Магия и кровь

Глава двадцать третья

Явыхожу из трамвая на углу западного конца Дандас-стрит и Сумак-стрит ровно в шесть вечера. На мне сарафан с бананами — не знаю, подходит ли он для такого случая, может и нет. Сначала я решила, что это храбрый поступок — нарядиться так же, как в моем первом видении в «Буром медведе». Но теперь я только и могу думать, что о том, как та, другая я держала в руке нож.

В сумочке у меня лежит сложенный холщовый шоппер — в нем были наши косметические товары, которые я по дороге завезла клиентам. В этих краях у нас их много: те самые не-колдуны, которые готовы сделать себе геномоды ради гладкой кожи или здорового сердца и при этом наотрез отказываются пользоваться генно-модифицированной косметикой, поскольку предпочитают «естественный образ жизни». В руках у меня одноразовая форма со сдобным хлебом, поскольку бабушка приучила меня, что нельзя приходить на ужин с пустыми руками — даже в гости к человеку, который разрушил нашу семью.

Раньше — то есть в начале нулевых — при словах «Риджент-парк» принято было морщиться. Считалось, что это «неблагополучный» район, а это, как говорила мама, означало, что здесь много бедных меньшинств. Мало что так раздражает, как зрелище людей с коричневой кожей и без лишних денег.

Потом предприимчивые люди начали выкупать многоэтажки для неимущих, сносить их и строить огромные жилые корпуса с такими заоблачными ценами на квартиры, что даже семьи среднего класса не могли себе их позволить. Вот почему понадобился закон, гласящий, что в каждом районе должно быть не меньше пяти социальных многоэтажек, так что теперь выселять никого нельзя. Когда я была маленькая, мне говорили, что это богатый район, где полным-полно гениев из айти-компаний и туристов, приехавших сорить деньгами. А здесь, в пяти кварталах от Риджент-парка, все еще интереснее: тут в многоэтажках для бедных живут люди, которым на самом деле не нужно социальное жилье, поскольку они распихали свои деньги по разным банкам и только делают вид, будто им нужна материальная помощь.

Все это, конечно, незаконно, но, когда у тебя есть деньги, всегда найдешь обходные пути.

Я останавливаюсь перед высотным зданием. Пускают сюда только своих, но Люк, должно быть, внес меня в списки на сегодня, поскольку дверь открывается, как только я подношу к ней телефон. Я улыбаюсь женщине за стойкой портье и захожу в лифт.

— Место назначения? — нежным голосом интересуется лифт. Я снова достаю телефон, дверь закрывается, лифт гудит, трогается с места и несет меня туда, где живет Люк.

Ноги сами собой отбивают чечетку, я силой воли заставляю себя стоять неподвижно. Как я только согласилась поужинать с человеком, который убил мою родственницу и испортил жизнь целой ветви нашей семьи? Нет, он не сам вонзил нож в тетю Элейн — но все равно что сам.

Если Джастин заподозрил, что Люк взломал файлы тети Элейн, следует ли из этого, что он ее вспомнил? И что это значит для нас? Я здесь, чтобы отвести от Люка подозрения, но для этого мне нужно представлять себе, что думает Джастин. Если он снова пойдет против нас, я буду виновата. Люк полез во все это только потому, что я его попросила.

Тетя Элейн отдала жизнь, чтобы защитить нас, а из-за меня это вот-вот пойдет насмарку.

Неудивительно, что никто у нас в семье не считает, что я способна выполнить задание. Вчерашняя сцена в кухне, скорее всего, тоже не поспособствовала уверенности в собственных силах. Слова Алекс по-прежнему гремят в ушах. Я все спрашиваю себя, верно ли она сказала, что наша семья относится ко мне так же, как к ее маме, и хочет сделать из меня жертву. Может, и верно, но это ничего не меняет — я должна все сделать ради Иден.

Вот я здесь. Осталось меньше двух недель, и я дошла до того, что пытаюсь отстоять право Люка на стажировку, как будто не собираюсь отнять его жизнь.

Да чтоб меня хакнуло.

