Маша и Гром

Глава 11. Маша

Второй.

Оказался лучше первого?..

Я нервно хихикала, смотря на спину Громова. Тот прытко сбежал с холма, на котором стоял спешно покинутый нами дом, и теперь шагал прямо через заросшее по колено поле к припаркованной вдалеке черной тачке. Я неуклюже торопилась следом. Наверное, все силы я растратила, пока сжимала в руках чертов пистолет и все пыталась решиться и прострелить тому мужику башку. Потому что сейчас я еле шла; скорее брела, подволакивая вывихнутую ногу.

Громов пару раз оборачивался и махал рукой, призывая поторопиться. Да пошел он в жопу. Если так спешит, может взять меня на руки и снести вниз по этому чертовому холму. Подождет, ничего страшного. Я ему жизнь только что спасла, где моя благодарность? Еще и пистолет снова забрал, козел. Где бы он сейчас был, если бы я не решила одолжить у него оружие? И вообще, оно было так криво и косо спрятано, что я считаю, Громов сам пригласил меня позаимствовать пистолет. Когда додумался засунуть его в щель между двумя половицами под кушеткой. Еще бы под подушку положил и прикрыл сверху одеялом, для сохранности.

С другой стороны, я не против, чтобы на пистолете, из которого стреляла я, были его отпечатки пальцев. Надеюсь, он пришлет кого-нибудь, чтобы убрали тело того мужика... Ну, Громову точно виднее, что и как в таких ситуациях делают.

Кто это вообще был? Как он нас нашел? Зачем? Почему? И еще десяток вопросов без ответов. Получается, в окружении бандита предатель? Он говорил, что этот заброшенный деревенский дом — надежное место, потому что о нем почти никто не знает. Всего несколько человек. Значит, предатель — кто-то очень близкий? Потрясающе. Я вроде не видела его раньше в особняке, хотя, конечно, я там не всех помнила по лицам. Но этого, наверное, запомнила бы: очень колоритная внешность. Он ведь даже убивать нас приехал в каком-то дорогущем костюме. Я заметила очень качественную, итальянскую ткань, когда Громов расстегнут его куртку и обшаривал внутренние карманы.

Я увидела, что Громов замедлился, когда до машины осталось метров двести, и двинулся в противоположную сторону, намереваясь сделать круг. Я сразу же остановилась, не дойдя даже до середины холма. Подожду лучше тут, мне некуда спешить. На тот свет я не тороплюсь... Но похоже, что тот свет торопится ко мне.

Если бы я не стащила пистолет и не решила бы немного пройтись, то лежала бы сейчас вместе с Громовым в яме. А может, и на кухне внутри дома, а вокруг нас пылал бы пожар. Тот мужик убил бы меня. И это был бы еще хороший расклад. Потому что иногда к убийствам добавлялось насилие...

Я содрогнулась и обхватила себя ладонями за плечи. Лучше о таком не думать, иначе снова не смогу спать ночами. Мне и так кошмары будут сниться ближайший год. Это если я доживу.

Тем временем, сделав огромную, широкую дугу, Громов подкрался к машине с другой стороны, дальней от холма. Последние пару десятков метров он фактически полз, прямо по грязи и оставшимся после дождя лужам. Вся его предосторожность была напрасной, потому что машина пустовала. Тот мужик почему-то приехал один.

Когда Громов закончил осмотр машины и захлопнул дверцу багажника, я неловко продолжила свой путь вниз. Он же, скинув прямо на землю грязную куртку, напоминавшую теперь половую тряпку, закурил, прислонившись спиной к передней двери. А я не к месту вспомнила, как залила слезами ему черный свитер. Плакать у него на груди оказалось неожиданно легко и приятно, и это чувство пугало сильнее, чем незнакомый мужик с пистолетом. Что покажется мне приятным в следующий раз?

Когда я до хромала до мерседеса, Громов кивком головы велел мне садиться на переднее пассажирское сидение и открыл водительскую дверь. Понятно. Даме помогать с дверью он не собирался. Ничего удивительного. Я кое-как залезла на свое место, пристроив вывихнутую ногу. Как же адски она болела от даже самого простого касания. Интересно, у Громова есть врач? Должен быть, он же бандит. Может, попросить, чтобы он меня осмотрел? Маловероятно, что я доберусь в ближайшие дни до нормальной больницы...

