Петька вынес из землянки чемоданчик, подошёл к «девятке». Постоял немного с чемоданчиком в руке, поставил его на крыло самолёта. Побрёл на край аэродромного поля, где бугорком виднеется свежая могила. Опустился на колено, снял фуражку.
Лес дремучий обступил взлётное поле, деревья склонились, приспустили ветви-флаги над обелиском. Травинки шевелятся на дёрне; фонарик одуванчика пошатывается у изголовья. Гриша смотрит с фотографии чуть прищуренными глазами. Ордена и медали на груди. Чистый подворотничок с изломинкой против погона…
Ревут, проносятся мимо самолёты. Уходят тяжело в небо. И не идёт на финиш с флажками и свёрнутой буквой «Т» под мышкой старый Мироныч. Не семенит следом косолапый медвежонок…
— Прощай, друг.
Лицо Волжанова изменилось — яснее проступили веснушки, резче вычертились ранние морщины. Тихая скорбь залегла в глазах на самом донышке. Ветер сбил на лоб прядь русых волос. Горячая слеза запуталась в белых ресницах. Сурово сошлись на переносице брови… А Гриша улыбается с портрета под стеклом. Редко он улыбался в жизни.
Легонько, чуть слышно, толкнуло что-то под локоть. Сунулся рукой — шерсть мягкая. И, не глядя, больно сжав веки, так, что слеза спрыгнула на веснушки, смешалась с ними, обнял крепко дорогой комочек, прижал к себе. На аэродроме кричат. Машут руками.
— Пора, — сказал тихо.
С грохотом, набирая скорость, проносятся штурмовики. Уходят в небо. Пустеет аэродром.
— Пойдём.
Мишка встал, осмотрелся по сторонам. Поплёлся, медленно переставляя лапы, за Петькой.
А на краю взлётного поля, там, где финишёр Мироныч раскладывал белую букву «Т» и вместе с Мишкой ожидал возвращения лётчиков, остался навсегда небольшой холмик земли с красным обелиском.