Масонская карта Поволжья

Глава 21

Глава двадцать первая

Время подходило к обеду, и я засобирался в резиденцию министра обороны Самарского уезда. Лучше прийти пораньше, чем опоздать, а то, как бы ещё и в рядовые не разжаловали.

На счёт разжалования я переживал напрасно, а вот по поводу сложности поставленной задачи очень даже правильно беспокоился. Задачу нам господин полковник поставил одновременно и простую и невыполнимую: уничтожить всех шуралеев в зоне ответственности острога, на усиление гарнизона которого и направлялась наша рота. Ну, как рота? Не рота вовсе, так, шестьдесят солдат, сержант, два карпорала и гефрайтор. А ещё три офицера и один старший прапорщик. Товарищ полковник задачу поставил и, не дав нам даже рта раскрыть, выставил за дверь своего кабинета, выполнять приказ. Поэтому совещание, если его конечно можно так назвать, происходило у нас прямо на улице, в «курилке» возле штаба.

Возглавлял наше воинство капитан Синюхин. Как я понял при более близком знакомстве с господами офицерами, понятие «дежурная задница» существовало в армии нашей страны с очень давних времён. Так как всегда и вовсе времена, на задания вроде нашего выделялся самый залётный личный состав – те, кого не жалко. А командиром назначался офицер, который вместо того, чтобы перед лицом начальства иметь вид лихой и придурковатый, наоборот, старался разумением своим смутить оное начальство, рискуя при этом ввергнуть его во гнев либо в уныние. Вот таким как раз и был капитан Синюхин.

Его благородие - капитан Синюхин Николай Спиридонович – был во всех отношениях человеком средним: среднего роста, среднего телосложения, русоволосый с бесхитростной, но аккуратной причёской. Я бы даже предположил, что образование он имел тоже среднее, но стать офицером, тем более капитаном, со средним образованием в мирное время невозможно ни здесь, ни у нас. Да и в военное не всем удаётся. Во всяком случае, ни о чём подобном я ни разу не слышал.

Как бы там ни было, но Синюхин все свои средние способности направлял на выведение вверенного ему подразделения в передовые, результаты, само собой, получались смешанные, в чём-то лучше, в чём-то хуже, ну, средние одним словом. Вот чтобы деятельностью своей не вносил сумбур, развод, разброд, шатание, шагание и прочие бесполезные телодвижения в размеренную жизнь гарнизона, его и отправляли при первой же возможности на какие-нибудь выездные мероприятия, типа нашего сегодняшнего. Кстати, на поимку и ликвидацию Милюдовксо-Балабановской ОПГ месяц назад, тоже его направляли.

Так что мы с ним были, даже как бы заочно знакомы. То есть я-то о нём слышал, как о капитане – командире группы зачистки, а вот он обо мне узнал только сегодня, как о шамане – специалисте по изгнанию демонов нижнего мира. Вот так вот. Привыкайте, товарищ старший прапорщик, Вы теперь шаман.

Да, я – шут, я – циркач!

Так что же?

Но зато так никто

Не сможет!

Время, которое начальство нам выделило на подготовку к походу, нужно было использовать с максимальной эффективностью, но как? Поручик Буцин Сергей Александрович, попавший в славную когорту истребителей нечисти за неумеренные возлияния, проще говоря, за беспробудное пьянство, настаивал на том, чтобы я обучил своему колдунству всех участников карательной экспедиции. Покрестить без малого семь десятков язычников за полтора дня? Я кто? Папа римский? Или митрополит? Да я даже не капеллан!

Подпоручик Сметанин Дмитрий Борисович, напротив, придерживался атеистических начал и предлагал использовать научные методы ликвидации враждебно настроенных представителей сверхъестественного. К научным методам я мог отнести только использование голубой каменной Илецкой соли, смешанной с осиновой золой. А вот в каких пропорциях, ума не приложу, может Касьян мне и говорил, а может, и нет, всё равно не помню. Вот и весь научный подход.

