Медведь и Дракон

Глава 9 Первоначальные результаты

Честер Номури многое узнал в жизни от своих родителей, учителей и инструкторов на Ферме, но ему предстояло овладеть ещё одним уроком, а именно — ценностью терпения, по крайней мере, в отношении к своей личной жизни. Это, однако, не мешало ему быть осторожным. Вот почему он послал свои планы в Лэнгли. Его смущало, что приходится сообщать женщине о перспективах своей сексуальной жизни, — Мэри-Пэт была блестящим оперативником, но она как-никак была женщиной.

С другой стороны, ему не хотелось, чтобы в ЦРУ думали о нем как о бродячем коте, похождения которого оплачиваются правительством. К тому же, по правде говоря, ему нравилась его работа. Он привык к волнению, связанному с опасностью, как привыкали к кокаину иные его коллеги по колледжу.

«Может быть, — размышлял Номури, — именно поэтому он нравился миссис Фоули». Они походили друг на друга. Мэри-Пэт, говорили о ней в оперативном директорате, была женским воплощением ковбоя. Она бесстрашно ходила по московским улицам в последние дни «холодной войны», как Анни Оукли[17].

Несмотря на то что Второе Главное управление КГБ в конце концов арестовало её, она не выдала русского агента, с которым работала, — эта операция по-прежнему оставалась совершенно секретной. Должно быть, ей пришлось многое испытать, потому что после освобождения она больше не работала оперативником, зато вскарабкалась по лестнице ЦРУ, ведущей наверх, со скоростью голодной белки, добывающей жёлуди на дубе. Президент считал её умной, и если в таком деле вам нужен друг, лучшего не придумаешь, потому что сам президент был хорошо знаком с оперативной работой. Потом поползли слухи, что президент Райан вывез из СССР самого председателя КГБ. Мэри-Пэт тоже, должно быть, принимала в этом участие, считали парни и девушки оперативного директората. То, что было им известно даже в пределах ЦРУ, они прочитали в материалах, опубликованных в прессе. Несмотря на то что обычно средства массовой информации ни хрена не знали о чёрных операциях, телевизионным операторам CNN удалось заснять на плёнку лицо бывшего председателя КГБ, живущего теперь в Винчестере, штат Виргиния. Хотя он не рассказал почти ничего, лицо человека, которого Советское правительство объявило погибшим в авиационной катастрофе, было достаточным для настоящей сенсации. Таким образом, Номури считал, что он работает под руководством двух настоящих профессионалов, и поэтому счёл необходимым сообщить им о своих намерениях, даже если это вызвало бы краску на лице Мэри Патриции Фоули, заместителя директора ЦРУ по оперативной деятельности.

Он выбрал ресторан в западном стиле. Теперь таких ресторанов немало в Пекине, они обслуживали как местных жителей, так и иностранных туристов, испытывавших чувство ностальгии по далёкому дому (или тех, кто беспокоился о своих военных системах, находящихся в Китае, — не такое уж неразумное чувство, подумал Номури). Качество еды было далёким от того, что готовили в настоящих американских ресторанах, но всё-таки намного лучше, чем мясо прожаренных крыс, которое, как он подозревал, включалось в меню бесчисленных пекинских закусочных.

Он пришёл в ресторан первым и спокойно пил дешёвый американский бурбон, когда открылась дверь и вошла Минг. Номури махнул ей рукой, надеясь, что это не было излишне мальчишеским жестом. Она заметил его, и улыбка, появившаяся на её лице, была искренней и приятной. Значит, Минг действительно рада видеть его. Это был первый шаг в осуществлении плана сегодняшнего вечера. Она подошла к его угловому столу в конце зала. Номури встал, демонстрируя вежливость джентльмена, непривычную в Китае, где женщин ценили намного ниже, чем у него дома. «Интересно, — подумал он, — может быть, это изменится, если все эти убийства младенцев женского пола смогут внезапно сделать Минг ценным товаром, несмотря на её самую рядовую внешность». Он все ещё не мог забыть о такой привычной для китайцев расправе с младенцами; Номури по-прежнему словно видел эту сцену, ему не хотелось забывать, кто в мире хорошие люди, а кто — плохие.

— Мне так приятно снова видеть тебя, — произнёс он с очаровательной улыбкой. — Меня беспокоило, что ты можешь передумать и не прийти сегодня.

— Вот как? Почему?

— Ну, твой начальник на работе… я уверен, что ты нужна ему… это, так сказать, вежливый способ выразить то, что я думаю, — произнёс Номури с неуверенной улыбкой заранее отрепетированную фразу. Ему показалось, что он сделал это очень убедительно. Действительно, Минг поверила ему и хихикнула.

— Товарищу Фангу больше шестидесяти пяти лет, — сказала она. — Он хороший человек, отличный начальник, но ему приходится много работать, а ведь он уже не молод.

О'кей, значит, он трахает тебя, но редко, — так истолковал Номури её слова. — А тебе хочется, наверно, чтобы это случалось чаще, с кем-нибудь ближе к твоему возрасту, правда? Разумеется, если Фангу больше шестидесяти пяти и он все ещё может функционировать, то старик действительно заслуживает уважения, подумал Номури, затем отбросил эту мысль.

— Тебе не доводилось ужинать здесь? — Ресторан назывался «Винченцо» и претендовал на итальянский. На самом деле его хозяин, одновременно и управляющий, был наполовину итальянцем, наполовину китайцем, полукровкой из Ванкувера. Если бы он попытался говорить по-итальянски в Палермо или даже на Малберри-стрит в Манхэттене, мафия неминуемо расправилась бы с ним, но здесь, в Пекине, он казался почти настоящим, этническим итальянцем.

