Мир Гаора. Сон девятый

Летняя страда потому и страда, что всё как всегда, как испокон веку велось, а всё равно каждый год хоть в чём, да наособицу. Ну то жара, то дожди, и все не вовремя, то ещё что, но это-то ладно, это всё ж-таки по-всякому бывало, а вот с людьми… никогда не знаешь, куда и как шарахнет голозадых и как из этого выпутываться, чтоб ни себя, ни других не подставить. И началось… странно, и продолжилось… небывало. Для всех. И в малом, интересном и важном только семье, и в большом, затрагивающим многих, не взирая на кровь и клейма.

Приезд на каникулы старшего сына, а теперь к тому же не бастарда, а законного наследника и раньше сумятицу, небольшую и, в общем, привычную, но создавал.

И в этот раз началось с суеты приветствий, раздачи подарков, предъявления табеля и похвальных грамот — молодец, всерьёз за учёбу держится, зарабатывает баллы для будущего распределения — и обустройства малой веранды под его комнату. В общем ничего необычного. Работая у себя в кабинете, Ридург Коррант слышал этот, в общем-то, обыденный шум дневной усадьбы, не вслушиваясь. Потому как, если что, то есть кому навести порядок, а если совсем серьёзно, то его известят. Ага, а заказов на детскую одежду стало больше, и не так по посёлкам, как личных, так что пометим: детских каталогов прибавить, а там уже и для школ начнут заказывать…

Пронзительный женский визг, крик, топот… Это ещё что?! Опять Гирр Малуше мешает? Вот неугомонный! Было же уже, когда он стакан маринада со смесью перцев выпил и со злобы миску с уже нарезанными овощами перевернул. И кричал, что ему нарочно подсунули, а Малуша потом полдня ревела, что ей заново всё готовить.

Коррант невольно усмехнулся, понимая, что придётся идти разбираться, поскольку шум не затихал, а усиливался, но тут распахнулась дверь, и Милуша с непритворным испугом крикнула:

— Хозяин! Рыжий с ума сошёл!

Её оттолкнули, почти отбросили, и в кабинет ввалились Рыжий и Гард. Рыжий, взлохмаченный с бешеным лицом, как из рукопашного боя. Правая рука вздёрнута к потолку и на ней висит Гард, тщетно пытаясь опустить и отобрать… что там у Рыжего в кулаке?

— Отдай! Не смей! … — захлёбываясь и по-детски взвизгивая, кричит Гард, а Рыжий злобно рычит большим фронтовым загибом. И, конечно, толпа ахающих и охающих следом, и Гирр тут же…

— Смирно! — рявкнул, вставая из-за стола, Коррант.

Это подействовало. Все замолчали, как выключенные. Внешне небрежным и очень точным движением руки и плеча Гаор стряхнул Гарда на диван и, шагнув к столу, поставил перед Коррантом маленький пузырёк из тёмного стекла с ярко-зелёной закручивающейся пробкой-колпачком.

— Вот, — его голос стал ровен и спокоен до безразличия, за которым еле угадывалось продолжавшее клокотать бешенство. — Это энергин, или пойло, или зелёнка. В чай, или в ликёр, или ещё во что капают. Одна капля и сотню оттрахаешь, а назавтра две нужно, а послезавтра в ногах валяешься и сапоги целуешь, чтобы глотнуть дали, а дети потом рождаются без рук, без ног, без мозгов. Ты отец, ты и решай, сколько сыновей тебе и внуков нужно. И каких.

Тяжёлая, пригибающая головы, действительно гнетущая тишина обрушилась на людей. И в этой вязкой тишине неестественно медленными движениями Коррант взял двумя пальцами за пробку и донышко пузырёк, поднял, вгляделся в этикетку — бессвязный, нет, бессмысленный для непосвящённого набор цифр и букв — и развернулся к полке с храмовыми безделушками за своей спиной, сдвинул её, открывая сейф. С каждым мгновением его движения убыстрялись, а тишина сменялась возбуждённым дыханием людей, толпящихся в кабинете и в дверях. Хлопок закрывающейся дверцы, стук встающей на место полки и спокойный командный голос, короткие рубленые слова.

— Всем. Молчать. Гард. На веранду. Под замок. Ни от него, ни к нему. Рыжий. Легковушку. Едешь со мной. И резким выдохом сдерживаемого крика:

— Выполнять!

Тишина лопнула стуком дверей и топотом ног. Но не голосами. Потому что приказано всем молчать, и так приказано, что нарушать, ну, совсем не хочется.

Когда через несколько мгновений Коррант прошёл к переднему крыльцу, дом на его пути был пуст и тих, а прямо у ступенек стояла блестящая на солнце легковушка, а за рулём сидел Рыжий в полной шофёрской форме.