Подпоручик был сыном полкового лекаря, по совести сказать, ему бы и самому по медицинской части пойти, больше бы толку вышло, но карьеризм в нём взял верх и Диман подался в драгуны. В принципе в нашу группу он попал именно как походный недодоктор, типа парамедик эдакий, настоящего нам бы всё равно не дали, а так хоть какой-то.

Я, как самый младший по званию, высказывался последним, хотя в нашей бригаде принято было, наоборот, на совещаниях начинать именно с младшего. Речь моя была длинна и пространна, в ней я рассказывал о полученном мною опыте, призывал «пасть в ноги» полковнику и «вымолить» ещё пару-тройку дней. Объяснял всю несостоятельность поспешности и обречённость шапкозакидательского подхода.

- Удача любит подготовленных! – заявил я в самом конце.

Отец-командир, ознакомившись с различными точками зрения на наши шансы по совершению подвига и возвращению с победой, приказал: во-первых, нашить на мундиры всем без исключения кресты такой же формы, как и мой, во-вторых, заготовить осиновой золы, смешать её с имеющимися в моём распоряжении запасами голубой соли и раздать крестьянам. Каким нахрен крестьянам?! Бойцам отдельной истребительной роты имени монаха Бертольда Шварца. Так я предложил назвать наше подразделение, но оказался в меньшинстве, и отряд наш на радость бесам остался безымянным.

Синюхин пытался меня направить сразу же в казарму, дабы я именно там проводил подготовку личного состава к походу, но подобные несуразности я пресёк сразу же, заявив, что раз уж письменного приказа о возвращении меня в строй на руках не имеет никто, то подготовку считаю необходимым производить по своему плану. С тем и ушёл, не забыв предварительно уточнить время и место сбора послезавтрашним утром.

Вернувшись домой, а я всегда то место, где живу, называю домом, так вот вернувшись, я сразу пошёл в мастерские. Макарыч порадовал меня двумя дюжинами готовых патронов с пулями и полутора десятками гильз-заготовок для последующего заряжания солезоловой смесью. Где бы ещё осиновую золу найти? На решение этого вопроса Макарыч отрядил Никитоса, всё равно в остальных наших делах он нам не помощник, так пусть хотя бы с этим разберётся.

Выпросив у Настасьи Петровны кусок «тонкорунной» мешковины и нитку с иголкой, начал сооружать себе подобие патронташа. Макарыч снабдил меня разными причиндалами для ведения огня из дульнозарядного оружия, я решил, что они тоже могут сгодиться, поэтому включил в состав экипировки и их.

На какой срок мы отправлялись в свою экспедицию, не знал никто. Что из моих теперь уже многочисленных вещей брать с собой, а что оставлять? Мне как офицеру предоставлялось место для поклажи в повозке сопровождения, так что увезти можно было всё, только всё-то как раз и не надо.

Обстоятельно посовещавшись с самим собой, решил, что в поход, раз уж он длинный возьму оба камуфляжа, тот, что был на мне в начале и тот, что сшил Абрам Моисеевич. Его я померял и остался доволен, но носить не носил, а к старому привык на столько, что на боевые выходы буду надевать именно его. Костюмчик, который Рома подогнал, не возьму и крестьянский прикид не возьму, наверное, разве что сапоги только и плащ из рогожи. Ехали бы на неделю-две, насколько бы всё проще было, а тут месяцем пахнет.

Решил оставить оба гаджета и половину денег. Вряд ли пригодятся, а вот потерять запросто, так что пусть уж лучше здесь полежат.

На следующий день я всё же отправился в расположение группы, я бы может и не пошёл бы, да отец-командир солдатика за мной прислал с четким приказом: прибыть незамедлительно. Я как раз примерял костюмчик пошитый Абрамом Моисеевичем, переодеваться не стал, пошёл прямо в нём. Тут выяснилась одна малоприятная деталь: солдатик-то прибыл верхами, чего и от меня ожидалось, а я-то в драгунах совсем недавно, поэтому и безлошадный. Надо на складе получить.

