Мир Гаора. Сон девятый

Статья об Амроксе готова и «вылизана». Больше ни из Тихони, ни из увиденного из-за плеча того психа — как вспомнишь ту сволочь, так сразу в глазах темнеет и холод у сердца, ну, ничего, увидимся, сквитаемся — ни из услышанного от спецовиков, нет, то в «фабрику маньяков» пойдёт, не возьмёшь. Так что… Гаор ещё раз мысленно пробежался по тексту, вложил лист в папку «к печати» и завязал тесёмки страховочным узлом.

В повалуше темно и тихо, сверху еле слышно доносится ровное дыхание. Перестал малец во сне плакать, видно, выговорил все свои страхи и обиды и успокоился. Самому бы так же… Стоп, твоё пусть при тебе и остаётся. О чём хорошем подумай. Скажем, как Новый год отпраздновали. Гаор улыбнулся, не открывая глаз. А что, праздник — это всегда хорошо. Поели, попили, поплясали, а на следующий день и Солнцу воздали должного. Как Новый год встретишь, так весь год и проживёшь, так что… Так что с утра готовь большой фургон в рейс, снегу навалило где по колено, а где и по пояс. А Новогодье хорошо отпраздновали, даже Джадд отошёл, и, хоть молча, а со всеми сидел и улыбался. Что там у Джадда в прошлом было, что до сих пор… ну, так и у тебя тоже… всякого навалом. Тогда, после Озера, он на следующий день пошёл к Джадду со своими башмаками — швы расползаться стали, он бы и сам справился, но чего горбатиться, когда есть сапожник — и, как бы невзначай, поглядел на запястья Джадда. И увидел. Уже знакомые и понятные вдавлины от «бранзулеток». И не положил башмаки в кучу у двери к остальному, требующему починки, а протянул в руки и так, чтобы их запястья соприкоснулись. Джадд сначала удивился, потом опустил глаза, увидел и понял. Молча кивнул и взял у него башмаки. И всё на этом. Ни вопросов, ни объяснений. А на хрена они им, когда и так всё ясно-понятно. А у мальца нет полосок, не держали его, значит, в спецнаручниках. Ну и хорошо, и Огонь ему в помощь, и матери набольшие в защиту. Признали ведь мальца своим, галчонком, и он старается, язык на лету схватывает и в остальном… скоро только по цвету и будет отличаться. А после Озера и мужиком считается, так что…

Мысли текли неспешно и благодушно, не обрываясь, а растворяясь в спокойном сне. Всё у него хорошо, всё в порядке, вот когда что, не дай Огонь, тогда и будешь… психовать не психовать, а думать и решать. И мысли о возможном появлении прошлого хозяина, как и воспоминания об «Орлином Гнезде» и всём поганом роде Ардинайлов давно не тревожили его. Что для дела нужно он давно записал и пометил на листах в «Высокой крови», вот пусть там и лежит… как мина на «наиболее вероятном направлении продвижения противника».

Чистый белый конверт с уже привычной безымянной визиткой, извещавшей о том, что предыдущий материал получен, обнаружился в бардачке в третьем, считая от Новогодья, рейсе. Уже ни слёз, ни особой радости, а спокойное деловое сосредоточение. Записку, воздавая хвалу Огню, сжечь, пересмотреть маршрут, чтобы, не слишком выбиваясь из графика, выкроить время на заезд в заведение. Об обосновании можно не думать: тоже отработано давно. Пожрать и наскоро перепихнуться с Лиской или с какой другой бабёнкой, ну, это совсем без разницы. Других радостей у клеймёного водилы нет и быть не может, все всё понимают, никаких вопросов и сомнений не будет.

И, хотя статья готова и вылизана, и пишется быстро, почти бездумно, но… вот именно, нельзя бездумно, всё равно каждое слово как заново отследи и проверь, чтоб ни ошибок, ни неясностей, ни даже случайных подстав. Правда, только правда, ничего, кроме правды, а не вся правда. О чём умалчиваем? Об источниках, конечно. И нет, не врём, а… впрямую не называем. Желающие найдут, если хватит у них умения и смелости, а остальные… поверят на слово. В предыдущие же верили. Будь по-другому, так нашли бы способ сообщить ему, что, дескать, завираешься, парень, дай подтверждение.