Гаор был готов, как он считал, ко всему. Вплоть до немедленной отправки хоть в поруб, хоть на торги, да хоть на шахты. Нападение на свободного, да ещё на сына, теперь наследника — это о-го-го какая статья, смертная, если честно. Но ни на мгновение не пожалел о своей вспышке. Да, сорвался, услышав от ошалевшего Тихони, что хозяйчик привёз пузырёк, ну, с тем самым, и хочет его на нём опробовать.

— А то, говорит, — у Тихони прыгали губы, — ты вокруг Трёпки ещё год ходить будешь, а тут глотнёшь и всё сразу…

Вот и сорвался. Чтобы сразу и до конца. Ну, так и что теперь… по делам тебе и награда, и расплата. Переодеться в режиме боевой тревоги, машина всегда в готовности, и… и всё.

Долго ждать не пришлось. Хозяин, правда, не переоделся, как был по-домашнему, так и сел в машину. Но не назад, а… по-фронтовому, рядом, и не адрес назвал, а указал направление:

— Вперёд.

И не криком, а очень спокойно. Что тоже… кое-что напоминает. Ну, в бой — так в бой. Не в первый раз. Что ты к Огню, что Огонь к тебе, а встречи не минуешь.

С каждым новым поворотом машина удалялась от Административного центра, а значит, и от Рабского Ведомства, вряд ли его повезут кружным путём, так что перспектива торгов или, не дай Огонь, шахт, жить-то всё равно хочется, становилась всё более туманной, что не могло не радовать. И было уже просто интересно, куда это хозяина несёт? Или он, как и аргатские сволочи, любит проветриваться быстрой ездой? Не замечалось раньше. И скорость в пределах правил, превышать не требуется, и, что же это за сектор? Не бывал здесь раньше.

Машина углубилась в лес, шоссе сменилось просекой, потом старой, явно пробитой ещё телегами дорогой-тропой без ответвлений и перекрёстков. Повиляв между стволами, тропа уткнулась в небольшую поляну, окружённую старым и с первого взгляда ясно, что не только не проезжим даже верхом, но и для пешего непроходимым лесом.

Гаор остановил машину, не дожидаясь приказа, и Коррант кивнул. Пара мгновений тишины и неподвижности и короткий, без крика, но непререкаемый приказ:

— За мной.

Однако… совсем интересно. На поляне два небольших выложенных камнями круга. В одном громоздится сложенный конусом сушняк для костра, а в другом — родник?! Пузырится, побулькивает, но через край не переливается. И два толстых старых бревна как… знак равенства?! А вон, чуть поодаль ещё два, да нет, вон ещё… это, что, чтобы, если собеседников много, выложить хоть квадрат, хоть шестиугольник или почти круг? Ну… ну, смотри, слушай и запоминай, такого у тебя ещё не было, кто знает, где и когда пригодится, и на какой лист ночью записывать будешь. Вряд ли тебя прямо здесь пристрелят, хотя оружие у хозяина всегда под рукой, не раз и не два замечал, и в тир, чтобы квалификацию не терять каждую декаду ездит…

Подойдя к кострищу, Коррант достал из кармана зажигалку, показал Гаору храмовую эмблему Огня на ней и поджёг сушняк. Короткий жест-сигнал: «Делай как я»

Молча, следуя за хозяином, Гаор подошёл к роднику, обмакнул в холодную воду ладони, вернулся к костру и высушил их над огнём, прошёл к брёвнам. Коррант обернулся к нему, и теперь они стояли лицом к лицу.

— Клянись, — разжал губы Коррант. — Моим Огнём и твоей Водой клянись, что не соврёшь ни словом, ни взглядом. Вот оно что! Ну… а почему и нет? И раз про воду знают…

— Клянусь, — и твёрдо глядя в глаза … нет, сейчас не хозяину, перед Огнём и Мать-Водой они равны. — Клянусь твоим Огнём и моей Водой говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.

— И всю правду. Так ты и это знаешь?! А вот это нет! В этом клясться не буду!

И опять нестерпимо долгие мгновения молчаливого поединка. И Коррант кивнул.

— Хорошо. Можешь молчать, только не ври. Они сели на брёвна, по-прежнему лицом к лицу. Вопрос — ответ… Вопрос — ответ… Вопрос — молчание Вопрос — ответ…

Как и обещал, нет, поклялся, Гаор говорил правду. Что сам, лично, узнал, увидел, услышал, понял и догадался. Нет, конечно, о чём-то умалчивал, но по вопросам быстро понял: его молчание тоже… информативно. Однако… умело спрашивают. И самому многое становится понятным, а картина в целом… жутковатая. Где же ты служил, капитан Коррант, что такое умеешь? И ты не тихушник, тех я уже умею отличать, набил глаз в Аргате. Вопрос — ответ… Вопрос — ответ…

А потом наступило общее, но не враждебное, а, как оба ощущают, согласное молчание под треск костра, журчание родника и пение птиц. Всё сказано и всё понято.

