Мои останкинские сны и субъективные мысли

Кипр. Командировка в рай

— Надо куда-нибудь отсюда валить, — сказал корреспондент НТВ Вадим Фефилов и опрокинул в себя не-помню-сбился-со-счёта-очередную добрую порцию виски.

— Валить? Куда-нибудь? — поморщился я, наблюдая за действием коллеги и представляя, а главное, чувствуя количество виски, текилы и пива в моём организме. — Хорошо здесь. Жарко, море. Отработали нормально. Скоро в Москву.

Турция. Анталья. Третий час ночи. Мы сидели вдвоём с Вадимом во внутреннем дворике очень уютного гестхауса Доган-отель. Был конец августа 2006 года.

Всё то лето эту страну сотрясали теракты, устроенные левацкими группировками из Курдской рабочей партии. А 28 августа взрыв произошёл в Анталье. Погибло четыре человека, раненые — несколько десятков. В том числе, двое россиян, жителей Подмосковья — Дмитрий Максимов и Ольга Перевезенцева. И на турецкий берег Средиземного моря сразу ломанулись журналисты из России, в основном, телевизионщики.

Конечно, это родной город. Анталья… как много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нём отозвалось! Свой город. Многие, например, не знают, что есть такой город в стране — Кызыл, а про Анталью знают все. Но была и другая причина. Лето в России — «мёртвый» сезон для отечественного привластного ТВ. Главные ньюсмейкеры — «родная партия и правительство» и президент — отдыхают. Выручают новости из-за рубежа, особенно негативные. Обратите внимание — летом половину выпусков новостей занимает информация о катастрофах, авариях и других неприятных вещах за рубежом. Ну, чтобы народ в отсутствии старших не расслаблялся.

Уже на следующий день после теракта, рано утром я и оператор Тимур Воронов выходили из аэропорта Антальи. Я сделал два сюжета для утреннего и дневного эфира в качестве корреспондента. А материал для вечернего эфира делал прилетевший к нам днём того же дня Вадим Фефилов.

Местные власти журналистов встретили далеко негостеприимно. Да, в Турции очень развитое гражданское общество — реальное разделение властей, свобода слова, а любой важный для страны вопрос будет принят после широких жесточайших дискуссий в обществе. Но, когда им надо, турецкая демократия подчиняется самому важному явлению, механизму — турецкому прагматизму. А это лом, неминуемый каток. Не знаю нацию более прагматичную, даже цинично прагматичную, чем анатолийские турки. Турецкая упорность и прямолинейность плюс — привитое немцами — логика и воля. Если им станет снова выгодна монархия, они, без метафизических рефлексий и колебаний, выберут себе султана. Примитивно? Возможно. Но государство-то, система-то работает. Без души? Согласен. Турецкий либерал не станет хаять свою страну, только потому, что «ну, так принято». Быть святее Папы Римского? Нет, это в соседнюю дверь, к родственникам. Теракты для них — да, угроза безопасности граждан, но главное — угроза кошельку каждого гражданина. Без стабильности невозможна их нынешняя главная национальная идея — не декларируемая, а действующая — культ труда, сменившая предыдущую — культ ятагана. У Турции нет крупных залежей полезных ископаемых, Бог подарил ей лишь уникальное географическое положение. А вот прыжок из отсталой и убого-провинциальной страны в клуб двадцати ведущих экономик мира — всего за три десятка лет — Турция совершила благодаря пассионарной энергии народного предпринимательства. По утраченной Османской империи, Высокой Порте, янычар не долго рефлексировал, он стал капиталистом. Этику воинов-янычар на дух капитализма. Да, лёгкие туристические деньги подпортили турок, но, конечно, ещё не так, как жителей Сочи и Абхазии. Человек работающий, человек зарабатывающий — это уважаемый здесь член общества. Его труд, его безопасность — святое для всей государственной машины. Да все их миллиардеры вышли из мелкого частного бизнеса. А тут мы, журналисты из России, решившие поиграть в BBC и CNN — как мы себе это представляем — во время Первой чеченской войны. И многим нашим коллегам из России люди в штатском пытались под видом проверки бесцеремонно помешать «включаться» или «перегонять» материал в Москву.

На улице в историческом районе Донерджилер уже спокойно гуляли туристы. О вчерашнем теракте здесь напоминала только активность рабочих, вставлявших стёкла окон и витрин. Трое полицейских за нами спокойно наблюдали. Но только мы включили камеру, свобода прессы закончилась. Я не видел это, но как-то понял — Тимур Воронов только сделал вид, что выключил камеру по приказу полицейских. Наш «диалог» был записан.

— Вы не будете снимать эту улицу без личного разрешения мэра города.

— Но мы только что приехали. У нас скоро эфир. Да и мэр отказывается давать разрешение.

— Я это знаю, — вежливо и злорадно сказал полицейский.

— Мы делаем свою работу. А вы нам мешаете!

— Вы можете снимать везде и что угодно. Но спросив разрешения у нас. А мы ждём от вас разрешение мэра, — сказал страж порядка, с довольным видом наблюдая, как его коллеги остановили такси, из которого иностранный оператор на ходу пытался снять эту улицу. — Из-за вашей бестактности, за рубежом думают, что в Анталье началась война. Люди будут бояться ехать к нам!

— Может, мы договоримся, — подмигнул я этому менту.

— Чтоооо? — злым блеском в глазах ощетинился страж турецкого порядка, но быстро взял себя в руки и твёрдо сказал: — Ты, парень, не глупи! У нас это — пресс-туп-ле-ние! Удачной вам работы…

На соседней улице мы разговорились с пожилой парой из России — говорят, что в своём отдыхе изменений делать не будут, им не страшно, наоборот, стало интересно. Родные души.

Но все съёмочные группы российских телеканалов честно отработали свой хлеб — не зря же приезжали! — носились по городу, пугая расслабленных туристов. Даже наш таксист-курд — мне показалось, человек крайне индифферентный к окружающему миру — которому, конечно, были выгодны все эти наши многочисленные разъезды, удивился уровню социальной ответственности российской журналистики.

— Ты знаешь, мне всё равно, но… Какие-то вы странные. Ведь у многих, кто здесь, в Анталье, отдыхает, родственники в России. Они сейчас смотрят ваши сообщения и волнуются за них, мучаются… А у нас в Турции часто такое происходит: то теракты, то автоаварии.

Вечером того же дня мы с Вадимом расслабились.

— Да, Эльхан, интриги с этими терактами уже нет?

— Ну и хорошо. Если завтра ничего здесь не произойдёт, послезавтра вернёмся в Москву. И, наконец-то, свалю в отпуск, — замечтался я. — Два года жду.