Ну вот, теперь подпись, лист в конверт, конверт в бардачок и вперёд. Пожрать, с бабой побаловаться, новости узнать. А кто там без него на стоянке машину откроет и возьмёт из бардачка… а у меня там ничего такого и не было. Всё, что в рейсе надо, так и лежит. «Видели, как на коня садился, да не видели, в какую сторону укатился.» Говорят, ещё когда слышал, что написанное тобой, как ребёнок твой. Статья — это сынок или дочка? А кто бы ни был, в путь, малыш, я даже вслед тебе не посмотрю, чтобы не сглазить и не помешать твоей дороге.

До Аргата конверт дошёл вполне благополучно, оставаясь белым и немятым. Арпан даже не особо удивился, выудив его из середины стопки ежедневной почты. Привычно осмотрел, вскрыл и погрузился в чтение. И так же привычно пристроились с боков Туал и Моорна.

На этот раз слёз не было. И слов тоже. Ни у кого. Об Амроксе не то, чтобы знали, но слышали все. Как же, многофункциональный медико-педагогический центр, где лечат больных и воспитывают брошенных детей. Бывали, да, конечно, бывали сдержанно восхищённые и деловито одобрительные статьи в крупных газетах. Кто-то их читал, но многие просто просматривали. А оказывается… Огонь Великий, да что же это?! Моорна, побледневшая до зеленоватого цвета, взяла лист и ушла его переписывать. Арпан пододвинул макет ближайшего номера и начал освобождать место для статьи, безжалостно выкидывая всё подряд, не глядя и не разбирая. Потому что всё остальное… чепуха и слюнявая болтовня рядом с этим.

— Мы ничего не можем сделать, — тихо сказал Туал, стоя рядом и наблюдая за его работой.

— Да, — кивнул Арпан, сгребая вынутые из макета квадратики и прямоугольники с текстами в одну кучу. — Только это. И пусть, хоть…

— Пусть, — согласился Туал. — За это не жалко. Знаешь, я бы всё равно не поверил, если бы не терминология. Сырьё, полуфабрикат, продукт. Это не выдумаешь. И отходы, выбраковка…

— Да, — Арпан оглядел получившееся «окно». — Меня тоже убедило именно это. И непротиворечивость со всем предыдущим. И последняя фраза.

— И это ещё не самое страшное, — процитировал Туал. — И что там будет?

— Доживём, — Арпан усмехнулся, — почитаем.

— Если нам дадут дожить.

Арпан молча пожал плечами. Дадут — не дадут… Главное — успеть. Напечатать и отдать в киоски. А там… хоть к Кервину. И к остальным. Нас ведь много — пропавших без вести, погибших в различных катастрофах и авариях, убитых шальными пулями и случайными взрывами, официально арестованных и неофициально исчезнувших в Доме-на-Холме. Или в подземельях Храма, а бывало и такое.

Они подождали возвращения Моорны с переписанным текстом, сожгли, безмолвно молясь Огню, оригинал, и Арпан приступил к размещению статьи — «громового фитиля» — в макете. Да, это тоже и «фитиль», и «бомба», но… здесь вряд ли колыхнётся биржа, разорятся фирмы… но, но слишком многих это коснётся. И даже неважно: закроется сам Амрокс или продолжит свою работу «смертный конвейер». Ходят упорные слухи, что сразу после весеннего праздника возобновятся торги или по-новому «передача в опеку», снова зашныряют по улицам «серые коршуны», а то что-то давно их видно не было. Но теперь все будут знать, что это такое на самом деле, кого куда и для чего везут. Не будет действовать старая как мир отговорка: «Мы ничего не знали». Ох, как же он стал писать. Ведь ни разу не сказано: «… страшно… ужасно… преступно…». А читаешь — и холод по спине, и волосы дыбом. Аггел его подери, как он это делает?! Ведь самые простые слова, а за душу берёт… ну… ну… Ну, вот так, хорошо встало, и рядом… вполне уместное, не заслоняет и не противоречит.