— Куда мы едем? — спросила я, когда мы тронулись.

Я смотрела на унылый пейзаж за стеклом, пока Громов медленно увозил нас из поселка.

— К моему другу, — нехотя отозвался он, сосредоточенно смотря на разбитую дорогу.

Как всегда, невероятно многословен.

— Почему ты никому не звонишь?

Я и правда не понимала, почему он не поставил на уши всю свою братву, бригаду, команду? Как теперь у них это называется? В общем, я не понимала, почему несчастный поселок еще не ломится от дюжины дорогих бронированных тачек, а нас не охраняют ребята с автоматами и в брониках?

— Хочу устроить сюрприз, — он хмыкнул цинично и ядовито и подмигнул мне, словно подружке.

— А кто был тот мужик с пистолетом?

— Меньше знаешь — крепче спишь, слышала такое?

— Откуда он знал, где тебя искать? — я продолжала гнуть свою линию.

Напрасно он думает, что рассчитанные на детей пословицы как-то на меня повлияют, и я прекращу задавать неудобные вопросы. Я видела, что ему не нравилось. Но мне не впервой. Ему не нравилась ни я, ни то, что я спрашивала, но это не имело значения. Разумеется, он предпочел бы, чтобы я молчала или затыкалась после первого грубого ответа. Но история с Бражником не только оставила мне шрамы, она меня закалила. Я по-прежнему опасалась Громова, но я точно не боялась с ним говорить.

Может, как раз потому, что внутренним чутьем понимала, какими они были разными? Что он не выбьет мне зубы, если я задам не такой вопрос.

— Какая тебе разница, кто он и откуда? — он бросил на меня быстрый, резкий взгляд. — Он мертв. Это главное.

— Да. Я его убила, — я выделила голосом первое слово.

У Громова дернулись губы: усмехался? Пытался сдержать рвущееся наружу бешенство?

— Я бы на твоем месте поменьше об этом болтал.

— Опасаешься, что девчонка украдет твою славу?

Ох. Вот это точно было зря. Почему, почему я иногда сначала говорю, а уже потом думаю? И жизнь ничему меня не учит. Иначе я бы уже давно избавилась от этой не только глупой, но и опасной привычки.

Вот и Громов не оценил мою дерзость и резкость.

— Ты дура? — он повернулся ко мне, на секунду оторвав взгляд от дороги, и спросил прямо в лоб без обиняков. — Или притворяешься? Реально не понимаешь?

Судя по злому, раздраженному голосу я его задела. Он прищурил серые глаза и пристально посмотрел на меня. Наверное, пытался понять, в своем ли я уме.

— Я вообще-то тебе жизнь спасла. Не нужно на меня орать, — я вяло огрызнулась.

Он, конечно, не орал, но был близок. А голос звучал гораздо страшнее, чем если бы он орал. В принципе, если подумать, мне все равно, кто пытался нас убить. Все, чего я хотела: проснуться рано утром в субботу у себя дома, в родной комнате в коммуналке и отказаться к чертовой матери от подработки в особняке у бандита. Не так уж плохо я жила, зарплаты вполне хватало на необходимое.

— Спасение спасением, но лишняя информация тебе не к чему, — он пожал плечами и вывернул руль. — И будет лучше о таком не болтать.

Я и не собиралась! Ляпнула, чтобы тебя позлить, потому что ты по какой-то причине вызывал у меня это желание. Я хотела тебя разозлить.

А полученной за пару дней информацией, которую я вообще-то изначально не хотела знать, я уже и так сыта по горло! Мне она не нужна. Интересно, что такого особенного может таить за собой личность нашего незадавшегося убийцы? Чем Громов еще может меня удивить? На нас покушался его родной брат? Их разлучили в детстве? Они соперничают из-за смазливой бабы?

Я нервно хихикнула и поспешно закрыла ладонями рот, пока смех не перерос в истерические рыдания. Шутки показались мне невероятно смешными, хотя все дело, разумеется, в пережитом стрессе. Громов покосился на меня, но ничего не сказал. Вот и правильно. И без него тошно. Он еще постоянно поглядывал в зеркало заднего вида: боялся, что за нами следят?