Так, в согласном молчании они дождались, когда угаснет, прогорев, костёр, очистили кострище и приготовили новый шалаш-шахор. Гаор уже в одиночку при демонстративно отвернувшемся Корранте — дескать, не видел и ничего не знаю — сходил к роднику, умылся и прошептал благодарность Мать-Воде.

В машине Коррант опять сел рядом. Гаор с трудом, стараясь не слишком задеть поросль, развернулся и поехал. Домой? Приказа не было, но догадаться нетрудно, до шоссейки ни поворотов, ни развилок, а там на памяти в руках доедем. И всё-таки… мысленно Гаор наложил маршрут на карту. А ведь не указана там ни эта дорога, ни ведущая к ней просека. Если по карте, то нету тут ничего, и… ездят сюда нечасто, и только знающие. Вот так, а ты думал, что всё тут знаешь? Хрен тебе, сколько ещё в лесах и топях Дамхарских прячется. Коррант покосился на повеселевшее лицо раба. Да, нужно дать осадку.

— Молчать сам догадаешься или объяснить? Гаор молча кивнул.

— То-то, — усмехнулся Коррант и распорядился: — прибавь.

— Да, хозяин, — Гаор чуть-чуть подчеркнул восстановление положенных отношений. Тем более, что выехали на официальное шоссе.

Усадьба встретила их обыденным деловым шумом. Будто ничего такого-этакого и не было. Ну, отъехал хозяин куда-то по своим делам и не сам за рулём, а с шофёром. Ну и что? Вернулись-то оба. И хозяин… спокойный, и Рыжий… целый, и морда не опухлая, значит, не схлопотал.

Выйдя из машины, Коррант сразу прошёл на веранду к Гарду. Гройна и Нянька только переглянулись. Гройна вздохнула, а Нянька предупреждающе покачала головой. Гаор быстро сбегал переодеться из выездного в обыденное и занялся машиной. Помогавший ему Тихоня, разумеется, заметил застрявшие в шинах травинки, но спрашивать не стал: тут явно лишние знания будут только вредны и для здоровья опасны. И все по своим делам, но так и шмыгали мимо веранды, прислушиваясь. Но говорили там тихо, что, кстати, бывает даже опаснее громкого скандала.

Наконец дверь комнаты Гарда распахнулась, и Коррант громко, но спокойно позвал:

— Гройна! — и будто только заметив: — Ага, Нянька, и ты зайди.

А, когда они вошли, дал им посмотреть на сидящего на кровати Гарда, заплаканного, но явно небитого, хотя… что глава и хозяин умеет и словами так приложить, что уж лучше бы побил, вся усадьба знает.

— Так, — Коррант, стоя посредине комнаты, начал распоряжаться: — За глупость Гарду трое суток домашнего ареста. Чтоб отсюда ни на шаг. Запирать не буду, но еду и прочее сюда приносите и выносите. Понятно? — Обе женщины кивнули. — А чтоб до самых потрохов прочувствовал и запомнил, Нянька, скажешь Большухе, ну, и сама ему травок подберёшь, чтоб его эти трое суток выворачивало верхом и низом. Нянька ещё раз внимательно оглядела Гарда и рискнула возразить:

— Так он, вроде, чистый.

— Я сказал — для памяти, — чуть прибавил металла в голосе Коррант. — А замечу поблажку… — и многозначительно посмотрел на Гройну.

Гард, не сдержавшись, всхлипнул. Коррант поморщился и вышел, бросив на ходу Няньке:

— Зайдёшь ко мне потом.

— Слушаюсь, хозяин, — поклонилась та, и, когда за ним закрылась дверь, посмотрела на Гарда. — Ладноть тебе, могло быть и хуже.

— Да, — Гройна вытерла глаза. — Как ты мог, сынок, как ты мог… На этот раз Гард только судорожно сглотнул и спросил:

— Читать хоть можно?

— А чего ж нет, — усмехнулась Нянька. — Почитай, пока я травки заварю. Потом-то тебе не до чтения будет.

— Я тебе «Библиотеку приключений» принесу, — пообещала Гройна. — Какой том?

— Любой, — вздохнул Гард. — Я их все уже наизусть знаю.

Обе женщины, которых он знал, любил и беспрекословно слушался с детства, сколько себя помнил, ободряюще улыбнулись ему и вышли.

Оставшись в одиночестве, Гард снова вздохнул. Да, конечно, лопухнулся он здорово. Но Рыжий… мог бы и сам ему всё это сказать, а не доносить сразу отцу. Тихоня на что трус, а ведь побежал к Рыжему, а не к хозяину, а Рыжий… Сам-то он откуда всё это знает… Пробовал? Но кто даст рабу такую ценность? И зачем? О Рыжем и так уже анекдоты по всему Дамхару ходят, сам слышал ещё прошлым летом, что Капитанов Рыжий трахает всех везде и всегда. А отец явно сказал не всё, о чём-то умолчал, но…у отца, если не захотел сказать, то никак и никогда не выспросишь. И сразу всплыл обрывок сегодняшнего разговора… … — Отец, а что я скажу? Ну, этому…

— Правду, — отец усмехается. — И только правду. Отец узнал и отобрал. Со всеми вопросами и претензиями ко мне.

