Месть

Глава 34

Перебрав накануне пива, Каннингхэм крепко спал, когда раздался телефонный звонок. Его жена подошла к телефону, ответила, толкнула мужа и передала ему трубку.

— Парень, — спросил он, — ты уверен, что он выкарабкается?

— В этом нет никаких сомнений. Он пришел в себя после наркоза, ему удалили две пули. Ему повезло — всего-навсего двадцать второй калибр. Плюс к тому, второй выстрел был произведен с дальней дистанции, поэтому рана оказалась несерьезной, — говорил ему в трубку патрульный сержант. — Но ваш подозреваемый мертв, умер в реанимации.

— Оружие… кажется, то самое, которое мы ищем… черт возьми, — пробормотал Каннингхэм. — Кажется, мы распутаем это дело в Вентуре. Конфискуйте «плимут» и никому ни слова о том, что мы там найдем, — добавил он.

Когда он повесил трубку и улегся в постель, Шэрон повернулась к нему, положив голову на сгиб локтя.

— От тебя несет, как от пивной бочки. Ты собираешься уходить?

— Нет, — ответил он, — мне там до завтрашнего утра делать нечего. Давай спать.

— Ты не хочешь поискать себе другую работу, Брюс? — Произнося это, она не спеша поворачивалась на спину, отодвигаясь от него.

Он промолчал; ответ она знала и так.

Каннингхэм пришел на службу на следующий день к десяти утра. Пистолет все еще находился в лаборатории, отпечатки пальцев не были готовы, но по отделу уже носились слухи о связи этого оружия с двойным убийством. К Каннингхэму постоянно приставали с расспросами. Пострадавший полицейский, Крис Браун был в удовлетворительном состоянии, и назавтра его планировали выписать из госпиталя. Каннингхэм решил навестить его.

— Ты хорошо поработал, дружок, — сказал он, придвинув поближе к кровати маленький стульчик и садясь на него. — Как ты себя чувствуешь?

Молоденький полицейский был бледен, так как потерял довольно много крови.

— Завтра собираюсь домой. Может, если бы я сразу вызвал подкрепление, когда увидел его, то никто не был бы ранен.

— Ты поступил согласно инструкции, и тебе не в чем себя упрекнуть. Он мог просто поехать прогуляться по пляжу, и все было бы испорчено. Благодаря тебе он не смог избавиться от пистолета. Ты все сделал, как надо. — Каннингхэм разгладил пальцами усы и уставился в белый кафельный пол. Он вытащил из кармана пачку «Мальборо» и только потом сообразил, что в госпитале нельзя курить. — Можешь считать, что у того парня был на спине большой бубновый туз, если бы не ты, его все равно пристрелил кто-нибудь другой. Никто не может точно перечислить все дела, в которых замешан он и его братец. Могу только сказать, что поганые эти дела, по-настоящему поганые. Через несколько часов мы узнаем, было ли это оружие задействовано в двойном убийстве в Вентуре. — Следователь заметил, каким взглядом смотрит в потолок молодой полицейский. Он хорошо знал цену такому взгляду. — Тебе до сих пор не приходилось стрелять в людей, сынок?

Полицейский попытался привстать на подушках, но был слишком слаб и снова откинулся на них.

— Я ни разу еще не был ранен, в меня еще никогда никто не стрелял, да и сам я еще ни разу не стрелял на улице, только в учебном тире. Я всегда знал, что это может случиться, но, когда это и в самом деле произошло, я не думал, что будет именно так. — Он посмотрел на Каннингхэма. — Все случилось в считанные секунды. Все уже кончилось, а ты все думаешь, что что-то происходит. Все, чему нас учат, не стоит и дерьма.

— Да, — ответил Каннингхэм, вставая и собираясь уходить, — тут ты прав, мой мальчик. Отдыхай. Я еще навещу тебя.