Я уже давно клевал носом — не спал предыдущую ночь — но не мог оставить коллегу одного: напьётся. Продюсер и корреспондент должны — и в горести и в радости…

Вообще, Вадим отличался от многих корреспондентов на НТВ, с ним было интересно работать продюсером — получался совместный творческий труд. Вплоть до работы над текстом — с дискуссией, с матом, с компромиссами. Многие коллеги — это проблема всего российского телевидения — путают должность продюсера с должностью администратора и няньки. Да мне самому Арина Родионовна нужна!

Часто получается как с тренером сборной России по футболу: выиграли — значит, молодцы футболисты, а проиграли — виноват тренер. Так и в профессии: за успех хвалили и корреспондента, и оператора, а если проблемы и неудачи — валили на продюсера. Хотя хорошая история в репортаже или документальном фильме — это почти всегда результат каторжного продюсерского труда. Я работал на НТВ и корреспондентом, и продюсером одновременно. Так вот, отношение к моей работе — со стороны начальства и остальных коллег — менялось в зависимости от моего статуса в тот или иной момент. Вот такой вот бардак и алогизм. Вообще, на российском телевидении, никакой системы — всё по воле русского авось и пофигизма. Потому, от многих командировок, когда мне предлагали ехать в качестве продюсера съёмочной группы, приходилось увиливать — из-за того или иного корреспондента, в зависимости от той или иной темы.

— А помнишь — ты мне сегодня рассказывал про Северный Кипр, — разбудил меня Вадим. — Это же здесь, рядом.

— Да не даст Москва нам туда поехать. У нас и денег-то с собой мало…

Наутро у меня состоялся интересный разговор с начальством.

— Неужели у вас там всё закончилось? — волновался Пётр Орлов. — Эльхан, у нас здесь информационный голод. Есть какие-то новости ещё, а? Придумай, ну.

— Может, мы отсюда на Северный Кипр махнём? Я спродюсирую.

Успокоившийся Орлов сказал, чтобы о деньгах мы не беспокоились.

Вы когда-нибудь мечтали о рае на Земле? Не библейский, дикий, рай как, например, в Гоа. Ну, чтобы не просто — море, солнце. В Крыму тоже есть море, солнце. А чтобы рай был с хорошими дорогами, с милыми расслабленными людьми, которые постоянно вам улыбаются. И сервис, безопасность такие, что начинаешь верить — мир создан для тебя и для бесконечного отдыха. Вдали от пустой суеты мегаполисов, но с банкоматом под боком. Видели такое?

А вот я видел. Это Кипр. Северный Кипр. Вечный рай. Место для услады души.

Командировка на Северный Кипр у меня давно была в планах. Не попал я туда из-за летней войны в Ливане в том году. А тут две мои темы пригодились.

Первая — забытый кипрский конфликт. Да, за рай тоже надо воевать. Владели Кипром финикийцы, ассирийцы, персы, Римская империя, Египет, Византия, крестоносцы, венецианцы. А потом целых три века остров принадлежал Османской империи, уступившей его в начале XX века англичанам. А эти, уйдя в 1960 году, после себя оставили левостороннее движение и разожженный конфликт между греческим большинством и турецким меньшинством — подданные королевы этим славятся. Двум общинам удалось создать республику с пропорциональной системой управления, но в 74-м греко-киприотские националисты, поддерживаемые из Афин режимом «чёрных полковников», свергли правительство Кипра и попытались присоединить остров к Греции. Всё это сопровождалось этническими чистками. Началась война между Турцией и Грецией, в которой последняя проиграла. Турецкие войска заняли 40 процентов территории Кипра, на которых было создано независимое государство турок-киприотов. Почти все греки покинули северную часть острова — исключая жителей нескольких деревень на полуострове Карпаз (Карпасия) — а на южной не осталось ни одного турка.

В России мало знали про этот конфликт и про нынешнюю ситуацию там. Военных действий не было более тридцати лет, но напряженность между югом и севером оставалась. Политический процесс объединения острова провалился в 2004 года на референдуме: турки-киприоты поддержали план Генсека ООН Кофи Аннана об объединении, а греческая община его отвергла.

У большинства россиян Кипр ассоциируется с южной частью острова — до введения визового режима это был очень популярный курорт для соотечественников и главный русский оффшор. А вот про северную, турецкую часть информация в России была негативная: ассоциативный ряд — от турецких сексуальных маньяков до полувоенного государства с тренировочными базами террористов. Да и с греками большинство страны роднит общая вера и история.

Но, оказалось, на «враждебном Севере» проживало немало русских. И именно про них была моя вторая тема. В журналистике всегда интересно работать с темами, над которыми «висит» стереотипное, устоявшееся мнение. Помню, когда я рассказывал коллегам на НТВ «истории» про русских на Кипре, все удивлялись — мол, Север — это одна большая военная база, откуда там русские.

Работа в раю нас ждала адская — по пять-шесть съёмок в день за наше трёхдневное пребывание на острове, в разных концах этого государства. С первой темой было относительно просто. Пока плыли на пароме от турецкой Аланьи до кипрской Гирны, я договорился о съёмках со всеми героями. А чтобы получить согласие на интервью президента Северного Кипра понадобился всего один час и факс из Москвы. А вот с соотечественниками…

Полгода назад у меня началась электронная переписка с человеком, называвшим себя Андрей Багги (Андрей-Багги). На письма он отвечал, но в каждом из них подозревал, что я из российской финансовой разведки. По телефону говорить он категорически отказывался.

Это был представитель русского бизнеса. Нет, не тот русский «бизнес», за который принимают олигархов и крупные полугосударственные, получиновничьи, полусемейные структуры. А малый и средний предприниматель, зашуганный и общипанный, не единожды обманутый, который не понимает, почему он не имеет право тоже зарабатывать! На плечах этих людей, кооператоров конца 80-х и челноков начала 90-х, прошедших полукриминальную эпоху, можно было бы строить экономическую мощь страны. «Частник», сделавший себя сам, а потому ценящий свой и чужой бизнес, труд, деньги — из них должен был получиться настоящий «средний класс». Лично я помню этих людей, этот типаж. Человек зарабатывающий, человек труда, позвоночник экономики — его окончательно сломал кризис 98-го. Государство не помогло, общество ненавидело. А потом, в начале 2000-х, его добили высокие цены на энергоресурсы, укрепившие федеральную, общероссийскую лень и самоуверенность, породившие крупные олигархические монополии и «средний класс» из «белых воротничков», этот робкий и пугливый офисный планктон, городской ширпотрёб, умеющий производить лишь бумажный и виртуальный труд и кидаться на потребительские кредиты. Период первоначального накопления капитала закончился провалом. Страна разбазарила ценный человеческий ресурс, прожгла пассионарную энергию будущих настоящих капиталистов. Вместо человека зарабатывающего символом среднего класса стал человек потребляющий.

