Мир Гаора. Сон девятый

Тяжёлые осенние тучи накрыли Ургайю. Безостановочные холодные дожди то и дело перемежались ледяной крупой.

Моорна зябко поёжилась, переложила из руки в руку сумку с тем немногим, что брала с собой и что ей разрешили забрать. Надо дождаться автобуса, а плащ тонкий, почти летний, но… но другого у неё просто не было, и нет, и не будет. У неё вообще больше ничего не будет. Нет, она дышит, смотрит, слушает, поглощает пищу и пьёт жидкость, но — это не она. Она не живёт. И она одна. Совсем одна. На пустынной дороге ждёт редкого на этом маршруте автобуса. До остановки её довезли на… казённой, да, именно так, машине и велели ждать автобуса, а уже в Аргате она сможет взять такси до дома. И нарушения рекомендованного маршрута весьма нежелательны. О да, ей не угрожали, её предупреждали. «Вы всё поняли?» Да, она всё поняла, она всегда была послушной девочкой.

Пискнув тормозами, перед ней остановилась небольшая, забрызганная свежей грязью легковушка. Скользнув по ней невидящим взглядом, Моорна отвернулась: она ждёт автобуса и только его. Короткий гудок, мигающие фары… И наконец открылась дверца со стороны шофёра и наполовину высунувшийся мужчина бросил с властной уверенностью:

— Садись.

— Я жду автобус, — со спокойным равнодушием ответила, по-прежнему глядя в сторону, Моорна.

— Не дури, — мужчина явно злился, но столь же явно сдерживался. — Я случайно ехал мимо и увидел тебя. Садись, ну… Моорна молча повернулась к нему спиной.

Помянув всех аггелов, мужчина вышел и, перешагнув весело журчащий вдоль бордюра ручеёк, подошёл к Моорне. Уже тоже молча взял её за руку повыше локтя, другой рукой отобрал у неё сумку с вещами и повёл к машине. Ещё раз выругавшись сквозь зубы, он почти насильно запихнул её на место рядом с водительским, обежал вокруг машины, плюхнулся за руль и рывком сорвал легковушку сразу на максимальную скорость.

— Дура, — повторил он через несколько мгновений, когда павильончик автобусной остановки остался далеко позади. — Я из-за тебя ноги промочил. Я же говорю, ехал мимо. Моорна не ответила.

— Ну же, не хмурься. Сейчас я отвезу тебя домой…

— Нет, — разжала губы Моорна. — Ты высадишь меня на автовокзале.

— Зачем? Его удивление звучало вполне искренне, и Моорна ответила:

— Таковы инструкции.

— Такая ты послушная? Что с тобой там сделали?

— Я дала подписку о неразглашении, — спокойным до безжизненности голосом ответила Моорна. — И ты тоже… брат. Он дёрнулся, как от удара.

— Тебе это сказали… там?

— Я дала подписку о неразглашении, — повторила Моорна. — К автовокзалу возьми правее, брат.

Она говорила по-прежнему спокойно, но уже с более живыми интонациями, и последнее слово прозвучало почти оскорблением, нет, ругательством. Он смолчал, только крепче сжал руль, но выполнил разворот. И до автовокзала они молчали, и молчание было враждебным.

На автовокзале, убедившись, что брат уехал, Моорна брезгливо передёрнула плечами и пошла к остановке. Не будет она тратить последние гемы на такси, доедет и на автобусе, ну и что, что с пересадками, зато… нарушать — так нарушать! Мёртвое оцепенение постепенно, но ощутимо отступало, сменяясь весёлой злобой. И… и да, спасибо этой сволочи, кровному брату, что выдернул её обратно в жизнь, да, она живёт, хотя бы… хотя бы назло им. Кому? Да всем, включая брата и тех, по-садистски вежливых… а вот и её маршрут, а там совсем немного пройтись пешком.

В автобусе было тесно, но тепло от этой тесноты, и привычно. Именно этим маршрутом она всегда возвращалась из поездок. Ещё в Университете ездила на экскурсии и практикумы, а потом от редакции и сама по себе… Да, завтра же в редакцию. Она, уезжая, толком ничего не объясняла, сказала только, что полтора сезона, а то и больше её не будет в Аргате, и всё, как-то её завтра встретят… Или сегодня? Нет, сегодня не сможет, надо отдохнуть, привести себя — она невольно усмехнулась — в нормальное состояние, снова перешагнуть черту, уже обратно, оттуда сюда.

— Да, мне на следующей…

Дождь снова стал ледяной крупой, и Моорна, спрыгнув на тротуар с высокой подножки, пошла быстро, почти побежала, сберегая накопленное в автобусе тепло и ничего не замечая вокруг, настолько привычным до автоматизма был маршрут.

Спасибо Огню, всё как всегда, будто… будто ничего и не было. Она сразу включила обогреватель, поставила воду на чай, а в ванной пустила на полную мощность горячую воду, а пока чай… или кофе, нет, лучше травяной сбор от простуды… и горячая ванна, просто, но надёжно, и никаких таблеток не надо, всё снять, это в грязное, это повесить, промокшие туфли набить газетой… спасибо Огню, всё как оставила, так и лежит… будто ничего и не было… даже её единственный цветок на окне не засох и… да, значит, Торса, как и обещала, заезжала раз в декаду поливать, хорошо, что она оставила ключи ей, а не брату, а как он настаивал, даже требовал, но нет, соглашаться надо только на что-то одно, уступив в одном, во всём остальном стой намертво, до Огненной черты…

Моорна уже лежала в горячей, пахнущей травами ванне, погрузившись почти по плечи и маленькими глотками отпивая из большой чашки толстого фарфора — мамина память — тоже пахнущий травами горячий чай и ощущая, как её отпускает, нет, выходит из неё, растворяясь в горячей пене, промозглая сырость и…

Она услышала, как дважды повернулся ключ в дверном замке, стукнула дверь, но ни удивиться, ни испугаться не успела. В ванную ворвалась, как была — в шубе и тюрбанчике — Торса.