По прибытии в часть выяснилось, что конягу выдавать мне никто не будет, а наоборот, приобрести мне её предстоит за свои кровные. Не успел я подумать, какая сволочь этот полковник, как начал думать, какая сволочь этот капитан. Эта сволочь назначила меня командиром взвода. Да ещё и посоветовала в таком затрапезном виде перед личным составом не появляться. А вот это уже хрен Вам, товарищ капитан! Это пластунская полевая форма одежды, а поскольку я покуда ещё пластун, то и ходить буду именно в ней, тем более что выход у нас полевой.

Роту господин капитан поделил на три взвода, каждому офицеру по двадцать человек. За собой же оставил общее руководство отрядом. Получалось, что никаких специальных подлянок в мой адрес не делалось, просто типа порядок такой. То что и замкомвзвод мне, как самому младшему по званию, тоже достался самый младший – гефрайтор, это тоже вроде как логично, в его понимании. У Буцина со Сметаниным замки - карпоралы, младшие сержанты по-нашему, а у меня ефрейтор. А сержанта капитан назначил каптенармусом, старшиной, стало быть. Ладно, посмотрим, толковый ефрейтор в бою трёх губернаторов стоит, может и мне с моим повезёт.

Был, правда, у всего этого и один положительный момент: мне, как офицеру и командиру взвода, полагался денщик. Выбрать его я мог сам, хотя на самом-то деле не мог, потому что никого из солдат раньше никогда не видел. Я поступил проще, я дал задание замку, сказав, то денщик мне нужен исключительно для ухода за конём, которого у меня пока ещё нет.

Капитан напомнил мне, что потому как мы есть драгуны, сиречь конная пехота, мотострелки по-нашему, то и перемещаться будем верхом, а раз я ещё и командир, то никак не могу передвигаться пешком, и если не обзаведусь конягой до завтрашнего утра, буду считаться дезертиром. Положим, на счёт дезертиров это он врёт, но поскольку в этом мире все уважающие себя люди ездят верхом, то и мне тоже нужно научиться. Почему бы не сейчас? На мой вопрос, где я могу приобрести себе подобное транспортное средство, он только плечами пожал. Ничего не скажешь, настоящий отец-командир.

Помощь пришла, откуда не ждали, вернее, не очень на это рассчитывали. Новоиспечённый денщик Трофим обратился ко мне с такими словами:

- Танькин маршал сказывал, что боец Вы знатный, токмо верхом-то ездить не горазды.

Я сразу-то и не понял, что речь идёт о Данилыче, которого с моей лёгкой руки начали называть не просто маршалом, а сначала маршалом Танькиных войск, а теперь вот и вовсе Танькиным маршалом. Жаль, конечно, что в наш отряд он сейчас не попал, но и за рекламу ему большое спасибо.

- Вам бы, Ваше благородие, лошадёнку поспокойней надобно, а лучше того объезженную.

Парень дело говорил. Оказалось, что с недавним ремонтом, а ремонт в кавалерии – это не в нашем обычном понимании ремонт, а всего-то и делов, что замена отслуживших своё лошадей на новых, так вот с недавним ремонтом у одного майора шикарного скакуна «демобилизовали». И вот его всё никак продать не могут: для сельского хозяйства он не годится, для верховой же езды уже вроде как староват.

Помня, что, по словам Макарыча, лошадь здесь стоила полтора рубля, я слегка удивился, узнав, что за этого Росинанта просят целых два. Но то обычные рабочие лошадки, а то лошадь скаковая, да ещё и обученная. Была б молодая, червонцем бы не отделался. В итоге жеребец по кличке Разбой вместе со всякими сёдлами и уздечками достался мне за три пятьдесят. Отдельно пришлось покупать шпоры, аж за девяносто копеек.

И ещё, Трофим раскритиковал мои берцы, посоветовав, сменить их на ботфорты. Я-то дурак думал, что ботфорты – это такие военно-морские сапоги. Оказалось, что нет, это чуть ли не специально для кавалеристов изобретённая обувь. Специальная, потому что с эдакими раструбами выше колен, и в дождь эти раструбы как раз и не позволяют воде стекать в сами сапоги. Не знал.

