Маша и Гром

Глава 8. Гром

Херовые мои дела.

Отдышавшись, я пнул ногой обломки стула, который еще минуту назад мирно стоял у стены, и прислушался. Девчонка на кухне, кажется, даже не дышала.

Гордей своими слезами вынул половину моей души. А Авера просто добил, когда сказал, что пока нихера непонятно, меня ищут менты, наши контакты не выходят на связь, и нужно сидеть тихо и не отсвечивать.

Ну, это не впервой. Но вот то, что ребята из «конторы» включили отмороз — это действительно было херово. Как только разберусь со всем этим дерьмом, отправлю Гордея отсюда подальше. В жопу это все. Я ступил, нужно было отправить еще сегодня утром, если не вчера вечером. Рядом со мной сыну небезопасно.

Именно из-за того, что случилось сегодня, я и не хотел детей. Дети — это уязвимость, дети — это слабость, дети — это твоя болевая черта. Именно поэтому дети среди нас есть лишь у единиц, и я собирался остаться среди большинства. Но моя бывшая решила за нас обоих. Сука. Так у меня появился сын.

Конечно, его легко использовать как разменную монету. Через него можно давить на меня. Можно шантажировать. Можно угрожать.

До смерти не забуду, как сегодня, когда тачка уже перевернулась, я боялся повернуть голову и посмотреть, что с Гордеем. Боялся увидеть его мертвое лицо. Боялся увидеть его всего переломанного. Секунд десять, не дольше, но этот животный страх сковал меня так, что я не смог бы пошевельнуться, даже если бы захотел. А потом сын позвал меня, и я, наконец, к нему повернулся и чуть не умер от облегчения во второй раз, когда оказалось, что он почти цел. Так, ссадины, синяка да царапина.

Я охренел. Я никогда не думал, что способен на такие сильные эмоции. Но дети реально переворачивают все в жизни с ног на голову.

Со мной-то все понятно. Это последствия выбора, который я сделал когда-то. Последствия за все мои действия. И я к ним готов. Надо быть дебилом, чтобы начинать что-то, не будучи готовым к отдаче, которую ты можешь получить. И все было нормально, пока Алена не провернула все по-своему и не связала мне руки, родив Гордея. А затем во второй раз — усвистев в Финку к своему любовнику и бросив пацана в новгородской глуши.

Ей ребенок был нужен еще меньше, чем мне. Ей нужен был я. А когда не получилось, она просто сбежала. И бросила сына. А ведь даже звери не бросают своих детенышей.

Называть Алену сукой — оскорблять собак.

Надо было сказать Мельнику, чтобы захватил сюда еще бухла. Может сам догадается привезти?..

На кухне девчонка уставилась на меня диким, испуганным взглядом. Только этого мне не хватало. Первую истерику я погасил водкой. Во второй раз может уже не получиться.

— Я за водой, — сказал я ей и поспешно вышел из кухни и дома моего детства.

Вот в таких местах росли будущие бандиты.

Воды здесь можно было набрать только у колодца или у ручья, спустившись по пологому холму. Взяв два чудом не проржавевшим насквозь ведра, я пошел к колодцу. Воспоминания накатывали одно за другим, и от них не получалось отмахнуться. Сколько лет я здесь не был уже?

Единицы знали об этой деревеньке, поэтому я и решил, что отсижусь здесь. Везде будут искать: в загородном доме, в городской квартире, в офисе, у Аверы и Капитана. Везде, но не здесь. Я бы предпочел прятаться в одиночестве, но отпустить девчонку никуда не мог. Пока.

Во-первых, перестрелка и авария стали для нее потрясением, и неизвестно, что она может выкинуть, пока испугана и шокирована. Во-вторых, она поневоле стала свидетелем вещей, которые ей видеть было не нужно. И пока я не пойму расклад, то хочу ее контролировать. Если менты сцапают ее такую, она может дать совсем ненужные мне показания. А я ведь собираюсь уходить в «белый» бизнес.

Ха. Ушел уже, два раза.

В-третьих, я хочу к ней присмотреться. Слишком много херни случилось с того дня, как она пришла в мой дом, и я находил это очень подозрительным. Каждый раз она оказывалась вовлеченной в события, и еще немного, и я перестану считать это простым совпадением... Могли ли ее подослать ко мне? Формат в самый раз: невинный, хлопающий огромными глазками олененок. Ну просто бэмби, мать ее.