Отсмеявшись, я провела по лицу, отбрасывая волосы назад. Нас точно остановят первые же попавшиеся на пути гаишники, потому что подумают, что два бомжа угнали мерседес. Выглядели мы оба ужасно, но Громов чуть получше меня. Хотя ползание по мокрой земле не прошло для него даром.

Снаружи медленно сгущались ранние сумерки. Заканчивался короткий осенний день. Машин по дороге нам попадалось мало, и мерседес выделялся среди них как черное пятно на белой рубашке. Если кто-то следил за ними или вел того мужика, то ему не составит труда продолжить слежку сейчас.

— А что будет с телом? — я повернулась к Громову.

Он сосредоточенно смотрел на дорогу, освещаемую теперь лишь светом фар.

— Не волнуйся, — сказал он. — Считай, что тела нет и никогда не было.

Ему легко говорить: не волнуйся, считай. Предполагается, что я должна довериться ему. Ему. Даже если оставить за скобками его сомнительное прошлое и настоящее, в день, когда я ему доверилась, и мы осели в якобы невероятно надежном убежище, нас чуть не убили. Он правда думает, что я могу не волноваться?..

— Так себе успокоение, — я не выдержала и ввернула небольшую шпильку. Не смогла удержаться. Когда еще такой случай выдастся.

А если серьезно, то надеюсь, что никогда.

Мы ехали в неуютной тишине, пока Громов включил, наконец, музыку. Поставленная на паузу песня заиграла с середины, и я мгновенно, еще по первым аккордам узнала Кино. Отвратительно, что несостоявшийся убийца слушал мою любимую группу.

— ... дальше действовать будем мы*, — невероятно символично гремел из проигрывателя хриплый голос Цоя.

Громов усмехнулся и сделал погромче. Наверное, тоже оценил иронию. В такт музыке он барабанил пальцами по рулю, и я поймала себя на том, что выстукивала знакомый ритм на коленях. Все-таки лучше Цоя нет никого и никогда не будет.

Мимо серых деревьев, сливавшихся за окном в одну сплошную массу, мы мчали вперед по трассе; по влажному, блестящему в свете фар асфальту. В магнитоле играл Цой, Громов курил в приоткрытое окно, молча и сосредоточенно смотря прямо перед собой. Я прикрыла глаза, подумав, что в ту самую секунду могла даже почти представить, что я — счастлива. Если зажмуриться и забыть на время про боль в ноге, про царапины и рану на голове; забыть, с кем я еду в одной машине и куда, и, самое главное — после чего; представить на месте Громова другого человека, кого-то, кто меня любит, держит за руку; с кем мне хорошо. Если сделать все это и вообразить, что есть лишь поздний осенний вечер, полупустая трасса и редкие встречные машины, разбивающие мрак ярким дальним светом; моя любимая музыка и мой любимый человек, а перед нами — только дорога и больше ничего, то да, я бы чествовала себя абсолютно счастливым человеком.

И нет ни моего прошлого, ни будущего; нет этих убийств, повисших на мне неподъемным грузом, который медленно тянет меня к земле и уничтожает каждый день. Нет страха за свое будущее и липкой, удушающей бедности. Не нужно вздрагивать от каждого телефонного звонка и видеть в каждом менте того самого... Не нужно отшатываться от любого мужчины в черной куртке и штанах, потому что ждёшь расплаты каждый день. И нет ночных кошмаров, после которых ты не можешь даже кричать, а только лежишь в холодном поту и широко раскрытыми глазами пялишься в потолок, не в силах ни пошевелиться, ни нормально вздохнуть.

Да, если бы только всего этого не было...

Я почувствовала, как увлажняются ресницы, и поспешно открыла глаза, смаргивая слезы. Нет, больше реветь при Громове я не собираюсь. Достаточно одного раза. Тогда я испытала сильнейший шок, вот и расклеилась. Не смогла вовремя взять себя в руки.

Совсем незаметно для меня, погрузившейся в свои переживания, мы въехали в Москву, ослепившую меня своими огнями. Громов вел уверенно, словно знал дорогу наизусть. Может, так и было.

