Медведь и Дракон

Глава 50 Гром и молния

— Они арестовали его, — сообщил Райану Мюррей. — Наш друг Кларк присутствовал при этом. Чертовски благородно со стороны русских.

— Просто хотят быть нашими союзниками, а «Радуга» — часть НАТО. Ты считаешь, что этот тип все расскажет?

— Скорее всего будет петь, как канарейка, — предсказал директор ФБР. — Правило Миранды так и не добралось до России, Джек, а техника их допроса немного жёстче нашей. Как бы то ни было, они могут передать информацию о поимке китайского агента по телевидению, пробудить ненависть народа. Итак, босс, эта война начнётся или её удастся остановить?

— Мы пытаемся остановить её, Дэн, но…

— Да, я понимаю, — сказал Мюррей. — Иногда главы правительств ведут себя, как уличные бандиты. Только у них пистолеты побольше.

«У этой банды есть термоядерные бомбы», — подумал Джек. О таких вещах не принято говорить сразу после завтрака. Мюррей положил трубку, и Райан посмотрел на часы. Пора. Он нажал кнопку интеркома:

— Эллен, вы не могли бы зайти ко мне?

На это потребовались обычные пять секунд.

— Да, господин президент.

— Мне нужно одну, и пора звонить в Пекин.

— Да, сэр. — Она передала Райану сигарету «Виргиния слимс» и вернулась в приёмную.

Райан увидел, как зажёгся огонёк на телефоне, и закурил сигарету. Его обращение к премьер-министру Ху было хорошо отработано, поскольку он знал, что у китайского лидера рядом находится хороший переводчик. Он также знал, что Ху будет все ещё в своём кабинете. В течение последних нескольких дней он работал до позднего вечера — было нетрудно догадаться, по какой причине. Таким образом, пройдёт меньше тридцати секунд, телефон китайского премьера зазвонит, затем Эллен Самтер будет говорить с оператором на другом конце канала — у китайцев круглые сутки работали телефонистки на коммутаторе вместо секретарей, как в Белом доме, — и звонок достигнет премьера. Так что ещё тридцать секунд, и затем Джек постарается объяснить ситуацию Ху: давайте пересмотрим это дело, приятель, иначе случится что-то нехорошее. Плохое для вашей страны. Плохое для нашей.

Наверно, для вашей это будет хуже. Микки Мур обещал что-то под названием гипервойны, и это будут по-настоящему плохие новости для кого-то не готового к этому. Огонёк на телефоне продолжал гореть, но Эллен не говорила, что канал связи готов… почему? Ху все ещё у себя в кабинете. Предполагалось, что посольство США в Пекине будет следить за ним. Райан был уверен, что они знают свою работу. Это было так же просто, как поставить сотрудника посольства — наверно, офицера ЦРУ — на улице с сотовым телефоном и поручить ему следить за освещёнными окнами кабинета. Затем он доложит в посольство, у которого линия связи с Туманной долиной, в которой много открытых каналов связи с Белым домом. Но вдруг огонёк на телефоне погас, и раздался голос в интеркоме:

— Господин президент, они говорят, что его нет у себя в кабинете, — сказала миссис Самтер.

— Вот как? — Райан глубоко затянулся. — Свяжитесь с Государственным департаментом, пусть они подтвердят, где он находится.

— Сейчас, господин президент. — Сорок секунд тишины. — Господин президент, посольство говорит, что, насколько им известно, он у себя в кабинете.

— А его люди говорят…

— Они говорят, что его нет, сэр.

— Когда он вернётся?

— Я спросила. Мне ответили, что не знают.

— Проклятье, — выдохнул Райан. — Соедините меня с Государственным секретарём Адлером.

— Слушаю, Джек, — ответил Государственный секретарь через несколько секунд.

— Он уклоняется от разговора со мной, Скотт.

— Ху?

— Да.

— Ничего удивительного. Они — китайское Политбюро — не доверяют ему говорить с тобой без письменного текста.

«Точно как у нас», — подумал Райан со смесью ярости и юмора.

— О'кей, что это означает, Скотт?

— Ничего хорошего, Джек, — ответил Адлер. — Ничего хорошего.

— Так что нам делать теперь?

— С дипломатической точки зрения, мы не можем ничего предпринять. Мы послали китайцам жёсткую ноту, и они не ответили на неё. Наша позиция по отношению к ним и русской ситуации яснее некуда. Они знают, о чём мы думаем. Если они не хотят говорить с нами, это значит, что наша точка зрения их больше не интересует.

— Проклятье.

— Совершенно верно, — согласился Государственный секретарь.

— Значит, по твоему мнению, мы не можем остановить их.

— Да.

— Я перезвоню тебе. — Райан перешёл на другой канал и вызвал министра обороны.

— Слушаю, — ответил Тони Бретано.

— Похоже, это всё-таки произойдёт, — сказал ему Райан.

— О'кей, я оповещу всех главнокомандующих.

В течение нескольких минут телеграммы с кодом «Молния» были посланы каждому главнокомандующему независимых родов войск. Их было много, но в данный момент самым важным был главнокомандующий Тихоокеанским театром адмирал Барт Манкузо в Перл-Харбор. Было чуть больше трех ночи, когда STU, стоящий рядом с его кроватью, начал пищать.

— Адмирал Манкузо слушает, — сказал он, проснувшись больше чем наполовину.

— Сэр, докладывает дежурный офицер. Мы получили предупреждение о войне из Вашингтона. Китай.

Подписано Бретано, министр обороны, сэр, — доложил капитан-лейтенант.

Манкузо уже стоял на обеих ногах на полу своей спальни.

— О'кей, оповестите мой штаб. Я буду там через десять минут.

— Слушаюсь, сэр.

Главный старшина, приписанный к его служебной машине, уже стоял у парадного подъезда. Манкузо заметил присутствие четырех вооружённых морских пехотинцев. Старший из них поднял руку в салюте, остальные трое внимательно смотрели по сторонам, ожидая возможной угрозы, которой скорее всего не было… но могла быть.

Через несколько минут адмирал Манкузо вошёл в свою штаб-квартиру на вершине холма, перед окнами которой открывалась морская гавань. Бригадный генерал Лар был уже там, ожидая его.

— Как ты успел приехать так быстро? — спросил его главнокомандующий Тихоокеанским театром.

— Просто был поблизости, адмирал, — ответил начальник разведывательного управления. Он последовал за Манкузо в его кабинет.

— Что происходит?

— Президент попытался позвонить премьер-министру Ху, но тот не принял звонка. Это плохой знак со стороны наших китайских братьев, — заметил руководитель разведывательной службы.

— О'кей, чем занимается Джон Чайнамэн?

— Почти ничем в районе нашего непосредственного интереса, но он сконцентрировал и развернул чертовски большие силы в военном округе Шеньян, причём большинство прямо на берегу реки Амур.