— Развозим сами?

— Да, по возможности.

— А если…

— А пусть!

Шум, конечно, будет, но… Огонь нам в защиту, а Он справедлив и каждому отмеряет по его делам и силам.

Венн Арм дочитал статью и несколько мгновений сидел неподвижно, прикрыв глаза. Вот аггел, резь какая-то, будто против ветра в открытом шлеме проехался, и не вовремя. Нет, ну надо же, как рыжий аггел размахнулся. Это не фирма-фирмочка, тут, ох, по скольким и как ударит, ведь для очень многих… производителей это достаточно стабильный заработок, воля отца священна, а Рабское Ведомство за такое… сырьё сразу, до сортировки и клеймения платит и неплохо. Потому что с «продукта» Амрокса, да и с его «полуфабрикатов» получает гораздо больше. Аккуратно Рыжий написал, для знающего всё на месте и даже недоговорено, а для незнающих достаточно прозрачно. И ни молебном, ни пожертвованием в Храм не отделаешься, тут… тут может такое закрутиться, что никому мало не покажется. И Ведомство Крови зацеплено. И тоже аккуратно. Но неужели Рыжий это сам, без редакторов и консультантов, без записей — передавали-то его нагишом, как и положено, негде ему было копии прятать, а если поднять отчёты Фрегора… так уже проверял, ни в одном имени и прочей мелочи не напутано, недоговорки есть, но явно специальные, так что, всё по памяти? Интересно, это чья же кровь так сказывается? Вряд ли Юрденалов, неужели Ардинайлов? Или с той, мать-то у него из Амрокса, стороны? А вот и объяснение этого… задора. Личное это у Рыжего. Очень личное. Но и ладно. Дадим, как и раньше перерыв, чтобы и общество переварило, и ему подготовиться. Что там осталось? Фрегор его всюду за собой протащил — Венн невольно улыбнулся, как при любом воспоминании об удачной операции — так что есть у Рыжего запас, есть. Вот и пускай готовит. А с этим… ну, посмотрим, кого и куда шарахнет от такого взрыва.

За этими рассуждениями он честно и искренне забыл об услышанных когда-то обмолвках деда и отца про ненужных и потому отправленных в Амрокс бастардах. А от деда у Няньки — тоже по обмолвкам — было то ли двое, то ли… но, это ещё до его рождения и ушли те в Рабское Ведомство, как и положено по тем законам и инструкциям. А на нём самом вины в том нет, воля отца священна, а сам он пока… да нет, не было у него ничего такого, ни с кем он договора о бастарде не заключал, вот когда решит, что пора законными обзаводиться, вот тогда… а пока… и хватит о пустяках, надо работать.

Молодая красивая женщина в безукоризненном утреннем туалете, сидя у старинного дамского секретера в роскошно, но без вульгарности обставленном будуаре, медленно положила на инкрустированную столешницу газетный лист. Вот, значит, как. Да, он, этот Некто-Никто прав. Как там написано? «Иногда им снятся странные сны, и они просыпаются с мокрым от слёз лицом и головной болью.» Да, всё так, она тоже, даже сейчас через столько лет иногда… во сне… нет, не видит, ни лица, ни… но слышит… голос. И непонятные, отзывающиеся болью где-то в глубине мозга, но бесконечно добрые — она знает, нет, чувствует это — ласковые слова. А теперь… ей объяснили, что это за слова, и кто их ей говорил, и почему, и как её заставили забыть этот голос и не любить…

— Ты прочитала? Она вздрогнула и подняла голову.

— Я не слышала, как ты вошёл. Муж сдержанно, но вполне доброжелательно улыбнулся ей.

— А я уже пять долей здесь стою. Ты так увлеклась… И что, это правда?

Он говорил с мягкой необидной насмешкой над женской слабостью обливать слезами любую сентиментальную писанину, вон целый шкафчик заполнен романами и романчиками в глянцевых пёстрых обложках. Но на этот раз её глаза были сухи, а голос сдержанно спокоен.

— Да. Конечно, не вся правда.

— Газетчики, — насмешка в голосе стала пренебрежительной, — как всегда преувеличили. Она качнула головой.

