Месяц жизни в особняке пролетел незаметно. Я листала учебники, тренировалась писать пером и продумывала план на первое время в школе. Заучивать школьную программу в мои планы не входило совершенно. Хотя, казалось бы, ответственный попаданец должен знать и уметь все и вся. От кулинарии до строительства космического корабля! Что там говорить про учебники за первый курс Хогвартса! Но мне претила идея впечатлять преподавателей. Оставим эту роль Грейнджер. Мне хватит и среднего уровня. Гораздо больше времени я тратила на поиск полезных книг в домашней библиотеке и на исследование каждого сантиметра моего нового дома. Этого вполне хватало, чтобы не скучать.
Через день я спускалась в ритуальный зал и сцеживала на алтарный камень немного крови. Чем дольше я это делала, тем быстрее заживали мои ранки, тем лучше себя чувствовала. Да и на дом мои манипуляции действовали. К магическому освещению и работающей канализации прибавились включившиеся чары уборки, благодаря которым с видимых поверхностей исчез толстый слой пыли. А я еще четче стала видеть магические нити. Даже недолгое время чувствовала себя особенной, пока не вычитала случайно, что видеть магию, вообще-то, нормально. Почти все волшебники видят магические нити без каких-либо дополнительных манипуляций. Лишь магглорожденные, полукровки, носители ограничителей, сильных проклятий и печатей через одного этого лишены.
Ближе к сентябрю я закончила исследовать дом и прилегающую территорию и решила повнимательнее осмотреть домик Джеймса и Лили. Я не надеялась, что найду что-то полезное. Все же в доме родителей Харо уже кто-то знатно порыскал, вынеся все ценное.
Для начала я отыскала довольно много фотографий и колдографий как Лили и Джеймса, так и их друзей, родителей. А в маленьком потрепанном маггловском альбоме оказались детские фото Лили, ее сестры и Северуса Снейпа. Было странно рассматривать маленького невзрачного мальчика и осознавать, что он вырос в грозного профессора зельеварения. Я тогда еще подумала, что никому из друзей Джеймса и Лили не повезло в жизни. Они, конечно, не были в этом виновны, но близость к ним в том или ином виде задела каждого, даже Снейпа, с которым гриффиндорка разругалась еще в школьные годы.
Обойдя дом, в последнюю очередь я заглянула в детскую. Даже у меня, которую никак не затронула эта трагедия, наворачивались слезы при мысли, что именно в этой комнатке на глазах ребенка убили его мать.
Что-то заставило меня внимательно осмотреть детскую и заглянуть под матрас в кроватке. Там-то и обнаружилась тетрадь, которая сейчас лежала у меня на коленях.
Я погладила тетрадь по корешку, наслаждаясь шероховатостью кожи, и раскрыла ее на случайной странице. Дорога предстояла длинная.
Обнаружив тетрадь, я сначала разочаровалась. Но через мгновение поняла, что обнаружила самую ценную вещь, оставшуюся в доме. Ну-у… кроме многочисленных фотографий.
Их я собрала и перетащила в особняк, а там при помощи веревки и обычных бельевых прищепок соорудила настоящую стену памяти. Раз у меня нет живых портретов, то пусть будут хотя бы колдографии и фотографии. Жаль, что у меня лишь карточки чужих родителей и их друзей, а не настоящих близких.
Тетрадь же была дневником Лили. И раскрылась мне лишь после капельки крови на корешок. Защита дневника поражала сложностью. Даже мне, вроде как дочери, дневник был доступен лишь частично. Я не могла открыть его на определенной записи или пролистать. И за раз мне оказывалась доступна лишь одна случайная запись.
Первая заметка Лили, на которой дневник открылся, датировалась октябрем восемьдесят первого, а последняя на данный момент — ноябрем семьдесят первого. Но внешне тетрадка не казалась такой уж толстой, так что я списала все на чары. Или на леность рыжей гриффиндорки, раз за десять лет она не исписала и сотни страниц.
