Моя борьба. Судьи нашего времени

— А Вас зовут Олег?

— Да. Олег.

— Кажется, Вы работали на Первом? Пташкин Ваша фамилия.

— Да.

— Слышал про Вас с Мирзоевым. Такая нашумевшая история.

— Вот как?

— Да, читал я Ваши документы судебные.

— ??

— У тебя, Олег, всё ясно. Дело твое выигрышное.

— А Вы, однако, человек информированный.

— Так получилось. Так вот. Выиграешь ты дело. А твоему товарищу ничего не светит.

— Как так не светит?

— Ну, очень он агрессивный. Конфликтный. Слишком настойчив. Не думаю, что он найдет здесь себе применение.

— Где здесь?

— В России. Пусть ищет себе работу в другом месте.

— Я не понимаю Вас. Он нормальный парень. Очень хороший журналист. И трудовые права у него несправедливо нарушены. Закон нарушен.

— А мы так не считаем.

— А Вы кто собственно?

Этот разговор с Олегом завёл какой-то незнакомец из очереди, когда он ждал приёма терапевта в коридоре городской поликлиники № 108 на Смольной в апреле 2009-го. Воланд возник рядом с ним вдруг, неожиданно — хорошо одетый, возраста 45–55 лет, с незапоминающимся лицом — серым, невзрачным. Почему-то коллега определил его «фэпсом».

— Считайте меня доброжелателем. Ну, другом.

— Другом?

— Да. А Мирзоеву лучше заняться традиционной сферой — пусть фруктами торгует, овец пашет, арбузы выращивает…

Кстати, почти этим я сейчас и занимаюсь — вот, расписываю этот дневник.

Кстати, почему-то Олег, передавая мне пожелание незнакомца, радостно смеялся. Ему это выражение понравилось. Так друзья превращаются в коллег.

— Суд он выиграет, закон, видите ли, нарушен… Конечно! Нечего ему здесь права качать. А ты, Олег — ты будь благоразумен.

— Я так и не могу понять — кто Вы?

— Доброжелатель я. Доброжелатель. Будь благоразумен!

И когда Олег на секунду отвернулся, Воланд внезапно исчез. Коллега был очень напуган этой историей — позабыл о приёме у терапевта и побежал звонить мне.

Сколько раз можно повторять: «Никогда не разговаривайте с неизвестными».

А, может, это ему привиделось?..

Всё, что происходило дальше, тоже походило на чертовщину.

Дорохина…

Дорохина…

Это одна из тех фамилий, которые я никогда не забуду. Храню в сердце её образ.

Дорохина Екатерина Михайловна. Федеральный судья Останкинского районного суда города Москвы. За ней закреплена улица Академика Королёва (дом 12 и 19) и улица Космонавтов.[157]

Наверное, это сделано специально. Из-за Телецентра. Из-за Первого канала.

А, может, так получилось…

Ну, значит, с судьёй не повезло не только мне, но и всем, кто имеет отношение к улицам Академика Королёва и Космонавтов. А также улицам: 1, 2, 3-я Мытищинская, Староалексеевская, Касаткина, Кибальчича, Константинова, Церковная Горка; переулкам: Кулаков, Графский, Зубарев, Кучин, 1-й Рижский (д.2, к.1 и к.2, д.3, д.6, к.1 и к.2, д.8); проездам: Мытищинский, Дроболитейный; Проспекту Мира (чётные дома с 98/13-186); площадям: Шарля Де Голля и Академика Люльки.

Это успокаивает…

Думаете, а сама Екатерина Михайловна считает, что ей повезло в жизни?..

Не уверен — ну, она постоянно жаловалась.

Хотя выглядит довольным самим собой человеком…

Она — худая блондинка. Крашенная. Кстати, неудачно. Химическую завивку с её жидкими волосам сотворили тоже неважно. Ну, неважно.

Так вот — образ судьи Дорохиной. Ну, какой она мне запомнилась.

Было 1 июня. Останкинский суд. Зал заседаний. Слушается дело по моему исковому заявлению.

В небольшой комнатушке — зал заседаний — жарко, воздух наэлектризован. Мы с моим представителем Владиславом Симоновым и юрист ООО «Зелёная Студия» Вячеслав Мирончук спорим — перебивая друг друга, обмениваясь колкостями, насмешками. Увлеклись. Противоположная сторона сдалась, уже не защищается, пищит неюридическими междометиями.

Вдруг я осёкся — странно, Дорохина молчит, не обрывает. Поворачиваю голову в её сторону. И замираю — судьи нет.

Нет, физически она присутствовала. Сидела на пьедестале за судейской партой. Но вот мыслями…

Она смотрела в окно. С блаженным выражением лица. С вдохновённым. Замерев. Как поэт, трепещущий, боящийся своим дыханием спугнуть витающую рядом рифму. А летние солнечные зайчики играли, разбрызгавшись вокруг неё. На её мантии. На руках. На лице. И на её жидких волосах с дурацкой химией — отчего они, волосы, казались бесцветными, прозрачными, невидимыми.

Уверен, судья тосковала. Об отпуске. О море солёном. О песочке белом. О пряном запахе и вкусе мужского пота. О загорелых мускулистых брюнетах, которые не говорят по-русски и не отличают настоящих блондинок от крашенных. Уверен — ведь в перерыве заседания она жаловалась, что устала, что у неё «куча дел, которые невозможно рассмотреть», что ей всё и все надоели, что ей, «в конце концов, тоже полагается отдых»…

Вот почему в тот день судья Дорохина задумала месть.

Во-первых, нами был заявлен ей отвод — протестовали против того, чтобы разбирательство дела судья проводила единолично[158]; чем уже испортили настроение даме, и она отклонила ходатайство. Во-вторых, наша просьба о вызове свидетелей. В этом Дорохина не могла нам отказать, хотя зло проанонсировала результат суда: «Смотрите! Могли уже сегодня закончить дело».

У неё ведь свои дела. Она ведь торопилась. Её ждали мускулистые брюнеты. В шортах — возможно, в белых — обнажающих накаченные ноги. Волнующе волосатые ноги. А тут мы со своим Трудовым кодексом Российской Федерации. С Конституцией. С исканиями справедливого суда…

А? Да, да, думал о том, что я параноик. Думал.

Но судье Дорохиной действительно не везло.

Например, с репутацией…

За помощью в подготовке к судебным разбирательствам мы с Олегом обращались ко многим юристам. Большинство из них советовали нам просить Владимира Ивановича Миронова. Бывшего судью Мосгорсуда, доктора юридических наук, эксперта Комиссии по правам человека при президенте России, члена Независимого экспертно-правового совета и Научно-консультативного совета при Генеральной прокуратуре — главный специалист по Трудовому кодексу в стране, автор основной специальной литературы в этой области. «Мастодонт трудового законодательства». Так его все называли.

Так вот. Мы с ним встретились. Было начало апреля.

Легендарный юрист и учёный выслушал нас. Расспросил о деталях. А потом сразу: «А к кому попало дело?» И объясняет. Мол, такая вот судебная система в стране — важно не только само дело, обстоятельства, но и кто будет его рассматривать. Вернее, второе — важнее.

Называем. Миронов при нас звонит практикующим коллегам — мол, Дорохина, что это за специалист и человек из Останкинского суда. А ему со смехом: «Кто? Дорохина? Ужасный судья». И дальше: «Ужасный судья»…

Помню, я тогда удивился: «А что имели в виду, говоря — ужасный судья?» Миронов засмеялся. Махнул рукой: «И так всё понятно. Не повезло вам, ребята!»

Не повезло.

И не только нам…

Предварительное заседание 27 апреля 2009 года — подготовка дела по моему иску к судебному разбирательству. В первый раз тогда Её увидел.

Только сели, и тут в зал вторгается незнакомая женщина и, размахивая над головой какой-то бумагой, начинает предъявлять претензии к Дорохиной, сначала тихо, но настойчиво, а потом всё громче и скандальнее. Мол, её подпись на повестке подделали, мол, ничего ей не присылали, а она — Она — провела «по этой фальшивке» заседание и вынесла «незаконное судебное решение». Женщина переходит на крик: «Вот, смотрите, здесь же видно — будто специально обводили ручкой». Дорохина отбивается аналогичным способом и шумом: «Ничего не знаю! Ничего не знаю! У меня куча дел! Куча дел! Я не должна за всем этим следить! Уходите вон!»

Не повезло…

Сотрудницы канцелярии Останкинского суда по гражданским делам всегда заняты. Спешат. Торопят. Холодно общаются.

Часто туда ходил. После первого раза меня запомнили. Изменились.

Спросили тогда: «Кто у Вас судья?» Назвал Её имя. Нейтрально, без эмоций.

А они — вдруг — смотрят на меня, как на сироту. Заговорили с сочувствием. Стали помогать мне всем коллективом. Одна девушка даже предложила чаю. Отказался. А она ещё раз: «Вы не стыдитесь».

Меня это вначале очень встревожило — к чему бы это? в судах люди грубоваты, высокомерны.