Не встретив по дороге до колодца ни души, я умылся прямо там и набрал два ведра холодной, прозрачной воды. Наконец-то, я смысл с лица всю эту грязищу и кровь. Плечо, по которому чиркнула пуля, тоже вроде перестало кровить. Перевяжу его, когда Мельник привезет аптечку.

С полными ведрами возвращаться обратно в горку с непривычки было тяжело. А когда-то катался с ними на велике, и даже дыхание не сбивалось.

Девчонка все также сидела на табуретке на кухне. Интересно, она хоть позу сменила?

— Иди умойся, — велел я ей, потому что отлично знал состояние, в котором она находилась. Или делала вид, что находится?.. Глаз с нее не спущу.

Сам таким был в первый срок в Афгане. Когда после бойни, которую потом в газетах называли «столкновением» или «перестрелкой» ты сидишь как дебил, пялишься в одну точку и вообще ни о чем не можешь ни думать, ни говорить. У тебя кровь может идти, кусок кожи как лоскут висит — а ты ничего не чувствуешь. Помогает, когда кто-то тобой руководит. Говорит, что делать, куда идти.

Как я и думал, она послушно поднялась и вышла из кухни. Я услышал плеск воды на улице. Руки сами потянулись к пачке сигарет, но я остановился. Нужно чем-то заняться. Ожидание выматывает сильнее всего. Наугад я щелкнул выключателем, и, к моему огромному удивлению, на кухне загорелась куцая лампочка, висящая под потолком. Я-то думал, что все провода давно срезали на металлолом. Надо выписать премию тому, кто помнил об этом богом забытом месте и исправно платил за электричество.

Занятие я себе нашел легко: деревенский дом отапливали небольшой печкой, которую сложил из кирпича мой отец. А для нее нужны были дрова. Огромная куча дров, потому что в последний раз тут протапливали комнаты лет десять назад, не меньше. В соседней пристройке, которая носила гордое название «сарай», а на деле была же покосившейся лачугой, точно лежал топор и старый, деревянный хлам. Он сгодится. А если нет — изрублю стол и стул. Последнему и так уже сегодня от меня досталось.

Я вышел на свежий воздух. Действительно свежий — меня, без куртки, пробрало насквозь. Девчонка обернулась на шум моих шагов: шипя и отфыркиваясь, она пыталась умываться ледяной, колодезной водой. Получалось у нее неплохо: смыла кровь с рук и лица, и перестала выглядеть так, как будто до морга осталась одна остановка. Она дрожала. Наверное, от всего и сразу: холодной воды, ветра, страха, стресса. Я ничего не сказал ей, а она не спросила.

В сарае нашелся старый топор, с которого я смахнул паутину, и старые деревяшки: поломанные стулья, одноместная лодка с выцветшей краской и с пробитым днищем, часть мебельного гарнитура. Хватит на месяц топки. Но я не собирался задерживаться здесь так долго.

Забавно. Вот вроде я здоровый мужик, спорт, качалки, бассейн, с Авёрой периодически мутузим друг друга в зале. А все равно выдохся, пока рубил. С дровами всегда так. Результата пять бревнышек, а запыхался так, словно весь день пахал. Я настругал щепок для растопки, не найдя никакой бумаги, и вышел из сарая, придерживая подбородков стопку разнокалиберных дров у себя в руках.

Девчонка к тому моменту вернулась на кухню. Так странно. Мельник уехал максимум пару часов назад, а казалось, что прошло уже несколько дней. Время в этой проклятой деревне замедлялось, ползло как гусеница, и за это я ненавидел ее еще сильнее.

Я сбросил свой груз на пол в коридоре и присел перед самодельной, но добротной печкой. Заслонка открылась со скрипом, и на меня дохнуло многолетней пылью и старым, очень старым пеплом.

Не сразу, но с помощью зажигалки и отборного русского мата, у меня получилось запалить щепки, а затем, понемногу, загорелись и разнокалиберные деревяшки. Чтобы протопить весь дом с нуля дров понадобится раз в пять больше. Значит, придется наведаться в сарайчик еще.