У Багги на греческом Кипре был прибыльный консалтинговый бизнес — «анонимный коммуникационный сервис», так он называл своё дело. Я нашёл его электронную почту в комментариях под одной из статей о Северном Кипре — мол, после вступления в 2004 году греческого Кипра в Евросоюз, оффшорным раем теперь станет Северный Кипр. Вот избранные места из его ответов в нашей с ним переписке:

«…У нашей фирмы было 700 оффшорных компаний на юге Кипра, которых чиновники, у.бки-греки сдали нашей российской налоговой полиции[80] (я сам два дня изучал ПОЛНЫЙ РЕЕСТР российских оффшорок в ЦБ Кипра перед его передачей в Россию). У греков-киприотов не хватило ума и совести хотя бы извиниться перед российским и эсэнгэшным бизнес-сообществом за эту подставу. И это несмотря на то, что столько лет наши деньги подпитывали экономику греческий части Кипра.

Но за все надо платить: на юге Кипра стремительно растут цены, ушли оффшоры и почти все российские туристы, а Северный Кипр — самая ближняя, безвизовая, и самая закрытая от наших налоговых шакалов территория, которая останется такой даже после вступления Турции в ЕС, ведь формально он независим. У всех наших клиентов на Северном Кипре есть даже прямые московские номера без поминутной тарификации и интернет-каналы с криптозащитой (не американской и не барахлом сертифицированным бывшим ФАПСИ). Так что бояться не надо, тем более что на родине при нынешнем госте из Ленинграда и его будущем преемнике ничего не светит…»

«Уважаемый Эльхан! Два Ваших последних письма пришли в транскодировке, т. к. на вашем сервере стоит СОРМ-2[81], почта просматривается и после отправляется адресату, но транскодирование при этом почти неизбежно и это основной признак вскрытия Вашей почты».

«…Не знаю, не знаю. После подобных репортажей туркам приходится каждый раз гнать с Севера (Северного Кипра — Э.М.) соглядатаев из российской финансовой разведки[82], которые под видом клиентов или же в составе съёмочных телевизионных групп, пытаются собирать информацию об оффшорных компаниях россиян, их собственности, счетах, о происхождении этих денег.

…Очень хорошо, что у Вас есть герой, который готов засветиться и дать интервью. Им потом займётся финансовая разведка, которая мониторит подобные материалы — одним ослом меньше, но таких не жалко. Если кому-то из наших соотечественников здесь, на Северном Кипре, отшибло память, и они забыли — в какой стране они живут — имею в виду Россию — не проблема, мы им напомним, люди просто расслабились. После дела ЮКОСа у нас всё всерьёз, так как государство показало, что для него не существует законов или правил».

Когда я только планировал поездку, хотелось одним эпизодом в теме «Русские на Северном Кипре» снять и рассказать про это важное явление в жизни оффшорного бизнеса на острове с российскими «корнями». Цель — не создать имидж (положительный или отрицательный) какой-то части Кипра, а просто рассказать о том явлении, которое имеет место. Правда, как оффшоры могут работать вне непризнанного Кипра (а оффшор только для этого и нужен) — мне этот человек, называвший себя Андрей Багги, отказался объяснять. Если только в Турции?! Багги отказался сниматься и, как я потом догадался, препятствовал нашей работе в этом направлении, «чтобы не дразнить отечественных рабочих и крестьян». Тогда я был зол на него, а теперь понимаю. Ну, не верит бизнес власти в Москве и боится её! Что тут поделаешь? Дубина (как обозвал Путин репрессивные органы во главе с Генпрокуратурой) над головой у бизнеса — это нормально, это везде есть. Но с кнутом надо давать и пряник: не только пугать, но и привлекать, стимулировать. А когда у власти в руках только дубина, и она ею вертит как хочет, иногда даже противореча Закону всемирного тяготения, а над самой властью нет ничего — от неё бегут. Учитывая все предыдущие грехи Родины, это должен быть даже не пряник, а уже целый торт.

Все состоятельные россияне, с которыми мы общались за наше короткое пребывание на Кипре, не доверяли нам — кто-то больше, кто-то меньше. Будь у меня сейчас большие деньги, тоже не верил бы коллегам-телевизионщикам из России.

В порту Гирны, основанного ещё финикийцами городка, нас встречал Александр Толстов. С ним я тоже познакомился по электронной переписке. Сам по себе это был очень интересный герой. Он сибиряк, в Новосибирске у него остался маленький бизнес. Но жить там он больше не хотел: широту сибирскую сменил на удобный мирок турецкого Кипра. Более того — хотел здесь натурализоваться.

Ещё в мае, во время нашего первого разговора, Александр мне сразу прямолинейно признался — мол, ты, вполне вероятно, агент российских фискальных органов, но он не боится — грехов за собой не имеет.

Только загрузились к нему в машину, поехали — и Фефилов приступил к «допросу».

— Эльхан, рассказывал, что Вы хотите получить местное гражданство? Это что — правда?

— Очень хочу, — вызывающе предупредил нас новый знакомый.

— Зачем? Мы понять не можем.

— А мне здесь нравится. Что нужно человеку? Безопасность. Комфорт. У меня здесь дети учатся. Потому что образование хорошее и стоит недорого. Если бы не приходилось наезжать на родину отчеты сдавать, да работничков гонять, чтобы не засыпали на ходу — так и жил бы себе тут безвылазно. Здесь всё есть. Смотрите — местный полицейский, — кивнул Саша на стоящего у выхода из порта стража порядка. — Он общественный порядок охраняет. С обычными гражданами он вежлив, приветлив. Я ходил с женой в полицейский участок, когда оформлял продление визы. Они нам кофе по-турецки сделали, представляете? Чтобы не скучно нам было ждать. За превышение скорости останавливали меня — не штрафуют, а предупреждают, просят! понимаете? просят! чтобы я не нарушал. А в конце ещё и «Берегите себя, пожалуйста!» скажут.

У меня здесь машину стукнули. Я из окна дома видел. Пока шёл к месту аварии — приехала трафик-полиция, три лба под два метра, вежливые, предупредительные. Через 15 минут — хозяин страховой фирмы. Через полчаса я уже знал, когда забирать готовую машину: никакие протоколы не писали, трафик-полиция меня успокоила, поручилась за сервис. Через два дня машина была у меня — даже лучше, чем раньше стала: крыло, бампер, отрихтовали, покрасили. Мою машину в России били — так я через ад прошёл! Сами знаете.

Саша говорил косноязычно, но основная мысль его была понятна.

— Здесь преступность только очень мелкая. Смотри — как они водят. Думаешь, вчера права получили. Я раньше ездил, ну, как привык в России: обгонял, подрезал, резко тормозил, перестраивался из ряда в ряд. Так они пугались, теряли управление, сразу уступали, думали, что-то с человеком случилось. Показать?

— Не надо! — даже как-то грубо отвернулся к окну Вадим.

— А гражданство тебе зачем? Страну-то никто кроме Турции в мире не признаёт… — вмешался оператор Тимур Воронов, известный на НТВ главный государственник.