Потом понял…

Стоявший рядом со мной у окна канцелярии какой-то парень в бейсболке сдаёт своё судебное дело в архив и вдруг, услышав Её имя, протянул категоричным голосом:

— Оооо! Дороооохина! С Дорохиной бесполезно связываться!

Сразу даже не сообразил, что он ко мне обращается.

— И у Вас она была? — наконец догадываюсь я.

— Да. Да. Это непробиваемый судья, — собеседник видит у меня в руках заявление с просьбой разрешить фотосъёмку дела и спрашивает с сочувствием. — Вы тоже проиграли у неё?

— Угу. Но сейчас обжалую в Мосгорсуде.

— Бесполезно!

— Я на Верховный (Верховный Суд России — Э.М.) надеюсь.

— Это другое дело! Я вот тоже до Верховного дойду! — и вдруг раскрывает душу наболевшим. — Это же надо такого судью держать на работе! Только у нас власти на это способны. Им такие и нужны!

Парень прощается и собирается уходить.

— Желаю Вам удачи! — говорю ему вслед. — Ни пуха ни пера!

— Спасибо. К чёрту! — улыбается он и внезапно, рассмеявшись, останавливается. — К Дорохиной! К Дорохиной!

Я понимал этого человека…

А тут ещё сотрудницы канцелярии Останкинского суда — долго не могут найти нужный мне документ (определение об отводе состава суда) в моём деле. Безуспешно перелистывают папку. Одна ищет, другая у неё над головой стоит.

— Вы уверены, что этот документ был в деле? — спрашивает та, что стоит и смотрит недоверчиво на сидящую коллегу. — А то у этой всё может быть.

— Я же сам видел это определение в деле, — удивляюсь и смотрю на искавшую девушку. — Куда же Вы могли его деть.

Обе расхохотались.

— Да нет. Не её имела в виду, — объясняет сотрудница и показывает большим пальцем в сторону кабинета судьи Дорохиной. — Я имела в виду эту. Она спокойно может документ к делу не приобщить. Для неё это нормально.

Определение они потом нашли. Но как явен был авторитет этого судьи среди Её же коллег в Останкинском суде. И им не повезло…

Вот такой вот федеральный судья Останкинского районного суда города Москвы Екатерина Михайловна Дорохина.

Но у неё есть логика.

Своя.

Необычная…

Во время слушаний дела нашего коллеги с Первого канала Эльдара Басилия — он тоже судился с «Зелёной Студией» — судья Дорохина, бедная, уставшая, очень возмущённая, воскликнула: «Неужели вы не понимаете?! Ну, не хочет работодатель вас всех видеть на работе! Ну, не нужны вы ему!»

У неё такая логика.

Судейская.

Беспристрастная.

Правовая.

Кстати, тоже неудачная.

Противоположная сторона — ООО «Зелёная Студия» и Первый канал — тоже готовилась. Бурно.

Однажды в начале апреля раздаётся звонок. На мобильном высвечивается номер отдела кадров. Голос незнакомой девушки. Страстный голос.

— Господин Мирзоев, скажите, пожалуйста, номер Вашей трудовой книжки?

Это она меня просит. Льстиво. «Господин». Вот как!

— Зачем?

Спрашиваю, а самому смешно. Понимаю, зачем им нужно.

— Ну, нам надо. Ну, скажите, пожалуйста, — начинает она меня умолять.

— Девушка, это Вас Анастасия Багреева (сотрудник отдела кадров «Зелёной Студии» — Э.М., наш куратор) попросила? Что же она сама не позвонила?

— Нет. Нет. Не она. Она…ээ…ммм. Болеет она. Нету её тута.

— Я не могу сказать номер. Извините.

— Ну, пожалуйста! Ну, пожалуйста! Ну, пожалуйста!

Вот за что я люблю эту даму! За что? За что я люблю Систему? Ну, как… За Её тупость.

Подозреваю, что номер трудовой книжки отделу кадров нужен для записи в Книге учётов трудовых книжек, в которой я отказался ставить подпись. А эти тогда не успели даже графу с моими данными заполнить. Только сейчас спохватились.

— Ну, что вам стоит, а? Нас ведь ругать за это будут! — голос кадровички захлёбывается от волнения и страсти.

— Девушка, Вы хоть понимаете, о чём меня просите?! Вы собираетесь подделать документ во вред мне, и меня же просите вам в этом способствовать.

— Ну, нас начальство накажет. Вам нас не жалко? А? Ну, почему Вы такой?! Вам ведь уже всё равно…

— Девушка, передайте Багреевой — пусть не старается: у меня аудиозапись от 6 марта, где она по телефону признаётся, что лишь накануне выдала мне трудовую…

— Ну, почему Вы такой?!

Первый канал! Бизнес-империя Эрнста и Синельщиковой! Стратегия защиты.

Бред!

Бред!

Бред!

Вечером мне стало известно, что номер моей трудовой подчинённые мадам Синельщиковой в тот день пытались узнать и в отделе кадров на НТВ. Звонила туда больная Багреева. Несколько раз звонила. Но там не сказали.

И что? Подделали.

Получили документы из суда, среди которых была и копия моей трудовой книжки, и подделали. Как и подпись под актом приёма-сдачи услуг к Договору об оказании услуг.

Люди без комплексов.

Подделали, кстати, плохо.

Некачественно.

Ну, хотя бы это сделайте красиво, а?

Да и акт сам изготовлен такой — обхохочешься. В документе — ни о сделанной работе, ни о сроках… Ну, было же время — сделайте нормально. Все равно же подделываете.

Даже судья Дорохина — даже Она — увидев результат творчества, сказала на предварительном заседании представителю противника: «Я же вижу — это не его подпись!» А потом задумалась на полминуты и почему-то добавила: «Даже я это вижу!» И приобщила к делу распечатку всех диктофонных записей моих переговоров с рабами-исполнителями воли главного теле-клана страны.

И что?

И что?

Решение-то не в мою пользу.

Судья тоже без комплексов.

А что? Если Эрнсту и Синельщиковой можно, почему Дорохиной нельзя?

Не повезло.

— Как так можно? Как они не боятся подделывать подписи под документами и приносить их в суд? Это же уголовное преступление!

Спрашиваю, поражённый, у своего представителя Владислава Симонова. А он машет рукой:

— А ты не знал? Работодатель и не такие вещи делает. А суды им помогают. Сам не видишь?

И объясняет, что юристу ООО «Зелёная Студия» Вячеславу Мирончуку трудно предъявить претензии — скажет, мол, с меня спрос небольшой, мол, дали документы, а я и принёс. Хотя я уверен, он-то, Мирончук, всё знает.

Исполнитель.

Послушный.

Покорный раб.

А Влад — отличный юрист. Один из лучших учеников Владимира Миронова. Говорит, правда на моей стороне. Но к возможности положительного результата суда скептически относится.

Я всё упрекал себя, что сделал большую ошибку, когда подписывал ту бумажку — Договор об оказании услуг. Ну, не подозревал о западне. А Влад говорит — юридически доказать недействительность этого «документа» несложно; тем более, что оформляя в таком виде трудовые взаимоотношения с работником, работодатель обманывает не только его, но и государство. Примет ли эти доводы судья — вот в чём вопрос. Закон — игрушка в руках своих судей.

Судей-исполнителей.

Послушных.

Покорных рабов.

Рабов в мантиях.

Раб потому так держится за свою мантию, кресло или ещё за какой-нибудь атрибут власти, чтобы за ним скрыть свою рабскую душонку…

Ещё наши с Олегом интересы в судах согласился представлять Олег Бабич, заместитель председателя Федерации профсоюзов России. Честный парень. Добрая душа…

Продолжаю, как дурак, считать, что Система логична.

Говорю на судебном заседании 29 июня 2009 года: «Я же не против увольнения — это нормальная практика в экономической жизни общества. Но пусть сокращают по закону. По обговорённым правилам».

А Дорохина на это смеётся.

Смешно.

Смешно.

Трудовой кодекс! А ей смешно!

Противоположная сторона — послушный юрист ООО «Зелёная Студия» — настаивает на том, что сроки обращения в суд мною пропущены: «Вот, его собственноручная подпись в Журнале учёта движений трудовых книжек от 29 января 2009 года». И ещё, якобы, приказом о прекращении договора я был ознакомлен тогда же.

Парируем — что подпись не моя, а копию приказа об увольнении я получил на руки (а тут главное — факт получения работником копии приказа на руки) лишь в марте. Вот подпись доброго гендиректора и будущего телеакадемика Ольги Андреевой на документе, дата — 6 марта 2009 года. «Не отрицаете», — спрашиваем. «Не отрицаю! Но сроки пропущены!» А что ему ещё говорить.

Но даже имея фору и море времени, команда мадам Синельщиковой не смогла организовать идеальное массовое увольнение — избавиться от своих сотрудников красиво. По закону, работодатель должен предупредить работника о прекращении срока действия трудового договора заранее.[159] В моём случае — не позже 26 января (если договор заканчивается 29 января). А они сделали это 27 января.

