Жизнь в поместье семьи Уортер стала размеренной и тихой. Дети стали гораздо спокойнее и послушнее. Иллария училась управлять своим даром и вспышками гнева. Кристиан помогал ей в этом, так как и сам был огненным элементалистом. Счет и письмо ей давались не очень, зато она увлеклась географией и ботаникой. Эстебан, наоборот, очень хорошо читал и писал, он обошел в этом сестру, хоть и был гораздо младше. Еще он любил математику, особенно решать задачки. Но вот что действительно беспокоило семью, так это так и не проснувшийся его дар. Но время еще было.
Кристиан со временем перестал приходить в библиотеку, оставив детей полностью на мое воспитание. Мне и не нужна была его помощь — я находила с детьми общий язык все лучше и лучше, и уроки перестали быть для всех нас пыткой.
— Вы так хорошо управляетесь с детьми, госпожа Амалия! — хвалила меня экономка, когда я зашла на кухню выпить чаю. — Прямо любо-дорого посмотреть!
— Благодарю вас, Летти, — скромно улыбнулась я.
— На них радостно смотреть — такие счастливые стали, довольные. Маленькие зайчики.
— Ага, — буркнула проходящая мимо Грана. — Прямо невинные овечки.
Ее волосы потихоньку отрастали, но все равно были слишком короткими. С того дня, как все произошло, она наотрез отказалась заходить к детям в комнаты. Орэн даже как-то обмолвился, что она хотела уволиться, но Кристиан ее отговорил.
— Что ж, — я поставила пустую чашку на стол. — Пойду выгуляю своих “овечек” в саду, а заодно погляжу, чтобы они не сожрали садовника вместе с травкой.
Грана хмыкнула, а Летиссия на нее зашипела.
Мы гуляли с Эстебаном и Илларией по саду, когда я им сообщила:
— Завтра у нас будет проверочная работа.
— Что? — переспросил Эсти. Он нашел в кустах длинную палку и лупил ею по сорнякам, но услышав мой голос, прекратил.
— Опять работа? — нахмурилась его сестра.
— Проверочная работа. Это значит, что я буду проверять, как вы усвоили знания, которые я вам давала.
— Звучит не очень, — вздохнул мальчик.
— Ничего страшного, поверьте.
— И зачем эта проверка? — спросила Илли.
— Чтобы я могла знать, где у вас слабые места, а в чем вы преуспели. Вы получите оценку, и сможете рассказать брату и слугам, как вы справились.
— А какие есть оценки?
— Ну, если получишь «пять», то это значит, что ты молодец. «Два» — плохо. «Единица» — совсем печаль.
— Мне не нравится, — протянул Эстебан и ударил палкой по головатому подсолнуху, который откуда-то взялся в клумбе с лилиями.
— И мне не нравится. Я не хочу проверку!
— Но это необходимо.
Дети переглянулись и вздохнули. Я насторожилась.
Мы прошли по садовой дорожке еще пару шагов, как Иллария кашлянула.
— Что-то горло дерет, — сказала она.
Я посмотрела на нее. Вроде не красная, насморка нет.
— И у меня, — сказал Эстебан и тоже закашлял.
Сезонная простуда? Рановато, осень только подступает. Да и других признаков нет.
— Тогда возвращаемся в дом. Вам нужно выпить чаю с медом, и все пройдет.
Ни за ужином, ни после, дети не выглядели больными. Зато без конца жаловались всем на першение в горле, периодически кашляли. Диона, которая укладывала их спать, дала детям какую-то настойку от боли в горле.
Не помогло.
Утром я зашла навестить подопечных перед завтраком. Зашла в комнату к Илларии и застала ее в постели.
— Мне так плохо, госпожа Амалия, — жалобно простонала она. — Голова раскалывается.
Я подошла к ней, наклонилась, коснулась губами лба — холодный. Странно как-то…
— Что-то еще болит?
— Ужасно голова кружится, болит горло, не могу глотать.
