Глава 12

Детектив сержант Брюс Каннингхэм открыл дверцу своей машины и бросил на сиденье папку с делом и магнитофон. Взглянув на свои поношенные черные ботинки, он решил остановиться у сапожника и навести на них глянец. Конечно, надо признаться, что ему уже давно пора купить себе новые башмаки, но если учесть, что у него трое детей и жена сидит дома, то вполне достаточно будет просто почистить старые. Это был высокий мускулистый загорелый мужчина, все еще привлекательный в свои сорок два года. Правда, костюм, который раньше выгодно обтягивал его бугристые бицепсы, теперь скрывал складки лишнего жира. Его кустистые усы были чуть темнее, чем светлые волосы. Он имел скверную привычку не стричь усы до тех пор, пока они не начинали нависать над верхней губой.

Каннингхэм бросил взгляд на часы. Было почти пять, и ему сейчас придется продираться сквозь автомобильные пробки по дороге в центральный городской морг, чтобы взглянуть на сегодняшний уже окоченевший труп. Дневная смена провела осмотр места преступления и бросила папку ему на стол, ничего не передав на словах. В Омахе так не работали. Там он семнадцать лет был простым копом, пока его с повышением не перевели сюда, в Окснардский полицейский департамент. Это случилось пять лет назад. В Омахе и в самом деле все было по-другому. Люди там дружелюбные и честные — типичные трудяги со Среднего Запада. Полицейские там были полицейскими. Они не становились ворами, вымогателями, или убийцами, или животными, вырвавшимися из клеток. Они являлись просто хорошими ребятами. Не больше и не меньше. В отделе все прилагали усилия для выполнения поставленной задачи и помогали друг другу, чем только могли. Здесь в Окснарде он видел полицейских, которые больше сил тратили не на расследование самых пустячных дел, а на то, чтобы спихнуть эти дела на другого. Такой атмосферой он окружен здесь, в Калифорнии. Такая уж тут у них ментальность. Но и это еще не все. Если бы он был ленив и некомпетентен, то, даже если бы это ему не нравилось, он бы приспособился и принял такой стиль работы. Но то, что он увидел за последние два месяца, — это больше, чем он мог переварить.

Он стоял и задумчиво разглядывал автомобильную стоянку, ероша рукой свои жесткие усы. Внезапно он захлопнул дверцу машины и решительно зашагал обратно в здание. Пока он дошел до холла отдела местных происшествий, его злость достигла степени ярости. Когда Каннингхэм ворвался в помещение отдела, два человека, сидевшие за столами, едва не схватились за оружие.

— Неумелые недоноски, — заорал он с порога. — Я дал вам это дело почти готовым, а вы умудрились его проворонить. Эти ребята грязны, как скотные дворы Омахи.

Детектив Стэнли Хэддок откинулся на спинку кресла и захохотал. Потом улыбка сбежала с его узкого лица, он дернулся вперед и начал гипнотизировать рослого детектива стальным взглядом.

— Покиньте наш кабинет, Каннингхэм. У нас много работы.

— Работы? То, как вы справились с порученным вам делом, вы называете работой? Это катастрофа. Это катастрофа общенационального масштаба. Подумать только, за что жители этого городка платят вам деньги? Если бы я был на вашем месте, ребята, то после такого фиаско постеснялся бы показываться на людях.

Второй детектив поднялся из-за стола и, взяв Каннингхэма за руку, силой потащил его из кабинета в холл, в то время как тот продолжал, оборачиваясь, бросать бешеные взгляды на Хэддока. Но Хэддок сидел, как будто все это его нисколько не касалось, казалось, его лицо, неподвижное, как маска, высечено из камня. Второй детектив, Рутерфорд, был кругл, как детский надувной мяч.

— Слушай, — сказал он низким, напряженным голосом, — мы сделали то, что нам велели сделать. Усек? Это были ветераны, которые на службе в полиции собаку съели. Приказ спустили свыше.

— Воры и убийцы. — Лицо Каннингхэма от гнева покрылось красными пятнами. — Они не полицейские, они не настоящие копы. Не зачисляйте меня в одну с ними категорию. Это очень плохо, что я согласился работать в этом отделе, в одном отделе с ними. — Из кармана куртки он вытащил пачку сигарет и, предложив закурить собеседнику, взял сигарету себе, но не стал зажигать. Перекатывая ее губами, он продолжал говорить. — Сначала мы снимаем на пленку тех пятерых зверей из Лос-Анджелеса, которые сделали отбивную из несчастного парня, и показываем этих негодяев всему миру. И тут наши же ребята убирают торговца наркотиками и забирают себе его деньги, вырученные за эту мерзость.