Да, ошиблись — неправильно посчитали. Всего на день. И всё! А что делать?! Мы же заметили. Случайно — но заметили. Даже мы. А они-то — профессионалы…

Ну, хорошо. Ошибиться в дате — с кем не бывает. Но вот ещё большая глупость. Это недействительное уведомление (от 27 января) — за подписью гендиректора Андрея Макарова, который на тот момент нефактически, но юридически ещё оставался генеральным директором[160]. А вот приказ об увольнении от 29 января подписан Ольгой Андреевой, которая ещё не имела на то полномочий — запись о смене гендиректора ООО «Зелёная Студия» была внесена в ЕГРЮЛ лишь 9 февраля 2009 года. Всё дело в том, что приказ этот подготовлен лишь в марте, только подписан задним числом — в записанном мною на диктофон 6 марта телефонном разговоре сотрудник отдела кадров Анастасия Багреева признаётся, что приказ от 29 (!) января ещё «на подписи у Андреевой».

Очень красиво!

Ну, как им ещё помочь, чтобы они хотя бы что-то сделали нормально? Не профессионально. А хотя бы нормально…

Получается — раз увольнение было проведено с нарушениями, договор фактически превращался в бессрочный[161]. Так по закону.

Этот поворот разбирательства очень возмутил судью Дорохину. Разозлилась, кричит на представителя противоположной стороны:

— Почему вы так всё сделали?! Почему вы так всё сделали?!

Только потом понял — ей ведь надо было за что-то зацепиться в своём решении. Этому рабу в судейской мантии надо было соблюсти внешние приличия.

Доказываем, что Договор об оказании услуг — недействителен. Что мои трудовые отношения с «Зелёной Студией» неправомерно[162] регулировать договором гражданско-правового характера. Предоставляю выписку из банка: вот, если бы мой срочный договор прекратился бы в январе, то в день увольнения я должен был получить все причитающиеся мне выплаты — полный расчёт: всю зарплату, компенсацию за неиспользованный отпуск — а, получается, я продолжал получать через банк зарплату и аванс и в феврале, и в марте.

Приглашённые в качестве свидетелей коллеги — Эльдар Басилия, Вика Саваровская и Олег Пташкин — подтверждают, что весь февраль моя работа была такой же, как и в предыдущие месяцы: те же обязанности, та же редакция, тот же распорядок рабочего дня. Что Договор об оказании услуг я подписал задним числом — не только мне предлагали, не только меня уговаривали. А ещё, что об увольнении мне сообщили лишь 2, а трудовую книжку выдали — 5 марта.

Когда Вика стала рассказывать о подписанных со всеми сотрудниками Студии спецпроектов Первого канала срочных договорах до конца мая, которые «куда-то пропали», Дорохина замахала руками и стала обрывать девушку:

— Я всё поняла! Что тут непонятного? Мне всё понятно!..

В перерыве судебного заседания к нашей группе подбирается — тихими шажками, заискивающе улыбаясь — представитель противника Вячеслав Мирончук.

У юриста «Зелёной Студии» приступ душевного страдания. Хочет этой болью поделиться с окружающими.

— Представляете? Что творится сейчас в Студии спецпроектов! Такой дурдом! Всех заставляют писать заявление об увольнении с Первого канала и оформлять отношения с «Зелёной Студией». Новая стратегия Синельщиковой, Никоновой и Курпатова. Такой дурдом!..

Ребята ему верят. Жалеют его:

— А Вы что же? Не можете объяснить начальству, что это глупо. Ничего не говорите им?

— Говорим, — краснеет и вздыхает Мирончук, как невеста, рекламирующая перед сватами свои достоинства. — Но вы представляете, коллеги?! Представляете?!

Резко встаю и ухожу.

Олег Бабич подходит ко мне и берёт за локоть.

— Ты чего? Уймись, Эльхан!

— Кулаки чешутся. Не могу слушать этого придурка. Тут одно говорит, а там — на заседании — противоположное. Эту «Зелёную Студию» защищает. Пусть скажет, что срочные договоры до июня — мой и остальных ребят — хранятся у него в кабинете в Останкино. Что об увольнении я узнал лишь 2 марта. Что он также участвовал в подделке моей подписи под документами, которые он сейчас приволок в суд. Что же он здесь, в коридоре, своё начальство ругает?!

Говорю я это громко. Юрист с приступом душевного страдания всё слышит.

— Ну, что ты?! — говорит миролюбиво и тихо Бабич. — Ведь свою работу делает. Подневольный человек. Ему говорят — он и выполняет.

Может, у них — у юристов — такая профессиональная солидарность. Но я этого не понимаю…

— Его — что? Заставляют? — огрызаюсь я. — Может, его в заложники взяли?

— Ну, что он поделает?! — не сдаётся мой представитель. — Нормальный ведь парень…

Возможно. Возможно, они все неплохие люди. Дома, в тёплых тапочках. Во время декламаций. В разговорах о морали на интеренет-форумах. И судя по их слёзам за бутылкой.

Не понимаю. Не могу понять.

От меня тоже требовали «выполнять свою работу». На НТВ, на Первом канале.

А ему — почему можно?

Исполнитель.

Послушный.

Покорный раб.

От холопа до холуя всего маленький шажок.

Сколько других людей не продаёт свою совесть. Вот Владимир Миронов, бывший судья Мосгорсуда. Ведь пошёл против Системы. Не испугался поддержать своего друга и коллегу Сергея Пашина. Этого популярного — любимого подсудимыми и коллегами-юристами — судью, известного на всём постсоветском пространстве яркого и молодого учёного-правоведа[163], исповедующего гуманистический принцип в отправлении правосудия, выдавили из Мосгорсуда — «королевства» Зои Корневой и «царства» Ольги Егоровой[164]. Не простили таланта и вольнодумства: ведь Пашин — судья-Чацкий, живой, наш современник, пишущий пробирающие ознобом стихи о своей профессии.

В мае 1998 году Зоя Корнева через карманную Квалификационную коллегию судей Москвы лишила полномочий судьи Сергея Пашина — за отказ подчиняться московской вертикали судебной власти. Последний это решение обжаловал в Верховном суде и выиграл. Во многом — благодаря выступлению своего коллеги Владимира Миронова на судебном заседании, который рассказал о процветающей в Мосгорсуде «корневщине»: выдавливании непокорных и самостоятельных судей, зависимости их от воли королевы-председателя и прокуратуры, о телефонном праве и клановости, об установках Корневой минимизировать количество оправдательных приговоров, так как они дискредитируют следствие, поощрении ею низкопоклонства, сплетен, доносительства и т. д.

Так вот, спустя четыре часа после этого выступления Владимира Миронова в поддержку коллеги председатель Мосгорсуда начала процедуру лишения его судейских полномочий. Не прошло и месяца, как Московская квалификационная коллегия судей избавилась от главного практикующего специалиста в стране по трудовому праву — «по состоянию здоровья». Главным цепным псом, бегающим по московским больницам в поисках компромата для Корневой на неугодного судью, была Ольга Егорова, тогда председатель коллегии по гражданским делам Мосгорсуда. Спустя два года, когда бывший заместитель «королевы московской» сама стала — вначале «преемницей московской», а потом и «царицей», за своим коллегой последовал и Сергей Пашин. Наступали Путинские времена — независимость, человечность, вольномыслие обесценились.

И ведь Владимир Миронов знал, на что идёт. А ведь тогда, в 98-м, он был без пяти минут судьёй Верховного суда — с пожизненными привилегиями, властью, сытностью, покровительством и теплом Системы.

Знал!

Но не побоялся!

Вот это поступок!

Наверное, потому что ни один порядочный человек не мог остаться равнодушным, когда на такого судью — на человека — как Сергей Пашин устраивали травлю…

Много людей в стране знает про интимные приключения Ксении Собчак? Да пол России.

А про историю Миронова? Единицы. Вот в чём проблема страны.

Единицы!

«В стране мёртвых единицы оставшихся в живых». А страна про них не знает!

Почему я должен равняться не на них?!

Владислав Симонов.

Андрей Демидов.

Олег Бабич.

Николай Коломейцев.

Коллеги, звонившие, помогавшие.

Александр Жбанков из журнала «Трудовые споры» — сам нашёл номер, звонил, помогал.

Ребята из «Левого фронта». Особенно Сергей и Настя Удальцовы из АКМ…

Теперь я был благодарен таким людям. Мир держится на них — по крайней мере, мой мир. Их встречаешь там, где не ожидал.

А таких, как юрист ООО «Зелёная Студия» Вячеслав Мирончук я не понимаю.

Не могу понять…

Врата Закона открыты…

Ведь открыты!

Судья Дорохина «удаляется для вынесения судебного решения». Лучше бы она по-настоящему удалилась — нажимаешь клавишу «Delete», и нет её. Нажимаешь ещё — и нет остальных, таких же рабов-исполнителей в мантиях…

«В иске отказать». Прекрасно!

Решение суда повторяет формулировки — почти слово в слово — позицию ответчика — ООО «Зелёная Студия», конторки мадам Синельщиковой. Прекрасно!

Лучше — в открытую. Бутафория Системы. «Ужасный судья».