Саша оказался его «коллегой».

— Ну и что?! Ну и что, что не признанный, — загорячился Саша. — Для нас, здесь живущих, главное — сохранить статус-кво и постепенно добиваться мирового признания! Объединение кроме вреда ничего не принесёт! А без гражданства местного мне трудно работать. Тут всё для своих.

Тимур вызов принял. Хотя профессионал в своем деле, но характер имеет недипломатичный. Он на половину русский, а на другую — крымский татарин. И кровь горячая доминирует.

— Даааа, у любого крыша поедет под турецкой оккупацией, — не выбирая выражения, рубанул он.

— Неправда, неправда! Не было оккупации, — заволновался Саша. — Не оккупация это вовсе. А спасение турецкими войсками своих соплеменников. Вот!

Я попытался успокоить обоих. Всё-таки человек приехал, встретил нас, хоть как-то, но помог. Саша, возможно, высказывал нам всё, что у него накопилось на сердце. Стал рассказывать ему о наших темах, обсуждать детали съёмок. Об особенности подачи информации в репортаже и его содержания — о пресловутом «формате». И снова вспыхнуло — о наболевшем.

— Я не смотрю наши каналы. А зачем это мне? — вызывающе и с обидой поглядывал он в зеркало на сидевшего сзади нашего оператора. — Все новости из интернета узнаю, объективные. Хотел бы — настроил бы «тарелку».

Я тогда подумал — не знаю, считайте меня параноиком — что у человека очень символичная для мира русской философии фамилия — Толстов. Последователи Льва Николаевича в начале XX века — толстовцы — настаивали на первичности нравственного и духовного развития российского социума, принижая, а, в основном, жёстко отвергая значимость материальных благ.

— Здесь на Севере, — бормотал под нос успокоившийся сибиряк. — Никто никому жизнь не усложняет. Здесь всё просто, чисто, аккуратно, удобно. Настолько удобно, насколько можно! А у вас… у нас?.. От абсурда и нелогичности можно с ума сойти.

Оставшуюся дорогу до Фамагусты мы ехали, не проронив ни слова.

Турки-киприоты называют этот город Газимагуза, или Магуза. До войны 74-го года это был известный во всём мире фешенебельный курорт. Здесь отдыхали мировые кинозвёзды, миллионеры Старого и Нового Света, шейхи из Персидского залива. А теперь тут, в когда-то шумной туристической части города, время остановилось: потрясающие своим шиком и роскошью гостиницы, магазины, рестораны стоят пустые. Это город-призрак, запретная зона, куда турецкие военные никого не пускают, чтобы не допустить мародёрства. Но кто туда проникал, говорят, что даже ювелирные магазины не разграблены — через разбитые витрины, распахнутые двери видны покрытые многолетней пылью дорогие золотые украшения.

Жизнь в Фамагусте сосредоточена лишь в турецкой части — в Старом городе. Наш отель Palm Beach стоял прямо у этой запретной зоны, и мы видели из окон, с гостиничного пляжа этот покинутый туристический рай, где когда-то жизнь била ключом, красивые люди, некрасивые люди веселились, любили, ненавидели, обманывали, верили, страдали, видели счастье, мечтали. Завораживающее зрелище, глаз не отвести. Смотришь и понимаешь — всё, что создано человеком, преходяще. Рано или поздно.

Город известен в мире и своим средневековым замком, который в XV веке был перестроен по проекту Леонардо Да Винчи. Ну и, конечно, Башня Отелло. В начале XVI века наместником Кипра и командующим венецианским гарнизоном острова был некий Христофор Моро по прозвищу «Мавр». С него великий Шекспир списал героя своей трагедии.

В Газимагузе у нас были запланированы первые съёмки. В том числе история грека-киприота Тони Ангастиниотис (Tony Angastiniotis) когда-то популярного на Юге кинорежиссёра. Однажды он приехал на Север «посмотреть, как живут ненавистные турки-киприоты». Но остался здесь, стал «изучать их правду», поменял свои взгляды и снял фильм про конфликт «Голос крови» (The voice of blood) — как во время конфликта греческие националисты вырезали турецкое мирное население. Греки объявили Тони предателем, даже многие его родственники: «Я попросил сестру посмотреть мой фильм. А она сказала, что не будет смотреть фильм, который сделала собака… Но после просмотра она плакала, и теперь для сестры я уже не собака, она поняла их боль». Теперь хочет остаться жить на Севере и назвать дочку турецким именем Джаным (правда, в конце концов назвал библейско-еврейским Рахиль). А ещё в деревушке Йени Богазичи-Агиос Сергиос (Yeni Bogazici /Agios Sergios) отсняли забавную греко-турецкую семью — это почти единственный случай. Филиппос и Туркай Хаджифилиппо (Philippos & Turkay Hadji-Filippou) выходцы с Кипра, живут в Лондоне. Когда только встретились, начали спорить о конфликте, обругали друг друга, а сейчас это весёлая дружная семья. «Здесь, на Кипре, смешанные браки — это большая проблема. И на Юге, и на Севере почти все против этого. Может быть, наш пример хоть немного приблизит мир», — смеясь, рассказывал отец семейства. Лондонцы отдыхают то на Юге, у мужа, то на Севере, у жены. И у детей имена межнациональные: сын Михалис-Ариф, а дочка Тулиана (от турецкого имени Тулай и греческого Анастасис).

Ну и другие съёмки успели провести. Познакомились с замечательным человеком Яной Бойко. Она училась в аспирантуре Восточного Средиземноморского университета и подрабатывала в местном журнале NC Property. Очень помогла нам в сборе информации, с контактами.

Поздно вечером решили отметить знакомство с Сашей и Яной. Вернулись в отель, чтобы оставить оборудование. Ко мне в номер зашёл Вадим, хмурый.

— Ты что? Истории не понравились?

— Нет. Истории отличные.

— Номер не понравился?

— Мне этот Саша очень не понравился, — поморщился Вадим.

— Почему? Не понял, — схитрил я.

— Да пошёл он в жопу! — Вадим стал обиженно протирать очки. — Ну что попробуем расхваленную зиванию[83]?

— Давай. Может, тебе станет лучше… Посидишь рядом с Сашей? — злорадно потревожил я кошек у него на душе.

Официанты заставляли наш стол ароматными, дурманящими — запахом и видом — блюдами, а Яна рассказала нам историю Святого Мамаса. Этот отшельник жил при римлянах — разводил скот, выращивал виноград, но от уплаты налогов злостно уклонялся. По легенде, рассерженный наместник однажды послал за ним солдат. Древнекипрского Ходорковского поволокли в местное СИЗО. Но по дороге на «этап» напал сбежавший из цирка и охотившийся на ягнёнка громадный лев. Конвой разбежался, а Мамас одной рукой схватил ягнёнка, а другой повалил льва, оседлал его и верхом на хищнике предстал пред очи наместника. Изумленный — ну, и, видимо, напуганный — чиновник-римлянин освободил храбреца от уплаты всех налогов, прошлых и будущих. И с тех пор Святой Мамас — покровитель неплательщиков налогов и оффшорных компаний.