— А… плата?

— Я сказал. Ко мне. Я найду что ответить… … Это в самом деле так. Отец сможет.

Открылась дверь и вошла Гройна, а следом за ней целая процессия: Большуха с фарфоровой кружкой, полной слегка парящей тёмно-зелёной жидкости, Милуша с небольшим глубоким тазиком и Белёна с «поганым» ведром. Гройна положила на стол стопку пухлых затрёпанных томиков, а Большуха протянула Гарду кружку.

— Пей.

Кружка тоже была знакома с детства. Из белого толстого фарфора с красными и синими цветочками в россыпь. Специальная для всяких домашних лекарств: травяных отваров, горячего молока с маслом или содой… Гард покорно взял кружку, вдохнул странный — таким его ещё никогда не поили — запах.

— Пей-пей, — повторила Большуха. — Не горше того.

У Гарда на языке завертелось сразу и вопрос: «А ты откуда вкус у того знаешь?», — и горестный ответ: «Да я того и попробовать не успел!». Но, так и не решив, что именно лучше сказать вслух, Гард заставил себя опустошить кружку.

— То-то, — удовлетворённо кивнула Большуха.

Гройна погладила сына по голове и вышла последней. Мягко стукнула, закрываясь, но не запираясь, дверь.

Гард прислушался к себе. Вроде ещё не начало действовать. Он взял наугад один из томиков и лёг на кровать. Вообще-то лёжа читать не рекомендуется, но больному, а он сейчас такой и есть, позволительно. Оказались «Подводные приключения», перевод с алеманнского, вот и начнём с «Бессмертного адмирала», он и раньше любил эту повесть больше других. Почитаем, пока…

А о чём там хозяин со своей Нянькой говорил, никто так и не узнал. Услышали только, пока дверь за ней закрывалась, строгий, но не злой вопрос:

— Ты знала?

А её ответа уже не услышали. Кто что понял или о чём догадался, все про себя держали, не понимая, а чувствуя, что говорить об этом нельзя.

Через три дня бледный исхудавший и даже чуть позеленевший Гард пришёл в гараж, покосился на Тихоню, сосредоточенно мывшего малый фургон, покрутил головой, проверяя, нет ли ещё кого, и спросил:

— А Рыжий в рейсе?

— Ну да, — кивнул Тихоня, старательно не отрываясь от работы.

…В тот день вечером, даже, вернее, ночью, когда всё утихло, все улеглись, а Рыжий уже вполне благодушно дочитывал газету, он рискнул свеситься со своей койки и спросить:

— А мне теперь с ним как?

— А никак, — сразу понял его Рыжий. — Ему отец всё что надо и как надо сказал.

— А будет спрашивать если?

— Чего?

— Ну… откуда знаю.

— А ты ничего и не знаешь. Рыжий оторвался от газеты и вполне выразительно подмигнул…

И сейчас Тихоня с радостью убедился, что старый приём — а я что, я и знать ничего не знаю — срабатывает. Хозяйчик тоже всё понял и ни о чём спрашивать не стал. Ну, а если дурости хватит к Рыжему с вопросами полезть… то опять же, как говорил один в той, запретной для называния, камере: «Твоё здоровье — не моя печаль».

Гард помялся, потоптался и ушёл. Ну да, сам понимает, что толку от него сейчас никакого, только мешать будет. И всё-таки… всё-таки обидно. Тихоня явно ведь что-то знал, раз сразу побежал к Рыжему, и Рыжий знал, и мама, даже отцовская Нянька, а об отце и говорить нечего, но почему ему не сказали, не предупредили, выставили таким доверчивым дураком. Перед кем? Да перед самим собой.

Он походил по двору, по службам, убедился, что смотрят на него спокойно, без насмешки, чего он больше всего боялся, и никто ни словом, ни взглядом… Знают, все всё знают. И молчат. И спасибо Огню на этом? Ну, нет, он тоже хочет, нет, должен знать. Не всё, но так хотя бы то, что знает Тихоня. Стараясь ступать твёрдо и уверенно, Гард вернулся в гараж, где Тихоня закончил уже возиться с фургоном и готовился мыть пол.

— Тихоня! Тот нехотя обернулся к нему.

— А чего ты так испугался… этого? Это же… — и не договорил, осёкся. Потому что на него смотрели в упор холодные безжалостные глаза. Невольно всплыли, нет, как взорвались в памяти отцовские слова: «Ох, как они это умеют. Чтобы без следов».

Гард отступил, даже слегка шарахнулся назад от нового и… страшного лица Тихони. «Тварь дрожащая»? Как же! Жестокий хладнокровный убийца.