Лар поставил стойку с картой и начал водить рукой по прозрачному покрытию, на котором было нанесено множество красных значков. Впервые на своей памяти Манкузо увидел, что русские части помечены голубым цветом, который является «дружеским». Это было настолько удивительно, что он даже удержался от комментариев.

— А что делаем мы?

— Мы перебрасываем в Сибирь большое количество самолётов. Истребители и штурмовики базируются вот здесь, в Сантаре. Разведывательные самолёты — в Жиганске. Беспилотные «Тёмные звезды» скоро начнут свои разведывательные полёты. Впервые мы используем их в настоящей войне, и ВВС очень рассчитывает на них. У нас есть спутниковые фотографии, на которых видно, где расположены китайские формирования. Они замаскировали своё тяжёлое вооружение, но антенны радиолокационного спутника «Лакросс» видят сквозь камуфляжную сетку.

— И что дальше?

— Китайцы сконцентрировали здесь больше полумиллиона человек, пять механизированных армий класса «А». В каждую армию входят одна бронетанковая дивизия, две механизированных пехотных дивизии и одна мотострелковая, а также другие части, которые подчиняются непосредственно командующему армией. Развёрнутые соединения укомплектованы танками и бронетранспортёрами, достаточным количеством артиллерии, но небольшим числом вертолётов. Воздушные части подчиняются другому командованию. Командная структура координации воздушных и наземных частей у китайцев не так чётко отработана, как следовало бы, и их военно-воздушные силы недостаточно хороши по нашим стандартам, но численно превышают русские. В численном отношении китайские наземные формирования имеют колоссальное преимущество по сравнению с русскими. У русских есть пространство, на котором они могут маневрировать, но если произойдёт решительное сражение, то НОА одержит победу.

— А в море?

— Их военно-морские силы находятся сейчас главным образом в гаванях, но снимки со спутников показывают, что они готовятся к выходу в море. Я предполагаю, что часть их военных кораблей выйдет из гаваней. Думаю, что они будут находиться недалеко от них, занимая оборонительную позицию, развернув корабли так, чтобы ничто не смогло угрожать их побережью.

Манкузо не приходилось спрашивать о том, где находятся его корабли. После предупреждений на прошлой неделе Седьмой флот почти весь вышел в море. Его авианосцы направлялись на запад. Шесть его субмарин находились у китайского берега, и надводные корабли тоже были наготове. Если военно-морские силы НОА захотят затеять с ними игру, они пожалеют об этом.

— Полученные приказы?

— В настоящий момент только самооборона, — сказал Лар.

— О'кей, надводные корабли не будут приближаться к китайскому побережью ближе двухсот пятидесяти миль. Держите авианосцы ещё на сто миль дальше. Подводные лодки могут сближаться и следовать за китайскими субмаринами как им угодно, но не вступать в вооружённое противостояние, если только их не атакуют, и я не хочу, чтобы китайцы сумели обнаружить наши субмарины. У китайцев есть один разведывательный спутник. Я не хочу, чтобы он обнаружил наши корабли. — Укрываться от одного разведывательного спутника совсем просто, поскольку его курс и скорость легко предсказуемы. Можно ускользнуть от наблюдения и двух спутников. Но когда их число достигает трех, ситуация становится трудной.

На военно-морском флоте день никогда не начинается, потому что он никогда не кончается. Однако на корабле, стоящем на деревянных блоках в сухом доке, все обстояло по-другому. Разумеется, речь шла не о восьмичасовом рабочем дне, а о почти полугражданской работе, когда большинство личного состава жили дома и каждое утро (большей частью) приезжали на работу. В принципе это было профилактическое обслуживание, которое являлось одной из религий военно-морского флота. То же самое относилось и к Алу Грегори. Он жил в мотеле в Норфолке и приезжал на арендованном автомобиле, посылая воздушный поцелуй копу в сторожке, который пропускал всех. Когда-то у ворот стояли вооружённые морские пехотинцы, но их убрали, после того как с кораблей военно-морского флота было снято тактическое ядерное оружие. Ядерные ракеты все ещё хранились на складе вооружения в Йорктауне, потому что боеголовки «Трайдент» ещё не успели разобрать в Пантексе, штат Техас, и некоторые по-прежнему занимали свои почти пустые бункеры на Йорк-Ривер, ожидая перевозки на запад для окончательного захоронения. Но только не в Норфолке, и корабли охранялись главным образом матросами, вооружёнными пистолетами «беретта-М9», которыми они умели — или не умели — пользоваться. Такой была обстановка на крейсере «Геттисберг», моряки которого знали Грегори в лицо и пропускали на корабль с приветствием и улыбкой.

— Привет, док, — сказал главный старшина Лик, когда штатский учёный вошёл в боевой информационный центр, и показал на электрическую кофеварку. Настоящим топливом военно-морского флота был кофе, а не очищенная нефть, по крайней мере там, где это касалось главных старшин.

— Ну что, произошло что-нибудь хорошее?

— Сегодня они собираются ставить нам новое колесо.

— Колесо?

— Винт, — объяснил Лик. — Контролируемый шаг, реверсивный винт, сделанный из высококачественной марганцевой бронзы. Их делают, по-моему, в Филадельфии. Интересно наблюдать за тем, как винт устанавливают, если только этого монстра не уронят.

— Как относительно вашей мастерской с игрушками?

— Функционирует полностью, док. Последняя панель поставлена на место за двадцать минут, правда, мистер Олсон? — Главный старшина обратился к своему помощнику, офицеру БИЦ, который вышел из темноты на освещённое место. — Познакомьтесь, мистер Олсон. Это доктор Грегори из ТРВ.

— Привет, — сказал молодой офицер, протягивая руку. Грегори пожал её.

— Дартмут, верно?

— Да, физика и математика. Вы?

— Уэст-Пойнт и Стоуни-Брук, математика, — сказал Грегори.

— Гудзон-Хай? — спросил главный старшина. — Вы никогда не говорили мне об этом.

— Черт побери, я даже окончил школу рейнджеров, — сказал он удивлённым морякам. Люди часто смотрели на него и думали «пусси». Ему нравилось удивлять их. — И ещё школу парашютистов. Девятнадцать прыжков, давным-давно, когда я был молодым и глупым.

— А потом вы занимались Стратегической оборонной инициативой, насколько мне известно, — заметил Олсон, наливая себе кофе из электрокофеварки БИЦ. Чёрный кофе, который варили в отсеке механиков, был традиционно лучшим на любом корабле, но и этот был отличным.

— Да, провёл там много лет, но СОИ постепенно затухла, и ТРВ завербовало меня перед тем, как я стал лётчиком. Когда вы учились в Дартмуте, Боб Джестроу руководил департаментом?