— Нет, — ответила Минг, оглядываясь вокруг. Этот ресторан казался ей самым экзотическим из всех мест, в которых ей приходилось ужинать. На каждом столе стояла старая винная бутылка с донышком, обвязанным бечёвкой, и с оплывшей старой красной свечкой наверху. Скатерть была с красными и белыми квадратами, расположенными в шахматном порядке. Судя по всему, дизайнер, работавший в ресторане, смотрел слишком много старых фильмов. Впрочем, «Винченцо» ничуть не походил на местные рестораны, хотя официанты в нём и были китайцами. Тёмные деревянные панели на стенах, крючки у двери, чтобы повесить пальто. Ресторан мог находиться в любом американском городе на Восточном побережье, и там его считали бы одним из старых семейных ресторанов, принадлежащих итальянской семье, где подают хорошую пищу и вино. — На что похожа итальянская кухня? — спросила девушка.

— Хорошо приготовленная итальянская пища — одна из лучших в мире, — ответил Номури. — Ты никогда не пробовала итальянские блюда? Ни разу? Тогда позволь мне выбрать их для тебя.

Реакция этой китайской девушки была очаровательной. «Женщины одинаковы повсюду, — подумал он. — Ухаживай за ними, и они превратятся в воск у тебя в руках, ты сможешь мять его и придавать ему любую форму, какую только пожелаешь». Эта часть работы начинала нравиться Номури, и когда-нибудь приобретённый опыт может оказаться полезным в его личной жизни. Он подозвал к себе официанта, который тут же подошёл к ним с подобострастной улыбкой. Прежде всего Номури заказал бутылку настоящего итальянского белого вина — как ни странно, перечень вин был действительно первоклассным, и к тому же вина были дорогими, чего следовало ожидать. Затем последовало феттуччино Альфредо, основа итальянской кухни. Взглянув на Минг, он решил, что она не откажется от острой пищи.

— Как у тебя на работе понравились новый компьютер и принтер?

— Очень понравились, министр Фанг похвалил меня перед остальными служащими за то, что я выбрала такую совершенную систему. Ты превратил меня в героиню, товарищ Номури.

— Я очень рад этому, — ответил офицер ЦРУ, пытаясь понять, является ли обращение «товарищ» благоприятным знаком для этой части операции. — Сейчас мы начинаем выпускать новый портативный компьютер, ты можешь брать его домой, хотя он обладает такой же мощностью, как и твой универсальный компьютер в офисе. Разумеется, у него такие же достоинства и программное обеспечение, даже модем, обеспечивающий доступ в Интернет.

— Неужели? Я так редко вхожу в Интернет. Понимаешь, на работе не любят, когда ты просматриваешь Интернет, за исключением тех случаев, когда министру требуется что-то особое.

— Вот как? А какие темы интересуют министра Фанга в Интернете?

— Главным образом политические комментарии, в основном в Америке и Европе. Каждое утро я печатаю различные отрывки из газет — лондонский «Таймс», «Нью-Йорк Таймс», «Вашингтон Пост» и так далее. Министра особенно интересует, о чём думают американцы.

— Не так много, — заметил Номури, когда на стол поставили бутылку вина.

— Извини меня, я не поняла, — сказала Минг, заставив его обернуться.

— Гм, видишь ли, американцы мало о чём думают. Самые ограниченные люди, с которыми мне приходилось встречаться. Крикливые, необразованные, а их женщины… — Голос Чета затих.

— Что ты хочешь сказать про их женщин, товарищ Номури? — потребовала Минг.

— А-а. — Он сделал глоток вина и кивнул официанту. Тот начал разливать вино по бокалам. — Ты когда-нибудь видела американскую игрушку, куклу Барби?

— Конечно. Их ведь делают в Китае.

— Такой хочет быть каждая американская женщина — очень высокой, с огромной грудью и талией, которую можно обхватить пальцами. Это не женщина. Игрушка, манекен для детских игр. И у Барби такой же интеллект, как у средней американской женщины. Неужели ты думаешь, что они владеют разными языками? Вот посмотри: мы сейчас говорим по-английски, на языке, который не является родным ни для кого из нас, но мы разговариваем хорошо, не правда ли?

— Да, — согласилась Минг.

— Как ты думаешь, сколько американцев могут говорить на мандаринском наречии? Или владеют японским языком? Нет, у американцев нет ни образования, ни утончённости. Это отсталая нация, а их женщины совсем тупые. Представляешь, они даже обращаются к хирургам, чтобы им сделали грудь больше, как у этой глупой детской игрушки. Когда они обнажены, это комическое зрелище, — закончил он, надеясь, что она попадётся на крючок.

— А ты видел их обнажёнными? — спросила она, глотая наживку.

— Видел кого — ты имеешь в виду, видел ли я обнажённых американских женщин? — Последовал утвердительный кивок. «Все идёт хорошо», — подумал он. Да, Минг, я повидал многое в этом мире. — Да, видел. Я жил там несколько месяцев, и по-своему это было интересно, хотя они выглядели нелепо. Некоторые из них могут быть очень милыми, но им далеко до азиатских женщин с настоящими формами тела и причёсками, которые не сделаны в косметических салонах. А манеры! У американок нет такого воспитания, как у азиатских женщин.

— Но ведь там много наших людей. Разве тебе не приходилось?..

— Встречаться с ними? Нет, круглоглазые американцы держат их для себя. Я думаю, что американские мужчины ценят настоящих женщин, даже когда их собственные женщины превращаются во что-то совсем иное. — Он протянул руку и подлил вина в бокал Минг. — Но, честно говоря, есть вещи, в которых американцы очень хороши.

— Например? — спросила она. Вино уже начало развязывать ей язык.