— Скорее преуменьшили, — и почти свободно улыбнулась. — Тоже, как всегда.

— Вот как, — он недоверчиво согласился и уточнил: — Надеюсь, это не изменит…?

— Наших отношений? — не дала она ему договорить. — Конечно, нет. Это ведь прошлое. Только прошлое.

— Я рад, что ты это понимаешь.

И супружеский поцелуй в лоб закрепил решение и закончил инцидент. Она — не жена, но мать уже двоих здоровых мальчиков, по новым законам они — не бастарды, а законные полноправные сыновья, её и их статус, обеспечение и будущее пересмотру не подлежат. А сны… так на то они и сны, чтобы рассеивались при пробуждении и не мешали жить.

Медленные невысокие без всплесков и брызг расходились от Аргата по Ургайе волны… возмущения? Да нет, какое тут возмущение, скорее, оцепенения от внезапно открывшейся перед тобой бездны. Ужас, отвращение, бешенство… Но всё тихо, по-семейному, внутри семей. И покорное принятие неизбежного. Да, оно было, и его не изменишь, но… но надо как-то жить дальше.

Ведомство Учёта Несамостоятельного Населения — именно так, все слова с заглавной буквы, служащий должен уважать и ценить место своей службы и понимать своё высокое предназначения — подводил итоги перерегистрации и готовил документацию к возобновлению весенних…

— Да нет же, забудьте это слово, какие торги?! Передача в опеку с предоставлением разумной компенсации за издержки в содержании, и никак иначе. И детских нет, сменных ошейников подготовьте побольше, всё-таки фактически год пропустили, неизбежен наплыв. И повнимательнее с полукровками, Амрокс хоть тоже не получал пополнения, но снижать требования не намерен.

— Его не закрывают?

— Амрокс?! С какой…?!

— Ну, эта статья…

— Поменьше слушайте и читайте этих болтунов! Амрокс — государственная структура, а не частная лавочка. И не может меняться из-за каждой газетной галиматьи.

— Но…

— Соблюдайте установленные инструкциями нормы. Тем более, что отбор они проводят сами. Мы туда никого не везём, отбор они проводят у нас и отобранных вывезут сами.

— Наш продукт — им сырьё?

— Как и положено при любом разумно организованном конвейере, коллега. И я не вижу причины, по которой нужно уделять столько внимания традиционной, даже рутинной процедуре. Вы не первогодок, чтобы мучиться всяким либеральным идеализмом. Или, — внимательный даже слегка подозрительный взгляд, — у вас это… личное?

Ах ты сволочь, а то ты моё личное дело не изучил во всех деталях и нюансах. На языке вертится: «Нет, я никого в Амрокс не сдавал, это меня сдали», — но нет, нельзя. Поэтому щелчок каблуками, строевая стойка и положенная формула повиновения. И можно только мысленно, никак этого не показывая, посочувствовать отобранным малышам. У тебя-то уже давно отболело, а им всё это предстоит. Уйти бы с этой работы, чтобы не видеть этих белёсых, нет, бесцветных лохмачей, не слышать противной отвратительно булькающей речи, ведь только отвернись и всё, уже по-своему болбочут, и хоть ты их насмерть запори, а нельзя, они к торгам — да плевать мне на инструкции, скот не опекают, а дрессируют и используют — должны товарный вид иметь. С ними по-человечески нельзя, наглеют, так ведь и не люди, а… вот полукровок, что управляющие от поселковых лохмушек плодят, вот их, да, бывает жаль. Хотя… в Амроксе всё ж лучше, чем в посёлке, всё ж — он усмехнулся — без клейма и ошейника будут. Если выживут. А с работы ему не уйти, у него уже выслуга пошла, из надзирателей почти до канцелярии дотянулся, а дома свои… птенцы, чтоб им в «галчата» — нашёл же слово писака этот — не попасть, ему пахать и пахать. И не думать. И не помнить. Огонь каждому отмеряет положенное и посильное. Каждый сам за себя и для себя, это Огонь всем светит.

В Ведомстве Крови всегда демонстративно не интересовались непрофессиональной прессой и прочими сплетнями невежд, но в то же время ревниво отслеживали любые упоминания о себе и своей деятельности.