Я с беспокойством смотрела на девочку. Что за вирус такой их сразил? Неужели в этом мире болезни протекают как-то иначе? Не припомню, чтобы за годы здесь простуда была какой-то другой. Если только это какое-то редкое заболевание? Надо спросить Летиссию.
Я оставила больную и направилась в комнату напротив, к ее брату.
Едва вошла, как раздался громкий стон.
— Ох… как же плохо, — послышалось из горы подушек. — Умираю!
— Все так плохо, Эсти? — я потрогал лоб мальчика — тоже холодный.
— Да, я, кажется, нездоров, госпожа.
— Я заметила, — вздохнула я. — Что ж, отдыхайте.
Я направилась к дверям, но последняя фраза, произнесенная в этот миг Эстебаном, заставила меня остановиться:
— Так жаль, что проверочной теперь не будет.
Внутри ёкнуло. Ну что я за идиотка? Столько лет работы с детьми, а повелось на такой глупый развод. Больные они, значит! Как же!
Вернувшись к кровати мальчика, я с жалостью посмотрела на него:
— Горло болит?
— Ага, — кивнул обманщик.
— А еще что?
— Голова болит. Сильно.
Я сочувственно закивала:
— А мизинчики?
— Что? — моргнул Эсти.
— Обычно мизинчики болят очень сильно, когда простыл. У тебя как?
— Очень, очень сильно болят! — захлопал ресницами врунишка.
— И на ногах пятна синие вылезли?
Эстебан было дернулся заглянуть под одеяло, но вовремя спохватился. Натянул одеяло повыше, на подбородок.
— Посинели, так и есть!
А затем добавил:
— Честно.
Ох, ну какой же он еще наивный. Я еле сдержала улыбку.
— Что ж, в таком случае, вам требуется покой. Отдыхайте, господин Эстебан. Здоровье — это самое важное.
— А можно мне тогда к Илларии? Вместе легче поправляться.
— Хорошо. Вы же все равно одним и тем же болеете.
«Приступом вранья», — добавила мысленно.
Я вышла из спальни и столкнулась с Кристианом, который вышел из комнаты Илларии. Он был хмур и печален:
— Какая-то странная болезнь у Илли. Не понимаю…
— Идемте, я сейчас все объясню.
Я утащила его в одну из гостиных, где и рассказала всю историю про проверочную работу и притворную болезнь.
— Ну я им устрою! — вспыхнул Кристиан. — Опять за старое взялись! Я сейчас пойду…
— Не надо, — я остановила его, положив руку на его, чтобы удержать в кресле.
Магиар посмотрел на мою ладонь, и я убрала ее. Для него я чужой человек, не та, с кем он проводит почти каждый вечер у озера. Там он не одергивает руку, словно ошпарился.
— Нужно действовать хитро. Вывести их на чистую воду, заставить признаться.
— И как же?
— Есть одна идея, — улыбнулась я. — Они сами захотят вылезти из кроватей.
Мы обсудили план действий и вернулись на второй этаж. Когда подходили к комнате Илларии, то услышали внутри тихий смех. Но когда я постучала, все стихло. Когда мы вошли, дети лежали в постели вместе с одинаково скорбными лицами и покашливали.
— Ну, как вы? — спросил Кристиан обеспокоенно.
— Плохо… — простонала голосом умирающего лебедя Иллария.
— Очень плохо, — вторил ей Эстебан.
— Что ж, это печально, — покачала я головой. — Боли в мизинце, синие пятна на ногах…
Илли метнула полный непонимания взгляд в брата, и тот виновато захлопал ресницами.
… судя по всему, у вас волчанка, — закончила я.
Не было здесь такой болезни, и мы с Кристианом решили использовать это название, так как звучало оно пугающе.
— Волчанка, — повторил он, глянув на меня. — Ничего смертельного, но придется вам доооолго пролежать в постели.
— Насколько долго? — испугалась Илли.
— Рекомендуется не меньше двух недель находиться в покое. Не вылезать из постели, лежать все эти дни.