— Я покажу тебе потом. Наверно, мне нужно извиниться перед тобой, но я позволил себе купить несколько американских вещей для тебя.

— Неужели? — Волнение в её глазах. Значит, все идёт действительно хорошо, сказал себе Номури. Ему следует пить поменьше. Ничего, половина бутылки, два таких бокала не повлияют на него. Как это поётся в песне… Можно делать это и после первого свидания… Ну что ж, здесь ему не нужно беспокоиться о религиозных убеждениях или запретах, не так ли? Это ведь преимущество коммунизма.

Феттуччино принесли как раз вовремя, и, к удивлению Номури, оно оказалось очень вкусным. Он следил за её глазами, когда она поднесла ко рту первую порцию, зацепив её вилкой (в этом ресторане пользовались европейскими столовыми приборами вместо палочек, что было в любом случае более удобно для феттуччино Альфредо). Глаза девушки расширились, когда лапша попала ей в рот.

— Очень вкусно… здесь много яиц. Я люблю яйца, — призналась она.

Он наблюдал за ней, когда она проглотила первую порцию феттуччино. Номури протянул руку и снова наполнил её бокал. Минг не заметила этого, с такой яростью она атаковала свою пишу.

Одолев половину блюда, она подняла голову и посмотрела на него.

— У меня ещё никогда не было такого вкусного ужина, — призналась Минг.

Ответом Номури была тёплая улыбка.

— Я так рад, что тебе понравилось. — Погоди, скоро ты увидишь, какие штанишки я тебе купил, милая.

— Смирно!

Генерал-майор Марион Диггз думал о том, что принесёт ему это новое назначение.

Вторая звезда на погонах[18]… ну что ж, он сказал себе, что чувствует её дополнительный вес, но, говоря по правде, он этого веса не чувствовал. Его последние пять лет службы своей стране в армейской форме были интересными. Он был первым командиром заново созданного Десятого бронетанкового полка — «Буйволы» — и превратил этот старый, покрывший себя славой полк в часть, обучающую израильскую армию, сделав из пустыни Негев новый Национальный центр боевой подготовки. В течение двух лет он вогнал в землю каждого израильского бригадного генерала и затем воссоздал всех заново, в три раза увеличив их боевую эффективность, так что теперь гордая походка израильских солдат действительно оправдывалась их умением вести бой. После этого его перевели в настоящий НЦБП в калифорнийской пустыне, где он проделал то же самое со своей собственной армией США. Он был там, когда на его страну было совершено нападение с применением биологического оружия, со своим одиннадцатым мотомеханизированным полком «Чёрной кавалерии» и бригадой национальной гвардии, чьё неожиданное использование информационной системы связи между экипажами танков, намного облегчившее управление боем, застало врасплох «Чёрную кавалерию» и гордого командира полка полковника Эла Хэмма. Одиннадцатый полк и бригада национальной гвардии вместе с Десятым бронетанковым полком, находившимся в Израиле, были срочно переброшены в Саудовскую Аравию. Там они первоклассно начистили морду армии Объединённой Исламской Республики, просуществовавшей так недолго. Проявив себя блестящим полковником, командиром полка, он особенно отличился в качестве бригадного генерала, и это проложило путь к ещё одной сверкающей серебряной звезде на погонах. Вместе со званием генерал-майора ему поручили командование новым подразделением, известным под различными названиями, такими, например, как «Первая танковая», «Старые железнобокие» или «Бронетанковая дивизия Америки». Это была Первая бронетанковая дивизия, базирующаяся в германском городе Бад-Кройцнахе, одна из немногих оставшихся тяжёлых дивизий под американским флагом.

Когда-то здесь было много таких дивизий. Два полностью укомплектованных корпуса в Германии, Первый и Третий бронетанковые, Третий и Восьмой пехотные, а также два мотомеханизированных полка — Второй и Одиннадцатый. Кроме того, здесь же размещались гигантские склады военного снаряжения для подразделений, находящихся в Америке, таких как Второй бронетанковый и Первый пехотный в Форт-Райли. Их могли перебросить в Европу на самолётах, здесь их укомплектовывали бы снаряжением, и они были бы готовы к бою. Вся эта сила — а это была колоссальная по своей мощи армия, размышлял Диггз, — гарантировала обязательство Америки перед НАТО защищать Западную Европу от страны, носившей название Советский Союз, и её зеркального отражения — стран Восточного пакта. Гигантские формирования этих стран были нацелены на Бискайский залив, или, по крайней мере, так всегда считали офицеры оперативных и разведывательных отделов в бельгийском Монсе. Это могло быть грандиозным столкновением. Кто одержал бы победу? Пожалуй, НАТО, в зависимости от политических помех и искусства командиров.

Но теперь больше нет Советского Союза, а вместе с ним исчезла необходимость в присутствии Пятого и Седьмого корпусов в Западной Германии. Таким образом. Первая и т.д. бронетанковая дивизия являлась последним остатком от того, что когда-то представляло собой огромную и мощную силу. Отвели из Западной Европы даже мотомеханизированные полки. Одиннадцатый стал теперь силой «противника» на манёврах, или «плохими парнями» в Национальном центре боевой подготовки, а Второй «драгунский» полк почти полностью разоружили в Форт-Полк, Луизиана, в попытке создать новую доктрину для безоружных солдат. Таким образом, остались только «Старые железнобокие» несколько меньшего размера по сравнению с золотыми днями, но эта дивизия по-прежнему представляла собой грозную силу. Впрочем, в настоящее время Диггз не имел представления, с кем ему придётся воевать, если неожиданно разразятся боевые действия.

