Мифы, сказки и легенды индейцев

ПРИЛОЖЕНИЕ Записки о колошах

Под именем колош или колюжей известны народы, населяющие северо-западный берег Америки, от 45 до 60 градусов, т. е. от реки Колумбии до горы Св. Илии, и преимущественно живущие по островам, прилежащим к материку Америке и известным под именем архипелага Принца Валлийского и Короля Георга III[1].

Происхождение их. Колоши совсем другого происхождения, нежели алеуты и все прочие народы, населяющие Российскую Америку. Это показывает их наружный вид, который очень резко отличается от тех: большие, черные и открытые глаза, лицо правильное, нескуловатое, рост вообще средний, важная осанка и поступь грудью вперед — ясно показывают, что они не монгольского, т. е. не того происхождения, к которому принадлежат алеуты и прочие североамериканские народы; но совершенно особого, американского.

И предание колош о первоначальном происхождении их не противоречит этому мнению. Ситхинские колоши говорят, что они пришли не с запада, как алеуты, но с востока, с берегов Америки, находящихся против Шарлоттских островов^а.

Название. Колоши сами себя называют тлинкйт с прибавлением анту-куан, т. е. люди повсеместные, или люди всех селений. Но откуда они получили название колош или колюжей, неизвестно. Англичане их называют: или общим именем индейцев (Indians), или — Strait natives, т. е. уроженцы проливов (Принца Валлийского) и проч. Правда, иногда можно услышать, что колоша назовет себя или других колош коноша; но слово коноша есть испорченное слово колоша.

И которое из слов колоша и колюжа правильнее? Прежде же известно стало по описаниям слово колюжа, и если оно правильнее, то не потому ли колош назвали колюжами или калужами, что у них женщины имеют калужки? (так называемые известные украшения колошенок на их лицах)^б. Слово калужка происходит от алеутского калуга, которым называется всякая деревянная посуда и которое давно уже принято и русскими, живущими там.

Сверх общего названия тлинкит, колоши имеют еще названия по местам, например: Ситхинские колоши называют себя ситхакуан или, правильнее, шиткаку-йн[2], т. е. буквально: живущие там, на морской стороне острова, называемого шиг. Так и другие с прибавлением к месту селения слова куан, которое собственно значит там или тамошний и прилагается к названиям всех народов.

Число. Число колош, живущих в пределах Российской Америки, т. е. от Кайгани до Якутата, ныне не простирается более 6000; до 1835 года или до появления оспы число их было до 10 000.

Вера. Колоши, как и все североамериканцы, имеют шаманскую веру[3].

Верховным существом большая часть колош признает какое-то лицо под именем Эль[4], а не Ель или Елкх, как писали прежде. Эль, по вере колош, может все сделать, он сотворил все в мире; и землю, и человека, и растения; он достал солнце, луну и звезды. Он любит людей, но часто в гневе своем насылает на них поветрия и несчастья. Эль существовал прежде своего рождения; он не стареется и никогда не умрет; о существовании его колоши каждогодно получают известия с восточным ветром. Настоящее его местопребывание есть там, откуда дует восточный ветер (санахет), которое колоши полагают у вершины реки Наса^в, впадающей в залив Наз (составляющий нынешнюю границу между русскими и английскими владениями в Америке). Местопребывание Эля, называемое колошами Нáсшакиéл[5], находится далеко внутри материка Америки. Эль имеет у себя сына, но не знают, от кого и когда рожденного, сын его людей любит более, чем Эль, и часто он своим ходатайством у отца избавляет людей от гнева его. Он же дает людям пищу и рыбу.

История жизни Эля с людьми и слова и поступки его для колош суть единственные догматы их веры и правила для их жизни: что и как делал и жил Эль, так точно живем и мы, говорят колоши. И потому, при рассказе замечаний о колошах нельзя упустить из виду преданий их об Эле; и из собранных мною рассказов об нем я здесь представлю несколько из них, и особенно стоящих замечания.