— Те бизнесмены из России, кто знает легенду, обязательно едут поклониться церкви Святого Мамаса в городке Гюзельюрт, — под наш смех добавила Яна.

Пока мы уплетали нежнейшую баранину, которая, видимо, ещё недавно прыгала и блеяла на травке, Яна стала теребить нам душу.

— Хорошо, что здесь мало туристов, тем более из России.

«И она туда же!»

Вадим отвернулся и уставился в сторону. Он и так почти весь вечер не пил — что уже было удивительно — молчал, мрачно разглядывал Сашу и вздыхал. Но если последний ещё мог претендовать на «звание» истеричного и неадекватного человека, но Яна-то выглядела девушкой жизнерадостной и проницательной.

— Это почему же? — спросил я.

— Туристы испортят Север. Как произошло с греческой частью — там уже никакого сервиса, народ обленился. А цены там какие! А здесь над каждым, кто приехал на отдых, трясутся. Пока.

Был уже третий час ночи. Наш ресторанчик стоял у берега моря, и пока мы беседовали и ели, я наблюдал, как трое детей весело играли на песке. Взрослых рядом не было.

— Наши всё равно ещё долго сюда не повалят, — успокоил Саша. — Здесь своеобразный отдых. Пьянки-гулянки, жизнь фонтаном — это на Юге. Здесь нет индустрии кабацких развлечений. Здесь семейный отдых, спокойный — пить потихоньку, обжираться расслабленно и не торопясь.

Всё, что я в тот день увидел, поверьте, даже для меня (я-то давно читал отзывы побывавших на Севере) было культурным шоком. После Москвы, где от человека требуется постоянное — во имя чего-то — напряжение всех сил, в местную окружающую действительность не верилось. Засидится человек на одном месте и начинает полагать, что мир, где он живёт, естественен, разумен. А тут — дети! гуляют! одни! ночью!

— Это же Кипр! Со временем он становится родным, — добила Яна.

Да, я это сразу почувствовал. Как приехали.

Словно вернулся в хорошо знакомое место. Воздух здесь, что ли, такой? То переполняет энергия — не созидательная — и хочется дурачиться, глупо и беззаботно улыбаться, ходить босиком, шалить, как будто тебе всего восемь лет. То сидеть где-нибудь в маленькой кафешке, пить кофе или лёгкое местное бренди и лениво разглядывать прохожих, и удивляться — как каждая мышца, самая ничтожная косточка в твоём теле тихо напевает жаркую, сладкозвучную песенку-истому.

Когда в тот вечер все разошлись, я пошёл на берег… И сошёл с ума. Лежал до утра на белом песочке и думал, что я летняя средиземноморская волночка.

А не какой-то продюсер телекомпании НТВ.

За неполные три дня мы поставили на уши эту половину острова. Тема про конфликт получалась неплохая: истории яркие, «человеческие», как мы говорим. Успели сделать интервью с президентом Северного Кипра Мехмет Али Талатом, а после этого нагло проникли в нейтральную между двумя секторами территорию — Зелёную зону — где не то что снимать, даже находиться запрещено. Это была наша маленькая, но молниеносная спецоперация. Даже турецкие солдаты охранявшие Зону со стороны Севера опешили от нашей наглости и не успели нам помешать.

Нам повезло снять паломников-греков, именно в те дни приехавших с Юга в храм Святого Мамаса в Гюзельюрте. С недавних пор власти двух кипрских государств согласились на взаимные поездки своих граждан. Очень тяжело было наблюдать, как верующие целовали иконы, подолгу стояли перед ними на коленях и плакали.

Ещё встретились с местным диссидентом Шенером Левентом. Он турок-киприот, в молодости учился в Советском союзе — на журфаке МГУ — и хорошо говорил по-русски. Шенер был радикально настроен на объединение двух государств в федерацию и вывод с острова войск Турции, которые он называл оккупационными, а власти Северного Кипра — тоталитарным режимом. Он издавал оппозиционную газету «Европа», но после обыска в редакции переименовал её в «Африку» — мол, страна живёт по законам джунглей.

Среди русской общины Северного Кипра ходили слухи — сюда активно вкладывает деньги миллиардер Роман Абрамович. На его деньги, например, строится элитный коттеджный посёлок Chelsey village[84] недалеко от Гирны. Хотя на первый взгляд ничего суперэлитного. Да, комфортабельные качественные коттеджи. Но сам посёлок находился в горах, от моря несколько километров.

— Мы не на россиян рассчитываем. Наши клиенты — пенсионеры-англичане, — рассказал нам во время экскурсии по стройке генеральный директор девелоперской компании (YIGOR PROPERTY) Рустам Сулейманов. — А они люди спокойные, любят отдых в горах. Видите, какой вид на море потрясающий отсюда открывается?! Для англичан самое то! Среди них популярно — удобное, качественное жилье, а не пустой, смешной шик.

Удовольствие за 35–80 тысяч евро. Площадь — от 90 кв. метров.

— Эльхан, это «фишка». Это надо обязательно обыграть в репортаже, — бубнил поражённый Фефилов. — Представляешь, коттедж по цене однокомнатной квартиры в Митино.

— Не-а, Вадим, «однушка» в Митино дороже. Намного. Я-то знаю.

— Митино — это где? — не понял «человек Абрамовича» (так его нам рекомендовали).

— Это один из «убитых», депрессивных районов Москвы. Спальный район.

Рустам расхохотался и объяснил, что сам он родом из Казани.

Да, это очень смешно! — два коттеджа на Кипре за однокомнатную «панель» — но мы не смеялись.

Камера была включена, и Вадим в лоб задал главный вопрос:

— Chelsey village принадлежит Роману Абрамовичу?

— Ну, я не хотел бы отвечать на этот вопрос, — заулыбался Рустам. — Разве, это так важно?

— Но, всё-таки, Абрамович имеет отношение к этому бизнесу? — «вцепился» вмёртвую Вадим.

Тот снова расхохотался.

— Ну, имеет, имеет отношение.

Оказалось, весёлый человек этот «человек Абрамовича».

Однажды услышал разговор Саши с Вадимом. С чего это они стали обсуждать такую тему, не знаю — может, сибиряк в очередной раз расхваливал местные порядки.

…неет, думаю, пойду — заявление напишу, — рассказывал Саша сидящему на переднем пассажирском сидении Вадиму. — Ну, разозлился тогда. А полиция чуть ли не спецоперацию всем отделом начала. Искали долго — в тот момент в интернет-кафе людей много было. Нашли. Англичашка, подросток, представляешь? Сын отвлёкся, а этот и стырил. Так полицейские его, несовершеннолетнего, на всю ночь посадили в камеру. Родителям его выписали штраф. И предупредили: «Ещё раз оступитесь — всю семью депортируем с острова».