— Да, он тоже занимался СОИ, правда?

Грегори кивнул.

— Верно, Боб чертовски умный парень.

В его лексиконе «чертовски умный» означало, что он мог делать дифференциальное исчисление в уме.

— Чем вы занимаетесь в ТРВ?

— В настоящее время возглавляю проект по ракетам «земля-воздух», ещё с моей работы по СОИ, но они часто посылают меня заниматься и другой работой. Главным образом занимаюсь программным обеспечением и теоретическими расчётами.

— А сейчас играете с нашими ракетами «земля-воздух»?

— Да, занимаюсь изменением программного обеспечения для одной из проблем. Работа ведётся на компьютере, а следующим заданием будет переделка программного обеспечения для головок наведения Блок-IV.

— Как вы собираетесь сделать это?

— Идите сюда, покажу, — сказал Грегори. Вместе с Олсоном он подошёл к столу, за ними последовал главный старшина. — Фокус заключается в том, чтобы изменить отклонение лазера. Вот как работает программное обеспечение… — После этого началась дискуссия, продолжающаяся целый час. Главный старшина Лик наблюдал за тем, как профессиональный специалист по программному обеспечению объяснял стоящую перед ним задачу талантливому дилетанту. Далее им придётся убедить во всем этом офицера по боевым системам — «Вепса», — до того как смогут провести первое компьютерное моделирование, но Лику казалось, что Олсон уже практически убеждён в правильности этого. Затем им придётся ждать, когда корабль снова окажется в воде, чтобы убедиться, действительно ли работает эта химера.

Сон и вправду помог, сказал себе Бондаренко. Тринадцать часов, и он ни разу не проснулся даже для того, чтобы освободить мочевой пузырь. Значит, он действительно нуждался в передышке. Теперь он окончательно убедился, что полковник Алиев заслуживает генеральские звезды.

Он вошёл в комнату, где шло вечернее заседание его штаба, отлично чувствуя себя, пока не заметил выражения на лицах присутствующих.

— Какие новости? — спросил он, опускаясь в кресло.

— Ничего нового, — доложил полковник Толкунов, имея в виду разведывательные сведения. — На наших аэрофотографиях видно мало, но мы знаем, что они готовы к вторжению и по-прежнему не пользуются радиосвязью. Можно предположить, что у них проложено много телефонных линий. Я получил сообщения о людях на вершинах южных холмов с биноклями. Это все. Но они готовы, и наступление может начаться в любой момент — ах да, вот это только что прибыло из Москвы, — сказал полковник.

— Что? — спросил Алиев.

— Всего лишь одна строчка в депеше безо всякого объяснения. Это может означать что угодно, но ничего хорошего, — сказал начальник разведки. — Пока ничего определённого.

— Попытка нарушить деятельность нашего политического руководства? Это начало войны, — произнёс Бондаренко. Он решил, что сам свяжется с Сергеем Головко и потребует разъяснения. — Оперативная ситуация? — спросил он.

— 265-я мотострелковая дивизия в полной боевой готовности. Наши радиолокационные станции ПВО включены и функционируют. Истребители-перехватчики патрулируют воздушное пространство в двадцати километрах от границы. Пограничные части в полной боевой готовности, и резервные формирования…

— Как вы назвали эту операцию? — спросил командующий.

— БОЯРИН, — ответил полковник Алиев. — Мы развернули три роты моторизированной пехоты для эвакуации пограничников в случае необходимости, остальные покинули свои базы и движутся по направлению к Неверу. Они занимались стрельбами весь день.

— И?

— Для резервистов результаты удовлетворительные, — ответил Алиев. Бондаренко не спросил у него, что это значит, отчасти потому, что боялся получить ответ.

— Мы можем сделать что-нибудь ещё? Мне нужны предложения, товарищи, — сказал генерал Бондаренко. Но все покачали головами. — Хорошо. Я сейчас поужинаю. Если что-нибудь случится, немедленно доложите мне. Что угодно, товарищи. — Присутствующие дружно кивнули. Он встал и вернулся в свой кабинет. Там генерал подошёл к телефону.

— Добрый день, генерал, — сказал Головко. В Москве была ещё середина рабочего дня. — Как дела у вас?

— Ситуация напряжённая, товарищ директор. Что вы можете сказать мне о попытке совершить покушение на президента?

— Сегодня утром мы арестовали некоего Суворова. Сейчас мы допрашиваем его и ещё одного подозреваемого, который был с ним. Мы считаем, что он является агентом китайского Министерства государственной безопасности и что он участвовал в заговоре с целью убийства Эдуарда Петровича.

— Таким образом, вдобавок к вторжению они также собираются вывести из строя наше политическое руководство?

— Похоже на это, — мрачно согласился Головко.

— Почему нам не передали более полную информацию? — спросил главнокомандующий Дальневосточным округом.

— Неужели вас не информировали? — удивился директор СВР.

— Нет! — почти выкрикнул Бондаренко.

— Это была ошибка. Извините, Геннадий Иосифович. Теперь скажите мне: вы готовы?

— Все наши части в полной боевой готовности, но соотношение сил исключительно неблагоприятно.

— Вы сможете остановить китайцев?

— Если получу подкрепление, то, возможно, смогу. Если вы не вышлете подкрепления, скорее всего нет.

— В настоящий момент три мотострелковые дивизии погружены на поезда и пересекают Урал. Мы направили вам дополнительные военно-воздушные силы, и начали прибывать американцы. Какой у вас план?

— Я не буду пытаться остановить их на границе. Это просто приведёт к уничтожению всех моих войск без какого-либо успеха. Я позволю китайцам войти внутрь тайги и дам им возможность двинуться на север. Я буду наносить им стремительные удары, и когда они углубятся далеко внутрь страны, я убью тело змеи и буду следить, как умирает голова. Если, конечно, вы пришлёте мне подкрепления, в которых я нуждаюсь.

— Мы занимаемся этим. Нам помогают американцы. Одна из американских бронетанковых дивизий приближается к Польше по железной дороге. Мы пошлём их прямо к вам.

— Что это за дивизия?

— Первая танковая дивизия, ею командует чернокожий генерал Диггз.

— Марион Диггз? Я знаю его.

— Вот как?

— Да, он возглавлял Национальный тренировочный центр, а также командовал их войсками, которые они развернули в Саудовском королевстве в прошлом году. Он блестящий генерал. Когда они приедут?

— Думаю, через пять дней. Три русские мотострелковые дивизии прибудут раньше американцев. Этого будет достаточно, Геннадий?