История Эля. Было время, говорят колоши, когда не было света; и все люди ходили и действовали впотьмах. В то время жил какой-то человек, который имел у себя жену и сестру. Жену свою он так любил, что не позволял ей заниматься ничем, и она целый день только что сидела или в бараборе^г, или на улице, на пригорке (как ныне обыкновенно сидят праздные колоши). У жены его были восемь живых маленьких птичек, красненьких, которые водятся в Калифорнии (колоши их называют кунл, по четыре на стороне[6], которые всегда были при ней и которые при самом скромном обращении ее с другим мужчиной, кроме мужа, тотчас отлетали от нее. Муж ее был столь ревнив, что во время отсутствия своего запирал ее в ящик. Он каждый день уходил на работу в лес, где делал баты или лодки, и был большой искусник этого дела. Сестра его, называвшаяся Китхугинси (т. е. дочь водяной косатки), неизвестно от кого имела нескольких сыновей; но подозрительный дядя всех их истреблял одного за другим. В способе, коим истреблял дядя своих племянников, колоши между собою не согласны; одни (ситхинские) говорят, что дядя коль скоро видел, что племянник его приходил в зрелый возраст и особенно если замечал, что он начинал обращать свои взгляды на жену его, то брал его с собою на промысел и, отъехав на большое расстояние от берега, опрокидывал бат, в котором сидел его племянник. Другие же колоши (ситхинцы) говорят, что он заколачивал их в выдолбленную колоду[7], приготовляемую для бата. Тем или другим образом, но верно то, что подозрительный и бесчеловечный дядя уже истребил нескольких своих племянников. И мать их только что плакала о потере детей своих, но не могла пособить своему горю.

В одно время она, в новой печали, сидела одна на берегу моря и видит, что близ самых берегов проходит стадо косаток (род китов), из коих одна остановилась и вступила в разговор с безутешною матерью; и, узнав все причины ее горести, велела ей забресть в воду, достать со дна камешек, проглотить его и запить морскою водою. И лишь только косатка удалилась от берега, Китхугинса тотчас забрела в воду, достала со дна маленький камешек и проглотила несколько воды, еще волнующейся после ухода косаток. Одни колоши (кукхане) говорят, что косатка сама дала этот камешек, а другие (шаман Акутацын), что она сама нашла его где-то. Следствием сего необыкновенного приема было то, что Китхугинса сделалась беременна и чрез восемь месяцев родила сына, которого она считала за обыкновенного человека, но это был Эль. Мать его, прежде нежели родила его, скрылась от брата своего в тайное место.

И когда Эль начал подрастать, то мать сделала ему лук и стрелки и научила употреблению их. Эль полюбил это упражнение и очень скоро сделался искусным стрелком, до того, что ни одна птичка не могла пролететь мимо его. И он одних только колибри напромышлял столько, что мать его могла сделать из них себе паркуе. И чтобы вполне удовлетворять своей охоте, Эль сделал для этого особенную маленькую ловчую бараборку.

В одно утро он, сидя тут на самой заре, видит, что подле самых дверей его сторожки села большая птица, похожая на сороку с длинным хвостом и с предлинным, тонким, блестящим и крепким, как железо, носом, которую колоши называют куцгатули (поднебесная птица). Эль тотчас убил ее и весьма тщательно снял с нее шкуру, как обыкновенно снимают для чучела, и тотчас надел на себя. И лишь только он это сделал, как тотчас почувствовал в себе охоту и способность летать; и тотчас быстро полетел вверх и летел до того, что носом воткнулся в облако и повис так крепко, что едва мог вытащить свой нос. После того он спустился назад в свою бараборку, снял с себя шкуру и спрятал ее. В другое время он таким же образом убил большую утку и, снявши с нее шкуру, надел ее на мать свою; и мать его также, лишь только надела на себя шкуру утки, тотчас получила способность плавать по морю.

Когда Эль пришел в совершенный возраст, мать его рассказала ему о всех поступках его дяди. Эль, лишь только услышал это, тотчас пошел к своему дяде, и в то время, когда тот обыкновенно уходил на свою работу, он вошел в барабору, раскрыл ящик, в котором заперта была жена его дяди, — и птички тотчас отлетели от нее. Дядя, возвратившись домой и увидев все происшедшее, чрезвычайно рассердился. Но Эль спокойно сидел и даже не тронулся с места своего. Дядя тотчас вызывает его из бараборы, садится с ним в бат и едет в такое место, где множество всяких морских чудовищ; и, приехавши туда, тотчас бросил его в море и думал, что опять сбыл с рук нового своего врага. Но Эль по дну моря вышел на берег и опять явился у дяди. Стахинцы говорят, что дядя заколотил его в колоду, приготовленную для бата, и Эль собственною силою разломал ее и вышел.