Саша помолчал.

— Я в какой-то момент даже пожалел, что поднял эту историю. Говорю полицейским: мол, не надо, я зол был вначале. Да и мобильник-то дешёвый — за сотню баксов. А у этих англичан и своя вилла, и машина на Кипре. А вы их — депортировать. Да, при депортации имущество останется за ними, но пользоваться им они уже не смогут. Это же, говорю, неравноценно — такие потери для бюджета вашего государства!

А полицейские мне, на полном серьёзе: «Те, кто привозит сюда свои деньги, налоги платит — должны быть уверены в своей безопасности. Иначе, мы ещё больше потеряем». Понимаешь их идеологию? Моя полиция меня бережёт.

— Да, это показательная история, — проскрипел Вадим. — У моего сына недавно украли мобильник в Москве. Так нас менты послали на три буквы. Сказали: «Будем мы ещё вам мобильник искать! Конечно!»

— Ну, нет. Здесь воровство телефона — это ну, очень серьёзное преступление, за неимением других. Надо же криминальной полиции чем-то заниматься…

Вообще-то Саша нам очень помог. Возил нас бесплатно, много о чём интересном рассказал. Но и Вадим был прав: «Дёрганный он какой-то, мутный».

Сибиряк постоянно ждал от нас подвоха. Провокации, что ли. Но и его понять можно… Всех их понять можно: живут люди себе в тиши — «в деревне», как говорили о Северном Кипре местные русские — а тут лихой ветер с Родины заносит в их мирок съёмочную группу НТВ. Страшно им! Вот и получалось — Саша нам и помогал, и мешал.

Не замечали — куда делось большинство успешных людей, которые сделали капитал в благодатные годы — конец 80-х и начало 90-х. Кого убили, кто сломался — спился или пропился, кто пристроился кое-как в современной России. Но и за рубежом много этих героев «Эпохи кооперативов». Уехали — или убежали, скрылись — живут своей жизнью.

И на Кипре они есть. Про одного такого бывшего кооператора мы знали: живёт — не тужит. Интересно было снять историю такого человека. Спросили у Саши. Насторожился — да, мол, знаком с Денисом, но сниматься он не будет — категорически!

Саша потом долго не мог понять — стал какой-то подавленный — как я нашёл этого «Дениса». Зовут его Сергей Хромов. Выслушал нашу просьбу по телефону и сразу согласился — и виллу показать, и на своей яхте прокатиться, и за жизнь поговорить.

Телевизионщики иногда называют это «интригой». Яркая, в эмоциональном и ассоциативном отношении, история. Кого мы ожидали увидеть? Типичного кооператора, такого, какой «прописан» в наших ассоциациях (багаже образов, в образном мышлении). Нагловато-самоуверенный, сильный — в первую очередь, физически — человек. Эдакий громила, лихо зарабатывающий и лихо тратящий большие деньги. С «барсеткой» и в дорогих спортивных штанах. И, конечно, «златая цепь на дубе том» должна быть в наличии.

Все же стереотипное мышление — главная опасность для всех журналистов. Особенно телевизионщиков. Ведь массовая информация — для всех. Визуальные и вербальные средства — доступные, понятные «обычному зрителю», интеллектуальному «середнячку». Есть даже такие выражения-инструкции «Не грузить зрителя», «Не копать глубоко» — то есть не давать «тяжёлой», серьёзной информации. Да, это общемировое явление. Но на современном российском телевидении под «обычным зрителем» предполагают даже не «середнячка», а малообразованного и некультурного человека — этого любимого зрителя «Кремль ТВ». А аудитория влияет как на содержание предлагаемого ей продукта, так и — в случае журналистики — на авторов этого продукта. Аргумент от коллеги: «Это малоинтересно для российского (американского, узбекского) зрителя» говорит о поверхностности, лени и нелюбознательности. Вместо «понятная и общедоступная информация» получается шаблонное мышление автора.

Ну, и важнейший теле-аргумент — «картинка». В печатном тексте можно написать, что «здесь на каждом углу патрули и колючая проволока». А как это сказать в эфире, когда по видеоряду довольные и томные счастливчики. Если такие ожидания не оправдались, телевизионщики разочаровываются, опускают руки — мол, «истории», «интриги» нет. Не понимая, что опровергнутый жизнью стереотип — это ещё какая «интрига»!

Сергею Хромову тогда было около 50 лет. Подтянутый, уверенный, вежливо улыбается, но твёрдый характер чувствуется. Никакой стрельбы, шампанского рекой и длинноногих визгов во время прогулки на яхте мы не дождались. Герой нашего эпизода стоял на корме вместе с женой Фаей. Они тихо разговаривали, смотрели на набережную, здоровались с пассажирами других яхт. Такая тихая семейная морская прогулка в бухте Гирны. Просто отдых. Лето, любимая женщина, Кипрское море, забавные ребята с НТВ.

Наша попытка разбудить эмоции и добыть для Родины необходимую «картинку» и «лайф» проверенным путём провалилась. На предложение Вадима Сергей согласился, но нам разлил по полной, а себе — на донышке.

— Нет, — улыбался он нашим исканиям. — Я теперь другой… Думаю, вообще — продать яхту. А то лишние расходы. Чтобы покататься на яхте, необязательно иметь её в собственности. Можно арендовать.

Тимур что-то весело зашептал Вадиму — я расслышал только «Химкинское водохранилище». Да, я тоже видел там яхты, уродливо и комично выделяющиеся среди пейзажа двух депрессивных спальных районов Москвы.

Поехали на их виллу. Сергей показал нам небольшую коллекцию дорогих автомобилей и мотоциклов. Хорошая жена, хорошее имущество — движимое и недвижимое — что ещё нужно, чтобы встретить старость.

— Сюда, на Северный Кипр, попали случайно. Мы с Фаей ездили по разным странам, где-то жили по два года, где-то год. А сюда приехали — влюбились в эти места. Привезли детей, обосновались. Нам здесь хорошо.

Когда мы отсняли всю «картинку» и интервью, Фая нас накормила вкуснейшим ужином. Мы сидели на веранде, спокойно беседовали, и тут началась интересная дискуссия.

— А как же Родина? — начал я.

Сергей с Фаей странно переглянулись.

— А что Родина?

— В Россию не хочется? Навсегда вернуться. Снова там жить?

— Ужас, как не хочу в Россию, — поёжился Сергей, даже вздрогнул, видимо, вдруг всплывшим в его голове ассоциациям.

— ????

— А зачем? Зачем я ей нужен? Зачем она мне нужна? Одни тюрьмы, взятки… И рэкет.

— Какой ещё рэкет? — не понял я. — Всё уже изменилось. Этого давно уже нет.

— Да? — засмеялся Сергей. — Ничего не изменилось. Всё также.