— Доказательств нет, ваш доклад — чистая умозрительная спекуляция.

— Доказательства? — произнес Каннингхэм, зажег сигарету, затянулся и облокотился о стенку. — У человека пять пулевых ранений, а они говорят, что это была самозащита, потому что он угрожал им револьвером. Хорош револьвер: когда эксперты решили испытать его, то от первого же выстрела у этого, с позволения сказать, оружия, отвалился боек. Они сами подкинули эту пушку, и ты это хорошо знаешь.

Собеседник покачал головой и опустил глаза.

— Пусть все идет, как идет, Брюс.

— Слушай, Рутерфорд, этот парень, дилер, владел тремя прекрасными, новенькими девятимиллиметровыми «ругерами». К делу подшиты квитанции о покупке им оружия. Зачем же ему было таскать с собой старую рухлядь тридцать восьмого калибра, когда он шел на покупку зелья за двадцать кусков, имея целый арсенал превосходного оружия? Ответь мне на этот вопрос. Если сумеешь, то я согласен на то, чтобы все шло, как оно идет.

— История эта просто классика, как я это понимаю: Фрэнкс и Силвер нащупали контакт и сымитировали, что есть человек, который хочет продать травку. А этот мужик пришел с пушкой, чтобы, не заплатив ни цента, забрать товар. Классический конец карьеры торговца наркотиками. Все. Дело можно закрывать.

Каннингхэм посмотрел в глаза собеседнику и рявкнул:

— Ответь на мой вопрос!

— Мы же не можем сейчас связаться с конструкторами оружия, не правда ли? Тогда следующее, что я от тебя услышу, это то, что поскольку в спортивной куртке подозреваемого не обнаружено следов пистолета, то можно считать доказанным, что он не мог иметь при себе этой старой рухляди и, следовательно, он не винен, как девственница в дубовой роще. Оставь нас в покое, парень. Пусть все идет, как идет. Будем считать, что на свете стало одним торговцем наркотиками меньше, а значит, у нас поубавилось хлопот.

— Это точно, — с досадой произнес Каннингхэм и добавил: — Черт возьми, Рутерфорд, если уж на то пошло, то нам надо вооружиться автоматами, и в течение нескольких часов мы, пожалуй, полностью очистим весь город. Это будет совершенно новый подход к делу. — Он бросил сигарету на пол и тщательно растоптал окурок. Он оттолкнулся от стены и поправил галстук. — Отличная работенка. Теперь я знаю, где взять наличность, когда она мне понадобится. — Он повернулся и громко затопал по коридору.

— Эй, Брюс, — окликнул его Рутерфорд. — Я слышал, что вы наконец добились осуждения по делу об убийстве Оуэн. Ты проделал грандиозную работу.

Брюс, не оглядываясь, вышел на улицу. Гнев его утих. Одно только упоминание Оуэн оказывало на него успокаивающее действие, ему даже стало легче переварить тот факт, что двое его товарищей-полицейских были ничем не лучше, чем обычные уличные зеваки. Бывают все-таки и в его работе праздники. В такие моменты он чувствовал, что на самом деле может прорвать глухую завесу над этой страшной дырой ужасного мира, делая то, что должны делать хорошие люди — убирать с дороги людей плохих.

Дело Оуэн стало настоящей жемчужиной в его короне, в этом он не сомневался. Для него это был эпохальный случай, над которым он работал несколько лет. Бедная старая Этель Оуэн, думал он, возвращаясь на стоянку к своей машине. За три года ее тело так и не нашли, но он смог накопить нужные доказательства и добился осуждения за убийство второй степени. Произошло это всего несколько дней назад. Это первое дело об убийстве в графстве Вентура, которое удалось довести до конца, несмотря на отсутствие трупа. И сделал это именно он, Брюс Каннингхэм. Этим стоило гордиться, думал он, подходя к двери своей гаражной секции.