Это было, разумеется, работой его G-2, офицера разведки, подполковника Тома Ричмонда, а подготовка к такому событию осуществлялась его G-3 — начальником оперативного отдела дивизии, полковником Дьюком Мастертоном, которого Диггз сумел вытащить из Пентагона, несмотря на его отчаянное сопротивление. В армии Соединённых Штатов это было обычным явлением, когда старший офицер собирал вокруг себя группу молодых офицеров, со способностями которых он познакомился во время своего продвижения к верхам. Отныне его работа заключалась в том, чтобы наблюдать за их карьерой, а их задача — заботиться о своём учителе, его называли «раввином» в полицейском департаменте Нью-Йорка или «морским папой» в военно-морском флоте.

Их отношения походили больше на отношения отца и сыновей, чем на что-нибудь другое. Ни Диггз, ни Ричмонд с Мастертоном не ожидали ничего особенного от времени, проведённого в Первой бронетанковой дивизии, кроме интересной профессиональной службы. Они видели слона — эта фраза возникла в армии Соединённых Штатов ещё во время Гражданской войны и означала активное участие в боевых действиях, — а убийство людей с помощью современного оружия не было похожим на поездку в Диснейленд.

Спокойная служба, в ходе которой они будут исполнять свои обязанности и участвовать в манёврах на огромном столе, покрытом песчаными холмами и оврагами, этого вполне достаточно, считали они. К тому же в Германии варили превосходное пиво.

— Так вот, Мэри, теперь это твоё хозяйство, — сказал генерал-майор Сэм Гуднайт после официального салюта. Он сдавал командование дивизией и уезжал в США, где его ожидало новое назначение и повышение в звании. «Мэри» прозвали Мариона Диггза ещё в Уэст-Пойнте[19], и прошло много времени с тех пор, как он перестал обижаться на это прозвище. Правда, так обращаться к нему могли только офицеры старше его по званию, а таких осталось не так уж много.

— Похоже, Сэм, ты отлично подготовил свою молодёжь, — заметил Диггз, обращаясь к человеку, которого он только что сменил на посту командира бронетанковой дивизии.

— Я особенно доволен моими парнями в вертолётном подразделении. После всей этой кутерьмы с «Апачами» в Югославии мы решили взяться за их подготовку. На это потребовалось три месяца, зато теперь они готовы съесть льва прямо сырым — после того как прикончат его своими карманными ножами.

— А кто стоит во главе вертолётчиков?

— Полковник Дик Бойл. Ты познакомишься с ним через несколько минут. Он принимал участие в югославской бойне и хорошо знает, как управлять своими парнями.

— Рад слышать это, — сказал Диггз, когда они разместились в принадлежащей дивизионному командиру машине времён Второй мировой войны. Теперь им предстояло объехать подразделения дивизии. Это была прощальная поездка для Сэма Гуднайта и первое ознакомление со своим новым назначением для Мэри Диггза, репутация которого гласила, что он крутой чернокожий сукин сын. Его степень доктора философии, которую он получил в университете Миннесоты, не имела, похоже, никакого значения, разве что для комитета, рассматривающего порядок присвоения очередных воинских званий. Кроме того, степень доктора могла благоприятно повлиять на его гражданскую карьеру после ухода в запас. Время от времени ему приходилось рассматривать вероятность этого события, хотя, по его мнению, две звезды на погонах генеральского мундира составляли только половину того, что он ожидал от армии. Диггз принимал участие в двух войнах и прекрасно проявил себя в обеих. Существует немало способов сделать карьеру на военной службе, но ни один из них не является таким успешным, как показать себя отличным командиром на поле боя, потому что, если рассматривать это серьёзно, задача армии заключается в том, чтобы убивать людей и разрушать препятствия с максимальной эффективностью. Это не было развлечением, но иногда являлось необходимым, и Диггз не мог позволить себе упускать такую вероятность из вида. Приходилось готовить своих солдат так, что если на следующее утро они проснутся и узнают, что началась война, то будут знать, что им предстоит делать и как приступить к этому, независимо от того, находятся их офицеры рядом или нет.

— Как относительно артиллерии? — спросил Диггз, когда они проезжали мимо строя самоходных 155-миллиметровых гаубиц.

— С этим у тебя не будет никаких проблем, Мэри. У тебя вообще не будет никаких проблем ни с чем. Все твои командиры бригад принимали участие в войне в Заливе в 1991 году, занимали главным образом должности командиров рот или начальников штабов батальонов. Твои командиры батальонов занимали тогда должности командиров взводов или заместителей ротных. Все прошли отличную подготовку. Ты в этом убедишься, — пообещал Гуднайт.

Диггз знал, что всё это соответствует истине. Сэм Гуднайт был генерал-майором, передававшим ему командование дивизией, потому что его ожидала третья звезда на погонах, как только сенат Соединённых Штатов одобрит законопроект, в который включены все генералы и адмиралы высшего ранга. С этим законопроектом нельзя спешить. Даже президент не может ускорить дело. Диггз попал в список генералов, получивших вторую звезду на погонах шесть месяцев назад, незадолго до того, как он покинул Форт-Ирвин, чтобы провести несколько месяцев в Пентагоне — укороченное «объединённое» пребывание в центральном командовании Министерства обороны, так это называлось, — перед тем как отправиться обратно в Германию. Через три недели планировались совместные крупные учения с частями Бундесвера. Первая бронетанковая дивизия против четырех немецких бригад — двух бронетанковых и двух мотомеханизированных. Предполагалось, что это будет испытанием боеспособности американской бронетанковой дивизии. Ну что ж, об этом придётся позаботиться полковнику Мастерману — его голова ляжет на плаху в случае неудачного исхода учений. Дьюк приехал в Германию на неделю раньше, чтобы познакомиться со своим предшественником, тоже покидающим свой пост начальника оперативного отдела дивизии, вместе с ним изучить правила предстоящих учений и принять его обязанности. С германской стороны учениями будет командовать генерал-майор Зигфрид Модель. Зигги, как его звали коллеги, был потомком знаменитого генерала вермахта, воевавшего с русскими в давно прошедшие дни. Про Моделя ходили слухи, что он очень сожалел о распаде Советского Союза, потому что его не покидало желание встретиться с русской армией на поле боя и разгромить её. Впрочем, такое говорили о многих немцах, а также о некоторых американских генералах, и почти в каждом случае это были одни разговоры, потому что офицеры, которые хотя бы однажды побывали на одном поле боя, никогда не стремились увидеть ещё одно.

