак. — Он трясет головой. — Нельзя мисгендерить и унижать людей, нельзя рассказывать без спроса об их ориентации, нельзя подставлять их под удар. Честное слово, я об этом говорил. Это вопрос политический. Совет директоров «Ньюгена» не торопится предлагать варианты вроде того, чтобы убрать упоминание об икс- и игрек-хромосомах с удостоверений личности, поскольку это означало бы, что у фирмы есть своя позиция на этот счет. Если оставить все как есть, «Ньюген» может сделать вид, будто просто придерживается научных фактов. А Джастин… Он целиком на стороне науки и не понимает, почему все это так важно. — Люк дергает плечом.

Алекс громко вздыхает:

— Я предполагала что-то в этом роде. А теперь знаю точно.

Я жду, что Люк смутится, но нет. Лицо у него совершенно бесстрастно. Он просто рассказал правду, которая, как я подозреваю, ему давно известна.

После этого мы некоторое время молчим, неловко переминаясь на месте, и не знаем, что еще сказать. Почему такси Люка все не едет? Я смотрю на Кейс в поисках выхода из этого неловкого положения. А она буравит Люка взглядом, да так, что мне становится стыдно за нее. На лбу у нее поблескивают бисеринки пота.

«Ты читаешь его мысли?! Прекрати немедленно!»

Кейс отвлекается от Люка и строит мне гримасу: «А что, нельзя?»

И так трудно влюбиться в человека, которого потом надо убить. Но еще сложнее, когда Кейс начинает лезть к нему в голову. И это, мягко говоря, бестактно.

Кейс с досадой закатывает глаза, но тут же расслабляется. Значит, Алекс решила поговорить с моим Ньюген-партнером по душам, а Кейс — поковыряться у него в мозгу.

— Ладно, ждем тебя дома, — говорит Кейс, не обратив на мои мысли ни малейшего внимания.

— Спасибо. — Алекс переводит взгляд с Люка на меня и обратно. — Кажется, теперь мне стало понятнее. Я думала, мне все ясно, но ошибалась. — Наверное, это она про «Ньюген» и мисгендеринг, думаю я, но тут она смотрит на меня, а потом машет Люку. — Ты совсем не такой козел, как описывала тебя Кейс.

— Это был комплимент? — спрашивает Люк.

Алекс и Кейс исчезают за дверью, я перевожу дух.

— Да чтоб меня хакнуло, где его носит, это твое такси?!

Люк хмыкает и показывает на мое запястье:

— Я так ничего и не узнал о том, почему он мигает.

— Что?

Он тычет пальцем в мой трекер.

— У некоторых пользователей он иногда почему-то мигает. Но чтобы мигал твой трекер, я никогда не видел. Спрашивал, в чем дело, но никто не знает.

— Даже Джастин ничего тебе не сказал?

— Да как всегда. — Люк разводит руками. — Эти трекеры — его проект. Мы просто задействовали их для программы подбора пар.

Я гляжу на трекер и хмурюсь. Нет, он не отслеживает активность нейромедиаторов, которая указывает на колдовские способности, но как-то неприятно знать, что иногда он мигает без причины. Я качаю головой. У меня и так есть над чем голову поломать — и над заданием, и над Джастином с тетей Элейн.

— Я, наверное, пойду домой. Ничего?

— Ага. — Люк разворачивается на пятках спиной к дому и глядит в телефон.

— Спасибо еще раз.

— Не за что.

Есть за что! Он не обязан был приезжать в такую даль, чтобы помочь мне. Снаружи Люк может быть каким угодно, но в душе он славный. Он уже дважды сделал мне одолжение с тетей Элейн и не стал гнать корпоративную чушь в ответ на вопрос Алекс. Он был честен с ней.

Я бросаю на него последний взгляд, вхожу в дом, закрываю за собой дверь и со вздохом прислоняюсь к ней спиной.

И уже хочу идти наверх, к себе, когда меня останавливают приглушенные голоса из комнаты тети Мейз. Я наскоро оглядываюсь по сторонам, нет ли кого-нибудь в передней, и на цыпочках иду к тетиной двери.

Бабушка шепчет едва слышно:

— Не сможет она убить этого паренька.

Я чувствую себя так, словно из меня разом вытекла вся кровь. Как в день Первой Крови, только в сто раз хуже.

— Думаешь, она в него уже влюблена? — В мамином голосе звучит напряжение.

— Господи Боже мой, Ама! Вайя — дитя малое, она жаждет внимания, лишь бы почувствовать, что она кому-то нужна. Только вспомни, как она цеплялась за Лорен, стоило той уделить ей капельку своего времени, — с оттяжечкой говорит тетя Мейз. — Дети развода, что поделаешь. Кое-кто ее бросил, вот она и липнет ко всем — и ее можно понять. Она влюбится в любого мальчишку, который будет смотреть на нее дольше десяти секунд.