Никакой правовой оценки доказательств[165] — ни одному из моих доводов, ни аудиозаписи телефонных переговоров, ни показаниям свидетелей, ни заключению Независимого экспертно-правового совета за авторством главного специалиста в стране по трудовому праву Владимира Миронова, специальную литературу которого прячет на коленях под столом любой разбирающий трудовой спор судья. Даже заключение представителя Останкинской межрайонной прокуратуры прокурора Ольги Тимофеевой, заявившей на судебном заседании, что все предъявленные в моём иске требования подлежат удовлетворению, судья Екатерина Михайловна Дорохина не заметила в своём решении. Федеральный судья Останкинского районного суда города Москвы снова торопилась — встряхнула каракулем, вернее, каракулями гидролизной химии, защебетала: «Всё! Мне пора! Всем до свидания! Мне пора!» и поскакала пить чай с шоколадками…

Срок для обращения в суд, мол, пропущен.[166] Трудовую книжку выдают мне 5 марта! Копию приказа об увольнении от 29 января руководство подписывает лишь 6 марта! И мы это доказали! А вот, оказывается, «истечение срока исковой давности… является основанием к вынесению судом решения об отказе иска». Прекрасно!

«Именем Российской Федерации»…

Дальше — хуже. Это уже не сон. Одна чертовщина.

А как по-другому это назвать?..

Останкинская прокуратура недовольна. И.о. заместителя межрайонного прокурора г. Москвы Ковалёв Александр Сергеевич в Мосгорсуд вносит кассационное представление на решение Останкинского суда — мол, оно, решение, «вынесено с нарушением норм процессуального права» и, потому, должно быть отменено и направлено на новое рассмотрение. Это 29 июля.

Но через три дня — 3 августа — тот же Ковалёв А.С. неожиданно отзывает своё кассационное представление. Почему? Не знаю. Видимо, за три дня всё понял — ему всё объяснили.

По закону — судья Дорохина должна отреагировать на это представление и на его отзыв — вынести определение. И она делает это — в тот же день 3 августа.

Вообще-то, я имею отношение к этому делу. А узнаю и про кассационное представление, и про его отзыв, и про определение суда — случайно. Мне рассказали об этом работники суда. Оказывается, отзыв представления — был прислан не 3 августа. И определение Дорохина вынесла не в тот же день. Всё это сделано было позже (между 13 и 15 августа), задним числом подписали документы — надо было успеть «по бумагам» до 6 августа, когда было назначено заседание в Мосгорсуде по моей кассационной жалобе…

Почему Эрнсту и Синельщиковой можно, а Останкинскому суду и районной прокуратуре нельзя? А? Им тоже можно подписывать документы задним числом. Доказательств у меня нет. Только слова сотрудников канцелярии. Поделились по секрету.

Федеральный судья Останкинского районного суда города Москвы — женщина шустрая. Не спорю. Но она ведь была в начале августа в отпуске. Ну, мужской пот, загорелые волосатые ноги, песочек белый и так далее. Как она — даже Она — могла на расстоянии подписывать документы, выносить определения? Физически? Да и неудобно ей. В объятиях. Мужских. Ног…

Красиво?

Прекрасно!

Приходит письмо из Федеральной службы по труду и занятости — Государственной инспекции труда в г. Москве. От 30 июля.

Главный государственный инспектор труда Борисов Олег Геннадьевич — красавец!

Это второе письмо. В первый раз оттуда написали ещё 14 апреля — в ответ на наше обращение в сопровождении с депутатским запросом Николая Коломейцева от 18 марта. То есть меньше, чем через месяц. Тогда Борисов О.Г. нашёл нарушения — в оформлении как трудовых взаимоотношений у Олега с Первым каналом, так и его увольнения. А в моём случае главный государственный инспектор труда Олег Борисов поступил хитро — мол, в обращении отсутствует фактический адрес ООО «Зелёная Студия». Это неправда!

Тогда я связывался с этим господином, отослал ему письма (со всеми координатами, со всеми контактами) по почте — и по обычной, и по электронной — которые он долго не мог получить. Говорил ему, готов сам подъехать — доставить…

И вот, спустя четыре месяца, отвечает. Мол, нарушения только в том, что со мной «в день увольнения 29 января» не произвели полный расчёт. И всё! Всё! То есть, «Ваш трудовой спор с ООО «Зелёная Студия» по вопросу увольнения разрешён судом». «Проверкой установлено». Не прошло и месяца, а Борисов О.Г. успел всё проверить. Оперативно! Ждал, ждал, а как решение суда появилось — и тут он бац! ответ на обращение.

И ещё ссылается на закон, подлец! Мол, в соответствии со ст.13 ГПК России «вступившие в законную силу судебные постановления… являются обязательными для всех без исключения органов госвласти», а госинспекция — опять же, в соответствии со ст. 357 ТК — «не вправе выдавать работодателю предписание по тем вопросам, которые разрешены в судебном порядке». То есть парень хотел бы и помочь, да вот закон ему руки связывает.

Звоню ему:

— Очень оперативно Вы сработали! — говорю.

Закашлялся бедненький.

— Только Вы ошиблись. Поторопились. В законную силу решение вступит только после Мосгорсуда. А не сейчас.

— Ах да, да. Но всё равно. Вы понимаете…

Перебиваю его — еле злость прячу.

— Считаете, что правильно поступили? Так, как Вам положено по занимаемой должности?

— Ну, Вы понимаете… — замялся он и неожиданно, торопясь, выдал откровенное: — Не всё от меня зависит. Как начальство даёт указания, так и поступаю. А у Вас такая ситуация… Вы же понимаете…

— Нет! — почти кричу ему. — Не понимаю!

Не могу понять.

Писал отдельное обращения в прокуратуру о нарушениях на ОАО «Первый канал» и в «Зелёной Студии» — с трудовым законодательством, с массовыми увольнениями, о подделке начальством документов, о семейном бизнесе Эрнста и Синельщиковой с серыми схемами аутсорсинга — а это мошенничество группой лиц, тяжкое преступление. И в Останкинскую межрайонную прокуратуру, и в Прокуратуру г. Москвы, и в Генеральную прокуратуру. Открыто — высылал копии писем на адрес Первого канала. Мне скрывать нечего…

Карающий меч оказался деревянным — «…выявленные нарушения устранены, исполнительный продюсер ООО «Зелёная Студия» Ильчинская Г.Г. привлечена к дисциплинарной ответственности». И это пишет заместитель прокурора Москвы В.П.Юдин — человек с мелкой бесцветной подписью.

Никакой настоящей правовой реакции. Ни разу никто не обратился за дополнительной информацией.

Более того. Все структуры, в которые мы с Олегом обращались по поводу серых схем на главном телеканале страны, занимались отписками — в том числе, и из «Администрации Президента Российской Федерации». Прокатили вниз — по всем инстанциям. Своих не бросаем. Броня.

А им это неинтересно.

Даже ФАС[167] стало неинтересно. Не сразу. Вдруг.

Оттуда сами позвонили. Ещё в марте. Сразу после нашей акции в Останкино. Пригласили. Приехали. Поговорили.

Поговорили…

Вернее, мы рассказывали, а они, в основном, слушали. Слушали и записывали. Переспрашивали. Поражались. Воровству. Очень интересно им всё это было.

Михаил Мамаев — замначальника Управления по борьбе с картелями. И Любовь Дорофеева — сотрудник правового отдела этого Управления.

Нарисовали им все известные нам схемы, которые используют на Первом канале. Всё расписали. Часа три там потеряли. И всё!

Потом ещё звонили и просили дополнительную информацию. Интересно им было…

И всё!

Где уголовное дело? Нет — где уголовные дела?

Ничего не изменилось.

Стало ещё хуже…

Бедная Счётная Палата — какая же она у нас слепая. Может, ей бюджет увеличить, а? ну, денег дать на расширение штата, а? Столько родственников пристроить надо людям… Свежая кровь, всё-таки…

Да, за время «переписки» с надзорными органами узнал главное — что российский чиновник любит больше всего. Он любит писать.

Нет, не Захар Прилепин писатель. Это он, обычный российский чинушка — писатель. Принципиальный писатель. Ему спокойнее, удобнее, приятнее написать отписку, чем поднять пятую точку и пойти сделать что-то. Даже если ему тяжело, с трудом превозмогая муки слова — сядет и напишет. Мастера эпистолярного жанра. Письма Онегина и Татьяны.

Столько денег ежегодно тратят на письма. Целый бюджет небольшой африканской страны.

А ещё, выходит, каждый российский чинушка — это большой философ. Гегель. Георг Вильгельм Фридрих. В душЕ. В тепле. Кабинетном. «Всякая действительность разумна». Философ, потому что мыслит, надеется — со временем всё разрешится само собой. Да, пока ничего не происходит. Пока. Но он мыслит и надеется…

Россия — это страна-мечта. Мечта для чинуш.

Они думают — я пишу, прошу их, выпрашиваю у них что-то. Благодарностей от меня ждут…

Неееет! Я требую!

Подлецы, работайте!