По дороге в управление он заскочил в магазин и купил себе еду и диетическую содовую воду. Голова трещала от выпитого накануне пива. Каннингхэм не остановился на шести банках, выпитых на пляже. Вернувшись домой, он добавил к ним еще три или четыре, он точно не помнил, сколько. Похмелье верный признак старости, сказал он себе, вспоминая, как раньше мог, выпив в три раза больше, вставать утром и, как огурчик, ехать на службу, готовый сразиться со всем миром. Но на самом деле его беспокоило совсем другое — именно то, из-за чего он вчера напился. Это что-то — тот факт, что у него есть нераскрытое убийство, в котором он подозревал окружного прокурора. Он громко рыгнул. Теперь его желудок взбунтовался, урчал и бурлил. Скоро придется лопать фосфалюгель, подумал он. Так и до язвы недалеко, такие вот дела.

Вернувшись в управление, он разыскал домашний телефон Форрестер и сел в свое кресло, раздумывая, стоит ли ей звонить. Окончательное заключение об отпечатках пальцев на пистолете они получат не раньше понедельника. Были ли у него достаточно веские причины, чтобы звонить ей в выходной день? Хотя он может сообщить ей о смерти Мэнни, уговаривал он себя, и она, конечно, захочет узнать, обнаружили ли оружие. Он поднял телефонную трубку, но потом аккуратно положил ее обратно на рычаг.

Зачем он позвонил ей прошлой ночью? Он действительно не мог сказать зачем, он этого не знал. Если оружие на самом деле окажется тем, которое использовалось в убийствах в деле Лопес — Макдональд, то это дело окажется самым удачным и достойным за всю его полицейскую карьеру. Это он напал на след пропавшей проститутки и придал этому факту решающее значение. Это он своим орлиным глазом обнаружил карточку оперативных наблюдений, с помощью которой была подтверждена связь Кармен Лопес с братьями Эрнандесами, эта ниточка привела к участию братьев в жестоком убийстве. Это он предложил установить наблюдение за Мэнни, хотя, конечно, именно Лили пришло в голову, что оружие, вероятно, спрятано в машине Мэнни. Ну, это можно отдать ей. Нет никаких сомнений, это он упустил. Но все остальное было, как в старые добрые времена, думал он с гордостью. Он собрал воедино все данные и распутал это дело.

Он уже представлял себе заголовки на первых полосах газет. Нет, не тех, которые выйдут завтра, а тех, которые появятся тогда, когда дело полностью расколется, как перезрелый арбуз. Да, так и будет. Это он чувствовал кишками. Он уже заполнял ручкой пустые клетки кроссворда.

Так зачем он ей звонил? Он все еще не знал этого. Дело было сенсационным и само по себе, но, если Лилиан Форрестер, окружной прокурор, самочинно убила Бобби Эрнандеса?..

— Вот мы и вышли на общенациональный уровень, — произнес он вслух. — Мы теперь играем по-крупному.

По мере того как нарастало его волнение, желудок бунтовал все сильнее и сильнее.

Вот почему он позвонил ей. Наступило ли время начать официальное расследование по факту убийства Лилиан Форрестер Бобби Эрнандеса. Часовой механизм этой бомбы уже тикал, а запал был в потных ладонях Брюса Каннингхэма. Он набрал ее номер.

Ответила она сама.

— Вы слышали новость? — спросил он. — О, прошу прощения, это Брюс Каннингхэм.

Лили только что отмыла туалет, а теперь пылесосила ковер.

— Нет, я ничего не слышала. А что происходит?

— Прошлой ночью наши люди застрелили Мэнни Эрнандеса. Он мертв. Он первым открыл огонь по полицейскому, который наблюдал за ним, но наш парень сейчас в полном порядке. Пистолет в нашем распоряжении. Двадцать второй калибр.

— Боже мой, — воскликнула Лили, сидя на краю кровати с тряпкой в руке. — А отпечатки пальцев?