— Какой ещё рэкет? Их уже не осталось. Вы, вообще, когда в последний раз были в России?

— В 98-м, в августе. И прямо в аэропорту у меня стырили кошелёк. А потом ещё и… Да ладно. Не хочу вспоминать! И сейчас всё также там.

Мы молчали и слушали человека.

— Россия, Россия, — Сергей смотрел в сторону и словно размышлял вслух. — Сказали бы мне в молодости, что буду так думать — дал бы в морду. А что мне там делать?.. Одни бандиты хорошо живут. Государство — для них, а не для простых людей. Россия — это место, куда не хочется ехать!

И снова посмотрел на нас.

— А здесь я — иностранец, но меня уважают и как бизнесмена, и как просто человека. Здесь я не быдло. Да и люди здесь не злые, не завистливые.

— Ну, вот у вас и дети уже не так хорошо на родном языке разговаривают.

— Нашим детям нужно хорошее образование, чистый воздух, — вмешалась Фая. — И всё это здесь есть. Я за их безопасность не беспокоюсь, если они в такое время пойдут гулять. А язык нужен будет — выучат.

— Ты молодой ещё, всё поймёшь, — сказал Сергей персонально мне. — Малейший кризис — и 90-ые вернутся обратно.

А прав был мужик про Родину. «Ничего не изменилось». Мы говорили с ним о разных вещах. Мы о форме, а он — о содержании.

Закон это право выбора. Ведь об этом в начале 2000-х не говорили — открыто не говорили — но предполагалось: права и свободы в обмен на защиту и безопасность. И где это всё? И свобода, и права, и безопасность.

Умный мужик.

Я же не спорил — хотел понять. Не спорил.

Завтра утром уезжать. Мы стояли с Вадимом одни перед гостиницей. Тёплый вечерний ветерок приносил запах моря. Этот чудный запах. Кто отсюда убежит в Россию?

Я прикрыл глаза, расслабился и всеми пятью — или шестью! — чувствами воспринимал это райское наслаждение — прямо как телевизионная «тарелка».

— Не понравился он мне, — не мог успокоиться Вадим.

— Кто? Сергей Хромов?

— Угу. Нет в нём этой русской удали, размашистость. Фантастической. ээ… как же это?

— Иррациональности?

— Во-во. Русской иррациональности.

— То есть стал таким меркантильным, прагматичным, да? Как турки или европейцы?

— Вот именно!

«Ну, Вадим. Здесь надо выбирать. Либо комфорт, либо духовность с грязными сортирами. Можно говорить о высоком и в то же время не спускать воду в бачке. О душе думать надо, это — главное. Но после чистых и комфортных туалетов. Разум после материи».

Эта высказанная вслух мысль обидела Вадима и он мне тут же отомстил. Почему-то напомнил историю, связанную с моей Родиной: про 45-секундный рекламный туристический ролик, подготовленный в 2006 году по заказу Министерства культуры и туризма Азербайджана нашими коллегами с НТВ — в основном, Сергеем Шановичем, в то время руководителем компании «НТВ-дизайн» и арт-директором телеканала, а также Максимом Соколовым, тогда ещё корреспондентом Службы информации.

Когда летом коллеги вернулись со съёмок из Азербайджана, то они рассказывали больше не о работе над роликом — это было понятно, ведь, как потом оказалось, работы над роликом было не так много — а про гулянки, пьянки и другой отдых, организованный для них официальной азербайджанской стороной. Ещё про то, что заказанный государственным ведомством проект почему-то оплачивал «Фонд Гейдара Алиева»[85]

Я потом видел этот ролик — в эфире телеканала CNN. Там в одном из эпизодов снялась Лейла Алиева, дочь президента Азербайджана. А чего мелочиться!.. Сам ролик красивый. Глянцевый. Гламурненький. Но ничего особенного. Да и тех денег — нескольких сотен тысяч долларов, заплаченных коллегам с НТВ — он не стоил. А тем более сумм, которые за него списали. От этого «продукта» пахло коррупцией, лихими нефтяными деньгами, разбазариванием бюджета и презрением азербайджанских правителей к своему народу. И, конечно же, глупостью общества, которое это всё терпит. Которое это всё позволяет. Максимальная его цена пять тысяч долларов. Да и лично свои деньги на этот гламур я не стал бы тратить. Именно такой китч ожидаем, когда в голове у заказчиков, организаторов и исполнителей одни тусовки, потребление и наряды из бутиков. И брызги шампанского.

Но суть оказалась не только в этом. Наши коллеги с НТВ в Баку погуляли хорошо. Как рассказывал Максим Соколов, принимающая сторона, а именно сотрудники «Фонда Гейдара Алиева» выворачивались наизнанку, чтобы угодить «дорогим гостям». Например, однажды для всей съёмочной группы подвезли автобус с элитными проститутками… Несовершеннолетними! Девочкам было по 14–16 лет!

Про проституток от «Фонда Гейдара Алиева» Максим сообщал не всем, но все на НТВ про такую «работу» коллег в Баку узнали. Моральные уроды из «Фонда Гейдара Алиева» думали сделать приятное, но не понимали, что даже у адресата их услуг вызвали лишь презрение…

Мне эту историю пересказал Вадим Фефилов в тот день, когда наша группа готовились отплыть на Кипр из турецкой Алании. Пока в ожидании парома мы разгуливали на пристани, коллега признался, что ему самому было неприятно узнать про поведение азербайджанских чиновников: «Если бы это (история с проститутками — Э.М.) произошло в России или на Украине, такое ещё можно было бы понять… Но в Азербайджане… Эльхан, даже я был оскорблён услышанным!» Ещё передал те издевательские комментарии «поработавших» у меня на Родине коллег.

Вадим говорил-говорил, а я был готов со стыда провалиться сквозь землю. Тут же на этой проклятой пристани…

Я потом у Максима Соколова эту информацию про летний отдых-«работу» выяснял. Он категорически отказался подробно меня информировать, но сам факт с проститутками подтвердил.

Уверен, Вадим ранил меня, напомнив эту историю, потому что ему тоже в тот день было стыдно. И неприятно. После беседы с Сергеем и Фаей Хромовыми.

Да, стыдно.

Чинуша он ведь везде чинуша. Чинуша не имеет Родины, не имеет чести. Он редко краснеет. Чувство стыда у него появляется лишь… нет, нет, оно у него ампутировано. У него есть чувство страха. Но стыд это не для него. Со стыда откат не получишь, и на стыд очередной китч не хапнешь.

Некоторые чинуши умеют готовить патриотическую «лапшу». Некоторые общества сами подставляют под неё уши.