Думаете, вы надо мною издеваетесь? Это я над вами издеваюсь. Мне нужны ваши имена, фамилии, отчества.

Чтобы ваши дети и внуки стыдились вас…

Мне писали отовсюду. Они писали.

Из «Администрации Президента Российской Федерации». Главный советник департамента аналитического и организационного обеспечения «В. Юрин» скромно — коротко — ответил. Обращение, мол, рассмотрено, не волнуйтесь, и отправлено в Государственную инспекцию труда в г. Москве. Там всё заглохло.

Из «Аппарата уполномоченного по правам человека в Российской Федерации». Из конторки либерала, социалиста, гуманиста-беспогонника Лукина Владимира Петровича. Замначальника отдела защиты трудовых прав человека Т.И. Цупор. Назвал меня уважаемым и послал в суд.

И там всё заглохло.

Тоже сослался на закон.

Закон!

Закон у них — это закон Системы.

Закон = Система!

Вот из Комитета Госдумы по труду и социальной политике пришёл более-менее нормальный ответ. Я писал председателю Комитета Андрею Исаеву. А ответил его 1-й зам — Ильдар Габрахманов. 16 апреля 2009 года. На двух листах. Суть в одном абзаце: «под давлением со стороны работодателя… подписали гражданско-правовой договор об оказании услуг… в действительности находились на тот момент в трудовых отношениях… что воспрепятствовало реализации Вами трудовых прав при увольнении…» Всё! Не могу сказать «спасибо». Мне говорят: «О, да это же единорос! Это же аргумент! Показатель!» А мне этого мало. Они — наёмные менеджеры. Тем более, далее по тексту — снова ссылки на закон! И результата нет. Комитет Госдумы по труду и социальной политике! Тишина…

А из Общественной палаты даже не ответили. Я писал зампредседателя Комиссии по трудовым отношениям и пенсионному обеспечению Татьяне Алексеевой. Олеговне. Даже отписку не прислала. Ну, да — их же закон не обязывает. Ни полномочий, ни ответственности. Одна бутафория.

Им это неинтересно!

6 августа. Мосгорсуд.

Судебная коллегия по гражданским делам. Председатель Жбанова Татьяна Ивановна. И ещё две — Васильева Ирина Владимировна и Кирова Татьяна Владимировна. Целая «тройка». Троица — сами, наверное, так считают. Наделены властью — судить и миловать. Важные дамочки. Дородные. Пухленькие. Довольные. Осознают свою миссию. Свою роль.

Начинают. Проверяют, кто явился. Состав суда объявлен. Выясняют — есть ли ходатайства.

Мы с Олегом Бабичем — Влада в тот день с нами нет, сказал, что уверен в результате на этой стадии — просим выслушать свидетеля.

Тут врывается прокурор Макирова Елена Эдуардовна, должность — старший помощник прокурора Прокуратуры города Москвы. Опаздывает. Запыхается. Видимо, занята была. Чем-то важным. Женщина с внешностью, от которой тащатся сотрудники прокуратуры и другие «силовики». Непристойные каблуки, волосы крашеные, высокая объёмистая причёска, большая грудь, самодовольное выражение лица — всё по форме.

Вячеслав Мирончук, юрист «Зелёной Студии» возражает против допроса свидетеля. Прокурор с высокой объёмистой причёской тоже. Суду этого достаточно — «отказать в заявленном ходатайстве». «Посовещавшись на месте».

Дают слово мне. Повторяю доводы из кассации — мол, в решении суда первой инстанции никакой правовой оценки, судья скопировала в документ тексты законов. И далее. Про «трудовую». Про копию приказа. Про аудиозапись телефонных переговоров. Про свидетелей, которые подтверждали мою работу в феврале. Про подделку подписи в Журнале учёта движений трудовых книжек… Про всё то, что федеральный судья Останкинского районного суда города Москвы Екатерина Дорохина не заметила — «именем Российской Федерации»…

Председательствующая Татьяна Жбанова удивляется:

— Неужели вы не говорили это в Останкинском суде?

— Говорили.

Вся тройка смотрит друг на дружку. Не верят. Или делают вид, что не верят.

— Вы заявляли в суде первой инстанции о сроке — о том, что копию приказа получили лишь в марте, о «трудовой»?

— Да, да, говорили! — отвечаем вместе с Олегом Бабичем.

Дополняю:

— Дорохина сама согласилась, что подпись не похожа на мою. В деле есть распечатка аудиозаписи переговоров с кадровиками «Зелёной Студии». И диск тоже — можем послушать сейчас.

Дамы удивлены. Нет, действительно удивлены. Переглядываются. Что-то друг дружке шепчут. Хмурятся. О! Поняли. Что-то поняли.

А Олег толкает меня в бок: «Неужели отменят решение суда, удовлетворят кассацию». И сам верит. Я уже не верю. Это было бы честно, справедливо, хорошо! — но не верю!

Заключение прокурора Макировой Елены Эдуардовны: «Постановленное решение Останкинского районного суда считаю законным и обоснованным… судом правильно оценены обстоятельства дела… оснований для отмены не имеется…»

Садится. Смотрю ей в глаза. Отводит. Прячет. Паникует. Стыдно. А, может, нет? Не стыдно? Думает — ещё один наивный. То есть я. Придурок. Дурак.

Коллегия поднимается. Шуршат мантиями. Звук похож на заговорщический шёпот. Или это шелест денег. Такая ассоциация.

Уходят в комнату для совещания. Недолго отсутствуют. Для звонка время хватит. Для звонка и короткого разговора. Короткой быстрой инструкции. Быстрого суда. Расправы. Рядовой. Рутины. Или для того, чтобы чай попить. Горячий. Ароматный. Нет — в пакетиках. Прочистить глотку. «Тайна совещательной комнаты». Бутафория Системы.

Выносят определение — «кассационную жалобу оставить без удовлетворения».

Правовое заключение НЭПС даже не заметили. А ведь это — самостоятельное доказательство[168]. «Судебная коллегия не находит основания к отмене решения суда, постановленного в соответствии с действующим законодательством и фактическими обстоятельствами дела». Ну, нету! нету нарушений норм материального и процессуального права, законопослушные граждане! Нету!

Удивлялись, удивлялись — а у самих доводы один в один повторяют решение Дорохиной — просто её текст переписали. Не стали лишний пот из себя выдавливать.

За что им налоги платил?! На каблуки и краску для волос Макировой?! Или эти сытые, толстокожие, толстощекие хари кормил?! А не треснут?

Но я их запомнил.

Прекрасно!

Не забуду!

Идём дальше. Обжалуем в президиум Мосгорсуда. А там — неожиданно — затребовали дело из Останкинского суда. Для проверки.

Когда говорю об этом Владу, удивляется:

— Странно. Эта надзорная инстанция обычно штампует решения на автомате. Может, они хотят затянуть? Ведь, когда затребуют дело — максимальный месячный срок рассмотрения заявления увеличивается в два раза.

Приходит очередной ответ из Прокуратуры г. Москвы от 17 ноября, куда было перенаправлено ещё одно обращение в Генеральную прокуратуру в сопровождении с депутатским запросом Николая Коломейцева. Отписка-издевательство. «Прокуратура города не имеет возможности…» Это как? Оказывается, из-за того, что президиум Мосгорсуда затребовал дело для проверки в порядке надзора…

Бедная прокуратура. Так пыталась, старалась «проверить достоверность» информации о массовых увольнениях, о подделке начальством документов, о мошенническом семейном бизнесе Эрнста и Синельщиковой с серыми схемами аутсорсинга… И тут дело затребовали.

Рассказал Владу. Смеётся:

— Вот тебе и одно из объяснений того, зачем президиум Мосгорсуда затребовал дело для «проверки».

Нет, это сон. Или не сон. Сон! Сон! Чертовщина. Диво. Необъяснимое… Сны я люблю. Сны у меня красочные — в сочных цветах. Как советские шизофреники. А это… Нет, в целом, интересно. Забавно даже.

*****

— Олег, слушайте меня! Я недоволен!

— То есть? Что это значит?

— Вы с Мирзоевым не сдержали слова. Обо всём везде рассказываете. На пресс-конференциях выступаете…

— И что? Это наше право…

— Ты поговори. Поговори. Дальше. Вот — тут появились. Я же сказал — чтобы в Останкино вас не видел!

— Послушайте! Это решение суда. И тут — моё рабочее место!

— Я вам говорил — со мной не связывайтесь?! Со мной — мной! мной! Я! — воевать?! Говорил — мало не покажется?!

— Это что — угрозы?..

— Я сказал!

Такой разговор произошёл у моего коллеги Олега Пташкина с гендиректором ТТЦ Михаилом Шубиным в кабинете последнего через два месяца после нашей акции в Телецентре.

18 мая 2009 года Останкинский районный суд удовлетворил иск Олега к ОАО «Первый канал» — восстановил его на работе в ранее занимаемой должности. Более того, признал трудовой договор заключенным на неопределенный срок. А также взыскал с телекомпании в пользу коллеги символическую компенсацию морального вреда — 5000 рублей.