Я живо помню, как он смотрел на меня, держа клинок у шеи Иден. Может, это и галлюцинация, преувеличенная версия реальности, но она не становится от этого менее истинной.

Если я не убью Люка, мои чувства к нему станут причиной смерти Иден.

Я могла бы сама держать этот нож.

Двери открываются, я выхожу, погруженная в свои мысли, — и оказываюсь прямо в квартире, нос к носу с мальчиком, о котором только что думала.

На нем черный свитер и драные джинсы в тон. Руки он держит в карманах, как обычно.

— Ты вовремя.

— Ты же сказал мне, во сколько прийти.

Я гоню прочь воспоминания о том, как он убивал моих родных. Может, именно поэтому я еще не влюбилась в него. Потому что не могу перестать думать о задании.

Люк дергает подбородком:

— На собрание в «Ньюгене» ты опоздала.

— Да ладно! Я думала, мы уже забыли!

— Просто хотел проверить, не держишь ли ты зла на меня.

Уголки губ у него еле заметно ползут вверх.

Типичная улыбка Люка.

Та самая, какой он улыбался, когда хотел перерезать горло моей сестре.

— Ты тогда вел себя как последний придурок.

Он кивает и хмурится:

— Так и было. Извини. Правда.

— Ничего себе, он умеет просить прощения!

— Умею. Вот и попросил. — Он поднимает бровь. — Но ты тогда опоздала, это факт.

— Я пришла вовремя!

Несмотря ни на что, я невольно расслабляюсь от этой маленькой перепалки. Теперь, когда Люк и в самом деле извинился, я могу признать, что, наверное, смешно выглядела, когда со всех ног бежала к дверям.

— Не совсем. — Лицо Люка из лукавого становится серьезным, и он говорит громче нужного: — У тебя что-то в волосах запуталось. — Под этим предлогом он наклоняется ко мне и шепчет на ухо: — Джастин в ванной, я не знаю, что он знает, но Джурас мог ему на что-то намекнуть. Он так и норовит подсидеть меня. Выходит, нам надо убедить сразу двоих, а может быть, еще и Джасмин, но они с Джурасом всегда заодно.

Он отходит в сторону и показывает на компанию за кухонным столом.

Я узнаю других подопечных Джастина, которых уже видела в «Ньюгене». Кудряшки Джураса теперь выкрашены в фиолетовый, на нем шарф, такой широкий и толстый, что выглядит как пончо. На Джасмин простое черное платье — точно в тон ее черным волосам до плеч.

Подопечные одного и того же покровителя — не то что обычные братья и сестры. Они друг другу не родня, а конкуренты. Иногда у покровителя нет других наследников, как у Джастина, а иногда такие дети служат своего рода страховкой для бизнесмена, у которого есть дети, но он не уверен, что они захотят унаследовать его дело или смогут им грамотно управлять. Я даже слышала, что некоторые богачи заводят себе подопечных только для того, чтобы их родные дети ощущали конкуренцию и прилагали больше усилий.

Но названые брат и сестра Люка ведут себя еще более странно — как будто они конкурируют не друг с дружкой, а только с Люком. Словно они сговорились против него. Он для них слабое звено, от него надо избавиться.

Люк смотрит на меня так, словно впервые видит:

— Бананы?..

— Это плохо? — Я выпрямляюсь и выпячиваю грудь, будто сама только что не сомневалась, правильно ли выбрала платье.

— Очень в твоем стиле. — Я решаю, что это комплимент и нечего мне злиться, когда ужин даже не успел начаться.

А Люк снова бледно улыбается и показывает на своих гостей:

— Это Джурас и Джасмин, ты их помнишь.

— Помню, конечно. — Я киваю им.

Усевшись на высокий табурет, обитый кремовым плюшем, я ставлю на стол сдобный хлеб и оглядываю квартиру. Она огромная, а все стены у нее из «умного стекла» — это такие дорогущие окна, которыми можно управлять при помощи телефона. Когда мама увидела их в сетевом шоу про ремонт и интерьеры, у нее чуть припадок не случился от восторга.