Кое-кто — это понятно кто. Папа.

Я жду, что мама встанет на мою защиту. Но нет.

Руки сжимаются в кулаки. Я не такая. Да, мне всегда хотелось быть рядом с двоюродными сестрами, а кроме них, у меня была только Лорен, моя первая и единственная подруга. Да, мне нравилось бывать у нее, нравилось у Картеров. Ее семья была будто продолжением моей. Тогда вся община была мне как родная. Неужели желание быть с родными — это преступление? С каких пор это говорит о том, что человек жаждет внимания и ко всем липнет? И вообще, была бы я такая, как она говорит, мне не было бы так трудно влюбиться в Люка!

Неужели взрослые действительно так обо мне думают? Считают, что я несмышленая кроха, которой не хватает внимания? Неужели уход папы сломал во мне что-то, что нельзя починить?

— Этот мальчишка — шпион. Джастин опять пытается ввинтиться в нашу семью. — Дядюшка старается шептать, но не умеет.

— Зачем? — спрашивает мама. — Он получил что хотел. Стал миллиардером благодаря геномодам, которые не изобрел бы без Элейн. По идее, он нас не помнит.

Я хмурюсь. Что это значит? Он их не помнит? Значит, обряд, который стер нам память, сделал то же самое и с Джастином. Так защитила нас тетя Элейн. Но что-то здесь не складывается. Если бы она провела обряд, мы перестали бы быть чистыми, а она осталась бы в живых. Ничего не понимаю.

— Ему всегда всего мало. Такой уж он человек, — рычит папа. — Хотелось бы знать, как мы подпустили к нему Вайю. Даже со стертой памятью это все тот же Джастин. Моя сестра пожертвовала собой, и я не потерплю, чтобы жертва оказалась напрасной.

Сестра?! Я-то думала, тетя Элейн просто какая-то папина родственница, но оказалось, что их связь теснее. А то, что сделала тетя Элейн, чтобы защитить нас, похоже, обошлось ей дорого.

— Я думала, ты уже давно отказался от права подпускать или не подпускать Вайю к кому-то! Когда она выполнит задание, это перестанет быть проблемой. То, что сделала Элейн, не должно пропасть впустую.

При мысли о задании у меня одновременно сжимаются и кулаки, и сердце.

Если у Джастина не осталось воспоминаний о тете Элейн, значит, он не держит на нас зла за то неизвестное, что тогда произошло, и не стал бы нас преследовать. А жертва, о которой они говорят, — нет, это не ее чистота, поскольку тогда нечистыми стали бы мы все. Даже за одиннадцать лет запах нечистоты не выветрился бы, а если один колдун становится чистым, это требует чистоты от всех его родных. Если только они не обрывают все связи с ним, как сделала когда-то семья бабушки. Без матриарха неизбежно слабеют и магия, и дары, не говоря уже о том, что семья теряет прямую связь с предками, но бабушкина родня, видимо, решила, что держаться нечистого колдовства будет выгоднее. Я слышала, что некоторые просто принесли клятву верности новому матриарху.

И вот еще вопрос: зачем тетя Элейн сделала так, чтобы мы, дети, тоже ее забыли? Или бабушка попросила об этом Эйприл-Мэй? Ведь если речь идет о нечистоте и чернокожих колдунах, особенно с учетом того, что сделалось с Йоханом, когда он услышал имя Элейн, напрашивается вывод, что чары забвения имели какое-то отношение к Дэвисам.

— Выполнит задание? — Бабушка явно ушам своим не верит. — Вайя не убийца, вы сами это говорили. Я ее понимаю. Я же воспитала вас такими, приучила держаться подальше от этой нечистой мерзости. Осталось всего недели две. Мейз не может даже насылать призывающие чары! Пора рассмотреть другие варианты.

— Мы дали слово не притворяться, будто есть какие-то другие варианты и выходы из положения, — вступает резкий голос Прии. — Мы договорились доверять Вайе и ее способностям. Она мне пообещала…

— Вайя еще ребенок! — рычит бабушка, оставив все попытки вести себя тихо. — Она не знает, что может и чего не может! А я вам говорю: на такое она не способна!

Я отшатываюсь от двери, мотаю головой. Ноги сами несут меня вон из дома, так что голова за ними не поспевает, — и вот уже я сбегаю по крыльцу в тот самый момент, когда Люк садится в такси.

Он замечает меня и открывает дверцу:

— Вайя?