Дело Олега было очень простое: для Влада Симонова и Олега Бабича — лёгкая прогулка. При непредвзятом судействе. Даже под председательством Екатерины Михайловны Дорохиной[169]. Да и представитель Первого канала Радоминова Наталья (заместитель руководителя юридической службы ОАО «Первый канал») признала в суде, что при увольнении было допущено нарушение трудового законодательства. И лишь протестовала, чтобы договор признавали бессрочным, ссылаясь на «Перечень профессий и должностей творческих работников» — мол, Олег просто обычный редактор, мол, в названии его должности «…приставка «шеф» определяет положение в иерархии» [170].

А, может, московская судебная машина таким решением надавила на зазнавшегося Константина Эрнста. А тот, уловив сигнал, быстренько побежал к председателю Мосгорсуда Ольге Егоровой на поклон, челом бить — организовал последней пиар-компанию: масса интервью с главным московским судьёй в эфире «Первого канала», а теперь ещё и целый телевизионный цикл «Московское дело» (первая серия была полностью посвящена великому прошлому Ольги Александровны). А, может, главу Первого канала ещё кто-то таким кнутом дрессировал и воспитывал — нельзя, дескать, отбиваться от коллектива. А тот понял. Быстренько сделал правильный вывод.

Нет, это не бред. Я не параноик. Дело-то у Олега было очень простое. Очень! Но 23 июня Мосгорсуд отменил решение суда первой инстанции. Тоже — «тройка». Председательствующая та же — Жбанова Татьяна Ивановна. И ещё две: одна тоже «моя» — Кирова Татьяна Владимировна и Фомина Марина Валерьевна…

Почему?

Потому что «решение является законным в том случае, когда оно принято при точном соблюдении норм процессуального права и в полном соответствии с нормами материального права, которые подлежат применению к данному правоотношению, или основано на применении в необходимых случаях аналогии закона или аналогии права».

Хорошо. Никто не спорит — судья должен шевелить мозгами во время процесса и при принятии решения. Но тут другое…

По мнению «тройки» — не проблема, что в Перечне нет должности шеф-редактор. Плохо, мол, что суд первой инстанции «исходил из того, что Перечень является исчерпывающим, и не подлежит расширенному толкованию». Профессия шеф-редактор — творческая? Творческая! Значит — работодатель может заключать срочный трудовой договор.

Хороша логика. Я тоже так могу. Профессия сантехника — творческая? Конечно. Да в моей управляющей компании одни творческие люди работают…

Да и «представитель ответчика» (то есть Первого канала) истец (то есть Олег) участвовал в создании «различных программ, которые не носят постоянного характера» — по мнению судей. Да, философы. Программы, которые мы делали на Первом, до сих пор идут. Но судьи правы — ничто не вечно, ничто не постоянно. В том числе и они. И их токование закона.

Тут другое.

Тут право вертеть дышлом, куда захочется…

Но это было позже. А тогда, в мае, коллега решил громко прийти на работу в Останкино. Когда милицейская охрана его внутрь не пропустила[171] — мол, такая команда от «Хозяина», Олег обратился к судебным приставам. Распространив информацию об этом в СМИ.

Возможно, коллега излишне шумно возвращался на своё рабочее место. Возможно. Но я его понимаю. Он же думал, «суд восторжествовал», «можно, всё же, правды добиться — защитить свои права законным путём». Не справился с переполнявшими его эмоциями. Я его понимаю.

Вот Шубин этого не понял. Шубин был в ярости. Его «Хозяина Стакана» так опозорил какой-то там плебей. Он ведь обещал: «Пока я тут гендиректор, вы в Останкино не пройдёте! Я даю вам слово!» А тут…

И когда на той встрече коллега попытался возражать: мол, договаривались, что про бензин, про баррикады ни слова — мы уговор соблюдаем. Но прославленный самодур и хам нашего времени продолжает упорно считать себя строительной техникой.

— Сейчас предполагается не диалог, а монолог. Мой монолог!

Видимо, «Бульдозер» не мог забыть, как в ходе нашей прошлой встречи ему однажды указали — повадки, к которым он привык, непозволительны во взаимоотношениях нормального человеческого общества. Оскорбился. Затаил обиду.

— Теперь ждите! Всё! — рычал Шубин в спину Олегу. — Я вас закапаю! Я сказал!

И стал мстить.

Это он делал с удовольствием.

И так, как заведено в его среде обитания.

Головинский районный суд — ещё одно забавное местечко в столице России. А судья Куприянова — Елена Львовна — ещё один уникальный персонаж судебной машины. Винтик Системы.

Как можно отсылать судебные повестки таким специальным способом, чтобы они доходили до адресата после сообщаемых в них дат? В лучшем случае — в день судебных заседаний? Доставляют утром повестку, идёшь на почту, и узнаёшь — о! сегодня суд! уже был! начался два часа назад!

Не понимаю. От канцелярии Головинского суда до моего почтового ящика — десять-пятнадцать минут на общественном транспорте.

Заполняя извещение на почте о получении письма с повесткой, вместе с датой старался ставить и время её получения.

Не понимаю.

Я же не телепат…

О том, что юрлицо ФГУП «ТТЦ «Останкино»» 3 июля 2009 года предъявило мне и Олегу иск, узнаю лишь в конце августа — судья Куприянова с подачи юристов-профессионалов Шубина упрямо отсылает мне повестки в соседнее с моим домом здание. Адрес перепутали. Это только начало. Хорошо, соседи меня знают — сообщили.

В Останкинском — хотя бы с отправлением повесток было нормально.

Суть жалобы такова.

Дескать, Телецентр понёс убытки из-за нашей акции, названной в иске «угрозой террористического акта на стратегическом объекте» и ещё — «чрезвычайной ситуацией 18 марта 2009 года».

Мол, из-за опасности возникновения пожара «были предприняты неотложные меры для обеспечения безопасности». Какие конкретно — из иска не совсем понятно. Исключая информацию о том, что были эвакуированы сотрудники 12 и 13 этажей АСК-1. Остальное — абстракция: «привлечены группы немедленного реагирования, спецтранспорт», сообщено в пожарную часть, «предприняты меры по проверке поступившей информации», но, главное, сотрудники 5 полка милиции УВО при ГУВД по г. Москве были «дополнительно задействованы для охраны» — «офицеры и младший начальствующий состав в количестве 125 человек, вызванных по тревоге».

С 2002 года между Телецентром и 5 полком милиции УВО при ГУВД по г. Москве действует договор на организацию охраны объекта. То есть сотрудники милиции, которые охраняют здание, на проходных документы проверяют, иногда берут взятки — бутылкой пива или сторублёвкой — чтобы впустить на «стратегический объект» людей без документов, не только из госбюджета зарплату получают, им ещё платит и Останкино. Более того. По уговору между двумя юрлицами, «привлечение допсил» оплачивается отдельно.

И вот в июне командир 5 полка Евгений Владимирович Поповичев вдруг пишет письмо главе Телецентра Михаилу Шубину — «В связи с угрозой террористического акта 18 марта 2009 года… незаконной акции протеста гражданами Пташкиным О.П. и Мирзоевым Э.А… были привлечены дополнительные силы и средства… прошу произвести оплату… в сумме 111755, 10 руб.» Мол, 944 рубля 95 копеек — каждому офицеру (их, дескать, был 31 человек) и по 877 рублей 25 копеек каждому из 94 обычных милиционеров.

В июне!

А точнее — 29 июня.

Через три месяца!

Три!

Ещё раз. Получается, 102 с половиной дня и 103 ночи. Так? То есть 102 с половиной дня, вычитая выходные и майские праздники, Поповичев жил обычной жизнью боевого офицера: по утрам ходил на работу, стараясь не нарушать по дороге строевой шаг; днём обязательно ел первое и пил компот; каждый вечер отдавал приказ супруге погладить китель, и 103 ночи спал превосходно — как всегда в профессиональной позе «Смирно!», лёжа прямо и вытянув руки по швам, в трусах окраски брутального хаки — лишь иногда сладко шевеля пятками и пальцами ног в носках любимого нежно-зелёного цвета.

102 с половиной дня и 103 ночи!

И вдруг: его осенило! «Угроза теракта, бляха-муха, на стратегическом объекте… чрезвычайная ситуация… возникновения пожара… в количестве 125 человек… для локализации места правонарушения… для обеспечения нормальной хозяйственной деятельности предприятия и защите (!) граждан от преступных посягательств (!)… дополнительно задействованы для охраны…» Так? Не оперативно!

Но через два дня Телецентр — какая оперативность! — платит. Ещё через два подаёт на нас иск. Мы, вот, заплатили — теперь вы, Пташкин и Мирзоев, платите нам.

Через три месяца…

А потом два дня и ещё два дня…

То есть после того майского разговора Олега с Шубиным…

Так: разговор Олега с Шубиным — письмо Поповичева Шубину — Шубин платит — Шубин подаёт иск.

Хороша тактика! Между собой что-то подписали. Деньги друг дружке перевели. Два доказательства — это письмо Поповичева и чек об оплате. Платите, Мирзоев и Пташкин!