— Я не знаю, — ответил Бондаренко. — Мы ещё не сталкивались с китайцами. Больше всего меня беспокоят их военно-воздушные силы. Если они нанесут удар по нашему железнодорожному узлу в Чите, развернуть подкрепления будет трудно. — Бондаренко замолчал. — Мы можем передвигать наши силы с запада на восток, но, чтобы остановить китайцев, нам нужно перебросить войска к северо-востоку от места вторжения. Скорее всего это будет гонка, кто быстрее продвинется на север. Китайцы постараются использовать пехоту, чтобы защитить левый фланг своего наступления. Я хорошо готовил своих людей. Но мне нужно больше времени и больше солдат. Есть ли способ замедлить их наступление политическими средствами?

— Все политические попытки китайцы игнорируют. Они делают вид, что ничего не происходит. Американцы попробовали связаться с ними, чтобы убедить их остановиться, но это ни к чему не привело.

— Таким образом, решать исход войны будет сила оружия?

— Наверно, — согласился Головко. — Вы наш лучший генерал, Геннадий Иосифович. Мы полагаемся на вас и окажем вам всю поддержку, на которую способны.

— Хорошо, — ответил генерал и подумал, будет ли этого достаточно. — Я буду информировать вас о событиях, происходящих здесь.

Генерал Бондаренко знал, что настоящий генерал — из числа тех, которых показывают в кино, — должен был теперь есть вместе с солдатами их паек, но нет, он будет есть самую лучшую пищу, доступную в этих местах, потому что ему нужно сохранить силы, а фальшивая скромность всё равно не произведёт впечатления на его солдат. Он воздерживался от алкоголя, в отличие от его сержанта и рядовых. Русский солдат любит водку, а резервисты привезли с собой, наверно, собственные запасы, чтобы выдержать холод сибирских ночей. Он мог выпустить приказ, запрещающий употребление алкоголя, но не было никакого смысла в приказе, на который всё равно мало кто обратит внимание.

Это только подорвёт дисциплину, а дисциплина была сейчас необходима. Сами солдаты должны убедиться в необходимости воздерживаться от водки. Великая неизвестность, как думал об этом Бондаренко. Когда Гитлер вторгся в Россию в 1941 году — обычные люди, жители, населявшие страну, восстали против него со свирепой решительностью. С первого дня войны смелость русских солдат заставила немцев задуматься. Боевая подготовка русских могла уступать немецкой подготовке, но только не смелость. Бондаренко нужно было и то и другое; искусный человек не так уж нуждается в храбрости, потому что искусство победит то, чему храбрость только бросит вызов. Подготовка. Все упиралось в подготовку. Он мечтал подготовить своих солдат так, как готовили своих солдат американцы. Самое главное, нужно было заставить их думать — убедить их думать. Думающий немецкий солдат едва не уничтожил Советский Союз. Насколько это было близко, никогда не показывали в кино, и даже в Генеральном штабе было трудно узнать об этом. Но три раза немцы были чертовски близки к победе, и по какой-то причине боги войны все три раза становились на сторону матушки-России.

Что сделают сейчас боги войны? В этом заключался вопрос. Решат ли его люди поставленную перед ними задачу? Будут ли его умение и воинские знания достаточны для победы? Запомнят его имя, за победу или за поражение, а не имена безымянных солдат с автоматами АК-74 в руках или управляющих танками и бронетранспортёрами. Геннадий Иосифович Бондаренко, генерал армии, командовавший войсками в войне с китайцами на Дальнем Востоке, был он героем или глупцом? Первое или второе окажется правдой? Станут будущие курсанты военных училищ изучать его действия и качать головой, удивляясь его глупости или восхищаясь его блестящими манёврами?

Насколько было бы лучше снова стать полковником, воевать вместе с солдатами своего полка, даже держать в руках автомат, как он поступил в Душанбе столько лет назад, принимать личное участие в бою и стрелять во врагов, которых он видит собственными глазами. Воспоминания снова вернулись к нему, бой с афганцами, защита этого здания в снегу и темноте. В тот день он завоевал свои боевые награды, но ордена всегда остаются в прошлом. Его уважали за них, даже соратники, за красивые ленты и металлические звезды и медали, но что они означают в действительности? Сумеет ли он найти в себе мужество, необходимое, чтобы стать командиром? Он не сомневался, что такое мужество найти труднее, чем то, которое основывалось на простом инстинкте выживания, возникавшем при виде выражения на лицах вооружённых людей, собирающихся отнять у тебя жизнь.

Было так просто смотреть в неопределённое будущее с уверенностью, знать, что следует сделать, высказывать предложения и настаивать в мирном конференц-зале. Но сегодня он находился у себя в кабинете, командуя большой бумажной армией, которая противостояла реальной армии, состоящей из людей и стали, и если ему не удастся справиться с ней, его имя будет проклято навсегда. Историки изучат его характер и его биографию и скажут: да, он был храбрым полковником и даже неплохим военным теоретиком, но когда он столкнулся с настоящим сражением, он не смог справиться с поставленной перед ним задачей. А если он потерпит неудачу, погибнут люди и страна, которую он поклялся защищать тридцать лет назад, понесёт потери, если не от его руки, то от допущенной им слабости.

Генерал Бондаренко смотрел на стоящую перед ним тарелку с едой и не мог есть, только двигал вилкой пищу по тарелке и мечтал о стакане водки, пить которую запрещал его характер.

Генерал Пенг Хи-Вонг заканчивал то, что, как он полагал, будет последней нормальной едой на несколько будущих недель. Он будет мечтать о продолговатых зёрнах риса, не входящих в солдатский паек, — он не знал, почему это происходило: генерал, который руководил промышленной империей, снабжавшей рационами солдат, воюющих на переднем крае, не объяснил ему этого, хотя Пенг не сомневался, что сам генерал никогда не пробовал эту ужасную пищу. Для этого у него были подчинённые, проверявшие пищу пайков на вкус. Пенг закурил сигарету, как он обычно поступал после ужина, и с удовольствием выпил глоток рисовой водки. Этот глоток тоже будет последним на несколько недель. Закончив свой последний предвоенный ужин, Пенг встал и надел гимнастёрку. Золотые погоны на плечах показывали его высокий ранг: три звезды и венок.

У входа в его трейлер ждали подчинённые. Когда он вышел из трейлера, они вытянулись по стойке «смирно» и, как один, салютовали ему. Пенг вернул их салют.

Впереди них стоял полковник Ва Ченг-Гонг, начальник его оперативного управления.

Ва получил подходящее имя. Ченг-Гонг означало «успех».

— Итак, Ва, мы готовы?

— Полностью готовы, товарищ генерал.

— Тогда поедем и посмотрим. — Пенг шёл впереди всех к своему служебному штабному бронетранспортёру. Внутри было тесно, даже для некрупных людей, потому что повсюду стояли ряды радиопередатчиков, работающих на частотной модуляции. От них вверх поднимались десятиметровые антенны по четырём углам генеральской машины. Едва хватало места для складного стола с картой, но боевой штаб генерала Пенга будет работать здесь, даже когда бронетранспортёр устремится вперёд.