— Ну, тут мы ничего не узнаем до полудня понедельника. Хорошо сработано, не правда ли? На самом деле, хорошо. Так что прорыв, которого вы ждете, может состояться очень скоро.

— Вы очень хорошо поработали по этому делу, Брюс, — проговорила она, затем замолчала, что-то обдумывая. — Может быть, вы как-нибудь заглянете с материалами на двух подозреваемых, которые сидят у нас в тюрьме? Если это тот самый пистолет и Бобби с Мэнни являются соучастниками, то кажется весьма правдоподобным, что эти двое тоже замешаны.

— Почему бы мне не прийти к вам в понедельник. Мы бы сели и разобрались в этом деле вместе. Я предлагаю выйти на Ньевеса. Если на пистолете не окажется его отпечатков, то в общей картине преступления он выглядит достаточно бледно.

— Вы хотите предложить ему сделку?

— Вы можете пока обдумать это. Я знаю, что вы в прокуратуре не очень любите такие вещи, но если предъявить обвинение в изнасиловании и пригрозить обвинением в соучастии в убийстве, то он просто выплюнет вместе с кишками нужные показания, и дело у нас в кармане. Но откуда мне знать?..

— Мне надо обсудить этот вопрос с Ричардом Фаулером и, конечно, с Батлером. Приходите часов в одиннадцать. Может быть, вам удастся встретиться с Ньевесом и допросить его, кто знает, может, удастся обойтись без сделки.

— Но без латунного кастета обойтись вряд ли удастся, — произнес он, смеясь, — но я не собираюсь задирать нос. Пусть имеет шанс. Надо будет выяснить все с его адвокатом.

— С этим не будет никаких проблем. Его адвокат — Кенсингтон, это общественный защитник, наш человек.

Повесив трубку, Каннингхэм достал фоторобот, сделанный по описанию Эрнандеса, так называемый мужчина, который застрелил Бобби. Подчиняясь какому-то импульсу, он сложил рисунок, на котором раскрасил губы, и разорвал его на мелкие клочки. В его ушах продолжал звучать тихий голос Лили с едва заметным техасским акцентом. В ней было что-то такое, чему он не знал названия, но что трогало его до глубины души. Во время их разговора в воздухе висело что-то тяжелое и такое густое, что Каннингхэму казалось — стоит ему протянуть руку, как он сможет дотронуться до этой неведомой субстанции. Это нечто было страхом, причем не только ее страхом, но и его страхом тоже. Он посмотрел на кучу обрывков у себя на ладони. В этой руке он держал ее жизнь, ее будущее и будущее ее ребенка и мужа. Протянув руку к мусорной корзине, он высыпал туда обрывки, которые посыпались в корзину, как конфетти.

Он заменил в папке с делом рисунок дубликатом, на котором не было следов его художественных упражнений. Единственным свидетелем по делу Лили проходил Мэнни, а он был мертв. Женщина, которая заявила, что записала номер машины, не видела лица водителя. Он еще раз посмотрел на рисунок и попытался вообразить, что же именно видел Мэнни. Все это казалось ему какой-то дичью. Они застрелили возможного подозреваемого по одному делу, и заодно его же, как свидетеля по другому. Спекулятивные размышления — очень забавная вещь, подумал он. Может быть, это был какой-то женоподобный убийца, который разъезжает по округе и стреляет в людей, пока он, Каннингхэм, сидит здесь и пытается повесить это дело на своего коллегу.

Нет, то, что он видел, независимо от того, в чем он старался себя убедить, было лицом Лили Форрестер, с волосами, спрятанными под синей вязаной лыжной шапочкой. Это Лили Форрестер и никто другой застрелила человека, который изнасиловал ее дочь.

Каннингхэму требовалось нечто более крепкое, нежели шесть банок пива, чтобы забыть обо всем. Ему требовалось нечто более крепкое, чем то, что могли переварить его желудок и его сознание.