Мир Гаора. Сон девятый

Родовой очаг — сердце любого дома. Даже в городских «гнёздышках» находят ему место. Пусть не выложенный камнями круг, а камин, и не на дровах, а электрический, но он обязателен. И обязательны портреты предков. Хотя бы на каминной полке, над священным огнём, пусть и его электрической имитацией.

Эрда Файрон слегка подвинула стоявшие на каминной полке фотографии и гравюры. Не поправляя, а прикасаясь. Муж, братья и деды мужа, её отец, её дед, её брат и сыновья. Сажен — сержант-спасатель, как и положено в парадной форме. Старшего сержанта он не успел получить, погиб. Вдова Сажена давно снова замужем, но мальчик благополучно учится, заканчивает училище. Ниточка очень тонкая, но всё-таки хоть раз в год, но видятся. Стиг тоже в парадном университетском мундире, потом в адвокатском костюме. Это только для неискушённого взгляда — обычный городской костюм, но в их доме такие детали и нюансы умеют отличать с первого взгляда. И ещё одна фотографии, где они вдвоём. Где рядом со студентом юридического факультета Аргатского Университета стоит старший сержант в парадной общевойсковой форме. Стиг ей долго и подробно объяснял значение каждой нашивки, каждого значка и медали. Друг и побратим Стига, ушедший в небытие, ставший никем, но не сдавшийся и упрямо продолжающий свою войну. Да, последняя статья была очень сильной, и, посмотрим, но может оказаться даже более действенной, чем предыдущие. Во всяком случае, племянник, а он — сильный юрист и занимает достаточно высокое место в иерархии Ведомства Юстиции, подробно объяснял перспективы дальнейшей модернизации Законов крови — основных законов ургоров. И собравшиеся на традиционное в академических домах «чаепитие с обсуждением» не опровергали, а дополняли и уточняли.

Эрда улыбнулась фотографиям и пошла на кухню. Надо приготовиться к «дамскому чаю». Этой милой традиции женских дневных посиделок за чаем с пирожными, ну, бывает и ещё кое-что, но это уже сугубо индивидуально, уже столько даже не лет, а веков, что она почти официально признана. Мужчины также традиционно снисходительно равнодушны к женской болтовне и никогда в таких встречах не участвуют, даже не присутствуют, но кое-кто из них подозревает, а кое-кто и уверенно знает, что там могут обсуждаться весьма важные вопросы и приниматься судьбоносные для семьи, рода, а то и всей страны решения, ибо ночная птица… и так далее.

Ну вот, чай готов и настаивается, пирожные и конфеты выложены на ярусы старинного фарфорового блюда-башни, можно накрывать на стол.

Когда домофон промурлыкал старинную мелодию, маленький столик был накрыт по всем правилам, но в нарушение правил не в гостиной-столовой, а в кабинете. По — Эрда улыбнулась — нескольким причинам. И альбом с семейными фотографиями она принесла из гостиной и положила прямо на диван тоже по одной из них. Ибо высшая вежливость в молчаливом создании условий, наиболее благоприятных для гостьи и собеседницы. Бедная девочка…

Моорна вручила Эрде коробочку с засахаренными фруктами из «Поднебесной Империи» — дорого, конечно, но на «дамский чай» не принято приходить с пустыми руками, чтобы хотя бы имитировать складчину, а в «Магии вкуса» всё-таки не так уж… совершенно. Эрда поблагодарила и тут же, как и положено, включила подношение в общую сервировку, благо упаковка — изящная корзиночка из золотистой проволочной сетки это позволяла.

Первые глотки под разговоры о сортах чая и погоде. Потом рассказы Моорны о последних новостях и чуть-чуть сплетнях из мира искусств, творцов и критиков, воспоминания Эрды о кумирах прошлых десятилетий, кто из них уже стал звездой, а кто остался мелькнувшей кометой… Всё благопристойно, чинно и даже интересно, и… взгляд Моорны всё время отрывался от стола к полке с фотографиями над камином, и Эрда понимающе кивнула. Моорна встал и подошла к камину.

Эрда, грустно улыбаясь, смотрела на неё. Бедная девочка. Как бывает несправедлива судьба.

— Надо надеяться, — сказала она, когда Моорна вернулась к столу и взяла свою чашку.

— Я жду, — ответила Моорна.

— Правильно, — кивнула Эрда. — Необратима только смерть.

— Только?! — вырвалось у Моорны. — Вы думаете, он простит меня? — и тут же хлопнула себя по губам и заплакала. — Если… если он узнает… он… это же… — всхлипывала она. — Я дала подписку о неразглашении…

— Тогда и не разглашай, — остановила её Эрда, смягчая улыбкой ставший строгим, даже приказным тон.

— А если… — Моорна запнулась, — если ему скажут…

— Шантаж очень неприятен, — согласилась Эрда. — И бывает очень опасен. Но против шантажиста есть только одно оружие. Правда. Знание правды. И когда он вернётся, скажешь ему сама.

— А он вернётся? Вы думаете…

— Не возвращаются только из-за Огненной черты. Он жив и не потерял себя. И самое невероятное остаётся возможным.

Моорна глядела на Эрду, как на храмовую прорицательницу, с истовой надеждой услышать… нет, не правду, а… а то, что поможет жить дальше. Эрда хорошо знала это состояние сумасшедшей надежды, не раз испытанное и помогшее пережить крушение, выжить. Бедная девочка. Но она должна с этим справиться сама.

— Мой племянник по отцу, — Эрда улыбнулась, — он правовед. Говорит, что тенденции обнадёживают.

— Он думает… — встрепенулась Моорна.