Выдав Трофиму за содействие пятак на водку, я оставил гефрайтора Бабкина командовать личным составом, а сам под предлогом неоконченных сборов отбыл восвояси верхом на своём новом старом скакуне. У меня тама ишшо ружо не заряжено. Конечно, сразу же садиться в седло с моим-то опытом было рискованно, но начинать когда-то надо, да и не тащить же весь походный хабар на хребтине завтра с утра. Ехал я осторожно, Разбой тоже никуда не торопился, поэтому никаких неприятностей по дороге не произошло.

Последний вечер прошёл как-то сумбурно, я бы сказал. Мы с Макарычем проговорили основные этапы создания станков, Настасья Петровна поминутно пыталась всучить мне какие-то совершенно необходимые с её точки зрения вещи. Макарыч периодически предлагал остановить станкостроение до моего возвращения, но всякий раз тут же приходил к мысли, что Савелий с Захаром всё равно не дадут ему покоя, и всё начиналось по новой.

В довершении ко всему пришёл Ефрем и, осмотрев коня, заявил, что конь старый и меня с ним безбожно надули. На предмет возраста Разбоя я никаких иллюзий не питал и так, а что до цены, то тут меня и малый ребёнок обдурил бы.

Сложив с вечера всё своё походное барахлишко, я не без удовольствия отметил, что к двум теперь уже десяткам пулевых полупатронов Макарыч присовокупил ещё две дюжины патронов с солезоловой смесью и первую действующую модель мультитула образца восемнадцатого века. Я, в свою очередь, сдал ему на хранение большую своих финансов и другое имущество, не удостоившееся чести участия в боевом выходе.

Ночью мне снилась всякая белиберда, и когда утром, чуть ли не с первыми петухами меня разбудил Макарыч, я даже обрадовался, осознав, что всё это было не наяву.

Провожать меня пришли все сотрудники «слесарного дома Тимонина». Я попрощался с каждым из них. Савелий с Захаром посетовали на то, что без меня дела пойдут не в пример медленнее, Федюня спросил, подошла ли лопата, а Никитос – так ли он золу обжёг. Ефрем пожелал скорейшего возвращения, Макарыч обнял меня как сына, Настасья Петровна всплакнула. Но самое необычное прощание у меня состоялось… с кем бы вы думали? Да, именно с ней. Татьяна напекла мне в дорогу пирогов со всем на свете и пообещала ждать.

Вот уж чего я точно не ожидал, так это того, что меня из похода будет ждать чужая жена. Нет, я, конечно, всё понимаю, но есть же границы какие-то. Мне уже доводилось сталкиваться со странностями добрачных семейных отношений в этом мире, вот только приятных впечатлений не сохранилось. А тут что-то совсем за рамками…

В таких вот растрёпанных чувствах я и прибыл к месту сбора. Кстати, во время прибыл. Но сей факт не избавил меня от начальственного гнева. Капитан Синюхин устроил мне выволочку за всё на свете: и что одет не по форме, и что взвод свой вчера оставил без присмотра, и за что-то там ещё. Я слушал его в пол-уха, но про то, что казаки – это лёгкая и потому несерьёзная кавалерия, а драгуны – это сила, ударный кулак, оплот порядка и дисциплины, ну и опора трона опять-таки, я всё же уловил. Ещё отец-командир чётко дал мне понять, что никакой пластунской вольницы мне больше не будет, и что лучше бы вместо меня-раздолбая прикомандировали бы к нему поручика Старинова. Вот уж кто настоящий офицер, даром что штабной, а и оборону деревни организовал на высшем уровне, и бандосов в лесу в ловушку тоже грамотно заманил. А я всего-то разок одного единственного шуралейчёнка шуганул, да и то, видать, случайно, и уже герой героем. Он ещё посмотрит, из чего я там сделан, и не смажу ли пятки при первом же шорохе.