Водитель и стрелок у пулемёта в башне были младшими офицерами, а не рядовыми солдатами. Дизель с турбонагнетателем включился сразу, и бронетранспортёр рванулся к линии фронта. Внутри складной столик был уже разложен, на нём лежала карта, и начальник оперативного управления показывал место, где они сейчас находятся, и направление движения людям, которые уже знали это. Большой люк на крыше был открыт, чтобы табачный дым выходил наружу. Каждый офицер внутри курил.

— Слышали? — Старший лейтенант Валерий Михайлович Команов высунул голову из верхнего люка танковой башни, которая являлась вершиной его бункера. Это была башня старого — древнего — танка ИС-3. Когда-то она была самой пугающей частью самого тяжёлого в мире танка. Сейчас эта башня могла только поворачиваться. Её и без того толстая броня была дополнительно усилена двадцатью сантиметрами приваренной стали. Являясь частью бункера, она поворачивалась всего лишь чуть медленнее, чем у самого танка, двигатель которого был в лучшем случае слабоват для такой махины. Однако длинная 122-мм пушка по-прежнему действовала исправно. Она действовала здесь даже лучше, потому что под ней было не тесное пространство танкового корпуса, а просторное бетонное помещение, которое позволяло экипажу свободно двигаться и поворачиваться. Такое устройство почти в два раза сократило скорость перезарядки орудия, да и точность стрельбы от этого ничуть не пострадала, потому что на башне был установлен более совершенный оптический прицел. Старший лейтенант Команов номинально считался танкистом, и его взвод состоял из двенадцати танков вместо штатных трех, потому что эти танки не могли двигаться. При обычных обстоятельствах его обязанности не были слишком уж напряжёнными, ведь ему приходилось командовать двенадцатью экипажами по шесть человек каждый, которым было некуда идти, кроме туалета, расположенного позади бункера. Его экипажи даже практиковались в стрельбе, стреляя в копию их бункера, находящегося в двадцати километрах. По сути дела, они практиковались теперь довольно часто по приказу нового командующего. Ни Команов, ни его люди не возмущались этим, потому что для каждого солдата в мире стрельба представляет развлечение. Чем больше орудие, тем интереснее процесс стрельбы. Их 122-мм танковые пушки обладали относительно невысокой начальной скоростью полёта снаряда, что компенсировалось его размерами. За последнее время они научились так метко стрелять, что сбивали башни со старых танков Т-55 одним выстрелом.

Сейчас была объявлена боевая тревога, которую их энергичный молодой лейтенант воспринимал с необходимой серьёзностью. Он даже заставлял своих солдат делать пробежку каждое утро за последние две недели, что не было любимым занятием для людей, привыкших сидеть внутри своих бетонных бункеров в течение двух лет обязательной армейской службы. Ему было нелегко поддерживать на необходимом уровне их боевую готовность. Солдаты, естественно, чувствовали себя в безопасности внутри подземных бетонных сооружений с толстой сталью наверху, окружённых кустами, благодаря которым их бункер был невидим уже на расстоянии в пятьдесят метров.

Их бункер был расположен в тылу остальных бункеров на южном склоне высоты 432 — её верхушка находилась на высоте 432 метров. Орудия были направлены на северный склон первого ряда холмов на берегу Амура. Эти холмы были намного ниже тех, в которые вкопаны их бункеры. В тех холмах тоже были бункеры, но они находились там, чтобы обмануть противника. Впрочем, разоблачить обман можно было только войдя внутрь, потому что они тоже увенчаны старыми танковыми башнями — в данном случае от поистине древних КВ-2, воевавших с фашистами до того, как эти могучие машины оставили ржаветь на берегу Амура в бетонных бункерах. Дополнительная высота холмов означала, что они могут смотреть в Китай, чья территория начиналась меньше чем в четырех километрах. Это было достаточно близко, чтобы слышать звуки в тихую ночь.

Особенно если звук, который они услышали, был рёвом нескольких сотен дизельных двигателей, включённых одновременно.

— Двигатели, — произнёс сержант Команова. — Гребаное множество двигателей.

Лейтенант спрыгнул с сиденья внутри башни и прошёл три метра до телефонного коммутатора. Он поднял трубку и нажал на кнопку, соединившую его с полковым командным пунктом, в десяти километрах к северу.

— Это пост Пять Шесть Альфа. Мы слышим рёв танковых двигателей к югу от нас. Похоже, их очень много.

— Видите что-нибудь? — спросил полковник.

— Нет, товарищ полковник. Но звук танковых двигателей отчётливо слышен.

— Хорошо. Держите меня в курсе событий.

— Слушаюсь, товарищ полковник. Конец связи.

Команов положил трубку. Его самый ближний к Амуру бункер был пост Пять Девять, на южном склоне первого ряда холмов. Он нажал кнопку, соединяющую его с этим бункером.

— Это лейтенант Команов. Вы видите или слышите что-нибудь?

— Мы ничего не видим, — ответил капрал. — Но слышим рёв танковых двигателей.

— Но ничего не видите?

— Ничего, товарищ лейтенант, — уверенно ответил капрал Владимиров.

— Вы готовы?

— Мы полностью готовы, — заверил его Владимиров. — Ведём наблюдение за югом.

— Держите меня в курсе событий, — приказал Команов безо всякой необходимости.

Его люди были настороже и готовы к бою. Он оглянулся вокруг. В его бункере было две сотни снарядов для главного орудия, и все находились в держателях, позволяющих легко доставать их. Его заряжающий и наводчик были на своих местах. Первый осматривал местность с помощью оптического прицела, более мощного, чем бинокль командира. Запасные члены экипажа находились на своих сиденьях, на случай если кто-нибудь будет ранен или убит. Задняя дверь, ведущая к туннелю, была открыта. В сотне метров от неё стоял восьмиколесный БТР-60, готовый увезти их из бункера, если возникнет необходимость. Впрочем, его люди не думали, что это понадобится. Их бункер был неприступен, не правда ли? Броня танковой башни достигала более полуметра, а сам бункер состоял из трех метров железобетона с метром грунта на нём.

К тому же они были спрятаны за кустом. Если вы не видите цель, вы не можете попасть в неё, правда? Ведь у китаезов были узкие косые глаза, которые видели недостаточно хорошо, верно? Подобно все солдатам в его экипаже, Команов был русским, из европейской части России, хотя под его командой было немало азиатов. Эта часть России представляла собой смесь национальностей и языков, хотя все владели русским, который выучили если не дома, то в школе.

— Движение, — сказал наводчик. — Движение на Рисовом хребте. — Так они называли первый ряд холмов на китайской стороне. — Это пехота.

— Ты уверен, что это пехотинцы? — спросил Команов.