— Я… ничего… не… знаю, — медленно, разделяя слова паузами сказал Тихоня.

— И знать не хочу, — шёпотом закончил за него Гард и кивнул.

Да, это самое правильное. Отец тоже так говорил: «Не знаешь и знать не хочешь. И ни с кем об этом ни словом, ни намёком не начинай». Значит, и с Тихоней отец тоже… поговорил. А, значит, и остальным рабам также приказано молчать. Отец прав, конечно, но… но обидно.

Оба одновременно сглотнули и отвернулись друг от друга. Потом Гард спросил о каком-то пустяке, но уже по гаражным делам, и Тихоня ответил толково и в меру почтительно, став опять прежним.

Совещание у начальства всегда чревато. Тем более внеочередное и с необъявленной заранее тематикой, но с весьма достоверными слухами о состоявшемся накануне на самом верху. Так что предстоит не отчёт, не конференция, а… что? Ничего хорошего. Либо внеочередной разгон с раздачей плюх, либо… а ни для чего другого такого и не устраивают.

Глава Ведомства Крови оглядел рассаживающих перед ним вокруг длинного овального стола глав направлений, важнейших подразделений и некоторых секторов. За главами направлений и подразделений примостились их личные секретари-референты, главы секторов приготовили блокноты и папки с отчётами — все как один захватили, так сказать, на всякий случай. Опытные старики спокойны, а новички, что вполне естественно, нервничают. Ничего, им полезно.

Краткая общая молитва Огню о вразумлении — Храм нынче заметно прибавил силы, так что его формальности об обязательных молитвах будем соблюдать неуклонно — и приступим к делу.

— Коллеги, на прошедшем вчера совещании у Главы, — ишь как сразу все подобрались, указании с такого верха, что и Храм, если что, то упаси нас, Огонь, от гнева такого уровня, не заступится, — в целом наша деятельность одобрена, — дружный и вполне искренний вздох облегчения, удовлетворённые и у многих самодовольные улыбки. — Ресурсосберегающая стратегия является приоритетной, — понимающие кивки, быстро перекладываются бумаги в папках, готовятся чистые листы для записей. — Предложены следующие коррективы.

Мгновенный, заметный только очень опытному руководителю обмен взглядами. Кто же не знает, что коррективы зачастую важнее коренных изменений. Тем более им, знающим не понаслышке о том, как одна-единственная крохотная и незамеченная вовремя клетка, стремительно размножаясь, губит весь организм.

— Материальная база Амрокса передаётся нам, — не столько удовлетворённые, сколько настороженные кивки, ибо ещё не ясно, кому этот лакомый кусок достанется. — Есть мнение использовать её для развёртывания ресурсосберегающей репродуктивной программы.

Глава нового подразделения «утробушек» всё понял и расплылся в блаженной улыбке. Дадим лёгкую осадку.

— Вопросы с персоналом и контингентом решайте в рабочем порядке. Но, — прибавим металла, — никакого разбазаривания.

Улыбка слегка тускнеет, а взгляды старших и более опытных в аппаратных играх из завистливых на мгновение становятся сочувствующими.

— За исключением комплекса нейропрограммирования. Он полностью передаётся Политическому Управлению. Они обещают в течение декады очистить помещения.

Дружные вздохи облегчения. Всё-таки этот сектор… нет-нет, конечно, мало ли что там писаки наворотили, но… грязно это, не будем мараться. И вообще такие технологии не терпят шумихи и огласки. А Тихая Контора… ей это в самый раз. Пусть забирают и оборудование, и персонал.

— Остальные подразделения работают в прежнем режиме. Но… коллеги, никакого разбазаривания и нерационального использования ресурсов.

Понимающие кивки, быстрые краткие пометки на листах. Трансплантации только перспективных в дальнейшем использовании, программа омоложения только действительно ценным пациентам.

А теперь перейдём к главному. Глава ведомства строго оглядел подчинённых.

— Ресурсосбережение невозможного без тщательного и всеобъемлющего учёта. Приказано, — да, не рекомендовано, а именно так, с максимальной жёсткостью, исключающей любое, даже мысленное сомнение, а о сопротивление и помысла быть не может: карать будут по максимуму. — Провести полную диспансеризацию населения Ургайи. Полная медицинская карта с развёрнутой генетической картой на каждого независимо от его статуса и происхождения.

В кабинете повисла озадаченная тишина. Да, такого никто не ожидал. Глава невольно усмехнулся: он сам вчера пережил такой удар. Да и остальные на том совещании тоже.

— Но… — подал кто-то голос. — Но почему?

— Потому что демографическая ситуация становится катастрофически необратимой, — ответил, не дожидаясь разрешения, глава репродуктивного направления. — До трети новорождённых идёт на утилизацию сразу после рождения. Нужна свежая кровь.

— Засорить генофонд… — не выдерживает ещё один.

— Обогатить, коллега, — не сдаётся глава репродуктивного направле6ия. Сидящие рядом с ним главы его подразделений молчаливо, но дружно выражают согласие.