Смысла спорить с ним сейчас я никакого не видел, хотя приятного, безусловно, немного, но от полного разноса меня спас посыльный из штаба, он привёз Синюхину карту, про которую я уже, по совести-то сказать, и забыл за всей этой кутерьмой. Капитан о её существовании просто не знал, поэтому тоже немало удивился. Ещё сильнее он был поражён, когда неосмотрительно развернул её для беглого осмотра. Ну, ещё бы! Такого здесь не видел никто, кроме Лёшика с Ромой, а посмотреть там было на что.

Синюхин, не будучи знаком с топографией вовсе, подозвал остальных офицеров. Я как самый младший по званию, и являющийся лицом наименее доверенным, к осмотру допущен не был. Минут пять я, затаив ехидную улыбочку, созерцал картину «мартышка и очки». После безуспешных попыток понять хоть что-нибудь, капитан обратился ко мне, без особой впрочем, надежды.

Да, конечно, я в команде Стариного не зря всё это время хлеб ел, заверил я командира, само собой, карты читать обучен, а уж эту особенно: она же до вчерашнего дня принадлежала самому Роман-Елизарычу, а он – добрая душа, как прознал, что мы, по сути, на верную смерть идём, так последним и пожертвовал. Правда, карта масонская, и много на ней нарисовано того, чего ещё пока нет, и лет триста не будет. Но это – не беда! Вот Самара, вот Красный Яр, вот Нурлатынский острог, а нам, судя по всему, вот в этот населённый пункт. Да, название не совсем такое, но мы это сейчас по другой карте проверим. И я достал вторую имевшуюся в моём распоряжении карту.

Вот теперь товарищи офицеры оживились, ещё бы, чертёж земли Самарской образца второй половины девятнадцатого века гораздо больше походил на то, что было принято именовать картами в веке восемнадцатом. Тут уже и различными цветными пятнами в глазах не рябит, и дорог поменьше, а то думай, по какой из них быстрее доберёшься, и что за «М-5» такая нарисована, а на самом деле и нет её вовсе. Может, и других дорог тоже нет, раз уж они все по-разному вычерчены.

Синюхин попытался реквизировать у меня более понятную ему план-схему, но был вежливо послан, с напоминанием о том, что ему его карту сам полковник Ватулин прислал, стало быть, полагает Николай-Спиридоныча офицером грамотным, карты читать умеющим, вот и давайте, товарищ капитан, оправдывайте высокое доверие начальства. Я же, хоть и раздолбай каких мало, но посодействовать, однако ж, возьмусь, а то, неровён час, заведёт нас ротный в непролазную глушь, которую даже черти десятой дорогой обходят. Как мы тогда приказ командира полка выполнять будем? И сами не пойми где, и шуралеев ни одного. И сошлют нас тогда в такие места, где не ступала нога даже снежного человека.

Короче, дядя Коля Спиридоныч был слегонца поставлен на место, а то казаки ему, видишь, не армия, а уж разведка, так та и вовсе без надобности. Нет, брат, Колтыгина без хрена не сожрёшь! Будет время, я ему ещё для чего лопатка в бою нужна покажу.

Синюхин проникся, но рассусоливать не стал. Команда «По коням!», и мы двинулись. По самой Самаре мы ехали степенно, без суеты, можно сказать горделиво, но за её пределами поднажали. Хотя и не все. Я вот, например, ускорять Разбоя побаивался, что с того, что он ветеран, а ну как возьмёт да и вспомнит молодость, мне ведь и одной минуты скачки не выдержать.

По сути именно благодаря, так сказать, мне, наша ротная колонна довольно сильно растянулась. Командир то и дело присылал вестового с приказам догонять. Я дергал повод, нокал, совершал другие бесполезные действия, но шпоры коню упорно не давал. Бойцы сначала втихомолку, а потом уже в открытую насмехались над моей джигитовкой. Закончилось тем, что примерно в том месте, где я впервые повстречал группу Старинова, один из самых бесшабашных драгунов запулил какой-то хренью в круп моего скакуна. Разбой дернулся, я каким-то чудом сообразил ухватиться покрепче перед тем, как старый заслуженный ветеран включил свой лошадиный форсаж.