Я чувствовала тупую, всепоглощающую усталость. После нескольких эмоциональных вспышек за день я была выжата как лимон. Смешно сказать, но сил не хватало, даже чтобы просто поднять руку. Я вообще не представляла, как я смогу выйти из машины и куда-то пойти. Хотелось лечь в кровать и лежать там ближайшие лет десять, минимум. Я вяло повернула голову вбок: Громов рулил все с тем же сосредоточенным выражением лица. Собранный и предельно сфокусированный. Я даже позавидовала такой выдержке и силе воли. Меня вот сейчас можно просто взять и выбросить за дверь машины, я даже сопротивляться не буду. Нет сил.

Прошло, наверное, минут сорок пять, и мы въехали в район, где Громов принялся петлять по домам. Я не имела никакого понятия, где мы и зачем. Где-то в Москве, не в самом центре, но и не на окраине — вот и все ориентиры, которые я могла назвать. Мы долго кружили меж домами по узким дорогам. Меня даже начало подташнивать от бесконечных поворотов и резкого торможения, когда Громов, наконец, остановил машину и заглушил двигатель.

Спрятав за пояс джинсов один пистолет и сжав в руке второй, он посмотрел на меня.

— Куда ты? — вопрос сорвался с губ помимо воли.

Можно было не спрашивать, я прекрасно знала, что он не ответит.

— Посиди пока здесь. Я спущусь за тобой, — сказал он и быстро вышел, негромко прикрыв дверь.

А если нет?! Если ты не вернешься, что мне делать?

Я прокричала это немому лобовому стеклу и в сердцах ударила панель прямо перед собой. Открылся бардачок, и чуть ли не в руки мне вылетело водительские права. Ну что же. Хотя бы узнаю, кого я сегодня убила.

* цитаты из песни «Дальше действовать будем мы» группы «Кино».

***

Открылся бардачок, и чуть ли не в руки мне вылетели водительские права. Ну что же. Хотя бы узнаю, кого я сегодня убила.

Итак, Новиков Павел Сергеевич, год рождения тысяча девятьсот шестьдесят второй, место рождения — Москва. Ровесник Громову, выходит. С потрепанной фотографии на меня смотрела молодая версия Павла Сергеевича, с еще не такой бандитской рожей, которую я лицезрела сегодня утром.

Да уж. Неслабо его жизнь потрепала.

Я едва успела забросить права обратно в бардачок и с невинным видом сложить на коленях руки, когда в машину вернулся Громов. Быстро же он управился...

Внезапно меня прошиб ледяной пот, и по позвоночнику поползла дрожь. А что, если он и впрямь управился?.. Почему я думала, что он будет разговаривать с тем, к кому направился на встречу? Особенно после утреннего покушения. Гораздо более разумно будет теперь сначала стрелять, а уже потом разбираться.

Я сглотнула, смотря на Громова как кролик на удава. Он распахнул водительскую дверь и небрежно кивнул мне.

— Выходи.

Еще и пистолетом, который держал в руке, махнул, указывая направление. Оставалось только повесить на шею табличку: разыскивает милиция. Я принюхалась: порохом вроде не пахло, но кто его знает.

Все время, пока мы медленно — из-за моей ноги — шли через двор к дому, ждали лифт и поднимались на нем на девятый этаж, я пыталась победить охватившую меня дрожь. Зубы клацали, стоило только немного утратить над собой контроль и разжать челюсть, и поэтому я молчала, хотя вопросов накопилось предостаточно.

К моему огромному облегчению, едва мы вышли из лифта, дверь в квартиру прямо напротив нас распахнулась, и в тамбуре показалась вполне себе живая, красивая женщина. Она бегло улыбнулась Громову — очевидно, что они виделись, а вот на мне ее взгляд задержался. Она внимательно пробежалась по мне целиком, от лохматой макушки до стоптанных, грязных ботинок. Закончив рассматривать меня, словно музейный экспонат, она фыркнула и поджала губы.

Чудесно, просто чудесно.

Не став скромничать, я уставилась на нее в ответ. Интересно, Громов с ней спит? Он что, притащил меня к своей любовнице? Собирался ехать вроде к другу, но с него бы сталось. Женщина, стоявшая передо мной, была настоящей красоткой. Высокая, с отличной фигурой, длинными светлыми волосами и голубыми глазами — она словно только что сошла с обложки какого-нибудь американского журнала про моду.

— Марина — Маша, Маша — Марина, — Громов прервал наш зрительный контакт, который на самом деле длился не дольше секунды.