— Может ее можно как-то вылечить? — плаксиво спросил Эсти.
— Конечно можно. Две недели — это если с лечением. А так, если запустить, придется и весь месяц в постели пролежать.
— Но не бойтесь, — улыбнулась я врунишкам. — Мы уже отправили Нила за доктором в город.
— Зачем доктора?! — воскликнула Иллария.
— Как зачем? А лечение? Против волчанки хорошо помогают горчичники.
— Что это? — Эсти натянул одеяло до самых носа, и теперь одни глаза торчали, круглые от испуга.
— Это такой компресс, который кладется на грудь. Жжет просто жутко, как огнем. Но это безопасно. Как и банки…
— Банки?!
— Да, банки. Доктор привезет целый десяток баночек, которые мы нагреем и прицепим к вашей спине. Они будут тянуть кожу, а потом останутся пятна.
— Это больно? — прошептала Иллария.
— Только если немного. А потом надо будет выпить по ложечке барсучьего жира, чтобы прогнать болезнь.
— Жира?! — одновременно закричали дети и сморщились.
— Ага. Очень полезно. Правда, ужасно мерзко на вкус.
Я понизила голос до шепота и добавила:
— Меня даже пару раз стошнило от него.
В глазах детей стоял неподдельный ужас. Еще чуть-чуть, и они сдадутся.
— И так две недели. Каждый день: горчичники, банки, барсучий жир.
— Еще горькая микстура, — добавил Кристиан.
— Зато никаких проверочных работ, — улыбнулась я хитро. — До вашего выздоровления. А как доктор разрешит вам вставать, через две недели или через месяц, так сразу ее и напишем. Нельзя же ее пропускать.
Это стало последней каплей.
— Нет! — вскочил Эстебан. — Не надо доктора и банки! Мы не болеем.
— Мы правда здоровы! — присоединилась Иллария. — Мы все придумали!
— Зачем? — Кристиан сложил руки на груди.
— Чтобы не писать проверочную. Мы просто хотели прогулять ее, — Эстебан начал хлюпать носом.
— Как вам не стыдно? — покачала я головой.
— Простите, — шмыгнула Иллария. — Мы правда не хотели ничего плохого. Хотели «поболеть» один день, а потом «выздороветь».
— Я даже не знаю, что теперь сказать, — вздохнул Крис. — Вы меня разочаровали.
— Прости, — шепнул Эсти. — Мы не хотели.
Я посмотрела на детей прищурившись:
— Значит, вы готовы вылезти из кровати?
— Да!
— И проверочную готовы написать?
— Готовы, — закивала Иллария, и Эстебан ее поддержал.
— Ну, тогда идем завтракать и в библиотеку.
Брат и сестра пулей выскочили из-под одеяла, но Кристиан их заставил остановиться:
— Но учтите, что ваш обман не останется безнаказанным.
— Мы согласны, — торопливо сказала Илли.
— После обеда, вместо прогулки и игр вас ждут уроки.
Послышались разочарованные вздохи, но никаких возражений не поступило.
Уже когда мы вышли из спальни, я обратилась к Крису:
— Дополнительные уроки, значит? А как же «чаще отдыхать»?
— Иногда надо и так, — пожал плечами магиар.
— Значит, теперь грымза — это ты? — не упустила возможности напомнить ему его же оскорбление.
— Выходит, что так, — усмехнулся он. — Каюсь, был не прав.
Я улыбнулась ему, и, к моему удивлению, всегда такой холодный и сдержанный с Амалией Крис, улыбнулся в ответ. Я отвернулась, намереваясь продолжить путь, но он окликнул меня:
— Амалия.
— Да? — остановилась я.
— Откуда ты набралась идея с этими пытками? Горчичники, банки… Неужели кто-то в здравом уме действительно будет есть жир барсука? Есть же хорошие настойки.
— Я это просто придумала, — ответила, и пошла вниз по лестнице, пряча широкую улыбку.
Лучше ему не знать, сколько ложек жира в меня впихнули в детстве.