Я не знаю, с какой скоростью, но почти моментально пронёсся вдоль всего строя, сопровождаемый восторженными воплями и улюлюканьем. Мы уже миновали голову колонны, а Разбой даже и не думал останавливаться. Я понимал, что нужно каким-то образом натянуть поводья, вот только сделать это мне не представлялось возможным, и бешеная скачка продолжалась. Хорошо ещё, что неслись мы по дороге, а не где-то там по полям и лугам.

Постепенно Разбой стал уставать, но нет худа без добра: мы с ним первыми финишировали в той самой деревушке, организацией обороны которой так восхищался капитан Синюхин. К околице конь подошёл уже почти шагом, потные бока его тяжело вздымались. Я помню, ещё подумал, что сейчас ему нельзя давать пить, пока не остынет. Откуда я это знал, я не сейчас не скажу, но знал это совершенно точно.

Из деревни навстречу мне повалила детвора. Появился староста. «Батюшки! Андрей Иваныч пожаловали!», «Уж и не чаяли!» и всё такое.

- Надолго ли к нам? – осведомился глава сельского поселения.

- Да нет, - отвечал я. – Проездом.

- Отобедать изволите?

- Это как командир прикажет.

- Роман Елизарыч?! – удивил меня крепостью своей памяти староста. – И Фёдор Данилович с Вами?

- Нет, - вздохнул я. – Я сейчас в другом отряде. Скоро уже подойдут, сами увидите.

Скорее всего, никаких остановок здесь наш отец-командир не планировал, в принципе, как и в прошлый раз. Но поскольку я уже тут, а они ещё нет, то я вполне себе могу спешиться и дать небольшой роздых и своему коню, и своей пятой точке, которой нехило так досталось за последние десять минут. Я так и поступил.

Мы немного поболтали со старостой, я задавал ему какие-то вопросы об их крестьянской жизни. Наверное, очень глупые вопросы, но староста терпеливо отвечал на них. В скорости показалась и наша сводная рота. Солдатика, который так нехорошо пошутил, я запомнил и уже придумал для него наказание, оставалось только дождаться удобного момента, потому что «казнь» должна быть показательной.

Случай представился очень скоро, потому как паче чаянья рота всё-таки сделала привал в деревушке. Оказалось, что захромала лошадь у Сметанина – расковалась. Не из одного меня, выходит, хреновый кавалерист.

Вот пока суд да дело, я передал Разбоя в заботливые руки денщика, а сам приказал спешившимся драгунам моего взвода построиться, и затолкнув спич на пять минут о различии военных специализаций, пообещал обучить их приёмам рукопашного боя. Для демонстрации я выбрал того самого шутника. Очень кстати оказалось, что детинушка не подвёл со статью. Одно дело, когда ты, будучи и сам шести футов одного дюйма роста, а здесь это уже немало, так вот, когда ты «измываешься» над маленьким и хиленьким солдатиком, это не так интересно, чем когда твоя жертва покрупнее тебя. Ну, или хотя бы в плечах пошире.

Раз за разом боец Власов, пытался нанести увечья командиру, и раз за разом неизменно падал рожей в дорожную пыль. Я же каждое его падение сопровождал кратким описанием сути проводимого приёма.

- Можа хватит, вашброть? Можа другой хто?

- А никто другой в командирского коня камни не кидал! Так что вперёд, боец Власов, нападай! А то я сейчас сам на тебя нападу!

- Осознал я, вашброть! В другой раз поостерегусь так-ту!

- Взять ружьё, боец Власов! Примкнуть штык!

Но ни ружьё, ни приклад, ни штык так и не смогли помочь Власову. Зато очень развлекли остальных и, что особенно приятно, заинтересовали:

- А супротив сабельки так-ту смогёте?

- Смогу, только ты при этом умрёшь! Показать?

- Не-а! На мне-ту не надоть! Вона на Власове, на ём лихоимце!

- Может на мне? – раздался голос у меня из-за спины, и все вокруг замолчали.