Тут я вдруг замечаю, что на диване в углу сидит еще одна девочка. Кожа у нее теплого орехового оттенка, крупные локоны распущены по плечам. Она смотрит в окно не отрываясь.

— Привет…

Я умолкаю, поскольку она и ухом не ведет.

Люк машет рукой:

— Это Майя. Майя, поздоровайся, это Вайя.

Девочка поворачивается — до жути медленно.

— Здравствуй, Вайя. Приятно познакомиться.

Глаза у нее примерно того же цвета, что и волосы. Она смотрит сначала на меня, потом на Люка, но взгляд у нее какой-то пустой. Я ерзаю на табурете.

— Спасибо, Майя, — говорит Люк.

Она улыбается одними губами, отворачивается и снова устремляет взгляд в окно.

— Это мой проект, — объясняет Люк. — К сожалению, она пока что почти никого, кроме меня, не видела. Ей довольно сложно улавливать социальные сигналы.

Я кошусь на остальных — вдруг они понимают, почему Люк несет такую дичь об этой незнакомой девочке, — но их лица совершенно спокойны. Я смотрю на Майю и вижу, что у нее странно дергается рука. Не смотрела бы — не заметила. Тогда до меня доходит.

— Она же «Ньюсап».

— Да. Официально проект приостановлен, но Джастин не против моих экспериментов.

Он говорит это небрежно, словно не упоминал при мне сто раз о своей любви к робототехнике и о том, что не может участвовать в приостановленном проекте.

— А цвет?..

— Не было бы никакого смысла рассуждать, проходит ли она тест Тьюринга, если бы синяя кожа выдавала ее до того, как она успеет рот раскрыть. Так что я сделал ее натурального оттенка.

Тест Тьюринга — это стандартная проверка, может ли робот сойти за человека. Ни один «Ньюсап» не мог ее пройти. Они нарочно придуманы так, потому что покупателям было бы неприятно ошибиться.

— Логично.

Джурас опирается подбородком о кулак и смотрит на Люка:

— Не понимаю, зачем ты тратишь время на закрытый проект.

Нет, мне не послышалось: в его голосе звучит сталь.

Люк барабанит пальцами по столу, плечо у него неуклюже дергается — наверняка хотел изобразить небрежный жест.

— Я же не слишком в него углубляюсь, так, ради интереса.

Он не смотрит Джурасу в глаза — похоже, на самом деле все гораздо серьезнее.

— Тебе лучше свести к минимуму все, что не относится к работе. — Джурас бросает взгляд на меня, ничуть не смущаясь.

— А тебе лучше заняться своими делами, а в мои не лезть. — Презрение в голосе Люка прямо-таки обжигает. Я ерзаю на табурете и смотрю на Джасмин — она уставилась в телефон, но явно навострила уши.

— Например в то, чем ты занимался позавчера? Ты пришел за полночь.

— Иногда я поздно ложусь.

— А по геопозиции видно, что ты был не в офисе, как обычно, а еще где-то.

Ладно, хватит. Я люблю, когда Люка лечат от самомнения, но только когда он этого заслуживает. А не когда его названый братишка к нему прикапывается.

— В воскресенье вечером Люк был у нас на семейном ужине.

Глаза у Джураса и Джасмин становятся круглые.

Я откашливаюсь.

— Мои родные хотели познакомиться с моим Ньюген-партнером и пригласили его. Извините, если из-за меня он опоздал.

Люк таращится на меня.

Он не просил меня врать ради него — и действительно был у нас дома. А этим двоим незачем знать, чем он там занимался. Он хотел, чтобы я помогла ему избежать подозрений, — вот, пожалуйста.

Джасмин кладет телефон на стол.

— Два семейных ужина подряд! Программа по подбору пар отлично работает!

В ее голосе не звучит ни малейшей насмешки, не то что у Джураса.

Я не знаю, что на это сказать. Она не язвит, но и искренности я не слышу.

— Все уже на месте! — Джастин входит в комнату, я стискиваю руки на коленях под столом. — Добро пожаловать, Вайя.

— Спасибо за приглашение. — Я показываю на сдобный хлеб. — Вот, я принесла.

— Это что-то вроде сладкого пирога?