— Хорошо, что твое такси наконец приехало, — выдавливаю я и шагаю прочь по улице такими быстрыми шагами, что, считай, бегу.

Незачем мне слушать дальше, иначе я буду только сильнее злиться на родных. Теперь мне даже не верится, что я раньше думала, будто моей неудачи опасается одна только Алекс. Да, я почему-то считала, что все остальные единодушно верят в меня. Все эти сомнения и увиливания поначалу — я думала, дело только в том, что они в ужасе от задания, а оказывается, они просто не считали, что я способна его выполнить. Все в комнате тети Мейз думают, что я скорее дам сестренке умереть.

Ведь я даже колдуньей с первого раза стать не смогла — вот какая я плохая, оказывается.

Да и почему, собственно, кто-то может подумать, будто это неподъемное задание мне по плечу? Если вдуматься, я и сама меньше всего на свете стремлюсь пройти это испытание. Лично я никого не хочу убивать, а еще более тихий голосок в голове шепчет, что особенно сильно я не хочу убивать Люка.

Вайя, ты не умеешь принимать решения, Вайя, у тебя никогда не получается сделать правильный выбор.

Две стороны одной монетки, на которую ничего не купишь.

Я не останавливаюсь, пока не оказываюсь на набережной в парке Мари Кертис в двух кварталах от нас. А потом я долго стою и смотрю на воду. Она до жути тихая и спокойная. Сгущаются сумерки. Я часто хожу сюда смотреть на чаек и голубей, летающих у берега.

Я разрешаю себе всхлипнуть — все-таки я очень давно сдерживалась, — и на глаза набегают слезы.

— Я пропустил что-то важное? — интересуется Люк.

Я подпрыгиваю и разворачиваюсь:

— Ты что, не уехал? Почему?

Он сует руки в карманы джинсов.

— Мне показалось, ты чем-то огорчена.

— Еще как! Можешь ехать.

— Ты столько времени бегала за мной и твердила, что нам нужно познакомиться поближе, поскольку мы Ньюген-пара, а теперь прогоняешь меня?

— Ты сказал, что романтические отношения тебе не нужны.

— Так и было. — Он прямо шепчет, а я моргаю — мне ничего не видно из-за слез. — Я же вижу, ты чем-то расстроена. — Он переминается с ноги на ногу. — А как я заставлю тебя поставить мне целых пять звезд, если не приду на помощь?

Я гнусаво смеюсь:

— Плевать тебе на отзывы.

— На твои — не плевать. Так уж получилось. — Он шагает ко мне. — Могу хотя бы составить тебе компанию на этой дерьмовой набережной.

— Это отличная набережная!

— Я имел в виду буквально. Она вся покрыта гусиными какашками.

Мне не нужно смотреть под ноги, чтобы убедиться в его правоте. Парк Мари Кертис славится большой колонией гусей, которые делают свои дела где заблагорассудится.

Когда я вытираю слезы, оказывается, что пальцы у меня перемазаны кровью. На этот раз я не пугаюсь — я уже привыкла к видениям, которые, похоже, будут донимать меня, пока жив Люк. На красные пятна на руках я смотрю с отстраненным интересом.

Руки у меня опускаются. Я снова поворачиваюсь к воде.

— Сюда я прибежала плакать, когда родители разошлись. — Я невесело смеюсь. — Закатила сцену. Пришла бабушка, села рядом со мной. Сказала, что каждый раз, когда из-за чего-то плачешь и думаешь, что хуже быть не может, помни: на горизонте маячит что-нибудь похлеще.

Крови на руках становится все больше, она тяжелыми каплями стекает с кончиков пальцев, капли шлепаются на доски под ногами, забрызгивают мои ноги в босоножках.

Люк этого не видит.

— Да уж, большое утешение для ребенка.

— Девиз нашей семьи — «Страдай, но живи». Я думаю, она имела в виду, что всегда может быть хуже, но мы все преодолеем.

Одно дело — когда я сама думаю, что провалю испытание. У меня вечно все наперекосяк. Но я думала, что родные уверены в моем успехе, как бы я в себе ни сомневалась. Так что я, как могла, старалась оправдать их ожидания. Я думала, бабушка считает, что я буду страдать, но останусь жива.

Возможно, лучше задать вопрос иначе: почему я, собственно, должна страдать? Почему в девизе нашей семьи настолько глубоко прописано, что сила наших даров зависит от того, сколько нам придется мучиться? Почему мы не можем вырваться из этого порочного круга?

Когда-то давно вся наша община была мне как семья. Это кончилось, но я всегда чувствовала себя своей в родной семье. Среди тех, кто верит в меня, когда я отчаиваюсь. А оказалось, они в меня не верят. Правильно сказала Кейша. Наша семейка разваливается точно так же, как все остальные.

