Могильщик кукол

12 августа 1995 года

С того момента, как в 19.00 отец Марлены Йенсен вышел из дома, она прожила еще около семи часов.

Аптекарь Эрих Йенсен состоял в партии СДПГ и заседал в городском совете Лоберга. В ту субботу он собирался убедить своих коллег в том, чтобы на следующем заседании совета они проголосовали за его предложение.

Речь шла о соглашении с обоими таксопарками города. Эрих Йенсен хотел договориться с ними о льготных ценах на такси для деревенской молодежи. Дело в том, что последний автобус из деревни в Лоберг отправлялся в начале шестого, обратно не шел ни один. Для молодежи в деревне не было абсолютно никаких развлечений. Лоберг тоже предлагал не ахти какой выбор: итальянское кафе-мороженое, кино и дискотека «da саро». Тем не менее каждый вечер в субботу почти в полном составе молодые люди из деревни отправлялись туда.

Дочь Эриха Марлена, кстати, ни в каких льготных ценах не нуждалась. Ее карманных денег вполне хватало, чтобы оплатить поездку на такси по нормальному тарифу. Однако из-за шестерки по математике Эрих Йенсен на этот уик-энд посадил дочь под домашний арест, дополнительно конфисковав ее наличность.

Жесткие меры были объявлены уже в середине недели, и к подобному наказанию отец прибегал далеко не в первый раз. Несмотря на это, Марлена договорилась с подругой о поездке. Девушка предполагала, что мать не только возместит конфискованные отцом деньги, но и предоставит дочери возможность незаметно прокрасться в свою комнату поздним вечером. До сих пор они так всегда и поступали. В выходные Эрих Йенсен частенько отсутствовал дома, а в вопросах воспитания его жена Мария придерживалась совершенно иных взглядов.

В девичестве Мария Йенсен носила фамилию Лесслер и была в семье последним ребенком. Она появилась на свет через двадцать лет после брата Пауля, рожденного как бы в возмещение погибшего на войне еще одного брата, — и родители, ставшие для Марии вроде дедушки и бабушки, ласкали и баловали младшую дочку. В Пауле она видела не брата, а скорее отца, только в исключительных случаях вмешивающегося в ее дела. Когда же Пауль женился, его жена Антония оказалась ее сверстницей. В итоге Мария и собственной дочери предоставляла такую же свободу, к какой привыкла сама.

В этот раз, уходя, Эрих Йенсен закрыл Марлену в ее комнате на ключ. Мария вскоре вслед за мужем тоже покинула квартиру, посчитав, что у нее не хватит сил вынести шумный протест запертой дочери.

Мария отправилась к Лесслерам, чтобы в очередной раз пожаловаться брату и невестке на Эриха, который не понимает потребностей молодых людей. Забегая чуть вперед, скажем, что Пауль и Антония с ней полностью согласились и все трое постановили, что наказание в любом случае следует отменить. На следующий день после обеда Антония вознамерилась заехать к Йенсенам и невзначай сказать, что она собирается навестить своего отца, которому принадлежит кафе-мороженое в Лоберге. Затем Антония спросит, не хочет ли племянница составить ей компанию. И если Эрих станет возражать, то она живо вправит ему мозги. Но осуществить задуманное Антония не успела.

Едва машина матери скрылась из виду, Марлена Йенсен открыла окно. Прямо под ним была плоская крыша гаража, в стену которого была вмонтирована лестница. И примерно через десять минут Марлена шагала по шоссе, ведущему в Лоберг. Девушка не сомневалась, что тащиться пешком целых четыре километра до города ей не придется.

И действительно, вскоре рядом с ней остановился светлый «мерседес». В машине сидели ее кузина Аннета Лесслер со своим дружком Альбертом Крессманном. Естественно, они направлялись в «da саро». Молодые люди прихватили с собой Марлену. В восемь тридцать вечера троица прибыла на дискотеку. Аннета Лесслер выручила Марлену, одолжив ей двадцать марок, которых хватило на горячительные напитки. Что же касается возвращения домой, то Альберт Крессманн в любой момент готов был отвезти Марлену назад.

Дитер Клой, еще один молодой человек из местных, тоже весьма охотно подвез бы девушку. Однако для Марлены он был бы последним из кандидатов на это. Что она и растолковала парню в самом начале вечера, едва он только предложил такое.