Я смотрю на Джураса, чтобы проверить, знает ли он, что это такое. Выражение его лица не меняется.

Вот в чем сложность с нами, черными: мы все разные. Мало ли откуда его предки — с Ямайки или из Африки, а может быть, афро-латиноамериканцы или тринидадцы, просто в его семье не готовят и не едят традиционные блюда. А между тем многие считают, что одинаковый цвет кожи означает одинаковую культуру. На самом деле все совсем не так просто.

Джастин с солнечной улыбкой наклоняется поближе:

— Как вкусно пахнет! Где такое продают?

— Я сама испекла.

Это мой рецепт, а не тети Элейн — на случай, если она когда-нибудь угощала его своей выпечкой. Мало ли — не хотелось бы пробудить у Джастина воспоминания.

— Это банановое тесто, но с добавлением кокосовой стружки. Иногда в него кладут фруктовую начинку, но моя бабушка ее не любит, поэтому никогда так не делает.

— Это она научила тебя печь? Мне ведь можно обращаться к тебе на «ты»?

— Да.

Выражение лица у Джастина приветливое и расслабленное. Этот человек будет улыбаться, даже пытаясь шантажировать целую семью за то, что один из ее членов отказался помогать ему с технологией бессмертия.

— Чудесно. Мы все так себе кулинары, поэтому заказали еду. — Он показывает на Джасмин. — Когда я приехал предложить Джасмин стажировку, ее мама готовила нам просто фантастические деликатесы. Помнишь ягнятину под соусом — как бишь она называлась? Я был просто в восторге.

— Адобо. — Джасмин явно устала напоминать ему это слово.

— Ты с Филиппин? — спрашиваю я. Про адобо я знаю из сетевых кулинарных каналов.

Джасмин кивает.

— Там так много одаренных детей! — улыбается Джастин. — А Джурас из маленькой деревушки в Конго. Потрясающие результаты тестов. Честное слово, таланты можно найти в самых неожиданных местах! — Он умолкает и пристально смотрит на меня. — А ты откуда, Вайя?

У меня дергается щека. На этот вопрос есть два ответа: правильный и тот, который, как я понимаю, хочет получить Джастин. Он спрашивает не о том, откуда родом мои предки, — скорее, хочет узнать, из каких я черных. Чтобы потом можно было небрежно ввернуть для поддержания разговора, что один из его подопечных благодаря программе нашел себе черную девушку, которая печет удивительные тринидадские пироги — ах, забыл, как называются.

— Я родилась здесь, в Торонто.

Джастин улыбается, но больше ничего не говорит. Молодец — понимает, что не надо пускаться в бестактные расспросы, мол, а откуда ты на самом деле.

Тут вмешивается Люк:

— Вайя великолепно готовит. Она недавно угостила меня ленчем.

Я краснею. Отчасти я рада, что он избавил меня от допроса Джастина, но мне непонятно, что он имеет в виду. Я великолепно готовлю? Да, я в курсе. Но неужели он и правда так думает?

— Не сомневаюсь в ее талантах, — еще шире улыбается Джастин. — Наверняка это семейное.

По спине у меня стекает струйка пота. Наверное, он говорит о бабушке. Да-да. Точно. Я же упомянула, что это она учила меня печь.

Лифт звякает, двери открываются, и в квартиру словно по сигналу входит доставщик. Джастин спешит к нему и забирает еду. Джурас подходит к шкафчику, достает биоразлагаемые одноразовые тарелки и раздает всем.

Мои ноздри наполняются чудесным ароматом свинины с чесноком и имбирем. В жареной пище с хрустящей корочкой есть что-то наркотическое.

Так странно есть заказанную еду за кухонным столом. Я не помню, когда у нас дома в последний раз заказывали что-то готовое и не накрывали большой стол в столовой. Люк и его названые брат и сестра так быстро управляются с коробками и пакетами, что я подозреваю, что для них это все не в новинку. Он говорил, что питается готовыми макаронами с сыром и растворимой лапшой. Похоже, такие заказы для него единственная возможность поесть домашнюю еду.