Дядя, видя, что не может погубить своего племянника обыкновенным образом, во гневе своем сказал: «Будь потоп». И вода начала выступать из берегов и подыматься выше и выше. Но Эль, надевши на себя шкуру сороки, полетел к облакам и так же, как и прежде, воткнулся в них носом и провисел до тех пор, пока не прекратился потоп и не высохла вода, которая покрывала все горы и возвышалась даже до облаков столько, что хвост и крылья у самого Эля были в воде. По совершенном прекращении потопа Эль начал опускаться на землю с легкостию пера и опускаясь думал: «Ах, как бы мне упасть на хорошее место», и упал там, где заходит солнце. И упал не прямо на землю, но в море, на морскую капусту (киш), с которой перевез его морской бобр. Но стахинцы говорят, что он упал на Шарлоттские острова, и здесь он, набравши в нос щепок дерева чаги[8], полетел по прочим островам, и где он бросил щепки чаги, там и родится это дерево, а где не бросил, там и нет его.

После сего начинаются похождения Эля в сем свете и его дела в нем. История всех похождений его чрезвычайно обильна происшествиями и чудесами, так что (как сказал один колоша) один человек не может знать их все.

По падении своем на землю, после потопа, Эль, по рассказам ситхинцев, пошел к востоку и в одном месте, найдя мертвых мальчиков, оживил их щекотанием в носу волосом, который он вырвал у одной какой-то женщины. В другом месте он, поссорив чайку с цаплей, посредством этого достал сак^з рыбу[9], которой потом дал ему какой-то старик, обладатель сика^и, целый бат и подарил ему бат и проч. Но из всех его похождений и дел весьма замечательно то, как он достал свет.

Происхождение света. В то время, когда происходили вышесказанные чудеса, свету все еще не было на земле; но он был у одного богатого и сильного тоэна^к в трех ящиках, которые он хранил очень тщательно и никому не дозволял даже дотрагиваться до них. Эль, узнав это, непременно захотел достать свет и достал.

У этого тоэна была единственная дочь, девица, которую он любил чрезвычайно, лелеял и берег, как глаз, до того, что ни позволял ей ни пить, ни есть без того, чтобы не осмотреть прежде тщательно пищу и питье ее. Достать от тоэна свет можно было не иначе, как быть внуком его, и Эль принял намерение родиться от его дочери; и исполнить это намерение для него было не трудно, потому что он имел способность оборачиваться всем, чем он хотел, т. е. птицею, и рыбою, и травочкой, и проч. (Но вид ворона он принимал чаще всех.) И потому он, однажды обернувшись самою малейшею травочкою, прильнул к краю чашки, из которой обыкновенно пила дочь тоэна. И когда она, по обыкновенном осмотре всех приставленных к ней, начала пить из этой посуды, то Эль тотчас проскочил ей в горло. И как он ни был мал в травиночке, девица тотчас почувствовала, что она что-то проглотила, и как ни старалась извергнуть вон выпитое, но никак не могла. Следствием этого было то, что она сделалась беременною. И когда пришло время родить ей, то отец приказал подостлать под нее бобров и разных товаров; но беременная не могла разрешиться, несмотря ни на какие старания отца и всех прислуживающих. Наконец какая-то предревняя старуха повела ее в лес и, приготовя под лесиною постель из обыкновенного моху, положила ее на ней; и лишь только она легла на мох, тотчас и разрешилась от бремени сыном.

Никто не знал, что новорожденное дитя был Эль; дедушка чрезвычайно обрадовался рождению внука и полюбил его, кажется, еще больше дочери своей. Когда Эль начал понимать, то он однажды чрезвычайно расплакался, так что никто и ничем не мог утешить его; что ни дадут ему, он все бросает и кричит сильнее прежнего и рукою своею показывает на то место, где висели три ящика с небесными светилами. Но дать их было невозможно без особенного позволения дедушки. Но наконец дедушка вынужден был позволить дать ему один из ящичков. И когда дали Элю ящичек, он тотчас утешился, сделался весел и начал играть ящичком, не выпуская из рук. И таким образом он, играя ящичком, вытащил его на двор, продолжая играть им. И видя, что за ним не так строго смотрят, вдруг открыл крышку ящичка — и тотчас явились звезды на небе, а ящик опустел.