Дитеру Клою восемнадцать лет должно было исполниться только в октябре. Правда, ему, как сыну фермера, разрешалось управлять трактором, но водительских прав у него еще не было. Однако, разумеется, не отсутствие прав явилось причиной, по которой Марлена отказалась от его услуг.

Дитер Клой обладал приятной наружностью, был первоклассным неутомимым танцором и, самое главное, всегда имел в распоряжении машину. Но когда Марлена однажды сказала дома, с кем собирается пойти развлечься, ее обычно все понимающая мать просто взбесилась и обозвала Дитера деревенщиной. Так что при всей симпатии к молодому человеку Марлена не хотела идти на риск и сердить мать.

Сам Дитер Клой, впрочем, не терял надежду. Этим вечером он утешался с подругой Марлены, а незадолго до полуночи повез ее домой. К этому времени Марлена Йенсен развлекалась с двумя молодыми людьми из Лоберга, которых никто здесь не знал.

Примерно через четверть часа после отъезда Дитера Клоя Альберт Крессманн и Аннета Лесслер также отправились домой. Альберт при этом пообещал Марлене, что через час вернется и заберет ее. Такое Марлену вполне устраивало. Маловероятно, что, вернувшись домой, отец захочет проверить ее комнату. Наоборот, если она вернется слишком рано, он может услышать шум, когда она станет пробираться к себе. А в половине второго он наверняка уже будет спать.

Тут необходимо пояснить, почему Альберт Крессманн сразу не захватил с собой Марлену. Дело в том, что он планировал заехать с Аннетой Лесслер в одно тихое местечко, где присутствие Марлены было бы излишним. Правда, перед отъездом Альберт сказал кое-что, насторожившее Марлену. Парень заявил, что непременно покажет Марлене места, которые ее кузина особенно любит, и позы, которые та предпочитает.

Не в первый раз Альберт Крессманн делал подобные намеки. И до сих пор Марлена не воспринимала его слова всерьез. Но она никогда до этого и не оставалась с ним наедине. Отец Альберта, Рихард Крессманн, считался самым богатым человеком в деревне. С ранней юности Альберт был приучен к тому, что за деньги может получить все. И мог стать весьма неприятным, если по какой-нибудь причине не удается купить желаемое.

Вот почему незадолго до часа ночи Марлена Йенсен охотно согласилась сесть в машину двух молодых людей, которых знала только по именам: Клаус и Эдди. Затем на автомобильной стоянке дело дошло до потасовки. Дитер Клой, высадив подругу Марлены перед дверью родительского дома, уже вернулся и теперь пробовал провести небольшой шантаж: «Если ты не поедешь со мной, я расскажу твоему отцу…»

Эдди и Клаус сообща поставили шантажиста на место. В то время как Клаус крепко держал Дитера, Эдди поставил ему синяк под глаз и расквасил нос. Завершающим ударом в поддых он на некоторое время полностью вывел Дитера из строя. Тогда Эдди сел за руль, а Клаус расположился на заднем сиденье машины рядом с Марленой.

Сначала парни вели себя вполне прилично. Они поехали по Бахштрассе к деревне. Перед въездом в населенный пункт направо ответвлялась узкая асфальтированная дорожка, ведущая к усадьбе Пауля Лесслера, дяди Марлены. Эдди свернул на нее, и Клаус тут же стал вести себя самым назойливым образом.

Марлена защищалась как могла, но в тесном пространстве салона ей приходилось туго. Эдди ехал довольно-таки быстро. Примерно через триста метров дорожку пересекала широкая проселочная дорога, идущая параллельно Бахштрассе. На этом перекрестке адвокат Хайнц Люкка не так давно построил для себя бунгало. Эдди, не снижая скорости, свернул. На какую-то долю секунды Марлена успела увидеть мрачную колоду бунгало.

Долгие годы Хайнц Люкка был соседом Йенсенов. Марлена знала его с самого детства и находила весьма милым человеком. Однако ее отец терпеть не мог старого адвоката. В муниципалитете они отстаивали интересы разных партий. Не говоря уже о том, что прежде Хайнц Люкка был страстным поклонником матери Марлены. Тем не менее в сложившейся ситуации Марлена не могла рассчитывать на его помощь. По выходным адвокат крайне редко оставался дома, но даже если бы он и находился в бунгало, то едва ли придал бы какое-то значение проезжавшей мимо машине.