Он сел за руль, выглянул в окно и, посмотрев на небо, подумал, что, наверное, пойдет дождь. Здесь, в этих местах, он путал времена года; настолько они были похожи между собой, что нагоняло на него тоску. Кроме того, он панически боялся землетрясений. Если над головой пролетал самолет или рядом проезжал грузовик, если почва хотя бы слегка сотрясалась, Каннингхэм немедленно бросался к первому попавшемуся дверному проему, втискивая туда свое громоздкое тело. За свою жизнь он видел больше трупов, чем у него на руках и ногах было пальцев, десятки раз смотрел он в дула направленных на него стволов, но не выносил ощущения содрогавшейся под ногами земли. Из-за этого его дразнили все, включая жену и детей. Правда, его жена Шэрон утверждала, что он хочет уехать обратно в Омаху вовсе не из-за землетрясений. Ему надоели бесчисленные банды и бесконечное насилие и бессмысленность борьбы с тем и с другим. Иногда, ночами, он допоздна засиживался в столовой, когда жена и дети давно спали, стараясь разобраться с доходами семьи и свести концы с концами, раздумывая, стоило ли так мучиться на этой работе ради таких денег. На следующее утро он вставал и, выйдя на улицу, обнаруживал на мостовой тело ребенка, застреленного каким-то маньяком из проезжавшей мимо машины. Он начинал думать о том, что в один прекрасный день, возвращаясь с работы, он, упаси его от этого Господь, увидит тело собственного сына, застреленного по дороге в школу.

Выехав со стоянки, он направился к моргу, продолжая думать о деле Оуэн. Он с первого дня догадался, что Этель убил ее молодой смазливый дружок. В ее доме были найдены вещественные доказательства убийства: кровь и явные следы борьбы. Дружок немедленно уехал за границу, как только снял со счетов старухи Этель все деньги и продал ее новенький «кадиллак», подделав для этого ее подпись на квитанциях. Когда жюри присяжных вынесло вердикт о виновности, был ясный солнечный день, и Каннингхэму показалось, что Этель Оуэн улыбается ему с небес. Может, из-за таких вот случаев он и продолжал служить в полиции, думал он, останавливая машину на стоянке у морга.

Войдя внутрь, он показал свое служебное удостоверение, сказал, что ему нужен труп Эрнандеса, и в сопровождении высокого женоподобного лаборанта прошел в выложенную кафельной плиткой прозекторскую. Лаборант проверил имя на бирке, привязанной к большому пальцу ноги трупа (это было похоже на этикетку в универмаге) и оставил Каннингхэма наедине с телом, уйдя в угловую комнату, где он работал с какими-то бумагами. Стянув с трупа белую простыню, он убедился в том, что тело соответствует описанию более восьмидесяти процентов жертв и пятидесяти процентов подозреваемых в этом графстве: испанец, под тридцать лет (этому двадцать девять), сто пятьдесят фунтов веса, в прошлом осужден за преступление, связанное с насилием. Обернувшись, Каннингхэм убедился, что лаборант не видит его, и, достав из кармана пузырек с камфарой, смочил себе ноздри. Он был не против того, чтобы разглядывать трупы, но отказывался добровольно их нюхать.

Причина смерти очевидна: в середине груди, там, где когда-то было сердце, зияла огромная дыра. Отблеск от стальной поверхности стола сквозь эту дыру заставил его подумать, что там внутри что-то лежит. Он подошел ближе и наклонился, чтобы лучше рассмотреть рану. К нему подошел похожий на мумию женоподобный лаборант и прощебетал:

— Если вы хотите взглянуть на недостающие части, то они сложены в банку с формалином.

Каннингхэм неопределенно хмыкнул. Ему всегда было интересно, какая душевная болезнь заставляет людей искать работу среди трупов, особенно за ту зарплату, которую им платили в этом графстве. Самое странное то, что работники морга всегда веселы и беззаботны, казалось, что они вот-вот начнут насвистывать веселенькую мелодию или чего доброго запоют.

С первого раза он не полностью снял с трупа простыню, и она прикрывала правую верхнюю часть тела. Теперь он рывком сдернул ее, обнажив правое плечо. Причина того, что простыня зацепилась, стала очевидной: рука висела в суставе на остатках сухожилия. На ум Каннингхэму пришло слово «сверхубийство».

— Жидкости тела уже проанализированы? — спросил он лаборанта.

— Сейчас посмотрим, — ответил тот, заглянув в свои бумаги. — Еще не полностью, но, кажется, содержание алкоголя не превышает ноль семь промилле, а наркотики в крови не обнаружены. Дайте нам передохнуть. Этот визитер поступил к нам только сегодня утром, а у нас и без него клиентов хватает. Мы и так регистрируем гораздо больше трупов, чем успеваем исследовать.