— Это возмутительно! Это… это аггел знает, что!

— Коллега, спокойнее. Ничего такого… неординарного не происходит.

— Да, мало ли кто и где напишет. Мы-то знаем правду. Мы спасаем генофонд.

— Вот именно. Не отдельных особей, а популяцию в целом.

— Да, вы правы. К сожалению, процесс вырождения не остановлен, нужно спасать, что осталось, не допустить растворения…

— Боюсь, что точка невозврата пройдена.

— Вы о Королевской Долине?

— К сожалению, оттуда поступает слишком мало материала, не хватает данных.

— А последняя перепись?

— Перерегистрация клеймёных? Нет, это не то. Не совсем то.

— И даже совсем не то. Я немного поучаствовал. По бумагам, а указаны, как и предписано, прозвища, сплошные аборигены. Ни одного имени, в родителях только прочерки, не знают, видите ли, и не помнят. А визуально чистокровные. Причём с ярко выраженными родовыми признаками.

— Плоды многоколенного инцеста.

— Вот именно. И всё это поголовье фактически изъято из оборота.

— Визуально… коллеги, инбредная депрессия вполне объективное и давно доказанное явление. Мы пытаемся сохранить фенотип, упуская генотип. Визуально чистокровный, а смородиновый отвар пьют и ягоды едят всех цветов, вплоть до чёрных кладбищенских, и при всём разнообразии реакции ни одного случая анафилактического шока.

— Так вот вы чем занимались?!

— Да, решил проверить легенды.

— Очень интересно. Доложите на ближайшей конференции. Только, я вас прошу, коллега, избегайте примитивной вульгарности, тем более, аборигенных названий. Никакой, как вы её назвали… со… смо… Только рибас.

— Радостно повинуюсь!

— Вот именно. И за работу, коллеги.

Посмеявшись над обычной и потому особенно приятной шуточной имитацией армейской субординации, сотрудники одной из бесчисленных лабораторий Ведомства Крови разошлись по своим местам. Конечно, появление таких… писулек неприятно, читают-то даже не дилетанты, а невежи, но мало ли кто и как судачит об их работе и их самих. Положение-то с поголовьем действительно критическое. И надо что-то делать.

Значит, правда. Значит… значит те, детские дразнилки — не просто оскорбления, а констатация факта, и ты не просто безродный, а — полукровка, поганый ублюдок. И как ты дальше будешь с этим жить? Вот сволочи, писаки аггеловы, чтоб им всем в Тартаре гореть, ведь выкопали и растрепали, ну, сволочи, ну, кто их просил. Давно надо было их всех к Огню отправить. Сволочи, журналюги, и ведь не поспоришь, кровь-то она в тебе, её не сменить, щетину сбреешь, волосы — слышал он об этом и не раз — подкрашивают, даже для глаз, говорят, есть такие, как их, линзы специальные, в глаза прямо вставляют, смотреть не мешают, а цвет нужный, дорогие стервы, из-за границы привозят, спасибо Огню, ему хоть это не нужно, пока не узнают, что он из Амрокса, так и ничего. А кто знает? Семья, где «доращивали». Опять же сволочи писучие, ну, зачем слово это вставили, ну, мало ли что на бумагах, вслух-то зачем? Дорастили — спасибо, даже выучиться дали, в семью, правда, не приняли, оставили безродным одиночкой, ну, так им тоже… поганая, как ни крути, кровь не нужна. Раз в год встречаемся, а можно и реже. Ещё кто? Жена. Ну, так она сама оттуда же и такая же. Родила опекуну бастарда и не нужна стала, а я подобрал. И к аггелам всё, раз выжили, то и проживём. А кровь… так своя не жжёт, уж какая есть. Раньше всё хотел найти мамашу беспутную, что без присмотра на помойке кинула, где и подобрали, и в Амрокс отвезли, а теперь что, папашу сволочного искать, что лохмушку безгласную обрюхатил и сам своими руками приплод свёз? Так он свои гемы получил и был таков, хрен найдёшь. Даже посёлка в документах не указано, так и записано у тебя в месте рождения — Ургайя. Сволочи… Ладно, хватит пить, домой пора, моя дура там, небось, тоже ревёт, а ей рожать скоро. Ладно, сдохну, но моих в Амроксе не будет. А вот если с работы попрут… Безродному хоть выше сержанта не подняться, даже старшего не дадут, но всё ж в полиции, да ещё дорожной, ты и при зарплате, и при довольствии вещевом, и прочем всяком, о чём помолчим, кому надо, те знают, а кто не знает, так тому и незачем, и не один там такой, нас в низовке много, потому как ходу наверх всё равно нет, тяни лямку до отставки по возрасту на минимальный пенсион, а вот как с полукровкой обойдутся… Хотя… может, и пронесёт, всё ж документы, а в них всё сказано, наверняка кадровики и сами всё… Всё, глотай и на выход! И молчи. О чём не сказано, так того, считай и нет, и не было. А журналюгу какого-нибудь отловлю и вот кого прижму с полным удовольствием, да по всем законам. Всё, кругом марш!