Хорошая тактика в стратегии нападения. Или обвинения. «…От преступных посягательств…» Какая тонкая игра!

Но на судью аргумент действует…

Письмо Поповичева и иск Шубина писал один человек. Стилистика одинаковая. Ляпы тоже. Как юридические, так и грамматические.

А что им парится-то?! Так сойдёт!

Следующий персонаж.

Федеральный судья Головинского районного суда города Москвы Куприянова Е.Л.

Она — другая.

Отличается от Дорохиной.

Эта не дрыгает всем телом, словно испытывает — во время судебного заседания или прямо в обычном общении — многократный, непрерывный женский оргазм как Дорохина Е.М.

Бледная.

Тусклая.

Бесстрастная…

Тупая — жуть! Извините, но скажу прямо — тупая!

Да, тупая — почему я должен искать корректные синонимы. Надо взять решение суда и почитать. Или прийти на её заседания и наслаждаться — на любое…

Пытается выдать свою тупость за бесстрастность.

Нет, не снежная королева. Ощущение, что сделана из сена. Тупой, набитый сеном судья. Прекрасно!

И высокомерная.

Человек, постигший истину.

Не пользуется туалетом.

Объективно познала действительность.

Она не в поисках. Уже нашла. Даже не искала. Знает.

Святую истину.

Абсолют.

Зачем ей оргазм.

Чувства.

Она в экстазе уже от самой себя.

Только взглянет в зеркало — и всё…

Это — болезнь. Эпидемия. С Дорохиной её роднила лишь удовлетворенность собственной персоной. Своим наличием, присутствием на этом свете. И занимаемым на Земле местом. Площадью во Вселенной. Понты — раб!

Это — болезнь!

Чем больше человек пытается изображать собой величие, восхищаться собственной исторической личностью, чем больше важничает, пыжится, тем слабее, значит, внутренний стержень. Тем мельче душонка. Тем больше у него внутри соломы.

Они — больные.

Что значит «сотрудники милиции дополнительно задействованы для охраны»?

Это что? И как? Кто-то может мне, невежде, объяснить? Или показать? Ну, продемонстрировать, изобразить телом это действие?..

Ожидал ли я, что суд будет напоминать цирк? Ожидал.

Вообще, зачем ходить в цирк? Билеты покупать. Деньги тратить. А?

Предлагаю переименовать Останкинский и Головинский суды в Останкинский и Головинский районные цирки г. Москвы. Как и тысячи остальных по всей стране.

Головинский районный цирк г. Москвы.

Представитель Телецентра Светлана Бесфамильная утверждает, что при нас были обнаружены «муляжи канистры» с бензином.

В суд приходил и сам командир 5 полка милиции УВО при ГУВД по г. Москве Евгений Поповичев. Тоже поёт про канистры. И ему не стыдно? До суда лезет здороваться за руку, а потом поёт — на заседании. И ему не стыдно?

Замначальника Управления безопасности ТТЦ Александру Потапову — тем более. Он — свидетель Телецентра. Хорош свидетель — сотрудник Телецентра свидетельствует в пользу Телецентра. Тоже говорит о «муляже канистры». А танк они не обнаружили там — в комнате № 13–18 — под моим рабочим столом, например.

Когда меня спрашивают, говорю Поповичеву, что бутыль с отрезанным верхом, которую полковник упорно называет «канистрой» — это был наш туалет. Правда, мы им не успели воспользоваться. Там же, поясняю, была и моя «курилка».

Тут вскакивает представитель истца Бесфамильная.

— Ааа! Ваша честь, — кричит девушка судье. — Они там курили! А в «Останкино» курить нельзя! Вы слышали это! Вы слышали!

— Во-первых, не «они», а только я, — поправляю её. — Во-вторых, курил — и что? В Останкино многие на рабочем месте курят. Даже Эрнст.

Это я просто к слову сказал — не знаю, даже курит ли этот тип или нет.

— Ну, это же Эрнст! — пугается девушка и забивается в свой угол. — Но ему ведь можно! Он же… это… Первый канал! Ему ведь можно!

Прилежная девушка. Нас с Олегом этой фразой рассмешила. Очень — громко. Некоторые рабы хотя бы стараются скрыть своё рабство. А другие — довольны своим статусом. Согласны на него. Рады своей несвободе. Премного благодарны. Эта девушка — из последних. Боевая девица. Старается.

Остальным не смешно. Удивленно на нас смотрят.

— А, может, закон для всех един? — зачем-то кричит ей Олег. — И для Эрнста тоже?

Вмешивается судья Куприянова:

— Так! Всем успокоиться! Успокоиться!

Этот окрик звучит символично.

И двусмысленно.

И неприлично тоже.

И бесстыдно тоже.

Стыдно!

Стыдно!

Стыдно, господин Потапов. Александр Викторович. Стыдно, будучи заместителем начальника Управления безопасности Телецентра, признавать, что бОльшая часть останкинских камер слежения не работают. То есть играют декоративную роль. Элементы декора здания. Стыдно это публично заявлять и, к тому же, иметь здоровый внешний вид. Как можно работать в структуре, где так относятся к собственной профессиональной специализации?

Главе Телецентра уже не стыдно. Давно.

«Бульдозер» в суде не появился. Пришлось бы ему про расписку признаваться. В том, что официально заявил — не имеет к нам ни финансовых, ни юридических претензий за произошедшее 18 марта.

Сам же её написал. Сам нам выдал: «…гарантирую отсутствие уголовных и финансовых претензий со стороны ТТЦ и других органов…»

Его же никто не душил, не заставлял её писать. Не просил никто! Сам!

Если бы имел мужество пришёл бы. Рассказал бы про разговор с Олегом в мае — после чего и появился этот иск. Имей мужество признаться, что весь этот суд — банальная месть.

Интересно, помнит про свои слова у себя в кабинете?

«Я даю вам мужское слово. Во-первых, я же дал вам расписку. А во-вторых, я же мужчина!»

Помнит? Мужчина?

«Мы же все мужики тут. Это вам не Первый канал!»

Сам добровольно писал. По собственной воле говорил.

А ещё бы официально разъяснил — почему на 13-м этаже Телецентра (АСК-1) находятся рабочие места, редакции, кабинеты; почему он сдаёт эту площадь в аренду Первому каналу. Это же технический этаж. Там запрещено работать — разрешено использовать исключительно для обслуживания, для обеспечения жизнедеятельности здания.

Страшно, урод?

Судья Куприянова скучает. Даже не слушает, что происходит в зале. Постоянно что-то чертит на бумажке перед собой. Вялой ручкой. Иногда, «проснувшись», начинает часто-часто кивать головой — противоположной стороне. Например, услышав словосочетание «муляжи канистры».

Думаю, если бы противник заявил — дескать, 18 марта в нашей редакции в «закутке» — в маленьком техническом помещении у комнаты для «летучек» — «при нас» была обнаружена группа боевиков из организации «Тигры Освобождения Тамил-Илама», она не удивилась бы. И продолжила бы апатично что-то чертить или рисовать на бумажке.

Как же тяжело человеку заниматься нелюбимым делом!..

Здесь всё — абсурд! Даже наша защита. Они цепляются к юридическим нюансам? И мы будем делать то же самое. Был такой совет нам от юристов: «Всё отрицайте». Не признаём ни про баррикады, ни про угрозу самосожжения.

Ни про заявление для прессы.

Была, дескать, обычная голодовка на рабочем месте. Акция протеста.

Это наша защита.

Командир Евгений Владимирович Поповичев кокетничает с нами. Как барышня. А сам дал согласие на привлечение 5 полка милиции УВО при ГУВД по г. Москве к суду в качестве третьего лица.

В перерыве судебного заседания улыбается нам, шутит. Заводит разговор. Советы даёт. Утешает.

Старается.

Не могу понять…

Нет, он не Иуда — не тянет. Это такая модная современная привычка — неспособность ни на настоящую, прямую, добротную подлость, ни на абсолютную, твёрдую порядочность. «Коли уж подличать, так уж подличать до конца, лишь бы выиграть». Пуговица. Бижутерия. Производственный брак.

Как я ошибался. Думал, настоящий офицер! А оказался сапог сапогом — готовым чтобы его использовали. Да хотя бы в качестве сапога. На грязную портянку.

Но! доволен самим собой. А как же! Упивается собой в Системе…

Утром, до начала заседания это было. >Полковник сделал движение в мою сторону. Но я кивнул стоящему рядом с ним юристу 5 полка и отвернулся.

А Олег здоровается. Протягивает ему руку.

Много чести.

За руку.

С человеком, согласившимся отдать честь.

Много чести.

— Ну, что? — поддеваю его в перерыве. — Вы уже дружите с Шубиным? Испарились Ваши с ним мировоззренческие разногласия. Дружба навеки? Иерархическая гармония? Служба?

Но таких разве проймешь?

А, может, полковник милиции не понял — о чём я. Сапог сапогом.

На грязную портянку.