— Полагаю, что это могут быть пастухи, но я не вижу баранов, товарищ лейтенант. — У наводчика было едкое чувство юмора.

— Слезай, — сказал лейтенант солдату, который занял его место у люка. Команов вернулся на сиденье командира. — Передайте мне головной телефон, — приказал он. Теперь он был соединён с телефонной сетью и мог говорить с любым из одиннадцати бункеров или командиром полка, просто нажимая кнопку микрофона. Но Команов ещё не надел наушники. Он хотел, чтобы его слух ничего не тревожило. Ночь была тихой, почти безветренной, дул только лёгкий бриз. Они находились на большом расстоянии от ближайшего поселения, и шум транспорта не нарушал тишину. Затем он направил бинокль на дальний ряд холмов. Да, были видны призрачные очертания движения, подобные раздуваемым ветром волосам. Но это были не волосы. Это могли быть только люди. И, как заметил его наводчик, это не были пастухи.

В течение десяти лет офицеры в пограничных бункерах добивались выдачи очков, позволяющих отчётливо видеть при слабом освещении, подобных тем, которые выдавались спецназу и другим элитным частям. Ответ всякий раз был отрицательным: такие очки были слишком дорогими для второстепенных частей. Пограничники видели такие приборы, только когда сюда приезжали специальные комиссии, и пограничники могли только пускать слюни, глядя на вожделенные оптические приборы. Нет, им следовало заставить свои глаза привыкать к темноте… словно они были кошками, подумал Команов. Зато все внутреннее освещение внутри бункеров было красным, и это помогало остроте зрения. Он запретил применение белых лампочек внутри постов ещё на прошлой неделе.

Двойники этой танковой башни выпускались начиная с конца 1944 года — ИС-3 продолжали производиться после этого в течение многих лет, словно никто не осмеливался прекратить производство чего-то с именем Иосиф Сталин на нём, подумал лейтенант. Некоторые танки ИС-3 использовались в конце войны в Германии, неуязвимые для любого оружия, производимого фрицами. И эти же танки причиняли серьёзную головную боль израильтянам с их американскими и английскими танками.

— Докладывает пост 50. Мы видим оживлённое движение, похоже это пехота, на северном склоне Рисового хребта. По нашей оценке, количество пехоты равняется примерно полку, — захрипело в наушниках.

— Сколько у нас фугасных снарядов? — спросил Команов.

— Тридцать пять, — доложил заряжающий.

Это было достаточное количество. Кроме того, в пределах досягаемости Рисового хребта находились пятнадцать тяжёлых 152-мм гаубиц МЛ-20. Они стояли на бетонных площадках рядом с массивными бункерами, наполненными снарядами. Команов посмотрел на часы. Почти половина четвёртого утра. Ещё девяносто минут, и начнёт рассветать. На небе не было ни единого облачка. Он поднял голову и увидел звезды, такие яркие, каких никогда не увидишь в Москве с её загрязнённой атмосферой. Нет, сибирское небо было ясным и чистым, и над его головой виднелся океан света, ещё более яркий из-за полной луны, все ещё висящей высоко над западным горизонтом. Он снова приложил бинокль к глазам. Да, на Рисовом хребте было заметно движение.

— Начинаем? — спросил Пенг.

— По вашей команде, — ответил Ва.

Пенг и его штаб находились впереди своих орудий, чтобы лучше видеть результаты артиллерийского огня.

Но в семидесяти тысячах футов над головой генерала Пенга летела «Мерилин Монро». Каждый из беспилотных самолётов «Тёмная звезда» имел написанное на нём имя, и, получив разрешение выбрать названия для высотных разведывательных самолётов, наземные команды выбрали имена звёзд кино, причём каждое из них, разумеется, было женским.

На носу этого беспилотного самолёта была искусно нарисована центральная страница из журнала «Плейбой» 1953 года, но глаза, смотревшие вниз с невидимого разведчика, были электронными и работавшими во множестве спектров, а не светло-голубыми. Внутри носовой части самолёта, сделанной из фибергласа, находилась направленная антенна, передававшая полученную информацию на спутник, откуда она поступала в самые разные точки на земной поверхности. Самой ближней был Жиганск, а самой дальней — Форт-Бельвуар, в Виргинии, рядом с Вашингтоном, округ Колумбия. Отсюда информация по оптиковолоконным кабелям устремлялась во множество секретных агентств. В отличие от большинства разведывательных систем, из беспилотного самолёта передавались чёткие изображения, напоминающие кадры кинофильмов в реальном времени.

— Похоже, они готовы к наступлению, — заметил старший сержант капитану, своему непосредственному начальнику. Действительно, были видны солдаты, загоняющие снаряды в казённые части полевых орудий, за которыми следовали небольшие матерчатые мешочки, вмещающие метательные заряды.

— Сколько всего орудий, сержант? — спросил капитан.

— Чертовски много, сэр.

— Это я и сам вижу. Как относительно количества? — повторил вопрос офицер.

— Больше шестисот орудий, и это только в одном секторе, капитан. И ещё четыреста подвижных пусковых ракетных установок.

— Вы ещё не заметили самолётов?

— Нет, сэр. Китайцы ещё не летают ночью, по крайней мере, для бомбардировок.

— Орёл Семь Зебре, конец связи, — передал по радио в Жиганск старший диспетчер с АВАКСа.

— Зебра Семёрке, слышу вас пять на пять, — ответил майор, командующий наземной станцией.

— Видим вражеские самолёты, тридцать два, летят на север из Сипинга, полагаем, это «Сьерра-Униформ два-семь».

— Разумное предположение, — сказал майор на наземной станции своему командиру авиакрыла. — В Сипинге находится их 667-й полк. Это их лучшие самолёты, полковник.

— Как мы поступим, чтобы перехватить их?

— Наши русские друзья из Нелькана. Ближайшие американские птички далеко на севере, и у нас ещё нет приказа вступать в бой с китайскими самолётами, — ответил полковник. — О'кей, давайте сообщим русским.

— Орёл Семь Чёрному Ястребу Десять, видим китайские истребители в трех сотнях километров по направлению один-девять-шесть от вашей позиции, тридцать ангелов, скорость пятьсот узлов. Они все ещё над китайской территорией, но ненадолго.

— Понял, — отозвался русский капитан. — Дайте мне вектор.

— Рекомендуемый вектор перехвата два-ноль-ноль, — сообщил американский диспетчер. Он отлично говорил по-русски. — Поддерживают ту же скорость и высоту.

— Понял.

На радиолокационных дисплеях Е-ЗВ было видно, что русские Су-27 повернули на перехват китайских Су-27. Русские войдут в радиолокационный контакт примерно через девять минут.

— Сэр, это не выглядит хорошо, — сказал другой майор в Жиганске своему генералу.