Несмотря на то, что я все еще стоял подле печи, Маша тоже подошла. Прихромала на одной ноге, держась за стены. На теплящийся внутри огонек, который я еще не успел прикрыть заслонкой, она смотрела почти с благоговением. Как мало, оказывается, человеку нужно для счастья.

Когда я уловил вдалеке звук машинного двигателя, то машинально вытащил пистолет и приложил палец к губам, смотря на Машу. Но она, кажется, и это еще мягко говоря, охренела от вида оружия в моих руках, поэтому замолчала сама по естественным причинам. Прислонившись боком к дверному косяку, я выглянул на улицу: машина подъехала и остановилась возле покосившегося забора напротив дома. Вероятность, что там не Мельник, а мой будущий убийца, была минимальной, но я не собирался давать судьбе второго шанса расправиться со мной. Поэтому я дождался, пока Мельник сам выйдет из тачки и, подняв руки, покрутится вокруг себя.

Что ж. Приятно, что он не сомневается во мне.

В четыре руки мы разгрузили машину. Жратвы он привез на роту солдат. А вот доставая из багажника несуразного вида куртки, мялся как невеста перед первой брачной ночью.

— Гром, ты уж не сердись, что было первое, то и захватил.

Я хмыкнул. По виду куртки больше походили на робу зэков при Союзе: грязно-серого цвета, на дешевеньком синтепоне, стеганные, безразмерные. Но когда мы занесли их в дом, Маша сцапала первую и закуталась в ней с такой скоростью, что я мальца устыдился. Да она же мерзла все это время. Хотя что я мог сделать?

Помимо жратвы и курток, Мельник привез еще сменные шмотки для нас обоих, две новеньких трубы, аптечку, сигареты и водку.

— Хэннеси тут нигде поблизости нет, — загоготал он, разводя руками.

— Пошли еще воды притащим, — хмуро велел я и увел его к колодцу.

Во-первых, пусть отрабатывает свои смешки. Во-вторых, хотел поговорить подальше от дома и девчонки в нем. Когда мы вышли за ворота, водитель сразу же посерьезнел.

— Там все носом землю роют, но пока ничего, — сказал он, оглядываясь по сторонам.

— Херово роете, — огрызнулся я.

Не так много времени прошло, чтобы успеть нарыть что-то. Да и не рядовому охраннику такие вопросы задавать. Вечером созвонюсь с Иванычем и Аверой, у них и спрошу. Пока возвращались обратно с полными ведрами, я думал, сколько важных встреч сегодня были похерены. Огорчительнее всего — с человеком из «конторы». В легализации бизнеса без них никуда.

Хорошо бы для начала выскочить из заварушки живым, а уж с делами я как-нибудь потом разберусь. Не впервой.

— Мы наших оттуда забрали, а этих п***ров уже не успели, менты с мигалками приехали, — пыхтя, рассказывал мне Мельник, таща в горку ведра с водой.

— Ну и хер с ними, — огрызнулся я.

Надеюсь, мудак, который отпинал меня по ребрам, пока я пытался очухаться после аварии, остался лежать там. Главное, что наших никого не было.

Притащив воды, Мельник спешно уехал. Я не хотел привлекать к себе внимание, а дорогая тачка, четырежды проезжавшая через нищий поселок, наверняка намозолила местным глаза. Интересно, много среди них осталось тех, кто помнил бы мою мать?

На кухне гулко тарахтел холодильник. В куртке, которая доходила ей аж до колен, Маша с брезгливым сомнением размещала привезенные Мельником продукты на грязных, заляпанных полках. Она обернулась на меня, и я подумал, что выглядит она уже получше, чем полчаса назад. Не как человек на пороге жесточайшей истерики.

Я поворошил в печке догоревшие дрова и подбросил новых деревяшек. Потом уселся на колченогий табурет и закурил. Через мутное, заляпанное окно хорошо просматривался весь двор и калитка в заборе. Я отодвинул в сторону грязный, серый от времени тюль, висевший на веревке ровно посредине окна и служивший самодельной занавеской, чтобы не мешал наблюдать. Не то что бы я ждал гостей, но пистолет постоянно держал при себе. Мельник привез еще парочку макаровых и полные магазины к ним, и один калаш. Для самообороны на какое-то время хватит.