— Вы правы, — кивает Глава. — Но дабы избежать указанной вами опасности, — в меру одобрительный взгляд сомневающемуся, — начать её прилитие следует только после полного всестороннего учёта.

— Так вот почему рабов… — вырывается у кого-то.

— Опекаемых, — с недовольным нажимом перебивает его Глава, поддерживаемый укоризненными взглядами остальных. — Да, перерегистрация была проведена частично и для этого. Выделите людей для работы в Ведомстве Учёта, чтобы не тратиться на перевозки контингента в наши лаборатории.

— Тут нужен сектор… даже подразделение… — в один голос сразу вступают статистик и генетик

— Так создайте его. Найдите… энтузиастов.

— На биофаке университета, кажется, есть интересующиеся.

— Согласен, — кивает Глава. — Нас не ограничивают, но требуется полноценность собираемой информации. Задумчивые кивки.

— Итак, коллеги, полная, поголовная, подчёркиваю, диспансеризация с заполнением единой развёрнутой карты. Декада на разработку и подготовку. С уже имеющимися в нашем распоряжении… прямо сейчас.

— И начнём с самих себя, — скрывая насмешкой волнение, вдруг выпаливает один из референтов. Глава находит его взглядом. Что ж, умён и вовремя смел.

— Вы правы, коллега. Начнём с самих себя. Прошу всех проследовать на третий уровень.

Старинная шутка, что лекарства и операции врач пробует сначала на тёще, потом на жене, а при их отсутствии на себе, имела успех. Немного, но вполне искренно посмеялись и продолжили работу уже не просто по-деловому, а вполне даже обыденно, хотя создание новых секторов, да ещё с такой… нестандартной, назовём её так, целью — задача не из простых. К тому же неизбежно возникающие варианты с переподчинением и перепрофилированием лабораторий, секторов и даже подразделений. И видимо, в перспективе создание нового… направления?

— Ну, это вы, коллега, хватили через край. Лабораторий и секторов внутри подразделений вполне достаточно.

— Тем более, что…

— Вот именно, коллега, вот именно.

Они давно привыкли понимать друг друга с полуслова и полунамёка. И после совещания отправились на третий уровень.

Работы по ремонту с реорганизацией и переформатированием третьего нижнего уровня были задуманы и, что ещё важнее, начаты давно, но продвигались медленно из-за неясного целеполагания. Ходили разные слухи, обсуждались варианты, но всё на уровне кулуаров. А теперь, значит, закончено? Интересно и даже… ну, посмотрим, коллеги, насколько наш глава оказался предусмотрительным.

Разумеется, никто не отказался и не высказался. Короткий марш по коридору, вместительный комфортабельный лифт, и… стандартный коридор, аккуратные пронумерованные двери без табличек по обеим сторонам, обычных кресел по стенам между дверями нет, а, значит, присутствие пациентов не предусмотрено, ну и…

— Что ж, вполне разумно…

— Да, перевозка образцов при всех расходах на консервацию обойдётся дешевле перевозки контингента…

— Согласен…

— И нечего тут шляться всяким посторонним…

— Весьма разумно, весьма…

Распахивающиеся, вернее раздвигающиеся как сами собой при их приближении двери — надо же, фотоэлементы на каждую дверь… да, не поскупились… предусмотрительно, коллеги… весьма и даже очень — открывали практически пустые комнаты с минимумом самого необходимой мебели: столы, стеллажи для картотек, холодильные шкафы для образцов, мощные бестеневые лампы под потолком и дополнительные светильники над рабочими столами… отсутствие окон избавляло от необходимости ломать голову над расстановкой и шторами…

— Коллеги, — шедший впереди Глава ведомства, дойдя до противоположного торца с дверями грузового лифта, остановился и обернулся к следовавшим за ним подчинённым. — Нам дают декаду. Сегодня через… три периода план действий и расклад по персоналу и оборудованию. На завоз, установку и монтаж даю вам, — он взглядом указал на сразу побледневших от волнения новоназначенных начальников нового сектора, да, сразу двоих для работы с основным и… гм, несамостоятельным контингентом, — трое, да, трое суток, и ни мигом больше. К седьмому дню декады должны быть собраны и первично обработаны данные на всех работающих и находящихся в здании. Полным регистром спектра. Без исключений. Восьмой день на выверку и устранение выявленных в ходе работы недостатков и упущений. На девятый день доклад мне лично. В десятый день я докладываю Главе о нашей готовности к выполнению поставленной перед нами задачи. Вы получите всё. Но и ответственность на вас ложится… соответствующая. За работу, коллеги.

Когда коридор опустел, двое новоназначенных глав — сектора, ну, не лаборатории же — это уж точно, слишком велики объёмы работы и перспективы — или… неважно, брошенное наспех в походный вьюк само утрясается на первом же дневном переходе, но, правда, при этом неизбежны потери слишком хрупкого и оказавшегося внизу, но…

— Вот именно, коллега. Моя сторона правая.