«Разумеется, — подумал Диггз, — осталось не так уж много немцев, когда-либо видевших поле боя».

— Действительно, они выглядят отлично, — сказал Диггз, когда они миновали последние боевые машины, выстроенные как на параде.

— Чертовски жаль покидать дивизию, на которую я потратил столько сил, Марион. Проклятье. — Генерал Гуднайт отвернулся, чтобы скрыть подступившие слезы. Диггз знал, что это показывало, насколько крутым парнем был генерал. Оставлять дивизию и передавать командование солдатами кому-то другому походило на то, что ты покидаешь в больнице своего ребёнка или ещё хуже. «Все эти парни были детьми Сэма, а теперь они станут его детьми», — подумал Диггз. После первого осмотра он убедился, что все выглядят здоровыми и достаточно умными.

— Да, Арни, — сказал президент Райан. Его голос выдал эмоции намного яснее, чем ворчание или крик.

— Никто и не говорил, что эта работа будет развлечением, Джек. Черт побери, я не понимаю, почему ты жалуешься. Тебе не приходится обнимать людей, чтобы получить от них деньги на кампанию по переизбранию, верно? И не приходится целовать детей избирателей. Все, что от тебя требуется, — это заниматься своей работой, а после неё у тебя остаётся целый час — может быть, даже полтора — в день, и в течение этого времени ты можешь смотреть телевизор и играть с детьми. — Это самое любимое занятие Арни, подумал Райан, рассказывать ему (Райану), как легко заниматься этой гребаной работой.

— Но я всё-таки трачу половину дня, занимаясь бесполезным дерьмом вместо того, чтобы исполнять обязанности, за которые мне платят.

— Только половину, и он ещё жалуется, — заявил Арни, обращаясь к потолку. — Джек, тебе нужно справиться со своими чувствами и полюбить это, иначе сойдёшь с ума. К тому же, приятель, ты был государственным служащим пятнадцать лет, прежде чем стал президентом. Тебе уже давно следовало с любовью относиться к непродуктивной работе!

Райан едва не засмеялся, но сумел справиться с собой. Никто лучше Арни не умел смягчать свои поучения юмором. Иногда это чертовски раздражало.

— Отлично, но что на самом деле я им обещал?

— Ты обещал, что поддержишь их план строительства плотины и канала для проводки барж.

— Но это скорее всего напрасная трата денег!

— Нет, это не напрасная трата денег. Этот проект даст работу жителям двух штатов, а потому он интересует не одного, не двух, а трех сенаторов США, причём все трое постоянно поддерживают тебя на Холме, и ты, в свою очередь, тоже должен поддерживать их. Ты воздаёшь им должное за оказанную тебе помощь, содействуя их переизбранию. И ты помогаешь им быть переизбранными на новый срок тем, что обеспечиваешь работой примерно пятнадцать тысяч человек в двух штатах.

— А для этого наношу непоправимый вред хорошей реке за… — президент посмотрел в открытую папку на столе, — за три с четвертью миллиарда долларов. Господи боже мой, — закончил он с глубоким вздохом.

— С каких это пор ты встал в ряды тех, кто обнимает деревья? Форель, несмотря на такие привлекательные пятна на спине, не имеет права голоса. Даже если на реке и не возникнет перевозки на баржах, там всё-таки будет чертовски привлекательное место для отдыха, люди будут кататься на водных лыжах, ловить рыбу, появится несколько новых мотелей, может быть, пара полей для гольфа, рестораны…

— Я не люблю говорить и делать вещи, в которые не верю, — попытался возразить президент.

— Для политического деятеля это походит на дальтонизм или сломанную ногу, потому что является серьёзным недостатком, — заметил ван Дамм. — Это ведь тоже часть твоей работы. Однажды Никита Хрущёв сказал: политические деятели одинаковы во всем мире, мы строим мосты, хотя в этом месте нет рек.

— Значит, мы должны заниматься напрасной тратой денег? Арни, это не наши деньги! Это народные деньги! Они принадлежат народу, и мы не имеем права разбрасывать их направо и налево.

— Права? Кто сказал, что это должно быть правильным? — терпеливо спросил Арни. — Эти три сенатора, которые, — он посмотрел на часы, — направляются к нам прямо сейчас, месяц тому назад одобрили твой законопроект о выделении средств на нужды обороны страны, если ты ещё помнишь, и тебе могут снова понадобиться их голоса. Так вот, скажи мне, этот законопроект о выделении средств на нужды обороны был важным, не правда ли?

— Да, конечно, — ответил президент Райан, глядя на Арни насторожённым взглядом.

— И принятие этого законопроекта было необходимо для страны, верно? — продолжал ван Дамм.

Глубокий вздох. Райан чувствовал, куда все это ведёт.

— Да, Арни, необходимо.

— Таким образом, одобрение этого небольшого проекта помогло тебе осуществить что-то важное для страны, как ты считаешь?