Для себя я решила, что не буду читать дальше, если попадется что-то смущающее, но пока дневник Лили Эванс показывал эту особу пусть импульсивной, но все же вдумчивой и разумной девушкой. Она рассуждала о несовершенстве системы магического образования, искала способы улучшить лечебные зелья, жаловалась на волшебников и с нежностью делилась моментами своего материнства. У меня почти сразу вошло в привычку чтение по одной заметке каждый вечер перед сном. Вчера я почитать не успела и сейчас надеялась хоть немного отвлечься.
Нынешняя запись относилась к первым дням учебы Лили на втором курсе, даже по почерку чувствовалось негодование владелицы дневника:
«Вот и начался новый учебный год. Я снова живу в одной комнате с несколькими девочками и вынуждена терпеть присутствие Блэка и его компашки в гостиной, в Большом зале и на занятиях. Только в этом году эти глупые мальчишки стали еще злее! Они не только задирают Сева, мне тоже достается. Поттер вздохнуть не может, чтобы не сказать какую-нибудь глупость или гадость. Хуже всего в гостиной. Там мне совершенно не дают проходу. Теперь все эссе пишу в Библиотеке.
Познакомилась с девочками-рейвенкловками. Оказывается, в Хогвартсе есть и другие студентки, кому нужна учеба, а не журнальчики и сплетни. Более того, мои новые подруги тоже считают программу обучения излишне упрощенной.
После бесед с девочками решилась обратиться к декану с просьбой о переводе на другой факультет. И что же? МакГонагалл на все мои аргументы только губы поджала и через день пригласила к директору! И уже Дамблдор два часа мне объяснял то, что можно уложить в несколько фраз: Как я могу предавать свой факультет? Это не по-товарищески. Нельзя поддаваться сиюминутным желаниям. Гриффиндор — лучший.
Всю лекцию я таращилась в одну точку, пытаясь понять, как личный выбор одной второкурсницы, имя которой большая часть львов вообще не знает, может повлиять на отношение к учебе всего факультета. Но, так или иначе, в перераспределении мне отказали. Да еще и сообщили о моей просьбе всему Гриффиндору. Теперь Блэк и его подпевалы зовут меня предательницей. Я же в отместку стала чаще ходить на дополнительные уроки к Флитвику и Слагхорну. А декану прямо в лицо заявила, что ее предмет мне более не интересен. Теперь Гриффиндор ежедневно недополучает баллы, ведь мне не хочется отдуваться за других!»
Хмыкнув, я оторвалась от чтения. Лили, оказывается, была не такая уж и милая, скромная и послушная девочка. Второй курс, а характер покруче гермиониного! Да и внушаемости поменьше будет. Жаль, что мне не суждено познакомиться с этой волшебницей.
Запись Лили вернула меня к размышлениям о выборе факультета. От этого решения зависело мое будущее на ближайшее время. И очень сильно зависело!
Я не планировала до скончания времен скрывать свой пол. Да и вряд ли выйдет. Прямо сейчас от разоблачения меня отделял мелкий возраст, общая убежденность магического населения и кардинально не девичья стрижка (как же жаль было обрезать волосы перед отъездом!). Но пройдет год или два — и, возможно, очертания фигуры станут более женственными. Тогда никакая мантия не спасет. А пока я собиралась пользоваться ситуацией. И знала, что мне за это ничего не будет. Так гласил толстенький справочник по законам магического мира. До малого совершеннолетия все волшебники были защищены и практически неподсудны. Устав Хогвартса, копия которого нашлась в собрании Поттеров, лишь усилил мою уверенность. Я же не собиралась никого обманывать. Просто... не планировала рассказывать правду и рассеивать чужую слепоту.
Пусть быть женщиной среди магов гораздо приятнее, чем среди магглов. Ущемлений, как явных, так и скрытых, гораздо меньше. Но меня это не защищает на все сто. Так, оказывается, Амортенция на мужчин влияет сильнее, чем на женщин. Но от Амортенции есть противоядие. А вот от подчиняющих амулетов, десятки разновидностей которых можно купить вполне легально, страдают как раз волшебницы. Да и с наследством представительницам моего пола сложнее. Особенно до четырнадцати.
— Итак, на каком факультете я смогу без невосполнимых потерь дожить до малого совершеннолетия? — спросила себя, захлопнула тетрадь, прижала ее к груди и задумалась.