— Согласен.

Они, шагая почти в ногу и плечом к плечу, прошлись от грузовых лифтов к пассажирским, заглядывая по дороге в каждую комнату. Да, проектировщики, кто бы это ни были, мыслили в нужном направлении: практически полная идентичность последовательности будущих картотек, лабораторий, пунктов первичного забора, кабинетов и… да, два больших общих помещения: в конце коридора для объединённой картотеки и в начале для внутренних совещаний и неофициальных посиделок.

Переглянувшись, они обосновались в этой комнате. В отличие от пустых лабораторий, каталогов и кабинетов здесь всё было готово к немедленной работе. Вплоть до посуды и запасов кофе, чая и сахара. И на центральном столе два «начальственных» универсальных ключа. Которые они сразу убрали к себе в нагрудные карманы. И начали работу с застольной беседы, которая, как давно известно, весьма способствует совместной плодотворной деятельности на благо, разумеется, Отечества, ну, и себе не во вред.

— Ты всё кричал: они люди, они тоже люди. Вот и докричался.

— Ну, кричал не я один. И идентичность физиологии доказана давно и детально. Иначе как бы мы её использовали. И ты против?

— Нет, конечно. Перспективы…

— Ужасающие?

— Да. Своей грандиозностью.

— Но когда-то это должно было случиться.

— Ладно, это уже не наше дело.

— Не нашего уровня компетентности, согласен.

Опустевшие чашки отправляются в мойку — ну, всё предусмотрено, вплоть до санузла, на столе раскладываются пока что девственно чистые листы, и начинается работа. Не лаборантов и не исследователей, а начальников. Три вертикальные колонки: что нужно, чего хотим, что возможно. Каждый пишет для себя, потом, нет, сразу координируем…

— Нет, комплекс образцов в двойном комплекте.

— Тебе-то зачем?

— Затем, что чистых аборигенов практически нет.

— Логично. Выявленные примеси…

— Регистрируем и нумеруем.

— Лучше двойным индексом. Для последующей детализации.

— Согласен.

По аппаратуре решили сравнительно быстро, а вот по персоналу… Кого и сколько… лаборантов, уборщиков, регистраторов, техников… И сразу наметить персонально…

…Как всегда, для завершения работы не хватило буквально двух долей, и к кабинету Главы Ведомства они прибежали вовремя, мгновение в мгновение, но вместо аккуратно переписанной заявки в руках топорщились исчёрканные неопрятные черновики.

В дверях они почти столкнулись с выходящим практически в полном составе подразделением трансплантации — им тоже что-то впарили?! — и, еле переводя дыхание, сбившееся от бега и волнения, встали перед столом Главы. Тот демонстративно посмотрел на свои настольные со множеством циферблатов часы-таймер, молча кивнул, требовательно протянул руку, в которую тут же вложили исчёрканные исписанные листы, недвусмысленным жестом одновременно пресекая любые объяснения и оправдания и приказывая садиться, и не за стол для совещаний, а рядом за выдвижную доску для записей. Ну, отсутствие замечания уже почти награда, и придётся срочно обзаводиться папкой-планшетом, обычные блокноты уже…

— Приемлемо, — кивнул Глава, накладывая одобряющую резолюцию на перечень аппаратуры и вспомогательных материалов. — Откорректируете по ходу работы.

Они синхронно перевели дыхание и даже улыбнулись. И, разумеется, тут же последовала «осадка».

— Персонал вам подберут.

Так, это уже хуже, но… вполне ожидаемо. Ладно, утрясётся, и, вполне возможно, в первую же декаду.

Отправив «молодых да ранних» за разрешённым и предписанным, Глава Ведомства Крови, сделав надлежащие пометки в своём план-календаре, застыл, напряжённо обдумывая не так сложившуюся — тут-то всё ясно — ситуацию, как наиболее вероятные варианты последствий. Да, война, разумеется, вполне предсказуема, и усиление военно-полевой медицины, и её кажущееся небольшим уточнением, а на самом деле существенным изменением, даже перепрофилированием, потому что старинная традиция сбрасывания балласта, заменяется стратегией сбережения ресурса, а, значит, лечению с максимальной реабилитацией подлежат все раненые, — да, это вполне объяснимо и закономерно. Как и требование полной генетической переписи и регистрации всего — ох, не зря Глава, да светит ему Огонь, подчёркивал это слово — населения. И, значит, надо уже сейчас связываться с остальными ведомствами, потому что график забора материала для последующего анализа и регистрации, а у «молодых», похоже, есть чутьё: заложили в бланки двести пятьдесят две графы, по седьмое колено включительно, что позволит выявить и утраченные линии, правда родовых маркеров мало, слишком многие роды угасли до появления этой методики и не попали в реестр, но тут можно будет подключить… а вот ещё некоторые другие нюансы молодые упустили в силу своей даже не неопытности, а гораздо более низкого уровня компетентности, да — это работа уже его уровня. Из бювара извлекается чистый график и вписываются даты и названия.