С чего я взяла, что мне по силам держать в своих руках все будущее моей семьи? Вот тетя Элейн попыталась это сделать, добиться перемен — не только в нашей семье, но и во всей общине. И у нее тоже ничего не вышло.

Я смотрю на Люка. Как мне вот этими вот руками отнять у человека жизнь? Руками, которые месят тесто и пекут хлеб. Даже когда с них стекает кровь, это выглядит смешно и дико. Сама мысль, что я выполню задание, нереальна, как нереально это видение.

Не знаю, влюблена ли я. Мало ли.

Если я влюбилась, значит, я на шаг ближе к выполнению задания. Но может быть, и на шаг дальше.

Я влюбилась в этого мальчишку, который ест готовые макароны с сыром и растворимую лапшу. Который говорит, что его не интересуют романтические отношения, но все равно здесь, потому что беспокоится за меня. Который один на всем белом свете согласился помочь мне узнать про тетю Элейн.

— Спасибо, — говорю я.

— Между прочим, я не вполне бескорыстно взломал сервер, чтобы прочитать про твою тетю и Джастина. Мне было любопытно.

— Я не за это говорю спасибо.

— А. — Люк глубже сует руки в карманы. — А ты за это поставишь мне пять звезд?

Я прыскаю со смеху.

Да чтоб меня хакнуло.

Из глаз у меня снова ручьем текут слезы, на лице у Люка читается паника:

— Может, тебя обнять? Тебе станет легче?

Я только рот разеваю:

— Ты хочешь меня обнять?!

— Если тебе от этого полегчает. Только, чур, недолго. Максимум пять секунд. Я сам отсчитаю.

— По-моему, ты не из тех, кто любит обнимашки.

— Иногда можно. Но на определенных условиях.

Я делаю шаг в его сторону, паника у него на лице только усиливается.

— Ты правда хочешь меня обнять? По-моему, тебе очень страшно.

— Ну, честно говоря, обниматься — это перебор. Может, просто прислонишься к моему плечу?

Я смеюсь сквозь слезы и встаю рядом с ним. Медленно наклоняю голову, пока не касаюсь щекой его плеча. Оно костлявое и напряженное, к тому же, если я простою в этой позе еще хоть немного, у меня сведет шею. Пахнет от Люка так, словно он пользуется тем самым дезодорантом, который любил дедушка. Пряным, с гвоздикой и мускатом. Мне, наверное, надо бы испугаться, но этот запах почему-то утешает. Я стою так дольше, чем хотела поначалу, — шея неловко согнута, в носу пряный запах, а из глаз идет кровь, которую Люк не видит, и впитывается в его футболку.

На миг я забываю про задание и его последствия и просто стою рядом с ним.

— Прости, пожалуйста. Из-за меня ты упустил машину, которую пришлось так долго ждать, — мямлю я.

Люк сглатывает — а поскольку он совсем близко, получается очень громко.

— Я ее потом вызвал.

— Что?

— Я только сказал, что вызвал, а на самом деле нет.

— Почему?

Он пожимает плечами, моя голова от этого подскакивает.

— Не знаю. Хотел еще остаться.

Меня окатывает волна теплоты, мне приходится прикусить губу, чтобы не дрожала. Когда мне наконец удается заговорить, получается тихо и сипло.

— Ты мог просто попросить.

— Да, стоило, наверное. Так было бы по-нормальному. — Он негромко смеется, отчего все его тело слегка трясется, и моя голова тоже. От этого в сердце словно шипят приятные пузырьки.

Мы стоим так еще немножко, но потом Люк снова напрягает плечи, и я понимаю, что с него хватит. И отстраняюсь. Мне приходится покрутить головой и размять шею — она совсем затекла.

— Лучше? — спрашивает Люк.

— Да. — Я хотя бы не плачу. И на меня снова наваливаются мысли о задании. Мне придется убить этого мальчика.

От чего отказалась тетя Элейн, чтобы защитить нас от человека, который был ей не просто знакомый? Который много значил для нее? Где она взяла силы, чтобы сделать то, что нужно, ради своей семьи?

Не знаю. Но кое-кто точно знает. Единственный среди моих родных, кто способен проболтаться о том, о чем молчат все остальные.

Потому что терять ему нечего.

Сейчас его отчаяние мне только на руку. Одни предки знают, как мне надоело слушать вранье остальных взрослых.

Я смотрю на Люка и коротко вздыхаю:

— Можно мне еще разок воспользоваться твоим мастерством хакера?

— Что тебе нужно? — Люк с явным любопытством поднимает бровь.

— Найти одного человека.