Джурас берет себе китайские пельмени со свининой, откусывает кусочек и смотрит на свои наручные часы. У него это налаженный ритм: откусил кусок — посмотрел на часы. Откусил кусок — посмотрел на часы.

Кейша тоже раньше делала так за едой. На деньги, которые она заработала как сетевая модель, она купила себе приложение для импланта. Теперь чип у нее за ухом считает еще и калории, которые она съедает и сжигает. Приложение фиксирует все, что она кладет в рот, и сопоставляет данные с физическими упражнениями, которые она делает, чтобы сжечь калории, учитывая и те, которые нужны для нормальной работы организма. Бабушка ругала Кейшу за эту манеру есть вприглядку, поэтому она больше не делает так за столом, но это не значит, что она перестала следить за калориями.

Раньше я не задумывалась над всеми удивительными особенностями жизни нашей семьи. Но теперь мне невольно становится обидно за Кейшу, которая годами мучается, а никто из нас ничего не делает. Если с ней об этом говорить, она сердится — но если молчать, тоже лучше не станет.

С каждым днем я вижу в фундаменте нашей семьи все больше и больше трещин.

Я смотрю на собравшихся за столом и заставляю себя поддержать светскую беседу, раз уж они пригласили меня.

— Вы живете здесь все вместе?

Я не могу себе представить, чтобы и Джастин жил с ними. И без того диковато наблюдать, как он ест заказанную еду из картонных коробок.

Люк мгновенно отзывается:

— Мы с Джурасом и Джасмин живем здесь, а Джастин — в Йорквилле.

Я открываю рот, чтобы сказать, что он мне это уже говорил, но вовремя спохватываюсь: не исключено, что мне не положено это знать.

— В Йорквилле очень красиво.

На самом деле в Йорквилле до одури шикарно. Он расположен чуть севернее Торонто — и стоит тебе упомянуть, что ты там живешь, как все сразу понимают, что денег у тебя куры не клюют, такое это место. Элегантные наряды из бутиков, дизайнерские электрокары. Риджент-парк — для гигантов хайтека и для нуворишей, а Йорквилль — для семей, где деньги водились столько поколений, что уже никто не помнит, как живется без них.

Джастин откусывает кусочек пельменя.

— А ты? Где ты живешь?

— В Историческом Лонг-Бранче. — Я украдкой оглядываю комнату: на что бы перевести разговор, чтобы не говорить о себе?

Правда, необходимости в этом нет. Бионические линзы в глазах Джастина сами скачают все мои геометки и вычислят адрес. Так что я едва не падаю с табурета от облегчения, завидев за окном огни фейерверков.

— Ой, фейерверки! — верещу я и вскакиваю.

Люк показывает на балкон, опоясывающий здание снаружи:

— Можем выйти посмотреть.

— Я здесь посижу, — говорит Джасмин и снова утыкается в телефон.

Джурас кивает:

— Я тоже.

— Вы идите, а мы побудем здесь. — Джастин переплетает пальцы. — Мне было любопытно, насколько активно Люк участвует в программе, но, похоже, вы прекрасно поладили. Какое удовольствие наблюдать своими глазами успех нашего проекта.

Я откашливаюсь и ничего не отвечаю — просто выхожу на балкон следом за Люком.

Как только дверь за нами закрывается, я шумно вздыхаю с облегчением. Вдали трещат фейерверки.

— Он всегда такой?

Люк облокачивается о перила.

— Какой «такой»? Нормальный. Это меня одолела паранойя. А он не задает вопросов о твоей тетушке и обо всем, что с ней связано.

Как так получается, что он не ощущает исходящего от Джастина напряжения, которое мне очевидно? Джастин словно снимает с меня слои, чтобы добраться до хрустящей сердцевинки и сожрать.

— У меня такое чувство, что он все знает. Либо знает, что ты хакнул сервер, либо знает про мою тетушку, либо…

Люк наклоняется ко мне:

— Джастин не из тех, кто будет вести себя как ни в чем не бывало, а потом вдруг обрушится на тебя, как гром среди ясного неба. Это меня в нем и восхищает. Он прямой. Если бы он догадался, что мы что-то знаем, он бы так сразу и сказал.