— Слава Огню! Ты вернулась!

— Ещё нет, — серьёзно ответила Моорна. — Но я в пути.

— Отлично! Торса чмокнула её в щёку и выпрямилась.

— Фу, как жарко. Ты лежи, грейся, а я у тебя немного похозяйничаю.

Когда она вышла, Моорна поставила опустевшую кружку на край ванны и опустилась поглубже в остывающую, уже не горячую, а приятно тёплую воду. Ну вот, ещё долей пять и надо будет вылезать. Вроде там в комнате Торса говорит по телефону, наверняка заказывает еду и выпивку, потому как в кухонном шкафчике пустота. Они посидят, поболтают о… о чём-нибудь, Торса поймёт, должна понять.

Заказанное Торсой доставили как раз к выходу Моорны из ванной, и они сразу сели за стол. И уже сидя за накрытым — Торса заказала полный обед на двоих — столом, Моорна сказала:

— Я дала подписку. О неразглашении. Торса кивнула.

— Тогда слушай. Что тут без тебя было.

Да, за полтора сезона в Аргате, несмотря на летний застой и осеннюю раскачку, много чего могло произойти, и страшного, и смешного. Рассказывала Торса живо, интересно и действительно о важном, что поможет войти сразу в курс дела и не оказаться наивной провинциалкой, что недопустимо для журналистки в столичной газете.

— Ну и о твоих, — они как раз перешли к десерту, и Торса приостановила рассказ, выбирая себе взбитые сливки с шоколадом или с орехами, — ты же не собираешься менять редакцию?

— Я просила оставить место за мной, — спокойно ответила Моорна. — Не думаю, что Арпан меня не примет.

— О, Арпан! — Торса рассмеялась. — Он и Туал теперь безумные герои, помнишь?

— Конечно, помню, — Моорна улыбнулась совсем свободно. — Которые век роман не стареет. Там ещё… безумные герои или героические безумцы. И что такого они натворили?

— О, ну да, ты это пропустила. Твоё «Эхо» забабахало офигенный фитиль. И…

— Чей? — живо перебила её Моорна.

— Да всё того же, — небрежно бросила Торса. — Ну этот, Никто-Некто. Так вот, и не о чём-то, а о спецвойсках.

Моорна напряжённо кивала, слушая весёлый и — спасибо Огню — достаточно подробный рассказ Торсы. Да, конечно, встать перед спецовиками, загораживая собой… и всё зная о них… это… да, безумный героизм или героическое безумие… и завтра же, сегодня ей надо отлежаться, прийти в себя, посмотреть обязательно «календарь искусств», разметить посещения выставок и вообще подготовиться, чтобы прийти в редакцию к… да, своим не с пустой головой, будто… будто она действительно съездила куда-то по своим делам.

— Вот так, подруга, — закончила свой рассказ Торса. — Так что…

— Статья… у тебя?

— Да нет Завтра в редакции посмотришь. Ну, я побегу. А ты отлежись, я тебе там на кухне оставила на перекусы.

— Да, спасибо, а…?

— Какие счёты между друзьями, — отмахнулась Торса. И уже в прихожей, одеваясь, как бы между прочим, бросила:

— Шкафы со скелетами в каждом доме, только не путай, перед кем какой открывать, и сама лишний раз не заглядывай.

Прощальный взмах руки, затянутой в перчатку дорогой и подчёркнуто искусственной кожи, хлопнувшая дверь.

Моорна перевела дыхание и побрела убирать со стола, разбираться на кухне с подарками Торсы, составлять план-календарь на … да, уже зимний сезон, наводить порядок в доме и в своей памяти. «Не вспоминать запретного», — сказал Психолог. Ну и не будем. Тем более, что это больно, неприятно и… постыдно. Стать «утробушкой» для ургорки — стыд и позор. И с братом, теперь её настоящим кровником — кровным родичем-врагом она когда-нибудь рассчитается. За всё. Когда-нибудь. А сейчас не думать об этом. И заставить себя жить дальше так, будто ничего и не было. Тёмная яма, непроглядная чернота в полтора сезона… а вот твоё предательство, брат мой, твою подлость, я буду помнить, и не я, так сам Огонь рассчитается с тобой, воздаст тебе. Тебе были нужны средства на твою очередную попытку разбогатеть, и ты решил продать сестру. Как в древних легендах. Не в рабство, такого права у тебя ни по законам, ни по обычаям не было и нет, а в — её передернуло судорогой отвращения — в «утробушки», безгласный безымянный и бесправный инкубатор семени. Что ж, забыть, что и как с тобой делали чужие безликие и безымянные, это да, это возможно, забыть боль и отвращение. Ты была для них только «объектом», ну так и они тебе… тоже… как это, да, объекты воздействия, не больше.

Моорна оглядела кухонную нишу. Да, в пылу мыслей она сама не заметила, как убрала, разложила, вымыла и протёрла. Тогда… тогда она сейчас, пока держится настроение, уберёт и в комнате, а уже потом возьмётся за календарь. Чтобы завтра прийти в редакцию с готовым планом. И полтора сезона выкинутых из жизни и памяти — это совсем немного. Она справится. Потому что ей надо жить, надо дождаться.