Та, которую он назвал Мариной, снова хмыкнула, тряхнула волосами, собранными в высокий хвост на затылке, и посторонилась, пропуская их в квартиру.

— Приятно познакомиться, — буркнула я, протискиваясь мимо блондинки.

Меня обдало тонким, сладковатым ароматом духов — наверняка какой-нибудь дорогущий французский парфюм. Или чем там принято пшикаться у бандитских жен? Я уже не сомневалась, что Громов притащил меня к любовнице, и не могла перестать злиться. Все-таки у мужиков начисто отсутствуют мозги.

В небольшом тамбуре я заметила множество пар мужской обуви, и мои подозрения укоренились еще сильнее. Интересно, блондинка придушит меня прямо сейчас или подождет пару часиков?

— Привет.

А вот к появлению четвертого в нашей компании и второго мужчины я оказалась не готова. От неожиданности я запнулась прямо на пороге и пошатнулась, и уже начала клониться назад, когда на моем локте сомкнулась железная хватка. Стоявший за моей спиной Громов придержал меня и слегка встряхнул, возвращая равновесие.

— Виктор — Маша, Маша — Виктор, — по той же схеме представил меня Громов здоровяку, показавшемуся в конце длинного коридора.

— Добрый вечер, — сказала я, разглядывая украдкой незнакомого мужчину.

Что ж, выходит он привез меня все-таки не к любовнице, а к другу? И почему эта глупая мысль про другую женщину вообще засела в моей голове? Почему я сразу увидела в блондинке громовскую любовницу?

Виктор оказался здоровяком на подобии незадачливого убийцы, который лежал сейчас у забора в заброшенном доме. Высокий, широкоплечий, с толстой бычей шеей, вокруг которой — наконец-то! — была намотана такая же толстая золотая цепь. Я прикинула, что толщиной она была с два моих пальца. Одет он был в черные треники и черную футболку, рукава которой так сильно были натянуты на его здоровенных бицепсах, что едва-едва не трещали по швам.

Таких людей, как он, называли шкафами, потому что они действительно напоминали огромный, высоченный, широченный гардероб. Что же. Невероятно, спустя четыре дня я наконец-то стою лицо к лицу с человеком, которого могу назвать типичным, эталонным бандитом по виду. Прямо из палаты мер и весов. И у него оказался удивительно приятный голос, шедший вразрез с пугающей внешностью.

Я остановилась у входной двери, оглядываясь. Из небольшой прихожей с зеркалом, полкой для обуви и шкафом для верхней одежды вглубь квартиры уходил длинный, широкий коридор. Пол был выложен паркетом; наверняка жутко дорогим. По всему стыку вдоль стены и натяжного потолка шла белая, вычурная лепнина. Все ручки, дверные проемы, окантовки, обрамление стеклянных вставок в шкафах имитировали цветом золото.

Да уж. Судя по невероятно длинному коридору, квартира была огромной. Скорее всего выкупили половину этажа и сломали пару стену, чтобы соединить несколько квартир в одну.

— Гром, Эдик как раз звякнул, пока тебя не было, — сказал Виктор.

Я чувствовала на себе его внимательный, цепкий взгляд. Можно было не сомневаться, что он прекрасно знал о моей роли в спасении Гордея.

— Идем, — кивнул Громов и ушел, ни разу не обернувшись.

Бросил меня на пороге незнакомой квартиры, в которой жили совершенно чужие мне люди, и даже никак не попытался помочь. Чудесно, просто чудесно. Я оскалилась в усмешке. Бандит, что с него взять.

— В душ хочешь? — вдруг совершенно по-человечески спросила блондинка, и я воодушевленно закивала.

— Пошли, — она едва заметно улыбнулась и направилась вглубь коридора. — Там кухня, это гостиная, тут спальни для гостей, как раз две, очень удачно, — по пути она устроила мне небольшую экскурсию и то и дело показывала рукой на одинаковые, плотно закрытые двери с золотистыми ручками.

Упомянув о двух спальнях для нас двоих, Марина одарила меня быстрым, вопросительным взглядом. Я никак не показала, что его заметила. Интересен статус наших с Громовых отношений? Мне тоже!