— Наверно. — Райану не хотелось уступать в таких спорах, но спорить с Арни всё равно что спорить с иезуитом — ты почти всегда проигрываешь.

— Джек, мы живём в несовершенном мире. Ты не можешь надеяться, что всегда будешь поступать правильно. Лучшее, на что можно надеяться, — это совершать правильные поступки почти всегда — по сути дела, можешь остаться довольным, если в конечном итоге правильные поступки перевесят не совсем правильные. Политика — это искусство компромисса, когда ты принимаешь важные решения, необходимые для тебя, уступая другим в менее важных вещах, которые они хотят получить. Поступая таким образом, ты остаёшься человеком, который даёт что-то, а потому создаётся впечатление, что они не берут, а получают от тебя, потому что ты босс. Ты должен понимать это. — Арни сделал паузу и отпил несколько глотков кофе из чашки. — Джек, ты работаешь очень напряжённо и учишься очень быстро — для ученика четвёртого класса средней школы, — но тебе нужно овладеть подобными вещами до такой степени, что, принимая решение, ты даже не будешь думать, насколько оно правильно. Весь процесс должен стать для тебя таким же естественным, как застёгивать молнию на брюках, после того как сходил в туалет. Ты все ещё не понимаешь, насколько хорошо справляешься со своими обязанностями. — Может, это совсем неплохо, добавил про себя Арни.

— Сорок процентов людей не считают, что я хорошо справляюсь со своими обязанностями.

— Зато пятьдесят девять процентов считают, и к тому же многие из этих сорока процентов всё равно голосовали за тебя!

Прошедшие выборы отличались необыкновенно большим числом вписанных в бюллетени кандидатов, причём особенно часто вписывали имя Микки Мауса, напомнил себе Райан.

— Что я сделал такое, обидевшее стольких людей?

— Джек, если бы опрос Гэллапа проводился в древнем Израиле, Иисус был бы, наверно, обижен его результатами и вернулся к профессии плотника.

Райан нажал кнопку на своём телефоне.

— Эллен, зайдите ко мне.

— Хорошо, господин президент, — ответила миссис Самтер, пользуясь не слишком секретным кодом, существующим между ними. Через тридцать секунд она вошла в кабинет с опущенной рукой. Подойдя к президенту, она протянула руку с сигаретой. Джек взял сигарету и зажёг её бутановой зажигалкой, потом достал пепельницу из ящика стола.

— Спасибо, Эллен.

— Не за что, господин президент. — Она вышла из кабинета. Каждый второй день Райан передавал ей долларовую банкноту, оплачивая этим свой сигаретный долг. С течением времени этот процесс становился у него все более совершенным, и теперь он выкуривал не более трех сигарет в особенно напряжённый день.

— Смотри, чтобы об этом не пронюхали средства массовой информации, — посоветовал Арни.

— Да, я знаю. Мне разрешено завалить секретаршу прямо здесь, в Овальном кабинете, но если меня застанут с сигаретой, то это сочтут преступлением, равным жестокому обращению с ребёнком. — Райан глубоко затянулся сигаретой «Виргиния слим», отдавая себе отчёт в том, как отнесётся к этому его жена. — Если бы я был королём, то сам формулировал бы эти гребаные правила!

— Но ты не король и потому не можешь, — напомнил ему Арни.

— Моя работа заключается в том, чтобы сохранять, оберегать и защищать страну.

— Нет, твоя работа заключается в том, чтобы сохранять, оберегать и защищать конституцию, что является гораздо более сложным. Не забывай, что для обычных граждан фраза «сохранять, оберегать и защищать» означает, что им платят каждую неделю и они кормят на эти деньги свои семьи, раз в году проводят неделю на пляже или, может быть, в Диснейленде, а осенью смотрят футбол каждую субботу. Твоя работа состоит в том, чтобы они чувствовали себя удовлетворёнными и в безопасности не только от иностранных армий, но и от всех превратностей судьбы. Зато хорошая новость заключается в том, что если ты осуществишь все это, то сможешь провести на этой работе ещё семь лет и затем уйти на пенсию, провожаемый всеобщей любовью.

— Ты ничего не сказал о проблеме наследия.

Райан заметил, как вспыхнули глаза Арни при этих словах.

— Наследие? Любой президент, который слишком беспокоится об этом, оскорбляет бога, а это почти так же глупо, как оскорблять Верховный суд.

— Да, и когда дело Пенсильвании[20] попадает туда…

Арни поднял руки, словно защищаясь от удара.

— Джек, на твоём месте я стал бы беспокоиться об этом, когда придёт время. Ты не согласился с моим советом относительно Верховного суда, и пока тебе везло, но если — нет, когда разразится буря, ты окажешься в тяжёлом положении. — На такой случай Арни ван Дамм уже планировал стратегию защиты.

— Может быть, но я не стану беспокоиться об этом. Иногда проще предоставить решение судьбы воле случая.

— А иногда смотришь по сторонам, стараясь убедиться, что проклятое дерево не свалится на тебя.

Интерком Джека загудел в тот момент, когда он погасил сигарету.

— Сенаторы только что вошли через Западный вход, — раздался голос миссис Самтер.

— Я пошёл, — сказал Арни. — Только не забудь, что ты поддерживаешь проект плотины и канала на этой чёртовой реке и что ты высоко ценишь их поддержку. Запомни, Джек, что они всегда придут к тебе на помощь, когда это потребуется. А тебе их помощь нужна. Запомни и это.

— Хорошо, папочка, — ответил Райан.

— Ты шла сюда пешком? — с удивлением спросил Номури.

— Всего два километра, — отмахнулась Минг и хихикнула. — Это благоприятно сказалось на моем аппетите.