Мне нужно было подумать.

***

Мне нужно было подумать. Пока расклад был такой: или меня вели от дома, и тогда в моей охране, подобранной лично Иванычем, завелась крыса, которая упустила слежку. Что сразу нахер очерняет всю службу безопасности. Или меня перехватили уже где-то по трассе, и тогда выходило, что кто-то слил мой маршрут? Или, как минимум, время, когда мы выехали за ворота поселка. И список людей, кто мог так сделать, был до жопы большим. Он включал в себя всех, кто работал в доме, моих соседей по поселку, охранников у шлагбаума в будке на выезде, какого-нибудь грибника или рыбка в лесу... Просто, нахрен, огромный список, который мы никогда не сможем обработать.

Не знаю, чего больше я хотел: понять, что среди моей личной, близкой охраны завелась гнида, или подозревать каждого, кто встретился нам утром по пути?..

Чего хотели козлы, которые подстроили аварию? Завалить меня, забрать Гордея? Все вместе? Или что-то еще? Походу они не ожидали встретить от нас такое сопротивление, раз обосрались и позволили уехать и мне, и сыну. Значит, вероятнее всего второй вариант. Кто-то слил время, когда я выехал на трассу, но не слил или не додумался слить, что меня сопровождают три тачки охраны.

Иначе козлы подготовились бы получше. С кем я имею дело? Обычно сразу где-то вылезали «уши» и было хотя бы понятно, почему тебя пытаюсь замочить. Здесь же почти три дня уже — и тишина. Ни требований, ни угроз. Ничего, что пролило бы свет на заказчика всей этой карусели. А мне бы очень хотелось знать его имя. Очень.

Я хрустнул кулаками и бросил взгляд на пакет на столе, в котором углядывались очертания двух бутылок с водкой.

Позади раздались шаркающие шаги, и девчонка, покряхтывая, опустилась на табурет напротив меня и забарабанила оцарапанными, стесанными пальцами по столу.

— Надолго мы здесь? — спросила она после недолгого молчания.

Я видел краем взгляда, что она постоянно косится в мою сторону, а прямо смотреть отказывается.

— Хер его знает, — я ответил совершенную правду.

— Мне нужно поговорить с мамой.

— Она уже в курсе. Все уже в курсе.

— Я хочу сама ей сказать, что со мной все в порядке.

— Нет, — я пожал плечами и повернулся к девчонке, чтобы она испепелила меня своим уничижительным, полным праведного гнева взглядом.

— Да какого черта! — она меня не подвела.

Вскинулась, тряхнула запутанными лохмами, посмотрела на меня исподлобья. Взгляд — пылал.

— Я тебе что, пленница?

Вот так она и перешла со мной на «ты».

— Нет, но ни с кем разговаривать ты не будешь. Пока мы отсюда не выберемся.

Она взбесилась до чертиков. Даже нижняя губа задрожала. Занятно, что с людьми делает стресс. Она до усрачки боялась меня еще вчера вечером, а сейчас уже и голос почти повышает. Но не до конца. В этом «почти» — тонкая грань. Визгливых, орущих баб я терпеть не мог.

Мне кажется, у любого мужика в жизни есть женщина, которая изменила все «от и до». В хорошем и плохом смысле. Так вот моя бывшая, Алена, стала как раз такой женщиной. В самом херовом смысле, какой только возможен.

— ... пожалуйста, — а девчонка оказалась настойчивой. — Я просто хочу услышать ее голос и сказать, чтобы она не волновалась.

— Нет, — я покачал головой.

— Почему?! — она все-таки не выдержала и, разозлившись, хлопнула ладонью по столу. Но быстро опомнилась, прижала ладонь к груди и посмотрела на меня широко раскрытыми глазами невинной лани.

А она была хороша.

— Потому что среди моего близкого окружения сидит крыса. И пока я не узнаю, кто это, я никого не могу исключать. Никого, — я выделил голосом последние слово и посмотрел девчонке прямо в испуганные глаза.

Интересно, притворяется, или правда стало страшно?

— Ни твою мать, ни тебя саму.

Она нервно сглотнула. Дернулась худая шея.