— Это туалет для гостей, тут же душ, — после секундной заминки продолжила она щебетать как ни в чем ни бывало. — Там дальше по коридору наша спальня и наш туалет.

Марина остановилась напротив двери в ванную комнату для гостей.

— Я там положила чистые полотенца, не стесняйся, бери шампуни, маски, что приглянется. Одежду тоже сейчас принесу, мы вроде с тобой одного размера, — нахмурившись, она окинула меня очередным оценивающим взглядом.

Я же прониклась к ней острой благодарностью. За заботу, за полотенца, за одежду, за отсутствие вопросов. Я понимала, что она это делает не потому, что мы с ней лучшие подруги или она добрая самаритянка. Но едва ли про душ и полотенца ей сказал муж или кем там ей приходился Виктор. Такие мелочи мужикам в голову обычно не приходят. Она все поняла по моему виду или предположила, когда к ним в квартиру заявился Громов. В общем, красивая блондинка по собственной воле проявила ко мне участие, и это меня очень сильно тронуло.

— Большое спасибо! — поэтому моя прозвучавшая на выдохе благодарность оказалась очень и очень прочувственной.

— Да не за что, — она пожала плечами, вроде даже слегка смутившись, и поспешно ушла, оставив меня в одиночестве.

Ни медля ни секунды, я толкнула дверь в ванную комнату. Я даже повосторгаться роскошной отделкой не успела и сразу врубила на полную горячую воду, заткнув пробкой сливное отверстие в белоснежной, натертой до блеска ванне.

Скинув грязную, пропитанную запахами одежду, я испытала почти физическое облегчение. Пока набиралась вода, у меня появилось немного времени, чтобы толком рассмотреть себя в огромном зеркале над раковиной. Да уж. Печальная картина. Я подергала колтун из волос на затылке. Выглядел он так, что отрезать будет проще, чем расчесать.

Безжалостным, строгим взглядом я окинула свои синяки, царапины, ссадины. Из зеркала с золотой рамой на меня смотрела уставшая девушка с землистым цветом лица, с грязными разводами, с бесконечно грустным выражением глаз... Потом я невольно опустила взгляд чуть ниже, на уродливый ожог... Я вздрогнула, подавилась воздухом и закусила изнутри щеки. Старая боль пронзила меня, словно и не прошло уже больше полутора лет.

Не знаю, сколько я плескалась в воде. Не удивлюсь, если час, а то и больше. Но горячая ванна с пеной, о которой я могла только мечтать в своей коммуналке, дарила такое невероятное блаженство и успокоение, что я просто не могла заставить себя вылезти. Сперва, конечно, когда вода соприкоснулась с моими ранами, я больше шипела, чем наслаждалась. Особенно в момент мытья моей многострадальной головы. Но все необходимые манипуляции были выполнены, и потом я уже смогла закрыть глаза, вытянуть вдоль тела руки, расслабиться, погрузить в воду уши и слушать только далёкий гул и тихий плеск.

В какой-то момент раздался деликатный стук в дверь. Я ответила, и в комнату, полную влажного пара, боком протиснулась Марина и положила на стиральную машинку у стены стопку одежды. Святая женщина, боже мой.

Кое-как мне все же удалось промыть волосы и слегка распутать колтун, так что он уже не выглядел настолько угрожающе огромным. Нехотя, но я смогла вылезти из порядком остывшей воды. Вытиралась я огромным, пушистым, мягким полотенцем, в которое хотелось завернуться, как в халат, и никогда не вылезать. Марина принесла мне обычные спортивные штаны, черную футболку и синюю кофту на молнии. Идеально. Кажется, я влюбилась в эту женщину.

Я оделась и критично посмотрела на свои волосы. Ничего не поделаешь, придется походить пока с влажными. Когда я осторожно вышла в коридор, в квартире стояла неестественная, странная тишина. Не знаю, что я ожидала услышать. Думала, может быть, все остальные собрались поужинать? Из коридора в районе гостиной доносился звук работающего телевизора, и я пошла в ту сторону.

Лежавшая на белоснежном кожаном диване Марина подняла голову, когда я показалась в арке дверного проема.

— Спасибо, — поблагодарила я ее сразу за все и ни за что конкретно.

— Мужики уехали, — сказала она с едва заметным недовольством. — Ты голодная? Будешь ужинать?