— Прекрасно, — без улыбки констатировал Каннингхэм. — Черт, по закону этого парня нельзя даже считать пьяным.

Сказав это, он вспомнил, что преступление было совершено сегодня рано утром. Он достал из кармана пиджака магнитофон и стал перечислять в микрофон видимые телесные повреждения. Закончив, он нажал кнопку «стоп» и снова прикрыл труп простыней. Он увидел все, что должен был увидеть. По дороге назад он сложил губы гузкой и почмокал на прощание лаборанту.

— Пошел я подальше от вашего залежалого товара, сладкий ты мой.

Усевшись в машину, он связался с диспетчерской.

— Шесть-пять-четыре, станция один, — сказал он.

— Станция один, поезжайте вперед, шесть-пять-четыре.

Обычно они никогда ничего сразу не отвечали по существу. Он полистал страницы дела. Ага, вот оно. Единственный свидетель — брат убитого.

— Станция, позвоните 495-3618 и скажите Мэнни Эрнандесу, чтобы он через тридцать минут встретил меня у крыльца своего дома.

Каннингхэм никогда не стучал в двери и не звонил в дверные звонки без экстренной надобности. Он хотел прожить еще несколько лет.

Зайдя в магазинчик, он купил сигарет и пакет чипсов. Положив пакет рядом с собой, он бросал чипсы в рот и жевал, пока ехал. Несколько дождевых капель упало на ветровое стекло. Типичная калифорнийская гроза: продолжительность пять минут.

Отодвинув пакет чипсов, он уточнил адрес. Мужчина испанского типа, похожий на убитого, стоял на тротуаре, засунув руки в карманы мешковатого хлопчатобумажного костюма. Парень хорошо выглядит, подумал Каннингхэм. Впрочем, покойник, когда еще был цел, тоже, должно быть, выглядел недурно. На парне был красный свитер, на голове бейсболка с надписью «Лос-Анджелес рейдерс» и темные солнцезащитные очки. Детектив обратился к нему через окно.

— Садись в машину.

Эрнандес обошел автомобиль и забрался внутрь. Во дворе стояла женщина. К ее ноге прижимался маленький ребенок. Женщина о чем-то по-испански разговаривала с какой-то старухой. Должно быть, они обсуждали убийство. Соседские дела, подумал он, в стиле Колонии. Проехав несколько домов, Каннингхэм подрулил к тротуару и остановил машину под большим раскидистым дубом.

— Хочешь чипсов? — Он протянул открытый пакет Мэнни.

— Нет, парень, не хочу я этих вонючих чипсов, когда у меня убили брата. — Он выругался. Мэнни не сиделось на месте, он постоянно ерзал, притопывал ногами и потирал руки о штаны.

— Что ты нервничаешь, Эрнандес? Что-то нечисто?

— Нет, парень, со мной все чисто.

Каннингхэм бросил в рот несколько чипсов и захрустел ими. Крошки картофеля повисли на жестких усах. Постучав по донышку открытой пачки «Мальборо», Каннингхэм выбил из ряда одну сигарету и протянул пачку Мэнни.

— Хочешь сигарету?

Тонкая рука потянулась к пачке. На костяшках пальцев были вытатуированы буквы.

— Состоишь в банде, Мэнни?

— Нет. Ни в какой я не в банде, — ответил он, однако затянулся с такой силой, что его щеки ввалились. Он смотрел на детектива дерзко и вызывающе, ежесекундно мигая, как огни на рождественской елке.

Каннингхэм придерживался своей теории: люди моргают, если лгут или если они накурились наркотиков. Здесь-то, наверное, понемногу есть и того и другого. Он рукой стряхнул с усов остатки чипсов.

— Расскажи, что ты видел сегодня утром.

— Я уже все рассказал. Прибавить мне нечего.

— Расскажи снова, — резко бросил Каннингхэм. — Я тупой, я читать не умею.

— Я еще дремал… услышал выстрел… потом сразу другой… бум. Я подбежал к двери, увидел лежащего брата… в груди у него дыра, как… из дыры хлестала кровь.

Мэнни часто и глубоко задышал, отчего его собственная грудь заходила ходуном. Он заговорил быстрее.