Действительно, ты проглотила этот феттуччино, как голодная акула проглатывает серфингиста, — подумал Номури. — Надеюсь, что твой аппетит не особенно пострадал. Но это было несправедливо. Номури тщательно продумал весь вечер, и если она попала в его ловушку, то это в большей степени его вина, чем её, разве не правда? И у неё на самом деле есть шарм, решил он, когда она села в автомобиль компании. Они уже договорились, что они приедут в его квартиру, для того чтобы он мог вручить ей подарок, который так рекламировал. Теперь Номури чувствовал, что его волнение растёт. Он строил планы больше недели, и наслаждение погони было наслаждением погони, оно так и не изменилось за десятки тысяч лет существования человечества… и теперь он пытался понять, что происходит у неё в голове. Минг выпила два бокала вина с феттуччино и отказалась от десерта. Когда он предложил отправиться к нему в квартиру, она прямо-таки вскочила на ноги. Значит, или его ловушка была великолепно подготовлена, или она была готова в большей степени, чем он ожидал… Ехать пришлось недолго, и во время поездки они молчали. Номури поставил машину в отведённое для него место, думая о том, заметил ли кто-нибудь, что сегодня он приехал не один. Он был вынужден исходить из того, что здесь за ним следят. Китайское Министерство государственной безопасности интересовалось, наверно, всеми иностранцами, живущими в Пекине, потому что все они считались потенциальными шпионами. Как ни странно, но его квартира находилась в другой части здания, не там, где жили американцы и остальные иностранцы из западных стран. Это не было открытой сегрегацией, никого не помещали в особые категории, но факт остаётся фактом — американцы жили в основном в одной секции здания, вместе с теми, кто приехал из западных стран, и… жителями Тайваня, заметил Номури. Таким образом, если и существовало наблюдение, оно было сосредоточено главным образом на противоположном конце жилого комплекса. Это хорошо для Минг и позднее может быть выгодно и для него.

Его квартира находилась на втором этаже в углу здания без лифта и представляла собой китайскую интерпретацию американской квартиры с зелёными насаждениями на балконе. Сама квартира была достаточно большой, около сотни квадратных метров, и здесь, наверно, не были установлены подслушивающие аппараты. По крайней мере, он не нашёл микрофонов, когда вселился в квартиру и развешивал картины на стенах, а его контрольные приборы не обнаружили никаких аномальных сигналов. Телефон скорее всего прослушивался, но то, что он прослушивался, вовсе не означало, что кто-то будет выслушивать магнитофонные записи каждый день или каждую неделю.

Министерство государственной безопасности являлось всего лишь ещё одним правительственным агентством, и в Китае такие агентства мало чем отличались от подобных агентств в Америке или, скажем, во Франции. В них работали ленивые, плохо оплачиваемые чиновники, старающиеся трудиться как можно меньше и находящиеся на службе у бюрократии, которая не одобряла особых усилий. Они, вероятно, проводили время, куря свои отвратительные сигареты и занимаясь мастурбацией.

На двери Номури установил американский замок фирмы «Йель» с кулачком, противостоящим квартирным ворам, и прочным запирающимся механизмом. Если его спросят об этом, он ответит, что, когда жил в Калифорнии, где работал представителем фирмы НЭК, его квартиру ограбили — американцы такой грубый и нецивилизованный народ, не подчиняющийся законам, — и ему не хотелось бы, чтобы такое повторилось.

— Итак, вот как выглядит дом капиталиста, — заметила Минг, озираясь вокруг. На стенах висели гравюры, главным образом постеры кинофильмов.

— Да, видишь ли, это дом служащего. Не уверен, являюсь я капиталистом или нет, товарищ Минг, — добавил он с улыбкой и поднятой бровью. — Садись, пожалуйста. — Он указал на диван. — Могу я принести тебе что-нибудь?

— Может быть, бокал вина? — предложила она, заметив и не отрывая взгляда от коробки, лежащей на кресле напротив.

Номури улыбнулся.

— Да, конечно, сейчас принесу, — сказал он и пошёл в кухню, где в холодильнике стояла бутылка калифорнийского шардонне. Открыть пробку было просто, и он вернулся в гостиную с двумя бокалами, один из которых вручил гостье. — Ах да, — спохватился он. — Это для тебя, Минг. — С этими словами он вручил ей коробку, завёрнутую, более или менее аккуратно, в красную — разумеется, в красную — подарочную бумагу.

— Можно открыть её?

— Конечно. — Номури улыбнулся с джентльменским, насколько мог, но одновременно похотливым выражением. — Может быть, ты захочешь заглянуть внутрь?

— Ты хочешь сказать, чтобы я сделала это в твоей спальне?

— Извини меня. Я просто думал, что ты захочешь открыть коробку в уединении. Прости, если я говорю слишком откровенно.

Веселье в её глазах было ответом. Минг сделала глубокий глоток из бокала с белым вином, затем вошла в спальню и закрыла дверь. Номури тоже отпил из своего бокала и сел на диван, ожидая, что произойдёт дальше. Если он сделал неправильный выбор, она может швырнуть коробку ему в лицо и выбежать из квартиры… впрочем, это маловероятно, подумал он. Не исключено, если Минг сочтёт его действия излишне откровенными, она просто возьмёт подарок и коробку, допьёт вино, поговорит о пустяках и затем уйдёт минут через тридцать, чтобы продемонстрировать хорошие манеры. По сути дела, результат будет таким же, но без открытого оскорбления. Тогда Номури придётся искать другого кандидата для вербовки. Нет, лучший вариант будет…

…Дверь открылась, и он увидел Минг. На её лице была лёгкая озорная улыбка. Бесформенный костюм исчез. Вместо него на ней был красно-оранжевый бюстгальтер, тот самый, который застёгивается спереди, и крохотные трусики. Она стояла в дверном проёме, подняв бокал, словно салютуя ему. Похоже, что она выпила ещё несколько глотков, может быть, чтобы набраться смелости… или избавиться от запретов.