— Даже если это что-то страшное — например, что его отец и моя тетя скончались в один день, причем тетю еще и убили?

Строго говоря, принесли в жертву, но Люку это знать не обязательно.

— Не думаешь же ты, что это Джастин… — Люк оглядывается по сторонам, словно на балконе есть камера. — Что Джастин убил ее?

Я вздыхаю:

— Нет.

Я знаю, что он ее не убивал. Но все равно что убил.

— Вот ты узнал, что между ними случилось что-то ужасное, — и что, это тебя совсем не смущает?

Люк качает головой:

— Они расстались, она погибла. Грустно, конечно, но не более того. — Он смотрит на меня, смотрит мне прямо в глаза. — Меня смущает другое: почему он не говорит о том, что она его соавтор. Это не похоже на Джастина. Я всего лишь стажер, а мое имя указано во всех сопроводительных документах к программе «Ньюген-пара».

— Он важный человек в твоей жизни, да? — Чем больше Люк говорит о Джастине, тем очевиднее, что его отношение к покровителю гораздо сложнее, чем детское восхищение или подавленная обида. — Джурас и Джасмин тебе конкуренты, но Джастин — не просто начальник.

Люк пожимает плечами:

— Когда я был маленький, мы почти все время проводили вместе. Я был рядом с ним всегда, с утра до вечера. Наверное, именно поэтому Джасмин и Джурас в результате держатся заодно, а меня недолюбливают. Но чем сильнее разрасталась компания «Ньюген», тем меньше у Джастина было времени на меня, и вот в один прекрасный день я обнаружил, что больше времени провожу в одиночестве, чем с ним.

— Печально. — В моей жизни не было ни дня, когда я не общалась бы с кем-то из родных. И я бы не хотела, чтобы было иначе.

Люк вздыхает:

— У всех свои дела. А может быть, Джастин просто утратил веру в меня. Не знаю. Будет большой неожиданностью, если он выберет меня преемником.

— Но почему?! — Я едва не кричу, приходится понизить голос. — Ты руководишь целой программой, это большое дело. И да, личное общение с тобой дается сложно, но все равно ты личность. Из тебя получится отличный преемник.

Люк прижимает к губам кулак. Да чтоб меня хакнуло! С какой радости меня так прорвало? К лицу приливает жар.

— Спасибо. — Люк убирает кулак и отворачивается, так что я не успеваю понять, какое у него выражение лица. — Я говорил о тебе с тем парнем из кафетерия в «Ньюгене». Ты к нему не обратилась.

Он поворачивается обратно. Люк как Люк.

— Ну да.

— А почему?

Потому что мое будущее мне не принадлежит.

Потому что я ничего не выбираю.

— Ну… по семейным обстоятельствам.

— А как так получается, что ты пропихиваешь двоюродную сестру на стажировку в «Ньюген», а сама не можешь заниматься любимым делом?

Теперь моя очередь отвернуться.

— Будущее — это не просто заниматься любимым делом, тут все сложнее.

— Да ладно!

Я оборачиваюсь — и Люк снова смотрит на меня в упор. Глаза у него точь-в-точь как у Джастина, такие же глубокие и проницательные, хотя генетически Люк ему не родственник. Только сейчас у меня нет ощущения, будто с меня снимают слои. Скорее уж он видит во мне то, чего больше никому не разглядеть.

Он делает шаг ко мне, сердце у меня само собой отстукивает дробь по ребрам. До того громко, что стук отдается в ушах.

Над нами взрываются фейерверки — розовые, оранжевые, ярко-голубые.

Взгляд у Люка становится отрешенный — ему пришло сообщение на чип.

— Джастин говорит, им не терпится разрезать твой десерт. Пойдем обратно.

В горле у меня пересохло, говорить я не могу, но киваю. Люк открывает балконную дверь, я делаю движение, чтобы последовать за ним, но останавливаюсь, заметив что-то краем глаза. Поворачиваю голову. Да. Это она, Мама Джова.

Нагая и прекрасная, она стоит и смотрит на город.

— Ты идешь? — спрашивает Люк, придерживая дверь.