На столе звякнул телефон внутренней связи. Не отрываясь от графика, он взял трубку левой рукой.

— Слушаю.

— Я зайду… Это не было вопросом, но он ответил:

— Да, жду.

Глава Ведомства не обязан, подобно Главе всей Ургайи, отказываться от рода и семьи, но на работе родственные отношения показывать, мягко говоря, не рекомендуется. Однако во внеслужебное время… а сейчас как раз согласно распорядку личное время отдыха, и потому секретарь не отметит в рабочем журнале, и поговорить с Кузеном можно вполне неофициально и не фиксируемо.

В примыкавшей к кабинету официальной комнате для отдыха стол уже накрыт для кофе на две персоны и Кузен, как всегда стоя посредине, задумчиво рассматривает умиротворяющие пейзажи на стенах. Прямо как в музее — хмыкнул про себя Глава, проходя к столу.

— Садись, пока не остыло.

— Закажи электрический с подогревом.

— Обойдусь.

Их обычный даже традиционный диалог. Сейчас Кузен оценит печенье, но не преминет заметить, что в «Магии» вкуснее, но домашнее привычнее. Тоже вполне традиционно. Как и общие вежливые вопросы о близких и столь же вежливые ответы, что всё в порядке.

— По Амроксу решил?

— Ты о персонале?

— Не только, — Кузен усмехается. — О продукте и полуфабрикатах. Сырья в этом году практически не было.

— И что предлагаешь?

— По полуфабрикатам удаление… хм, железок и разрешить усыновление. Пока волна не затихла, сбросим. А продукт… самое хреновое с девчонками. Кому они нужны, когда есть чистокровные… «утробушки». Готовили-то их…

— Да, знаю.

Кузен отпивает кофе, качает головой и начинает подсыпать в чашку пряности, щепотками и по сложной схеме.

— Всё ещё предпочитаешь по-алеманнски?

— Пищеварение пока позволяет, — шутит Кузен и продолжает, улыбаясь, но серьёзным тоном: — А девчонок… или отправляем на панель, или… оставляем в нашей структуре. Уборщицы, санитарки…

— А дальше как Огонь даст, — кивает Глава. — Всё-таки…

— Да, мы в ответе. Оборванные на полуслове, но понятные обоим собеседникам цитаты.

— У меня кое-какие завязки, — Кузен складывает над чашкой ладони, изображая двухскатную крышу, и Глава понимающе кивает на общепринятое обозначение «Дома-на-Холме». — Попрошу у них маркеры по согайнам, айгринам и алеманам.

— Отлично! — невольно срывается Глава. — Я об этом и не подумал. Правильно. Исключаем четыре известных и получаем пятый аборигенный.

— Вот именно. Интересно, — усмехается Кузен, — мальчишки сами додумаются? Подскажи им, чтобы не опередили. Продемонстрируй, — и опять памятная с детства ехидная ухмылка, — начальственную предусмотрительность, — и тут же опять серьёзно. — А результаты на руки не выдаются. Только по индивидуальному обоснованному запросу.

— И за соответствующую плату, — подхватывает Глава.

— Вот именно, — повторяет Кузен и достаёт из кармана халата маленький плотно исписанный бланк рецепта. — Посмотри. Сейчас они не у дел, но занимались как раз… смежным. Помнишь, дело было громкое, опять же им чуть ли, не подрыв основ пришили. Но кое-кто уцелел. Попробуй их встроить консультантами. Мозги там хорошие. А вот совести излишек при недостатке цинизма. Потому и погорели.

Глава молча кивнул, пробегая глазами список. Да, он тоже помнит эти имена. И Кузен прав: только консультантами, даже не на сдельной, а на разовой оплате. Чтобы в случае изменения генеральной линии сбросить, как балласт, не затрагивая остальные структуры.

— О неразглашении напомнил? — Кузен с удовольствием допил кофе и с лёгкой насмешкой разглядывал осевшую на дне смесь кофе и пряностей.

— Общем?

— И внутреннем. Чтоб как с Амроксом не повторилось. Явно же, что по всем, хм, и подразделениям, и по секторам прошлись, всюду понемногу, и в картинку сложили. Так что, смотри, увеличиваем объём разового забора и делим материал по направлениям, а там смотрят и анализируют уже по потребности. У мясников своё, у трансов своё и так далее.

Глава кивнул. Что ж, вполне разумно. Лишние знания потому и называются лишними, что всякое излишество вредно.

— И результаты также остаются в своём даже не подразделении, а секторе. Но ты прав, этот нюанс надо продумать. Спасибо.

— На здоровье. Кузен пружинисто встал.

— Кто куда, а я на свой путь. Удачи.

— Удачи, — кивнул ему вслед Глава.