— Я к вам вообще никого отношения не имела до субботы, — вяло парировала она, вспомнив, что она со мной на «вы».

— И очень удачно оказалась в нужном месте в нужный час, — я прищурился. — Идеально, чтобы втереться ко мне в доверие. Спасительница единственного сына. Практически святая.

— Мне не нужно ваше доверие, — острый как бритва, быстрый взгляд в мою сторону. Кажется, она оскорбилась.

— Будь ты киллером, я бы удивился, если бы ты сейчас в этом призналась, — я съязвил.

Маша слегка отодвинулась от стола и посильнее запахнула на груди куртку. Рукава были слишком длинными для нее, и потому ее ладони в них тонули.

— Но интересное совпадение, согласись. Ты пришла в мой дом — и Гордея похитили. Ты мутила с Бражником — и его убили. Чего я не знаю о тебе, Маша Виноградова?

Она дернулась так, словно я шибанул ее током. Но довольно быстро взяла себя в руки и посмотрела на меня, прищурившись.

— Мы расстались за полгода «до», — бесцветным, тусклым голосом парировала она и посильнее натянула на ладони длинные рукава куртки. — В материалах уголовного дела по его убийству все это есть. Меня допрашивали как свидетеля.

— Читал, читал.

— Ну и вот, — она повела плечами. — Просто очередное дерьмовое совпадение в моей жизни. Вся моя жизнь — череда дерьмовых совпадений.

После вспышки ярости она как-то сдулась, потухла. С лица исчезли все эмоции, губы были строго поджаты, глаза смотрели в одну точку. Но она явно нервничала, потому что принялась рвать заусенцы на пальцах.

Интересно.

— А водителя, который нас сюда привез, ты, значит, не подозреваешь? — очень нелепая попытка перевести тему.

Но пока я больше не собирался ее допрашивать, поэтому сделал вид, что не заметил этого неловкого маневра.

— Я всех подозреваю.

И это было правдой. Кого-то больше, кого-то меньше. Но крысой мог быть каждый.

— Тяжело же тебе живется, — заключила она, нахмурившись.

И сразу же зашипела, когда скорченная на лице гримаса потревожила свежие ссадины.

— Не жалуюсь, — я хмыкнул.

Она помолчала, но недолго.

— Что это за дом вообще?

— Я тут вырос.

Две комнаты, одна из них та, в которой мы сидели. Другая — и зал, и столовая, и спальня, и рабочий кабинет. Там и сейчас стояла колченогая, железная кровать со скрипящими пружинами и продавленным матрасом — на ней спала мать. А напротив нее — моя старая кушетка. С деревянными, лакированными, коричневыми стенками. Обои в цветочек и полоску, ковер на стене. Пока жива была мать, все горизонтальные поверхности накрывали кружевные салфетки из дешевого тюля, которые она шила сама. Полы — конечно же, с рисунком «елочка», поверх — выцветший длинный палас. У окна — кресло на тонких деревянных ножках с деревянными же подлокотниками. От старости уже невозможно было угадать цвет обивки — она давно засалилась. Напротив окна у стены — конечно же, полированный темно-коричневый сервант.

Я закрывал глаза и помнил всю мебель наизусть. Время здесь застыло. Все осталось точно так же, как в шестидесятых-семидесятых, когда мать и отец обставляли этот дом. И окончательно заморозилось в восемьдесят четвертом, когда умерла мать.

Пока я с мрачной угрюмостью вспоминал свое детство, девчонка буравила меня пронзительным, оценивающим взглядом. Подтвердила свою теорию, что бандитами становились мальчишки из нищих семей, выросшие в бедности и стремящиеся отхватить кусок побольше? Если так, то она сильно удивилась бы, познакомившись с родителями Авёры: отец и мать — оба профессоры. Мать еще и в консерватории работает, скрипку преподает. И сыну с детства любовь к музыке прививала. А он все равно оказался рядом со мной и точно также держит в руке пистолет. Хотя и за скрипку иногда берется. Той же рукой.

— А аптечку водитель же тоже привез, да? — с трудом встав, Маша поискала взглядом нужную вещь среди многочисленных полуразобранных пакетов.