— Тогда настало время предупредить их, — согласился генерал ВВС США с двумя звёздами на погонах. Он поднял трубку телефона, канал которого шёл к русскому региональному командному пункту. У них ещё не было времени проложить настоящий канал связи.

— Генерал, звонок из американской технической миссии в Жиганске, — сказал Толкунов.

— Генерал Бондаренко слушает.

— Привет, это генерал-майор Гас Уоллас. Мы только что установили здесь пост разведки и подняли беспилотный разведывательный самолёт над русской границей в… — Он зачитал координаты. — Мы видим, как китайцы готовятся открыть по вашим войскам артиллерийский огонь, генерал.

— Сколько орудий? — спросил Бондаренко.

— По нашим оценкам, до тысячи орудий. Я надеюсь, что ваши люди хорошо укрылись, приятель. Весь проклятый мир сейчас обрушится на них.

— Что вы можете предпринять, чтобы помочь нам? — спросил Бондаренко.

— Мой приказ гласит: не вступать в бой до тех пор, пока они не откроют огонь, — ответил американец. — Когда это произойдёт, я начну поднимать истребители, но у нас мало бомб. Сбрасывать почти нечего. Я поднял АВАКС, обеспечивающий поддержку вашим истребителям в районе Шулмана, но пока это все. Наш С-130 установит завтра канал связи, и тогда мы сможем передавать информацию прямо вам. Короче говоря, будьте наготове, генерал. Похоже, что китайцы вот-вот начнут наступление.

— Спасибо, генерал Уоллас. — Бондаренко положил трубку и посмотрел на свой штаб. — Он говорит, что сейчас начнётся наступление.

Наступление действительно началось. Первым увидел это старший лейтенант Команов.

Вереница холмов, которую его люди называли Рисовым хребтом, внезапно озарилась жёлтым пламенем, который мог быть только вспышками из стволов множества артиллерийских орудий.

— Началось, — сказал он своим людям. Неудивительно, что он держал голову над люком башни, чтобы лучше видеть происходящее. Лейтенант решил, что его голова представляет собой слишком маленькую цель. Перед тем как снаряды взорвались, он почувствовал действие выстрелов; по земле пронёсся гул, как при отдалённом землетрясении. Его заряжающий пробормотал:

— Проклятье! — По-видимому, это была общая реакция людей, находящихся в подобной ситуации.

— Соедините меня с полком, — приказал Команов.

— Слушаюсь, лейтенант, — ответил голос.

— Нас атакуют, товарищ полковник, массивный артиллерийский огонь с юга. На нас летят снаряды и ракеты.

Затем послышались первые разрывы снарядов, главным образом у реки, далеко от него к югу. Разрывы снарядов не были яркими, просто небольшие искры огня, от которых взлетали вверх фонтаны земли. Затем последовал шум, действительно напоминающий землетрясение. Команову приходилось слышать артиллерийский обстрел и раньше, видеть результат разрывов снарядов, но это так же отличалось от прошлого, как взрывающийся бензовоз отличается от бензиновой зажигалки.

— Товарищ полковник, наша страна вступила в войну, — доложил командиру полка пост Пять Шесть Альфа. — Я ещё не вижу движения вражеской пехоты, но они приближаются.

— Видите цели? — спросил полковник.

— Нет, пока никаких целей. — Он посмотрел вниз, в бункер. Его различные посты могут дать направление на цель, и когда оно будет подтверждено и назван свой собственный вектор, они получат рассчитанную артиллерийскую цель для батарей в тылу — но по ним уже был нанесён удар. Китайские ракетные установки были нацелены на объекты далеко за его спиной. Команов повернул голову и услышал отдалённый грохот в десяти километрах позади него. Через мгновение вверх взлетел фонтан огня. Одному из первых залпов китайских ракет удалось попасть в артиллерийскую позицию в тылу. «Не повезло прислуге этого орудия, — подумал Команов. — Первые потери этой войны. Их будет гораздо больше… включая, возможно, и меня». Как ни странно, это была какая-то отдалённая мысль. Его страна подверглась нападению. Это больше не являлось предположением или вероятностью. Он видел и чувствовал это. Он вырос в этой стране. Здесь жили его родители. Его дедушка воевал с фашистами. С немцами воевали и два брата дедушки, и оба погибли на фронте, защищая свою страну, один к западу от Киева, другой под Сталинградом. А теперь эти китаезы тоже напали на его страну? Более того, они атаковали его, старшего лейтенанта Валерия Михайловича Команова. Эти иностранцы пытаются убить его, его людей и отнять у них часть их страны.

«Хрен вам!» — подумал он.

— Огонь фугасными! — приказал он своему заряжающему.

— Орудие заряжено! — отозвался солдат. Все они услышали звук закрывающегося затвора.

— Не вижу цели, товарищ лейтенант, — произнёс наводчик.

— Сейчас появится, ждать недолго.

— Пост Пять Девять, это Пять Шесть Альфа. Что вы видите?

— Мы только что заметили надувную лодку, выплывающую от деревьев на южном берегу… вот ещё, ещё, много лодок, может быть сотня или даже больше.

— Полк, это Пятьдесят Шесть Альфа, открываю огонь! — выкрикнул Команов по телефону.

Наводчики в десяти километрах в тылу стояли у своих орудий, несмотря на падающие китайские снаряды и ракеты, уже уничтожившие три из пятнадцати артиллерийских расчётов. Поступила команда открыть огонь, и наводка делалась по справочникам таким старым, что их вполне можно было высечь на мраморе. В каждом случае фугасный снаряд вгоняли в казённую часть орудия, затем следовал метательный заряд, орудие поднимали на соответствующее возвышение и азимут, дёргали за вытяжной шнур, и первые ответные снаряды войны полетели с русской стороны.

Они не знали, что в пятнадцати километрах от них на артиллерийскую позицию был наведён поисковый радиолокатор, работавший на миллиметровых волнах.

Он следил за полётом снарядов, и компьютер рассчитывал место их запуска. Китайцы знали, что у русских были артиллерийские орудия, прикрывавшие границу. Им было известно их примерное положение — выстрелы из орудий показывали это, — но они не знали точное положение русских орудий из-за искусной маскировки. В данном случае маскировка уже не имела значения. Рассчитанное положение шести русских гаубиц было мгновенно передано по радио реактивным установкам, предназначенным для подавления вражеского огня. Одна реактивная установка типа 83 была направлена на каждое орудие, и такая реактивная установка запускала четыре гигантские ракеты калибра 273 мм, причём каждая несла боеголовку весом 150 килограммов, состоящую в данном случае из восьмидесяти бомбочек размером с ручную гранату. Первая ракета была запушена через три минуты после первого залпа русских гаубиц. Ей потребовалось меньше двух минут полёта от места запуска в десяти километрах в глубине китайской территории. Из первых шести залпов пять накрыли цель, затем последовало ещё несколько залпов, и русский артиллерийский огонь затих меньше чем через пять минут.