Дедушка, узнавши это, пожалел о потере своего сокровища, но внука не бранил. Этою же хитростью достал Эль и другой ящик, в коем хранилась луна. Наконец, ему хотелось достать и последний — самый драгоценный ящик с солнцем; и Эль употребил ту же хитрость. Но дедушка никак не хотел исполнить желания своего внука, но Эль не переставал кричать и плакать, и перестал пить и есть, и наконец сделался от того нездоров. Дедушка сжалился над ним, велел дать ему и последний ящичек и приказал строго смотреть за ним, чтобы он отнюдь не открывал его. Но Эль лишь только вышел на двор, тотчас обернулся вороном, а по словам других (кукхана), он сделался вдруг взрослым мужчиною, и исчез вместе с ящиком, и явился на земле своей[10]. В одном месте Эль, проходя, слышит человеческие голоса, но никого не видит, потому что солнца еще не было. Эль спрашивает их: кто вы такие и хотите ли вы, чтобы у вас было светло? Ему отвечают, что он обманывает их и что он Эль, который один только может сделать свет. Эль, чтобы уверить неверующих, открывает крышку ящика — и тотчас на небе является солнце во всем своем блеске. Но найденные им люди разбежались в разные стороны: кто в горы, кто в лес, кто в воду, и от этого сделались зверями, птицами и рыбами, смотря по тому, кто куда убежал.

Происхождение огня. Огня также не было на земле, но он был среди моря на каком-то острове. И Эль полетел туда в шкуре своей сороки. Отыскал остров, взял головешку в нос птичий и полетел со всею быстротою птицы, но путь был так далек, что, пока он летел на землю, взятая им головешка догорела, и с нею сгорела половина его носа. И лишь только Эль достиг берега, тотчас бросил уголь на землю, и посыпавшиеся искры попали в камни и в дерево. И от того ныне находится в них огонь.

Воды. Воды пресной на островах и на материке также не было до Эля, но она была на одном небольшом острове текикум, лежащем недалеко от мыса Ому ни (восточной мыс острова Ситхи, по-колошенски шиглюты), в небольшом колодце, на котором лежал бессменный вечный страж Канук — герой или родоначальник колош Волчьего рода. И Эль, употребя смешную хитрость (о чем будет сказано в сказке о Кануке), достал воды, набрав ее себе в рот сколько возможно более, и по выдержании страшной пытки полетел на острова и материк Америки и, летая над землею, ронял по капле. И там, где упали мелкие капли, текут ныне ручьи и ключи, а где упали большие капли, там явились озера и реки.

Наконец Эль, совершив все, что нужно для людей, ушел на восток в свое место Насшакиёл, как сказано выше, которое недоступно не только людям, но даже и самым духам. Это доказывают тем, что в недавние времена будто бы один дерзкий дух вздумал проникнуть туда, где живет Эль, и был наказан тем, что вся левая сторона его окаменела оттого, что он, простираясь вперед, не озаботился смотреть в сторону и потому не заметил чертогов Эля. Но лишь только поравнялся с ним, как тотчас постигла его кара ужасная, неслыханная: полдуха окаменело! Это же самое явление, и в то же время, показалось и на маске, его изображающей, которая находится у одного шамана в Чилкате, о чем будет сказано ниже[11].

Историю об Эле я слышал не в одном месте и не от одного колоши, но в разных местах (и в Ситхе, и в Стахине) и от разных лиц. В подробностях рассказчики иногда разнятся, как это и показано, но в главных обстоятельствах все они согласны. И потому можно заключить, что история колош об их Эле не есть вымысел какого-нибудь одного или немногих, но предание общее и древнее.

История жизни Эля и похождений его, и вообще вся мифология колош, — без сомнения, есть не что иное, как бред ума человеческого, оставленного самому себе, и смесь вымыслов, догадок, событий, преданий и сказок; но в этом бреде и смеси мрака и естественного света видны искры и истинного света. Напр., имя Героя или Бога их, Эль, по произношению своему близкое к одному из еврейских имен Бога; его чудное рождение от девицы без мужа; гонение его от своих; насильственная смерть и избавление от смерти своею силою и проч. Оживление им умерших мальчиков; принесение света на его землю; чаяние и надежда на него ходивших в тьме; уход его туда, откуда восходит солнце, и вечное его пребывание и проч, ясно показывают, что история Эля, известная не одним колошам, но и другим американским народам, есть не что иное, как новобиблейские события, искаженные вымыслами[12]. Но как и откуда перешли они к колошам? Решение таковых вопросов останется еще неизвестным.

История Канука. Предание колош о Кануке не столь определительно или отчетисто, как предание об Эле. Или, по крайней мере, оно не имеет столько подробностей. Предание о Кануке представляет его каким-то таинственным лицом, без начала и конца, и старше и могущественнее самого Эля.