Я уже говорил, что Мельник затарил нас для осады длиной в месяц, минимум, в которой будет сидеть целая рота солдат. Вскоре аптечка с нехитрым содержимым нашлась: бинты, перекись, таблетки, пластырь, нитки с иголкой.

— Что у тебя с ногой? — я наконец решил об этом спросить, устав смотреть, как она хромает.

Ответом мне послужило небрежное пожатие плечами.

— Наверное, вывих. На перелом вроде не похоже, — но в ее голосе звучала неуверенность.

Глядя на нее, я вспомнил, что хотел заняться своей рукой, когда появится аптечка. После колки дров царапина вновь закровила, и я чувствовал, как влажно набряк рукав черного свитера. Пока девчонка придирчиво осматривала опухшую лодыжку, пытаясь погадать на кофейной гуще, перелом там или нет, я стянул через голову свитер, испытав при этом массу неприятных ощущений.

Завтра будет жесткий отходняк после сегодняшнего выброса адреналина. Так всегда бывает. Так-то мне нехило досталось сегодня: авария, стрельба, два мордоворота, попытавшиеся одолеть меня врукопашную, потом еще ведра эти с водой, дрова.

— Ого, — не стесняясь, девчонка присвистнула.

Я повернулся к ней: она смотрела на мои ребра, и я опустил взгляд. Черт. Отбиты до багровых пятен, которые завтра станут синяками. Хер я поднимусь с койки. А ведь пока она не сказала, я не особо-то и чувствовал боль.

— Это из-за аварии? — спросила она.

— Не, — я помотал головой. — Это уже потом.

Я полил перекисью след от пули, который оказался глубже, чем я думала сначала, и крепко забинтовал пластырем. На какое-то время хватит, а потом само заживет. Как на собаке.

— В Афгане?

Забавно. Она пялилась на меня и даже особо не скрывалась. Еще и вопросы задавала. Тоже из-за выброса адреналина ненормально себя ведет?

— Это 94-й, — я посмотрел на шрам от пули слева от пупка. размером с пятирублевую монету.

Херовый был год.

— В Афгане за два срока не было ничего. Пацаны всегда говорили, что у меня боженька в крестных.

Она улыбнулась. Не скривилась, не хмыкнула, не поджала губы, не притворилась. А просто улыбнулась.

... в сущности, красивая она девка.

Тем вечером я набрал Аверу. Связь ловила херово, и спасало, что дом был на холме. Построй его батя в низине, хер бы я смог кому-либо позвонить. Ну, вот. Хоть и бухал по-черному, а все же одно доброе дело в своей жизни сделал мой отец. На самом деле, два. Еще помер рано, не доведя мать совсем уж до могилы.

Слышно было с пятое на десятое, и разговор вышел быстрым и скомканным.

— ... я подключил Эдика... — прерываясь на шипение о помехи, сообщил мне Авера.

Эдуард Денисович, он же Эдик — наш юрист. Что же, в ход пошла тяжелая артиллерия.

— Менты хотели обыск в офисе, но нихрена у них не получилось. Не подмахнули постановление, — Авера заржал в трубку.

Это была первая действительно хорошая новость за сегодня. Если не смогли достать разрешение на обыск, скорее всего, прессуют меня не из «конторы». Им-то все дороги были бы открыты, можно и без постановления вообще.

— Боря сдержанно волнуется. Я сказал, что у нас все на мази, ситуация под контролем. Тебя задело, ты отлеживаешься, через пару дней будешь в строю.

Авера — просто золотая голова. Все наши схемы, раздел бизнеса, активы — все его рук дело. Хватка у него бульдожья, окружающую обстановку считывает мгновенно. Вот и сейчас понял, что нашему другу из «конторы» Боре совсем ни к чему знать, что я осел на дно в старом доме, пока пацаны лихорадочно пытаются вычислить крысу.

— Гром, я завтра заскочу к вечеру. Надо перетереть. Не по телефону, — а вот на прощание Авера меня нехило так озадачил.

Не по телефону — это понятно, могут слушать. Но что ему надо обсудить? И он сказал: «я». Не «мы» с Капитаном. Если приедет без него — херовый знак.

Кажется, долго у меня отсиживаться не получится. Если завтра все будет спокойно, вернусь вместе с Аверой в Москву, пока они там глотки друг другу не перегрызли.