На первый взгляд, Гриффиндор казался самым неудачным выбором. О нем из книг было известно больше всего, но это и вводило в заблуждение.
МакГонагалл, конечно, совершенно не занимается своими подопечными. Дамблдор настолько загрузил ее своими обязанностями, что у него хватает времени на Министерство, МКМ и вечера за чаем со студентами, а Минерва даже редкие обращения выслушать недосуг.
Каждый год в школу поступает несколько детей-маглокровок, которых оторвали от семьи, дома, всего привычного и поселили в холодном замке на десять месяцев. Вряд ли они легко адаптируются. Но МакГонагалл не помогает им, ничего не объясняет, сбрасывает это дело на старост. Но! Кто старосты? Пятикурсники и семикурсники! Выпускники. Их собственные проблемы явно заботят больше, чем кучка перепуганных детей.
Спальни у Гриффиндора общие. Душевые и туалеты — тоже не место для уединения. Гостиная тесная. Да и гриффиндорцы не пример хороших соседей по общаге.
Но! На фоне Рейвенкло… гриффиндорцы еще адекватные! Каждый год они находили причины люто ненавидеть Гарри или почти носить его на руках. Он мог жить под постоянным обстрелом оскорблений львов и их осуждающих взглядов, но ни одному из гриффиндорцев не пришло в голову по-настоящему нарушить границы. Рейвенкловцам же хватило одной только необычности Луны, чтобы гнобить ее много лет, утаскивая и пряча ее одежду и обувь.
— Но и хорошими гриффиндорцев все равно считать нельзя, — напомнила себе. — Да, они не нападали физически, не портили вещи Гарри. Но они излишне внушаемы. Они не стоят горой за своих. У них в принципе все сложно с моралью.
Джинни фыркала и наскакивала на Малфоя, когда тот в привычной манере болтал с Поттером, но ей и в голову не пришло подобным образом отстаивать интересы Лавгуд перед воронятами, а ведь блондинку мелкая Уизли знала гораздо дольше мальчика со шрамом.
Флитвик тоже… полугоблин. Вещь в себе, как говорится. Не похоже, чтобы вникал в проблемы своих студентов.
Слизерин. Ничего неизвестно, но они точно самые скрытные из всех. Аристократия! Традиции. Показать истинные эмоции не близким — признак слабости. Не удивительно, что Малфой постоянно провоцировал Поттера, но сам банально порыдать ушел в пустой туалет.
И к этим ребятам прилагается Северус Снейп — человек мало того что сложный, так еще и страдающий от постоянной усталости и недосыпа. Я после нескольких вечеров поздних отходов ко сну и ранних подъемов, приправленных скудным питанием, вызывала у окружающих инстинктивное желание обойти меня по широкой дуге. И это я еще добрая и миролюбивая. А тут характер!..
— И что выходит? — спросила я. — Хаффлпафф? За Диггори его ребята были горой, а Помона Спраут кажется очень славной. Но что у барсуков с проживанием? И с остальным?
Ответа не было. И вряд ли до самого момента распределения я найду верное решение. Эх…
Вдруг дверь отъехала в сторону, явив рыжего мальчишку. Тот с сомнением осмотрел меня с ног до головы, поджал губы и хмуро уточнил:
— У тебя соседи есть? Мест совсем не осталось.
Моего ответа шестой Уизли дожидаться не стал, ввалился в купе и плюхнулся на свободный диванчик.
«Вежливость — редкий зверь, занесенный в Красную книгу семьи Уизли», — хмыкнула я про себя.
Поведение Рональда в этой реальности отличалось кардинально. Никакого извиняющегося тона, никакого кроткого взгляда. Да и рассматривал он меня так, будто я этого не замечала. И чем дальше рассматривал, тем больше кривился. А ведь одежда у меня самая простая, просто новая и из хорошей ткани. Или дело в другом?
Книги — жизнеописание Гарри Поттера. Все, что происходит не в его присутствии, остается как бы в тени. Значит, Рон тоже может быть разным «в кадре» и «за кадром». Понаблюдаем.
Я уже мысленно потирала руки, когда дверь снова отъехала в сторону, явив Невилла.