Номури внезапно охватила тревога. Он тоже отпил вина из своего бокала, затем встал и пошёл к девушке, испытывая неловкость.

Её глаза, заметил он, тоже выражали какую-то неуверенность, казались слегка испуганными. Номури надеялся, что в его глазах тоже отражается неуверенность, ведь женщинам всегда хочется, чтобы их мужчины были немного уязвимыми. Может быть, у Джона Уэйна[21] тоже не было бы в такой ситуации полной уверенности, к которой он стремился. Затем он улыбнулся.

— Вижу, что я не ошибся в размере.

— Да, и у меня такое приятное ощущение, словно на мне вторая кожа, мягкая и шелковистая. — Каждая женщина обладает такой способностью, понял Номури: умением улыбаться и, независимо от внешности, демонстрировать женщину внутри, часто идеальную женщину, полную нежности и желания, скромности и кокетства, и всё, что требуется от тебя, это…

…Он протянул руку и коснулся её щеки едва ощутимым прикосновением, насколько позволяла его слегка дрожащая рука. Что за чертовщина? — потребовал он ответа у себя.

Дрожь? У Джеймса Бонда руки никогда не дрожали. В такой момент ему полагалось поднять её на руки, уверенно войти в спальню и там овладеть ею, подобно тому как Винс Ломбарди[22] решительно берет на себя руководство футбольной командой, как Джон Паттон[23] мчится вперёд на танке, ведя в атаку свою дивизию. Но, несмотря на все триумфальное предвкушение этого момента, ситуация оказалась совсем не такой, как он ожидал. Кем или чем ни была бы Минг, она отдавала ему все. У неё не было ничего, кроме этого. И она отдавала ему всё, что имела.

Он наклонил голову, чтобы поцеловать её, и ощутил запах духов «Мечта ангелов».

Каким-то образом эти духи идеально подходили к настоящему моменту. Руки девушки обняли его быстрее, чем он ожидал. Его руки повторили её движение, он почувствовал, что её кожа гладкая и шелковистая, и они погладили её, вверх и вниз, сами, словно против его желания. Что-то шевельнулось у него на груди, и Номури заметил, как её маленькие руки расстёгивают пуговицы его рубашки. Её глаза смотрели прямо на него, и теперь её лицо уже не было таким простым и некрасивым. Он расстегнул свои манжеты, девушка спустила его рубашку вдоль спины и затем подняла майку, снимая её через голову — или попыталась, потому что её руки не могли подняться так высоко. Он прижал её к себе, чувствуя шелковистость искусственной ткани нового бюстгальтера, трущегося о его гладкую, без единого волоска, грудь. Теперь его объятие стало сильнее, настойчивее, он прижал свои губы к её губам, обхватил ладонями голову Минг, заглянул в её тёмные глаза, ставшие внезапно такими глубокими, и увидел там женщину.

Её руки опустились, расстегнули его пояс и слаксы, которые скользнули вниз, охватив щиколотки. Номури едва не упал, когда шевельнул одной ногой, но Минг подхватила его, оба рассмеялись. Он поднял ноги, освобождая их от слаксов и туфель, и затем они вместе сделали шаг к кровати. Минг сделала ещё один шаг и повернулась, представ перед ним.

Номури понял, что недооценил девушку, — её талия была на целых четыре дюйма уже, чем ему казалось, — во всем виноват этот проклятый неуклюжий костюм, который она носила, тут же подумал он, зато её груди идеально наполняли бюстгальтер. Даже ужасная причёска казалась теперь красивой, каким-то образом дополняя янтарную кожу и раскосые глаза.

То, что последовало дальше, было одновременно простым и очень трудным. Номури протянул руки и прижал её к себе, но не очень тесно. Затем его руки прошлись по её груди, впервые ощутив грудь сквозь прозрачную ткань бюстгальтера. В то же время он внимательно наблюдал за её глазами, ожидая, как Минг отреагирует. Она, казалось, успокоилась, может быть, даже немного улыбнулась, почувствовав его прикосновение.

Далее последовал следующий, уже обязательный, шаг — двумя руками он расстегнул пуговицы между чашами бюстгальтера. Мгновенно руки Минг поднялись и прикрыли грудь. Что это значит? — подумал офицер ЦРУ, но затем её руки прижали его к себе, их тела встретились, и он наклонил голову, чтобы снова поцеловать её. Руки Номури сняли лямки бюстгальтера с плеч девушки, и тот соскользнул на пол. Оставалось совсем немного, и теперь руки обоих двигались, подгоняемые желанием и страхом. Её руки опустились к эластичному пояску его трусов. Её глаза не отрывались от его глаз, и на этот раз она улыбнулась по-настоящему, заставив его покраснеть. Минг почувствовала его готовность и быстро стащила трусы вдоль его ног. Оставались только носки, он стряхнул их, наступила его очередь потянуть вниз её красные шелковистые трусики. Она отбросила их ногой в сторону, и они сделали шаг назад, глядя друг на друга. Её груди, понял Номури, соответствуют размеру В плюс, а напрягшиеся соски походили цветом на темно-коричневую глину. Талия девушки была удивительно тонкой, словно у модели, резко контрастируя с женской грудью и бёдрами. Номури взял её за руку, подвёл к постели, поцеловал, укладывая на покрывало, и с этого момента он уже не был офицером разведывательной службы своей страны.