— Слушай, весь тротуар был залит кровью, а рука у него была почти оторвана. Но… но… тот парень… это настоящий призрак. — Его глаза расширились от ужаса.

— Это было привидение, высокое белое привидение… как мумия. Лицо, как у парней со спидом. Лысый. Ну вот… не знаю, кажется, все.

Брови Каннингхэма выгнулись вопросительной дугой.

— Лысый? Ты же сам рассказывал утром полицейским, что на нем была синяя вязаная лыжная шапочка. Ты не говорил, что человек лысый.

— Да, на нем была синяя шапочка, офицер… но мне думается, что под шапкой он был лысый. Волос совсем не было видно. Мне надо бежать, начальник.

Он рванулся к двери машины, но Каннингхэм, схватив его за полу, силой усадил обратно на сиденье.

— Что ты можешь сказать о машине? Марка и номер?

— Призрак стоял около машины… красной… ну, машина, как машина, то ли «ниссан», то ли «тойота», а может… «фольксваген»… не знаю. Номер я не заметил. Начальник, я просто обмираю от страха, когда вижу дуло ружья. — Он выбросил окурок сигареты в окно и стремительно открыл дверь машины. — Я пошел, — крикнул он и был таков.

Каннингхэм попытался поймать его, но не успел. Отодвинув пакет чипсов в сторону и сбросив на пол папку с делом, детектив стал было вылезать из машины, но тут увидел, как Мэнни, порывшись в штанах, пристроился под дубом и на дерево полилась струя золотистой мочи. Потом он вернулся к автомобилю.

— Я же говорил, что мне надо выйти.

Каннингхэм повернул к нему свое лицо и пролаял:

— Не смей двигаться, даже если ты захочешь срать. Иначе я надену на тебя наручники. Comprende[3]?

— Станция один, шесть-пять-четыре, — проговорил он в микрофон, глядя на Мэнни горящими глазами. — Пришлите художника на запасную стоянку, я приеду со свидетелем, надо будет сделать сложный рисунок.

Ответа не было, в приемнике что-то свистело и хрипело. Потом раздался голос:

— Десять-девяносто восемь, шесть-пять-четыре, вас понял. Его сегодня нет и не будет. Оставайтесь на связи.

Мэнни тоскливо озирался по сторонам, а когда они поехали, то совершенно обмяк. Каннингхэм продолжал допрос. Ему начинало нравиться это дело.

— Ты уверен, что не знаешь стрелявшего?

— Сколько раз я буду повторять вам… это не наш парень… это никто, это призрак… — Мэнни грязно выругался.

— Твой брат только что вышел из тюрьмы. Не было ли у него там каких-то осложнений с другими заключенными? Он баловался наркотиками, торговал ими, не занимался ли он грабежами?

— Он позвонит мне из тюрьмы, просил меня подогнать к тюрьме машину. Мы ждали его, но потом уехали. У меня были дела, и я не мог ждать. Я и не знал, что он освободился, до тех пор пока не увидел его лежащим на крыльце. Ничем таким он не занимался.

Пока Каннингхэм допрашивал Мэнни, нашелся полицейский художник. Сдав ему Мэнни, он занялся своими записями и заполнил регистрационные карточки на Мэнни и его убитого брата.

— Мне нужно все, что у вас есть, — обратился он к клерку в поношенном костюме из картотеки, — карточки оперативных наблюдений, журналы, любые сведения, касающиеся этого адреса в прошлом, все возможные розыскные данные.

Карточки оперативных наблюдений полицейские заполняли, когда сталкивались в полевых условиях с подозрительными личностями, которых не было повода тем не менее задерживать. В карточке было место для нескольких фамилий, так что любой полицейский, занимаясь каким-то конкретным лицом, мог быстро узнать, не сталкивался ли этот человек с полицией в прошлом, и если сталкивался, то где именно и по какому поводу. Это был прекрасный источник информации, и он не раз помогал распутывать сложные преступления.

В местном Бюро расследований никого не было. Каннингхэм принес с собой чашку отвратительного кофе, который ему налили в комнате связи, и сникерс, купленный в торговом автомате. Решив оставить сникерс на потом, он бросил шоколадный батончик в ящик стола. Он зажег сигарету и начал просматривать материалы по своим прошлым делам. Каннингхэм очень любил работать в это время суток. Никто не мешает, никакой суеты, шума, не отвлекают телефонные звонки. В зал вошла брюнетка из архива и положила ему на стол требуемые материалы.