Есть я хотела, но почему-то покачала головой.

— Я лучше лягу, — сказала я вслух. — Безумно устала, — и это было правдой.

— Хорошо, — легко согласилась Марина, и я могла поклясться, что моему отказу она обрадовалась. — Твоя спальня первая по коридору, смотри не перепутай, — и захихикав после своего напутствия она улеглась обратно на диван, обняла подушку и щелкнула пультом, переносясь в удивительный мир Санта-Барбары.

Я так устала, что даже не стала реагировать на ее шпильку и послушно двинулась в конец коридора. Сил не было, даже чтобы рассмотреть свою спальню, и, скинув одежду прямо на пол, я заснула, едва голова коснулась подушки.

Проснулась же я глубокой ночью оттого, что захотела в туалет. Сев на кровати и спустив босые ноги на пушистый, прикроватный ковер, я некоторое время прислушивалась. Вокруг стояла тишина, и я бросила взгляд на часы на столике: без пятнадцати четыре.

Я встала и, вытащив из кучи на полу футболку, надела ее. Она, конечно, была короткой и едва прикрывала мои ягодицы. Я просто быстренько схожу в туалет и вернусь. Необязательно для такого облачаться в полную броню.

Я медленно, осторожно опустила дверную ручку и толкнула одной рукой дверь. Она бесшумно открылась, и я выскользнула в коридор. По сумбурной вечерней экскурсии я помнила, что квартира была огромной. Я насчитала семь комнат. Я нахмурилась, пытаясь вспомнить, в какую сторону повернула Марина сразу после коридора.

Наугад я решила пойти направо. Я бесшумно ступала по темному, деревянному паркету и старалась поменьше вертеть головой по сторонам. Я свернула за угол и поняла, что ошиблась: передо мной оказалась дверь из какого-то темного дерева, слегка приоткрытая. Через эту небольшую щель в коридор разливался тусклый свет и доносились голоса. Два мужских голоса. Я так и застыла на месте с поднятой для следующего шага ногой. Наверное, я наткнулась на кухню.

Нужно уходить, подумала я немедленно. Не хватало еще, чтобы меня застали за подслушиванием.

… конечно же, я осталась. Слово благоразумие, похоже, на неопределенный срок исчезло из моего словарного запаса. Ничем иным объяснить то, что я творила, я не могла.

— Б**ть, Авера, он сам приехал ко мне накануне. Он жрал со мной, бухал, учил Гордея целиться в тире…

Понятно.

Изрядно выпивший Громов изливал душу другу. Кстати, о Гордее. А где пацан-то? Разве он не спрятал сына у одного из своих друзей?.. Логично было предположить, что прямо здесь. Но вроде Громов не громит квартиру, значит, никаких отклонений от его плана нет. Надеюсь, с мальчишкой все хорошо. Он точно не заслужил всего дерьма, которое на него свалилось из-за папаши.

Тем временем на кухне звякнул поставленный на стол стакан; зажурчала наливаемая в него жидкость; с шипением внутрь упали кубики льда.

Выходит, я оказалась права. Тот человек, которого я убила, был им другом. Близким другом. Не зря Громов так убивался сейчас, перечисляя все совместные занятия. Он очень близко подпустил его к своей жизни и семье.

Как же так, Гром? Как же ты проморгал такое предательство прямо у себя под боком?

Впрочем, бандит, кажется, задавался сейчас ровно теми же экзистенциональными вопросами.

— Ну и что я за главарь теперь, если меня так вы****и?

Я могла представить его в этот момент: сгорбленный плечи, упиравшиеся в колени локти. Склонившись, он катал в ладонях стакан, и янтарная жидкость мягко плескалась о граненые стенки… Потухший взгляд серых, уставших глаз безразлично скользит с Виктора-Аверы на кухонную обстановку.

Я покраснела и сурово одернула себя: Маша, ты в конец охренела!

— Все будет нормально, Гром, — донесся до меня спокойный и гораздо менее пьяный голос Виктора. — Мы во всем разберемся. Суку, которая ему помогает, поймаем…

Если только это не ты, дружок.