Они вдалбливают в голову среднестатистического гражданина (успешно вдалбливают!) идею-фикс: демократия и права человека — это «вещь чуждая нашим людям». Да неправда! Разве, например, в России нет исторических демократических традиций. Например, вече Новгородское, а потом соборы — этот классический институт народного представительства на Руси, собрание общины у староверов, институт сельских джамаатов на Кавказе, курултаи тюрок. Или же пример современного демократического устройства — поражающую своей справедливостью и глубиной систему лагерного братства. Вообще, самое более или менее совершенное, что изобрела русская цивилизация в XX веке — это система содержания людей в заключении и организованная в ответ система выживания этих людей в заключении. А они упрямо — демократизация приведёт к разрушению государства, и напоминают про 90-е, выборочно приводя оттуда примеры. Дескать, свобода — это смута. Неправда! Они намеренно путают понятия: централизованное государство и авторитарный строй. Централизованному государству как будто не надо быть правовым? А вот авторитаризм, с потерявшими совесть и контроль чиновниками, а главное — неспособность нации создать гражданское общество приведут к слабости государства, к бегству от такой страны — как отдельных людей, так и отдельных народов и отдельных территорий. А в первую очередь остепенившихся вчерашних союзников и «форпостов».

Почему у подавляющего большинства ура-патриотов сильное государство предполагает слабых граждан? Они говорят — только нынешняя властная элита способна «спасти страну», и только жёсткими методами. Неправда! Для них даже поздняя Погодинская[86] формула (идеология Ветхого завета (око за око) в международной политике, а идеи Нового — во внутренней) не действует. Или, думаете, «20 января» невозможно где-нибудь в Москве или во Владивостоке? А побоище у Белого дома в 93-м — с изощренным убийством безоружных, расстрелами раненных, с патологическим насилием — это не повторение бакинских событий?! А провокации спецназовцев (подразделения специального назначения внутренних войск МВД «Витязь») и их последующая стрельба на поражение по митингующим, журналистам и зевакам во время «обороны» Телецентра в том же октябре 93-го?! А танки и огнемёты в Беслане — это разве не расстрел?! Принцип «Разделяй и властвуй» они будут использовать не только на постсоветском пространстве, они готовы стравить между собой даже собственных граждан — это же абсурд, это же абсурд! Они не только внешних врагов будут «убирать», но и объявленных врагами своих граждан внутри страны. Потому что «убрать» кого-то легче, чем убеждать, договариваться. Демократия — это процесс коллективного, общественного — между максимальным количеством групп интересов — договора. Проще говоря — все допущены к «пирогу»: все участвуют как в его разделе, но и в его приготовлении принимают участие. А как же? Патерналист не будет социально ответственен. А получается, одни делают, что хотят, а другие — большинство — должны быть рады минимуму — праву на существование.

Вот народ выбрал — или «выбрал», кому как нравится — двух президентов, оба юристы. И оба этих перца говорят, что надо строить «правовое государство». Выражение «правовое государство» — это штамп, о котором знает даже более менее прилежный студент, избыточное в смысловом значении словосочетание. Ну, как если сказать «очистить эту дистиллированную воду». Государство — это политическое объединение, организация социума на основе норм и права. Ещё раз. Государство — это правовая организация общества. Без права государства не бывает. И что? — эти два питерских юриста не знают про это? Знают. Из их юридических уст обещание построить «правовое государство» — это оскорбление.

Ну, скажите — суд, прокуратура, милиция — это фантом, мираж. И я пойму. Приму эти правила. Пойду к детективам, к бандитам. Сам буду вооружаться и себя защищать. Я же потом окажусь крайним…

Право для государства — это как фундамент и железобетонный каркас для здания. Если для первобытной, простейшей хижины или для пещеры или для землянки, конечно, ни того, ни другого не требуется. И княжеские деревянные хоромы могут обойтись без этого. Но чем здание современнее, чем выше и сложнее конструкция, тем надежнее, устойчивее, продуманнее должны быть фундамент и каркас.

Есть Россия-страна. Есть Россия как культурологическое пространство. Но России-государства нет. Как и почти десятка постсоветских республик. Это не государства. Это трухлявые, некрасивые, некомфортабельные хрущёвки. Их пора давно сносить или — ну, ладно, эволюционно — строить рядом новые дома, лучшие, современные. Но ушлые прорабы-президенты процесс обклеивания старых гниющих стен гипсокартоном и алкопаном (этими уродливыми «алюминиевыми композитными панелями»), а также процесс укладки ржавых, готовых прорваться, канализационных труб в тонкие пластиковые обёртки, а также процесс покрытия рубероидом крыши — крышу всё равно никто не видит — выдают за процесс модернизации, за процесс восстановления этих хрущёвок. При этом, даже этот абсурдный и косметический ремонт они умудряются делать бесконечно, а сам процесс прибивания гипсокартонных досок гвоздями выдают за героический подвиг подобный архитектурному и строительному чуду — строительство египетских пирамид, Питера на болотах, Великой китайской стены или туннеля под Ла-Маншем. При этом, одновременно они пытаются запихнуть эту недвижимость — и впихивают же некоторым! — по цене виллы на средиземном море или по цене двух отличных берлинских квартир. При этом, эти прорабы активно воруют, но для себя и своих детей они недвижимость присмотрели не в наших хрущёвках, а в чужих небоскребах.

Нормальные, умные жители, заказчики прогнали бы этих прорабов. Так нет же. Одни думают, что мы их наняли, выбрали — верят в это, другие понимают, что у прорабов есть целые бригады, вооружённые строительными инструментами и техникой; но большинство за теми, которые продолжают упорно терпеть и верить в то, что ещё немного — и хрущёвка чудом превратится в Burj Dubai[87].

Продолжаем жить в этих хрущёвках. Более того. Мы гордимся ими, этим плохим вечным ремонтом, а нормальные жители других домов смотрят и потешаются. Для них модернизация — это естественный процесс.

У них. Там…

Где-то…

У них.

Иллюзия?

Первое впечатление?

Обманчивое?

Синяя птица?

Тоже «ящик»?

Возможно.

Вот! В Бутане. Точно — в Бутане! Хочу такую страну за своими окнами.

Мы вернулись в Анталью утром 4 сентября. У нас оставались сутки перед вылетом в Россию. Утром нам позвонило руководство из Москвы. Пётр Орлов радовался как ребёнок: ночью курды совершили очередной теракт, на этот раз в городке Чатак на востоке Турции. Попросил сделать ещё один материал.

За рубежом я часто встречал россиян, которые со страхом вспоминали свою жизнь в России. И в Гоа, и в Европе и т. д. Но, лично для меня, самые яркие впечатления остались после общения с русскими Северного Кипра.

Репортаж про кипрский конфликт вышел в эфире НТВ через месяц. А тему про русских на Северном Кипре Вадим не стал делать, сказал: «Не вижу конфликта». Обидно было ему, видимо.

Кстати, Тимуру Воронову Северный Кипр вообще не понравился. Патриот. Государственник!

Source URL: http://ostankino2013.com/kipr-komandirovka-v-raj.html