— Слышали новость? — спросила она. — Жюри признало невиновными лос-анджелесских полицейских по делу Родни Кинга. Теперь там бунт. Настоящий бунт. Начали жечь дома! Вы представляете, так они спалят целый город.

Он ничего об этом не слышал, но нисколько не удивился. Как могли присяжные проигнорировать видеозапись, было выше его понимания. Он видел эту пленку. Да что там, ее смотрели по телевизору во всем мире. Парень почти не сопротивлялся, но полицейские продолжали его бить до тех пор, пока почти не убили насмерть. Каннингхэм был просто счастлив, что ходил все время в штатском, а не в форме, и не служил в полиции Лос-Анджелеса.

Он склонился над бумагами. Приходилось признать, что эти братья Эрнандес практически чисты. Кроме недавнего обвинения в попытке изнасилования и похищении, Бобби в прошлом был судим и получил пять лет за кражу со взломом. У Мэнни тоже значилось несколько приводов в связи с употреблением кокаина. Но это тоже было несколько лет назад. Травка сейчас не слишком дорога, но не имелось никаких доказательств того, что братья занимались ею. Так ничего и не придумав, Каннингхэм начал потихоньку грызть сникерс. Домой, к обеду, ему надо было поспеть к девяти, а сейчас было только восемь.

Он начал просматривать свои карточки оперативных наблюдений. После пятой или шестой ему стало нестерпимо скучно — ничего, кроме каких-то ненужных имен и названий каких-то мест. Он снова взял шестую по счету карточку и заново перечитал внесенные туда имена. Около двух месяцев назад этих людей задержали за то, что они ехали с открытым багажником, но полицейский отпустил их, переписав имена. За рулем машины сидел Бобби Эрнандес. Пассажиром был Мэнни. Кроме них в машине находились Кармен Лопес, Хесус Вальдес, и Ричард Наварро. Каннингхэм выпрямился, почувствовав, как его охватывает дрожь возбуждения. Кармен Лопес и ее друга Питера Макдональда в прошлом месяце зверски убили в Вентуре. Двое из пятерых обвиняемых, которые сейчас находились под стражей в ожидании суда, были Вальдес и Наварро. Кажется, он попал в яблочко. Сегодня у него удачный вечер. В среду надо пойти в католическую церковь и попытать там счастья. Первая удача сегодня — обнаружение у Мэнни татуировки, вторая намного весомее. Татуировка говорила о том, что какое-то время Мэнни состоял членом преступной группировки.

Пора отпускать Мэнни. Рисунок уже готов. Если это действительно тот самый человек, которого Мэнни видел утром, то с ним приходилось согласиться. Убийца выглядел и вправду весьма необычно. Рот маленький и правильной формы, нижняя челюсть округлая, нежной конфигурации. В целом рисунок оставлял странное впечатление. Судя по нему, а точнее, по его компьютерной копии — фотороботу, можно сказать, что шапочка была низко надвинута на лоб, но очень высоко торчала на затылке. Волос вокруг ушей не было, на шее тоже не было видно никакой растительности, видимо, поэтому Мэнни решил, что человек лысый.

— Сделайте копии и разошлите во все агентства Калифорнии. Позаботьтесь, чтобы все сотрудники нашего отдела тоже получили по копии, — жестко приказал он художнику. — Помните, что он вооружен и очень опасен и разыскивается по обвинению в убийстве.

Художник был высок, темноволос и тщательно ухожен. В отделе он работал сравнительно недавно.

— Ха, вообще-то сегодня у меня выходной, и потом я просто художник, мое дело составить на компьютере фоторобот и все. У меня на сегодня планы. Мне скоро надо встретиться с женой. У нас есть отдел размножения копий. Это их дело, вот пусть они этим и занимаются. Я только делаю оригиналы, понимаете?

— В гробу я видал этот отдел копий. Они не станут этим заниматься сегодня и все свалят на завтрашнюю смену. Сделайте копии и стойте там с ними до тех пор, пока они при вас не разошлют факсы. Сделайте это, или завтра я на обед вместо курицы изжарю вашу задницу. — Подталкивая Мэнни к выходу, он ласково говорил ему: — Пошли, пошли. Ты и я сегодня станем друзьями не разлей вода. Еще вечер не кончится, а мы с тобой успеем крепко подружиться.

Загрузка...