Я тут же поворачиваюсь обратно к нему.

— Ой, прости… мне тут… Я получила сообщение, мне нужно позвонить, это быстро.

Он склоняет голову к плечу, потом кивает:

— Конечно. Мы подождем.

Он уходит, я достаю телефон, прижимаю к уху, будто и правда звоню — по крайней мере, никто не подумает, что я разговариваю сама с собой.

Мама Джова еще немного смотрит вдаль, потом переводит взгляд на меня:

— Время на исходе.

Она что, думает, я сама не знаю?!

— Я работаю над этим. До Карибаны еще далеко.

— Ты полагаешь, к тому времени все будет готово?

Я вцепляюсь в телефон.

— Да… да, я все сделаю.

— Какая самоуверенность.

Я стараюсь погасить внезапную вспышку злости.

— Почему я должна это делать? Он мог бы столько дать миру. Почему я должна… отнять у него жизнь? — Мой голос звучит слабо. Жалобно.

Мама Джова смотрит на меня ввалившимися глазами:

— Что я тебе говорила о магии в том воспоминании?

— Кровь и цель.

— Значит, ты все-таки слушаешь, что тебе говорят.

Я сглатываю и опускаю глаза.

— Дело не в том, слушаю я или нет.

— Нет, именно в этом! — сердито возражает Мама Джова. — Мое задание состоит в том, что ты должна найти свою первую любовь и отнять у него жизнь.

— Я и пытаюсь! — всхлипываю я.

Мама Джова кривится:

— Что мешает тебе принять решение?

— Я… я не знаю. Не понимаю, что выбрать, не знаю, как правильно…

— Умница! — Моя прародительница вдруг почему-то хвалит меня. — Мы с тобой обе мучились над разными вариантами, искали правильный, но вот в чем дело: когда принимаешь решение, вариантов всегда много.

Я таращусь на нее:

— Ничего не понимаю.

— Вижу, — ворчит она. — Я дала тебе задание. Ты контролируешь все остальное. Выбор за тобой.

— Ничего я не контролирую! — огрызаюсь я. — Нет у меня никакого выбора! Я должна это сделать! Я не могу допустить, чтобы Иден умерла!

Мама Джова на миг замирает, смотрит на меня свысока, ноздри у нее раздуваются.

— Кажется, ты не понимаешь, чтó тебе на самом деле нужно решить, поэтому я преподам тебе урок.

Я холодею.

— Дай руку.

О черт. Рогатый и хвостатый. Когда я в последний раз давала руку Маме Джове, она навязала мне это ужасное задание. Что будет на этот раз? Я смотрю через плечо — нет, никто за мной не наблюдает. Все убирают тарелки со стола и ищут в шкафчике чистые.

Я протягиваю руку Маме Джове.

Она ведет меня к перилам, прижимает мою руку к ним тыльной стороной. Там, наверное, торчит какой-то винтик — что-то острое впивается чуть ниже костяшек. Кровь стекает по моим пальцам в ее ладонь. Я прикусываю губу, чтобы не вскрикнуть, — по руке до самого плеча прокатывается волна жара, ее сменяет прохлада.

— Ты должна усвоить, что все — и твое задание, и твоя жизнь — под твоим контролем. Ты сама делаешь выбор, даже если тебе представляется, что все совсем наоборот. — Она показывает на остальных. — Иди, прикоснись к нему.

— Прикоснуться к нему? Что?! И что тогда будет?

— Что будет? А то, что я не стану проклинать твою семью прямо сейчас. Тебе надо учиться.

С этими словами Мама Джова тает в воздухе, оставив по себе лишь легкий запах гари.

Я смотрю на руку, у меня перехватывает горло. Вот бы разучиться дышать. Тогда можно было бы упасть в обморок и очнуться, когда все будет позади.

Размечталась!

«Прикоснись к нему».

Знать бы, кого она имела в виду! Самый очевидный вариант — Люк. Насколько мне известно, это может означать завершение задания. Прикоснись к нему и покончи с этим. Но это было бы слишком просто.