Одновременно о барную стойку стукнул опустевший высокий стакан и звякнула монетка. Бармен, не глядя, одним давно отработанным движением сбросил монетку в ящик, а стакан в мойку. Ишь как прижало, хотя… узнать такое про себя… этот ещё держится, не пускает себя в запой.

Глава Ургайи задумчиво вложил в папку лист последнего по времени отчёта об Амроксе, аккуратно завязал тесёмки и подровнял стопку из дюжины одинаковых зелёных — цвет Рабского Ведомства — папок. Рядом положил ещё одну цвета запёкшейся крови, давным-давно присвоенного Ведомству Политического Управления, оно же — Тихая Контора или Дом-на-Холме — с отчётом о комплексной ревизии, проведённой Фрегором Ардином, ныне находящемся в бессрочном отпуске по здоровью. Ну, от Ригана не выходят, и всё, что этот незадачливый отпрыск Ардинайлов узнал и понял, но не записал, уйдёт вместе с ним. И теперь понятен источник информированности этого писаки. Чёрный Лис умеет работать, надо признать. Очень уместная статья. Позволяет прижать не только Рабское Ведомство, его, кстати, слегка пожурим, больше им сейчас не надо, так, лёгкое уточнение по аналогии с заявлением о сдаче на утилизацию, сделать пометку для референта, но и Ведомство Крови, а то оно давно непуганое и стало, как говорят в Арботанге, слишком много о себе понимать. А тут… явное… небрежное отношение к ресурсам. Сколько получили от Рабского Ведомства «сырья» и сколько «продукта» дали на выходе. Пусть оптимизируют процесс. Закрывать Амрокс, конечно, не будем, незачем, а слегка перепрофилируем. В свете будущих изменений. А то повадились… лечить зубную боль обезглавливанием. Ампутация — хе-хе — бывает весьма полезной, но «не всё стриги, что растёт». Пока расхождения с графиком основного процесса — даже про себя не будем называть основную, нет, конечную цель — в пределах допустимого. И Чёрного Лиса в референты переводить не будем: там он полезнее, а здесь может стать опаснее. А вот того, кто это советует… избавляется от своего конкурента или подсовывает под меня? Не исключено и сочетание обоих вариантов. Такие проблемы, как и их решения нигде не записываются, но не забываются. И тут сделаем… да, так будет — он снова усмехнулся — оптимально.

Храм никак на статью не отреагировал. Внешне, во всяком случае. Воля отца священна, а Огонь справедлив, и спорить тут не о чем и незачем. Брать сирот приёмышами в семью по обету — тоже давняя традиция, и дальнейшее положение и статус такого безродного решается в семье. Тут никакого вмешательства Храма не нужно. Вот и не будем вмешиваться и высказываться, подождём. Быстро разгорающийся костёр быстро и гаснет. А на море бывает, что вроде бы невысокая, если смотреть с борта корабля, волна вдруг вспухает, поднимаясь стеной, и обрушивается на побережье, расплёскиваясь и снося деревья и дома. И лучше смотреть на неё издали и сзади, а не пытаться встать на её пути.