Я обернулся, не ожидая увидеть ничего хорошего. Так и есть, поигрывая шпагой там стоял поручик Буцин. Пьяница он или нет, но фехтовальщиком может оказаться нехилым, и тогда…

- АТСТАВИТЬ!!! – грозный рык капитана вернул всех в реальность. – Прекратите этот свой балаган, прапорщик!

Было несколько неприятно услышать такое о благородном искусстве армейского рукопашного боя, но я ничего не ответил на это Синюхину, главным образом, потому что не успел.

- Отнюдь, Ваше благородие! – с вызовом произнёс Буцин, при этом слова «Ваше благородие» он проговорил с каким-то пренебрежением даже. – Андрей Иванович сейчас в очень доступной форме продемонстрировал то, чему на самом деле должны командиры обучать своих солдат.

Капитан поиграл желваками и тоже ничего не ответил поручику, кстати, по той же причине: подбежал запыхавшийся боец и сходу доложил:

- Вашброть, лошадь господина подпоручика готова, можем выступать!

Синюхин об этого заявления сделался совсем уж твердокаменным и ледяным голосом заявил:

- Кому, куда и когда выступать, я, Полев, без тебя решу! – и почти сразу же провозгласил: - По коням! Выступаем!

- Как же ть? Уже ж? А отобедать? – словно даже обиделся староста.

Ну, не обиделся, скорее расстроился.

- Чего тебе? – недовольно пробурчал капитан.

- Дык… эта… - пробормотал староста, и уже бодрее: - Андрей Иванович-то завсегда у нас гость дорогой! От татей нас тут оборонил, а опосля и вовсе их всех в лесе перепил… - сейчас в своём повествовании он явно ссылался на устное народное творчество, и в этом эпосе былинному богатырю Андрею Кукушкину отводилась главнючая роль.

Капитан, который и сам принял не самое скромное участие, в упомянутых старостой событиях, наморщил лоб и, повернувшись ко мне, спросил:

- Он что несёт?

Я счёл своим долгом вступиться за мужика:

- Он, Ваше благородие господин капитан, пытается довести до Вашего сведения, что полковник Ватулин в великой мудрости своей не оставил Вас на произвол судьбы, а напротив, действуя в интересах дела, предвосхищая Ваши пожелания, и руководствуясь соображениями здравого смысла, направил в Вашу группу того самого офицера, каковой организовал в данном населённом пункте так восхитившую Вас систему обороны, а днём позже лично уничтожил четверых членов бандформирования, на ликвидацию которого и был тогда собственно отправлен Ваш отряд.

Не скромно, конечно, но должна же страна знать своих героев в лицо, вот ей случай и подвернулся. С минуту мы играли с капитаном в гляделки, потом он просто и без затей поинтересовался:

- Тебя что ли?

- Меня что ли, - не стал жеманничать я.

- Яво-яво!!! – живо поддержал разговор предводитель местного крестьянства. – Он тут всем заправлял.

Капитан поглядел на старосту и, малость подумав, очень даже по-человечески произнёс:

- Вот что, отец, обедать мы не будем. За приглашение тебе, конечно, спасибо, только торопимся мы. Про шуралеев в Буром Долу слыхал?

- Как не слыхать?! Слыхал! Ужасть-то какая!!!

- Ну, мы как раз туда, - сообщил ему капитан.

Точно! Острог Бурый Дол, туда мы едем.

- Андрей Иваныч, батюшка, да нешто ты и супротив нечисти выстоишь?

- Врать не буду, всего-то один раз и получилось, но… - я набрал воздуху в грудь, пытаясь приободрить и себя, и других, как бы шутя, произнёс: - Так, а как узнать, если не попробовать?

- Попробуй, батюшка, попробуй! На тебя вся надёжа! Пущай силы в тебе прибывают, и все на свете боги в помощь тебе! – напутствовал меня староста.

Я не нашёлся с ответом и просто поклонился ему, зачем, не знаю, просто в этот момент мне это показалось самым уместным действием. Капитан тоже сделал головой движение, походившее на легкий поклон, и мы, развернувшись, направились к ожидавшей нас роте.

- Воротитесь живыми, сынки! – услышали мы у себя за спиной.