Я хмыкнула и попятилась. Кажется, мне пора уходить. Я развернулась и в коридоре за своей спиной нашла, наконец, нужную дверь. Наверное, туалет в каком-нибудь императорском дворце был менее красивым, чем тот, в котором я оказалась. Я смотрела на все это мраморное великолепие изумрудного цвета и было даже как-то неловко пользоваться им по назначению. Вымыв руки каким-то невероятно пахнущим мылом и повернув позолоченную ручку крана, я вышла из ванной комнаты.

И тут же об этом пожалела, потому что нос к носу столкнулась с Громовым. Вернее сказать, подбородок к носу — он был повыше меня на полголовы. От него исходил очень сильный запах алкоголя, и невольно я отшатнулась назад, впечаталась лопатками в закрытую дверь. Он же, напротив, сделал шаг вперед, сокращая расстояние между нами.

Я сразу вспомнила все: и свою короткую футболку, едва прикрывавшую бедра, и ее тонкую ткань, через которую просвечивалась моя грудь; и поздний час, и услышанную в его голосе на кухне злость. Громов стоял близко — неприлично, невероятно близко. Он был пьян. Он представлял опасность. И он был одет — черные джинсы, черная водолазка, и это составляло резкий контраст с моим внешним видом. Я чувствовала себя головой, я чувствовала себя беззащитной.

Я покраснела мгновенно и опустила голову, скрыв щеки за распущенными, еще не до конца высохшими после душа волосами.

— Не спишь? — выдохнул он мне в ухо. — Гуляешь по дому?

Нужно уходить, сказала я себе, и подняла лицо, чтобы ответить ему. И тут же подавилась воздухом, забыла, что хотела сказать, когда заглянула ему в глаза. Пьяные шальным, ненормальным веселье; темные от гнева и горечи; горящие ненавистью, они заворожили меня, и я утонула, растворившись в его взгляде.

Время вдруг прекратило свой ход. Я тяжело дышала, и моя грудь высоко вздымалась, всякий раз касаясь Громова, который по-прежнему стоял ко мне вплотную. Он и не думал уходить. Он слышал мое дыхание, он чувствовал прикосновение моей груди. Он подался вперед, словно хотел меня поцеловать, и остановился в нескольких сантиметрах от моего лица. Он разглядывал меня так долго и внимательно, словно картину, и не будь он так пьян, я бы даже подумала, что он пытался запомнить мое лицо.

А потом уверенным, привычным жестом его ладонь опустилась мне на талию, чуть сжав и притянув ближе. Его прикосновение обожгло, и я дернулась, как от удара током. Он растянул губы в ухмылке. Так улыбается мужчина, который знает, какое впечатление производит на женщин. Пьяное, горячее дыхание Громова щекотало волосы у меня на висках.

Такая простая, еще даже не откровенная близость, но у меня уже задрожали коленки. Захотелось последовать за его рукой, куда бы она ни повела. Захотелось довериться, захотелось подчиниться, ведь это так просто и понятно. Просто закрой глаза, Маша, и позволь ему увести тебя в свою спальню. Ведь тебе так нравятся его властные, уверенные прикосновения... Ведь это так сладко, когда не нужно ни о чем думать, он все сделает и решит за тебя. Ты же этого хочешь, признайся, где-то очень глубоко в душе ты хочешь, чтобы он сжимал тебя до хруста в ребрах, чтобы его губы оставили на твоей коже обжигающие метки, чтобы его пальцы впивались в твою нежную кожу... Чтобы он держал тебя за руку и вел за собой, и ты бы следовала за ним, бесконечно слепо и предано заглядывая в глаза.

Нет.

Я накрыла его ладонь своей рукой и с силой отвела в сторону, подальше от своей талии и спины, которую он уже начал поглаживать.

Нет.

На меня словно вылили ушат холодной воды, и я поежилась от ужаса, когда осознала, что могла натворить. Меня спасло чудо.

Нет.

Меня спасла я.

Изо всех сил я оттолкнула пьяного Громова и пулей промчалась по коридору до своей спальни. Я закрыла дверь на замок и еще придвинула к ней в кресло на случай, если он вдруг вздумает ломиться. Тридцать бесконечных минут я тихо сидела, прислушиваясь к каждому шороху и вздрагивая даже от щелчков секундной стрелки на настенных часах. Но никто не пришел, и к пяти утра я решила, что надо все же поспать.

Спина все еще горела от его прикосновений.