— Тсс, — остановила её Эрда и улыбнулась. — Не спугни. Цепочка может прерваться или изменить направление в любое мгновение от любого пустяка. А потом окажется, что это был не пустяк, а судьбоносное событие.

— Да, — кивнула Моорна. — Нам в универе на философии профессор Арм объяснял, ну, причины, следствия, закономерность, случайность… До сих пор помню.

— Я его тоже помню, — улыбнулась Эрда. — Он всегда был сильным лектором.

— Вы… — удивилась Моорна, — но тогда… Ой, извините, но…

— Разумеется не на лекциях, — рассмеялась Эрда. — В моё время девушки в университет вообще не допускались. Но академические балы проводились регулярно. Желающие танцевали в зале, а другие сидели в гостиной и слушали, разумеется, не лекции, а свободные беседы, — она лукаво подмигнула. Моорна с понимающей улыбкой кивнула.

И снова разговор о всяких милых женских пустяках. И вполне естественно Эрда предложила гостье посмотреть семейный альбом, пока она подготовит, так сказать, второй акт спектакля. Что тоже вполне традиционно и не может вызвать ничьих подозрений.

Моорна положила на колени тяжёлый большой альбом в старой, даже старинной кожаной обложке, бережно откинула бронзовые застёжки и открыла. Она вежливо перекладывала плотные, даже твёрдые страницы, всё это она уже видела, и не раз, и вот она, та самая, посвящённая учёбе Стига в Общевойсковом училище. Несколько традиционных общих фотографий классов и курсов и одна, любительская. Двое курсантов стоят на берегу то ли пруда, то ли… неважно, но это не плац и не класс, в форме, но воротники небрежно расстёгнуты, свободные позы без выправки, Стиг снял очки и держит их в руке, видимо, чтобы не бликовали на солнце, и оба смеются. Мальчишки…

Моорна покосилась на полуприкрытую дверь, из-за которой доносились приглушенные расстоянием и стенами звуки кухонных хлопот, и осторожно кончиком указательного пальца погладила фотографию, на мгновение прикоснувшись к его лицу. Время лечит? Глупости! С каждым годом, сезоном, нет, днём только сильнее… ожидание. Да, она вопреки всему ждёт и… надеется. На невозможное и невероятное. Да, влюбилась, да, с первого взгляда и, опять да, безответно. Он её и не замечал. Нет, здоровался, даже сопровождал её в походах на выставки и вернисажи, а однажды даже провожал до дома, потому что они засиделись в редакции, а одинокой девушке на практически уже ночных улицах может быть небезопасно, а он как раз был в форме, что должно было отпугнуть потенциальных обидчиков: ветеранов даже арботангская шпана не рисковала задевать. Они шли рядом, она о чём-то ему рассказывала, а он настороженно оглядывал пустынные тускло освещённые — из-за позднего времени фонари горели, как и положено, через два на третий. Она хотела взять его под руку, но он мягко высвободился, объяснив, что руки должны быть свободны, вдруг если что… Она надеялась, что он зайдёт, а там… И он дошёл с ней до самой её двери и, пока она искала в сумочке ключи, щёлкнул каблуками, откозырял и ушёл, быстро, почти убежал.

Моорна снова вздохнула и закрыла альбом. Вот так, вот и получается, что была права та женщина. Сколько ей было? Пять или уже шесть…

…Они гуляли в парке, вернее, маленьком сквере в квартале от дома. Братик — да, тогда ещё не брат-наследник, а братик — спал в коляске, мама сидела рядом на скамейке, читая книгу, а она играла с другими детьми на лужайке, время от времени подбегая к маме узнать, не нужна ли её помощь, тогда она любила своего брата. Рядом с мамой сидела ещё одна женщина, тоже чья-то мама, они разговаривали, и она подошла просто так и остановилась послушать, не вмешиваясь в разговоры взрослых, как и положено воспитанной хорошей девочке. «Женщина слушает и всё слышит, но умная женщина молчит, пока её не спросят». И разговор был интересный и пока не очень понятный о каких-то… да, именно тогда она впервые услышала это слово — маньяках, которые похищают маленьких девочек и делают с ними что-то — она не поняла, что именно — очень ужасное.

— Какой ужас, — вздохнула мама. — И не знаешь, как уберечь, — и посмотрела на неё. А другая мама тоже посмотрела и с завистью сказала:

— Вам хорошо, на вашу девочку никто не позарится, а моя-то красивая. Мама снова посмотрела на неё и невесело, но улыбнулась:

— Иди играй. Будь умной девочкой. Да, именно тогда и тоже впервые: не хорошей, а умной…

…Теперь она понимает, о чём говорила та женщина и почему мама стала ей говорить не о послушании, а об уме и учёбе. Так дальше и пошло. День за днём и год за годом. Она не то, что забыла, а не вспоминала специально, а жизнь снова и снова неумолимо подтверждала слова той женщины на каждом гимназическом, а потом университетском балу, когда она период за периодом от приветственного марша-выхода до прощального танца стояла или сидела у стены, наблюдая за танцующими, и её никогда не приглашали, даже как будто не замечали, проходя мимо неё к одноклассницам и однокурсницам. И потом… с ней достаточно охотно разговаривали, но исключительно на серьёзные темы, и никогда никакого даже намёка на флирт. Даже он…

Моорна торопливо вытерла слёзы, выступившие как всегда при этом воспоминании, и старательно улыбнулась входившей в кабинет Эрде с подносом для «второго акта» Жизнь продолжается и надо жить. Она надеется и ждёт. И будет ждать. Потому что у неё это навсегда.