— Почему они прекратили стрелять? — спросил Команов. Он видел, что несколько снарядов разорвались среди китайской пехоты, покидающей свои надувные лодки на русской стороне Амура. Однако вой снарядов, пролетающих над головой в южном направлении, стих всего через несколько минут. — Полк, это Пять Шесть Альфа. Почему прекратился огонь нашей артиллерии?

— Наши орудия попали под контрбатарейный огонь китайцев. Сейчас они пытаются снова начать обстрел, — послышался оптимистический ответ. — Каково положение у вас?

— Бункер Пять Ноль попал под обстрел, но почти не пострадал. Китайцы обстреливают главным образом обратную сторону южного хребта. — Именно там находились фальшивые бункеры, и они выполняли свою пассивную миссию. Эта оборонительная линия была построена наперекор русской доктрине, потому что её строители знали, что книги читают самые разные люди. Бункер Команова прикрывал небольшую седловину между двумя холмами, по которой ожидалось движение танков. Если китайцы пойдут на север большими силами, если это не пробный манёвр, направленный на расширение их границ — они уже делали это однажды в конце 1960-х годов, — то именно здесь был наиболее удобный путь наступления. Карты и местность говорили об этом.

— Хорошо, лейтенант, теперь слушайте: не демаскируйте свою позицию без крайней необходимости. Дайте им подойти поближе, прежде чем откроете огонь. Как можно ближе. — Это означало, знал Команов, примерно сотню метров. Для пехоты у него были два тяжёлых пулемёта. Но он хотел расстреливать танки. Именно для этого было приспособлено его главное орудие.

— Мы можем рассчитывать на дальнейшую артиллерийскую поддержку? — спросил он командира полка.

— Я сообщу вам. Передавайте нам информацию о целях.

— Слушаюсь, товарищ полковник.

Воздушная война началась, когда первые китайские истребители пересекли Амур. Их ожидали четыре русских истребителя-перехватчика, и это тоже были Су-27. Самолёты обеих сторон были изготовлены на одних и тех же заводах, однако китайские пилоты налетали в три раза больше времени, чем обороняющиеся русские, которых к тому же они превосходили количественно в восемь раз — восемь китайских истребителей на один русский.

Зато русские истребители имели поддержку со стороны Е-ЗВ «Сентри» АВАКС ВВС США, который направлял их на перехват китайских машин. Обе группы самолётов летели с выключенными поисковыми радиолокаторами. Китайцы не знали, что им противостоит. Русские пилоты знали.

— Чёрный Сокол Десять, это Орёл Семь. Советую повернуть на новый курс два-семь-ноль. Я постараюсь навести вас на китайцев с направления в семь часов. Это поможет вам избежать радиолокационного наблюдения китайских лётчиков.

— Понял, Орёл, меняем курс на два-семь-ноль. — Ведущий русского звена растянул свои самолёты и продолжал лететь по новому курсу, то и дело поглядывая налево.

— О'кей, Чёрный Ястреб Десять, пока хорошо. Ваши цели теперь на направлении девять часов от вас, расстояние тридцать километров. Поверните теперь налево на новый курс один-восемь-ноль.

— Поворачиваю налево, — отозвался русский майор. — Мы попытаемся начать атаку «Фокс-Два», — сообщил он. Майор был знаком с американской терминологией. Это означало запуск ракет с инфракрасными поисковыми боеголовками, которые не требуют применения радиолокатора и, таким образом, не смогут предупредить жертву, что в неё направлена ракета.

— Понял тебя, Сокол.

— А этот парень совсем не глуп, — заметил диспетчер своему командиру.

— Вот так ты и остаёшься живым в этой мясорубке, — сказал подполковник молодому лейтенанту.

— О'кей, Сокол Десять, снова поверни налево. Цели теперь на расстоянии пятнадцати километров… нет, семнадцати на север от тебя. Скоро ты должен услышать зуммер.

— Да. Слышу зуммер, — сообщил русский пилот, когда услышал щебет в своих наушниках. — Звено, приготовьтесь открыть огонь. «Фокс-Два!»

Три из четырех истребителей пустили по ракете каждый. У четвёртого пилота возникли затруднения с инфракрасным сканером. Во всех случаях сверкающие двигатели ракет лишили их ночного зрения, но ни один из пилотов не отвернулся, как их учили, и вместо этого следил за тем, как их ракеты устремились к самолётам противника, пилоты которых ещё не подозревали, что их атакуют. На атаку потребовалось двадцать секунд. Оказалось, что две ракеты были нацелены на один и тот же китайский истребитель.

Ракеты попали в цель, и истребитель взорвался. Во второй китайский истребитель попала одна ракета, и он стремительно пошёл вниз. После этого ситуация стала запутанной. Китайские истребители рассыпались в разные стороны по команде своего старшего, исполняя заранее запланированный и многократно повторенный манёвр, образовав сначала две группы, затем четыре. У каждой был участок неба, который они должны защищать. Все истребители включили радиолокаторы, и ещё через двадцать секунд в воздухе летели сорок ракет. Началась смертельная игра. Направляемые радиолокатором ракеты нуждались в луче, ведущем их к цели. Это означало, что истребитель, выпустивший ракету с радиолокационным наведением, не мог выключить радар или отвернуть в сторону. Оставалось надеяться, что его птичка попадёт в цель и тогда он успеет выключить свой радиолокатор, прежде чем направленная в него ракета подлетит слишком близко.

— Проклятье, — заметил лейтенант, расположившийся в своём комфортабельном кресле диспетчера в Е-ЗВ. Ещё два китайских истребителя вспыхнули и превратились в огненные шары на его экране, и начали затухать, затем ещё один, но в воздухе было просто слишком много китайских ракет «воздух-воздух», и не все китайские поисковые радиолокаторы отключились. Один русский истребитель получил сразу три попадания и развалился на части. Другой вышел из боя и пошёл на посадку с серьёзными повреждениями, и с такой же быстротой, с какой он начался, воздушный бой закончился. Статистически русские одержали победу, сбив четыре китайских истребителя и потеряв один, но китайцы заявят, что они сбили больше.

— Видел парашюты? — спросил старший диспетчер по интеркому. Радиолокатор Е-3 может следить и за ними.

— Выбросились трое, может быть, четверо. Я не уверен, из каких истребителей, пока не проиграем ленту заново. Черт побери, это был стремительный бой.

У русских не было достаточного количества самолётов, чтобы ввязаться в настоящую схватку. Может быть, в следующий раз, — подумал полковник. Возможности группы истребитель/АВАКС никогда не удавалось продемонстрировать в бою полностью, но эта война обещала изменить ситуацию, и когда это случится, кое-кто широко откроет глаза.