Кану к был человек, который когда-то жил на одном безлесном островке, называемом колошами текиным, т. е. морская крепость, лежащем недалеко от мыса Омуни (Ommaney), по-колошенски Шиглюты, т. е. мыс Ситхи. На этом островке, по словам колош, находится небольшой, четвероугольный каменный колодезь с водою, закрывающийся каменною крышкою; внутри колодца, в верхней части, в камне видна узкая горизонтальная полоса совсем другого цвета, нежели прочия части, которой в первые времена будто бы не было, а она сделалась тогда, когда Эль выпил или украл воды из сего колодца. И на черте оставшейся воды явилась эта полоса. Говорят, что даже и ныне находящаяся в этом колодце вода имеет чудное свойство: она тотчас скрывается в колодце и появляется на берегу моря, если кто-нибудь, нечистый, вымоет в ней руки. Вода эта и то место, где она находится, ныне называется Канукйни, т. е. Канукова вода. Такое название она носит потому, что во время странствования Эля по свету и когда еще не было пресной воды на земле, т. е. на островах и материке, тогда Канук хранил ее в сказанном колодце, и столь тщательно и крепко, что он построил барабору над ним и даже спал на самой крышке оного.

Однажды Канук, едучи в бату по морю, встретился с Элем, также едущим в бату, и спросил его: «Давно ли ты живешь на свете?». Эль отвечал ему, что он родился на свет тогда, когда еще земля не была переставлена[13]. «Давно ли же ты живешь на свете?» — спросил его также Эль. «С тех пор, — отвечал ему Канук, — как снизу (аги, по-колошенски) вышла печенка[14] (Агитлюку)». «Да! — говорит Эль, — ты старше меня». Разговаривая таким образом, они вместе ехали далее от берегов. И Канук, желая показать свою силу или преимущество пред Элем, снял с себя шляпу и положил позади себя — и тотчас появился густейший туман на поверхности моря, так что, сидя на корме бата, не видно было передней части его, а Канук в это время отъехал от своего спутника. Эль, не видя ничего, начал кликать Кану ка: «Ахкани! Ахкани!», но Канук молчал. Эль, ворочаясь туда и сюда, не знал, куда ехать, и кликал долгое время своего спутника; наконец со слезами начал умолять его и звать к себе. Тогда Канук, подъехав к нему, сказал: «Ну что ты, о чем плачешь?» И с словом этим надел на себя шляпу, и тотчас туман исчез. Тогда Эль сказал Кануку: «Ну, Ахкани (мой зять и шурин), ты сильнее меня».

Потом Канук пригласил Эля к себе в гости, и когда они приехали на сказанный островок, Текиным, то Канук, между прочими угощениями, потчевал своего гостя пресною водою. Элю вода эта чрезвычайно понравилась, и он пил ее с ненасытимою жаждою и думал припросить, но стыдился.

После стола Эль начал рассказывать о своем происхождении и всю историю мира. Канук сначала слушал ее со вниманием, но наконец, как ни интересен был рассказ Эля, начал дремать, а потом заснул крепким сном, но не иначе как на своем месте, т. е. на крыше колодца. В это время Эль взял собачьего помету и тихонько подложил его подле Канука. Сделавши это, Эль отошел от Канука и начал кликать его: «Лхкйни, вставай, смотри, ты, кажется, не здоров». Канук, проснувшись и при таком небывалом известии, оторопел и сделанную Элем хитрость принял за истину; и тотчас побежал в море мыться. В это время Эль поспешил открыть крышку с колодца и пил из него столько, сколько мог, и, напившись и набравши в рот, тотчас обернулся вороном и полетел в трубу бараборы, но был задержан в самом отверстии; но кем — этого не знают. Тогда Канук начал раскладывать огонь и коптить своего гостя, сколько ему было угодно. И от этого Эль, а с ним и ворон, сделался черен, прежде же того он был бел. Наконец Канук смилосердился или устал и отпустил Эля, и он полетел на свою землю и начал ронять капли воды, которая была у него во рту, и проч., о чем сказано выше.

Кроме этой сказки, никто ничего не знает о Кануке, ни того, куда он делся, и проч.

^а Шарлоттские острова — острова Королевы Шарлотты.

^б Калужка — лабретка.

^в Наса — река Насс (провинция Британская Колумбия, Канада).

^г Барабора — хижина. В. Даль возводит это слово к ительменскому бажабаж, со значением «шалаш, сооружавшийся временно в летних становьях».

^д Кун — один из видов колибри — Trochilidae.

^е Парка — здесь: плащ, накидка — верхняя одежда тлинкитов.

^ж Чага — дерево Taxodium sempervirens, красное дерево, красная, или исполинская, сосна.

^з Сак — тихоокеанская корюшка, тахеихт, называемая также алаша или рыба-свеча.

^и Сик — вероятно, ошибка автора и имеется в виду сак.

^к Тоэн — тлинкит. вождь.