Примерно через полкилометра машина остановилась. Эдди, выключив фары и заглушив мотор, тут же перелез с водительского места на заднее сиденье. Теперь Марлене приходилось отбиваться сразу от двоих. Она кусалась, царапалась и в пылу борьбы лишилась пучка волос и двух звездообразных заклепок от джинсов. Один из парней непрерывно повторял: «Ну хватит, не ломайся!»

Однако Клаусу и Эдди пришлось наконец осознать, что достичь желанной цели они смогут, только прибегнув к откровенному насилию.

Не успела Марлена опомниться, как оказалась выброшенной на проселочную дорогу. Голубая куртка и сумочка полетели ей вслед. Машина с шумом умчалась прочь.

Однако Марлена недолго испытывала облегчение. Все дороги в деревне были в относительно хорошем состоянии. Но уличное освещение здесь отсутствовало. Проводить свет в эту часть деревни ради троих владельцев довольно далеко отстоящих друг от друга участков не имело смысла.

Итак, позади Марлены, приблизительно в пятистах метрах, располагалось бунгало старого адвоката. Оттуда до дядиной усадьбы еще восемьсот метров. В противоположном направлении дорога пролегала мимо открытых, неогороженных садов. Здесь располагались большие земельные участки с домами, выходящими на Бахштрассе и едва различимыми отсюда. Только чье-то окно еще одиноко светило в ночи. Через полтора километра был второй перекресток, от которого, если пойти налево, можно было попасть на Бахштрассе, а направо — к земельному участку Якоба и Труды Шлёссер. Но от Бахштрассе до родительского дома на рыночной площади еще не меньше километра. Путь ко двору дяди много короче.

Марлене стало неуютно, она поежилась, подняла с земли свои вещи, надела куртку и зашагала назад. Девушку не покидало крайне неприятное ощущение. По левую руку тянулись поля, по правую — огороженный колючей проволокой сад с тремя дюжинами низкорослых яблонь. К саду примыкал одичавший участок земли с заброшенным огородом. Со временем несколько кустов малины и крапива превратились в непроходимые заросли.

Миновав наконец это мрачное место, дойдя до огромного кукурузного поля дяди, примыкающего к участку Хайнца Люкки, Марлена Йенсен с облегчением вздохнула Но неожиданно позади нее возникла тень. Человек приближался к девушке быстрыми, но почти беззвучными шагами, так что Марлена заметила его, только когда он взялся рукой за ее длинные волосы.

— Прекрасно, — сказал человек.

Придя в себя от испуга, Марлена ударила незнакомца по руке и в ярости крикнула:

— Ты с ума сошел, так пугать?

Наверное, в тот момент Марлена Йенсен уже не испытывала страха. Это был всего лишь Бен, сын Якоба и Труды Шлёссер, только у посторонних своим видом вызывающий опасения, а в действительности — совершенно безобидный малый. Его мать и тетя Марлены, Антония, постоянно говорили это. Бен снова скользнул пальцами по волосам девушки.

— Прекрасно, — повторил он.

— Отстань, идиот! — крикнула Марлена.

Бен отдернул руку.

— Руки прочь? — спросил он.

— Да, правильно, — ответила Марлена уже более спокойным голосом. И добавила: — Руки прочь. Не делай так больше.

Затем повернулась и пошла дальше к перекрестку. Бен последовал за ней.

— Руки прочь, — повторил он.

В этот раз без вопросительной интонации. И взял девушку за плечо. Марлена стряхнула его руку и побежала. Бен не отставал, держался рядом, затем схватил ее за руку и дернул с такой силой, что Марлена чуть не упала. Он крикнул:

— Руки прочь!

Марлена рывком высвободилась, и у него в руке остался клок ее куртки. Она помчалась быстрее. Бен обогнал девушку, развернулся и, широко расставив ноги и руки, преградил ей путь.

— Руки прочь! — крикнул он в четвертый раз.

— Проваливай! — крикнула Марлена. — Отвяжись, идиот!

Бен снова протянул к ней руку, и тут Марлена ударила его кулаком. Он тотчас начал пританцовывать на месте, правой рукой выискивая что-то в кармане брюк. Когда он вытащил руку, в ней оказался складной нож. В темноте Марлена не сразу разглядела, что это, а лишь тогда, когда Бен стал размахивать лезвием перед ее глазами. И без того скудный запас слов Бена иссяк, он перешел на невнятные гортанные звуки, из которых различимыми были только два слова: «сволочь» и «холодно».