Я вхожу в квартиру, вытирая кровь с руки, и у меня возникает отчетливое ощущение, что Майя смотрит мне в спину. Она не человек, но все равно понимает, какая опасность от меня исходит.

«Прикоснись к нему».

Сомневаюсь, что мое прикосновение будет хоть сколько-нибудь приятным.

Может быть, конечно, и Джастин, но… Я помню, как говорил о нем Люк. Что бы ни сделал Джастин в прошлом моей семье, сейчас он важный человек в жизни Люка, человек, который обеспечивает его будущее, человек, от покровительства которого зависит все. А кроме того, вдруг от моего прикосновения Джастин все вспомнит и снова начнет строить козни против нас? Но, с другой стороны, вдруг я смогу прямо сейчас отомстить за тетю Элейн — и он больше никогда не причинит беспокойства моим родным?

«Прикоснись к нему».

Остается только один вариант — Джурас. Правда, это самый бессмысленный вариант — мне нет до Джураса никакого дела, если не считать, что он конкурент Люка.

Так и вижу, как от этой мысли Кейс поднимает бровь с самым недоверчивым видом. Так и слышу, как она говорит: «Что? Ты хочешь сначала прикончить Джураса ради Люка, а потом — самого Люка?!»

Даже если я проложу Люку дорогу в будущее, мне все равно потом придется ее пресечь. Какой смысл в устранении конкурентов, если его самого уже не будет?

Люк и его названая семейка сидят за столом и ждут, когда я собственноручно разрежу сдобный хлеб.

«Прикоснись к нему».

Ноги сами несут меня вперед, я не свожу глаз с формы с хлебом, чтобы все думали, будто меня интересует только она, а по пути прикасаюсь кончиками пальцев к руке Джураса — так легко, что он и не замечает. Потом я беру форму.

Чары передаются Джурасу, словно электрический ток, — я это чувствую по тому, как жар исходит из моих пальцев, так что я вся дрожу от холода. Когда Люк передает мне нож, рука у меня дрожит. Люк смотрит на мое запястье с монитором и хмурится. Я тоже туда смотрю — вроде бы ничего необычного. И вонзаю лезвие ножа в мягкий хлеб.

— Тебе нехорошо? — Джастин пристально смотрит на меня, протягивая тарелку. Сначала я думаю, что он тоже глядит на монитор, но мне не до того — я слежу за Джурасом. Тот явно озадачен, Джасмин тоже.

Я делано смеюсь:

— Просто немного озябла на балконе.

Руки методично раскладывают ломти по тарелкам и раздают всем сидящим за столом. Уши смутно различают комплименты моей выпечке.

Время идет, и чем дальше, тем внимательнее я слежу за Джурасом — и вот уже чары приобретают форму. Половина его лица обвисает, веко падает, уголок губ ползет вниз. Я стискиваю руки на коленях: мне неудержимо хочется закрыть ладонями глаза.

Я не хочу на это смотреть. А приходится.

— Джурас! — кричит Джасмин. Он роняет голову ей на плечо, бормочет что-то невнятное. — По-моему, у него инсульт!

Я этого не хотела.

Но… Я была не готова. Это не я. Я пытаюсь убедить себя, что не было никакой гарантии, что мое прикосновение убьет Люка, но в глубине души я понимаю, что просто не могла этого сделать.

Я совершила ошибку. Надо было мне отказаться давать руку Маме Джове. Это хуже, чем все мои галлюцинации, потому что никакая это не галлюцинация.

Это по-настоящему.

Люк торопливо говорит что-то по телефону диспетчеру из службы спасения, а я словно примерзла к табурету.

Волоски на руках встают дыбом. Я поднимаю глаза.

Джастин уставился на меня. Как будто, кроме нас, в кухне никого нет.

Он вцепился пальцами в край стола, бионические линзы так и вертятся, так что у меня голова идет кругом. Будто он одним своим взглядом пригвоздил меня к стене.

По шее у меня бежит струйка пота и сразу же застывает.

Когда моих предков выволакивали из домов и тащили на корабли — не это ли лицо видели они перед собой? Лицо, на котором читается радость открытия и обещание пытки?