На судебном заседании спрашиваю — что означает «сотрудники милиции дополнительно задействованы для охраны»? А Поповичев — мол, это о том, что его подчинённые просто задержались на смене-дежурстве. И в ответ на мой наводящий вопрос сам добавляет — мол, это такая работа у милиции — обычно не оплачиваемая — да и армии, говорит, никто не станет платить за её собственную работу. За рядовую, естественную деятельность.

Потом этот субъект признаёт — знал, что бензина у нас не было. Но, отвечая на своевременный вопрос-предостережение Куприяновой, начинает путаться — оказывается, 125 сотрудников пытались спасти наши с Олегом жизни, потому что «они точно готовились совершить самосожжение».

Ладно. Что с него взять…

Интересный вопрос. Если всё, что происходило 18 марта — это, как сказано в иске, «угроза террористического акта», «преступные посягательства» и «незаконная акция протеста граждан Пташкина О.П. и Мирзоева», почему же нас не привлекли ни к одному из видов ответственности — ни к административной, ни уголовной? В таком случае и можно было бы выдвигать материальные или гражданские претензии.

Не было ни акта правонарушения, ни даже акта осмотра помещения! Ну, этот-то, последний, могли сделать?!

Вопрос!

Противоположной стороне.

Молчат.

И представитель ФГУП «ТТЦ «Останкино»» Светлана Бесфамильная.

И командир 5 полка милиции УВО при ГУВД по г. Москве Евгений Поповичев.

И замначальника Управления безопасности ТТЦ Александр Потапов.

И федеральный судья Головинского районного суда города Москвы Елена Куприянова на этот вопрос недовольно покашливает. Вяло. Чахло. Но недовольство обозначено.

Бедные. Никак не могут доказать — как были «дополнительно задействованы» эти 125 сотрудников. Столько милиционеров-то в Останкино одновременно никогда не присутствует. Никто такого количества не заметил. Приглашённые нами свидетели — не видели.

По рассказам противоположной стороны получается, что весь Телецентр прекратил работу. Все въезды и выезды были перекрыты. На каждом этаже находились вооружённые автоматами подчинённые Поповичева.

В конце концов, выясняется, что людей даже с одного этажа — с 13-го — не смогли нормально эвакуировать. Свидетели подтверждают.

Вот что они будут делать, если реальная угроза Телецентру будет?

По их версии «режим ЧС» продолжался пять с половиной часов. И это очень важно доказать противоположной стороне. Потому что сумма убытков в 111755, 10 рублей рассчитана из этого времени. Стоимость часа услуг одного милиционера — 159 рублей 50 копеек, офицера — 171 рубль 81 копейка.

Но это цифра — 5, 5 часов — ну, никак не складывалась.

В 8:30 местное руководство узнало про акцию. Ещё полчаса все ковыряли в носу и чесали затылки — это нормальная, естественная реакция любых «силовиков». Потом они приступают к тому, что в рапортах называется «предприняты меры по проверке поступившей информации». Как рассказывали коллеги из Останкино, 18 марта это выглядело так: несколько милиционеров носились по Телецентру, выбегали на улицу — говорят, один из них минут двадцать что-то искал в Останкинском пруду, а потом стал бегать вокруг него — и приставали к сотрудникам, к прохожим со следующими вопросами: «Людей с бензином не видели?», «Из ваших коллег, друзей или близких кто-то голодовку объявлял?», «Почему ты на меня так странно посмотрел?», «А у вас в комнате есть запас воды?», «Ты поддерживаешь Лимонова[172]! Я тебя знаю!», «Вы тоже пришли на демонстрацию?», «Идите домой. Останкино гореть будет!», «А вы можете мне помочь посмотреть на (!) интернет, а?»

Один знакомый милиционер рассказывал, что несколько его сослуживцев собрались в местном отделении перед радио и телевизором — мол, вдруг там скажут, в каком месте Телецентра мы с Олегом находимся…

Как всегда при кризисе, в тот день рынок услуг в Останкино пережил скачок цен. Одного приехавшего из-за нашей акции к Телецентру фотокорреспондента столичной газеты сотрудник милиции на входе не соглашался впускать без пропуска менее чем за 300 рублей. Другому повезло — ему проникновение в здание стоило 200 рублей, хотя сначала стражи порядка просили 500.

Приблизительно, в половине десятого руководство местной милиции и службы безопасности посетило отчаяние. И лишь в 9:55 утра «силовики» решили звонить пожарным.

Мы никого не заставляли — противоположная сторона сама (!) принесла в суд официальное заключение из МЧС — подписан начальником 6 отряда ФПС России по г. Москве Сыченко С.Б. Мол, сообщение поступило в 9:55, а «отмена вызова произошла в 11:11 по результатам проверки помещения». То есть час и шестнадцать минут!

Даже если считать так называемый «режим ЧС» с 8:00, то до 11:11 — всего три часа и одиннадцать минут.

Сами принесли этот документ в суд. Сами!

Как они считали?

К половине двенадцатого 18 марта Телецентр работал уже в нормальном режиме, в нашей редакции появились сотрудники. Ещё через два часа мы уже пили с Олегом чай дома — коллега ещё и обедал. А…

А 125 сотрудников милиции продолжали «перемещаться по Телецентру», оставаясь в статусе «дополнительно задействованных для охраны». Но так, что никто их не заметил, скрытно от всех — как ниндзя. 5 полк — одни японцы…

Я понимал, что проиграем. У них есть цель — продавят. Меня возмущает — почему так топорно. Безалаберно.

Ладно, другой документ. «Справка по результатам служебной проверки» от 18 марта. Подписана начальником Управления безопасности Телецентра Леонтьевым А.В. Утверждена самим Шубиным М.М. Чёрным по белому: «В 11:30 режим чрезвычайной ситуации был снят».

Откуда берутся пять с половиной часов? Могли так и 30 часов написать. Или 50. Или сразу три месяца. Три!

Сами принесли документ!

Наверное, всё дело в том, что они тупые!

Всё просто!

В этом же документе от пожарных ещё одна интересная цифра. «Всего по данному вызову было задействовано 2 единицы техники, 12 человек личного состава», — пишет начальник 6 отряда ФПС России по г. Москве Сыченко С.Б.

Прекрасно!

То есть, получается, что пожарных была дюжина, а милиционеров, почему-то более чем в десять раз больше?

Это логично?

Говорим с Олегом это на суде. Спрашиваем противников. Они просто молчат. Просто не отвечают.

Судья Куприянова сонно смотрит на наших оппонентов, потом на нас, вздыхает и снова погружается в живопись…

Ну, ведь сами же принесли этот документ в суд. Мы же никого не заставляли.

Сами!

Всё просто!

Это ещё ничего. Они сами (!) приобщили к делу два документа-приложения к тому самому письму командира 5 полка милиции. Один — расчёт стоимости услуг за подписью подчинённой Поповичева, но без даты. А другой — по ошибке, вместо счёта на услуги милицейской охраны — тот же документ, но за подписью самого Шубина.

То есть глава Телецентра сам придумал, какую сумму нам предъявить. Так и представляю: сидит «Бульдозер» в большом кабинете, нежно чешет свой живот — соразмерно помещению огромный; круглый и рыхлый — напевает-мычит теноровую арию из оперы Жоржа Бизе «Искатели жемчуга», стонет от удовольствия, высунув язык изо рта. О! — подсчитал, придумал — эврика!

Потом отправил документ Поповичеву, чтобы тот, подписав, прислал обратно ему. А тот согласился.

Хорошо, но к делу зачем это подкладывать? Самим!

Ну, будьте внимательными! Пожалуйста! Что за неуважение!

К нам!

К суду-цирку!

И где документ об объявлении режима ЧС? Где?

Если два юрлица в переписке между собой используют это словосочетание, это не доказательство.

Даже в своём официальном заключении пожарные избегают этого термина.

Спрашиваю у Поповичева во время перерыва:

— Что это пожарные не подали иск на нас? Не захотели в этом фарсе участвовать? В отличие от Вас, да?

Полковник милиции скрывается и больше в здании суда не появляется.

Боевой офицер.

Сапог сапогом!

Пауза в заседании.

Представитель Светлана Бесфамильная подкрадывается ко мне.

А эта что от меня хочет?

Продолжает спор. Мне с ней неинтересно. Говорю то, что о ней думаю. Не забываю её хозяина.

— Пусть Шубин не думает, что этот фарс я лично забуду и ему прощу.

Прилежная девушка встаёт в позу.

— Почему Вы на меня кричите? Что я Вам сделала?

Я не кричал. А вот её плач слышен в конце длинного коридора.

— Просто благодарю Вас за Вашу позицию.

Не успокаивается. Жалоба повторяется. Сейчас зальётся слезами — изображает это лицом.

— То есть? — не понимаю её. — Я Вас должен обласкать?!

Боевая девица Бесфамильная Светлана Викторовна встаёт в другую позу.

Эта что от меня хочет?

Пусть не ждёт от меня нежности.

Пусть не ждут от меня корректности.

Тут происходит самое интересное.

Мне звонят сразу несколько сотрудников Телецентра — подчинённые Михаила Шубина. Некоторых я знаю, других — нет.

Мысль у всех одна. Мол, Поповичев выставил счёт, Шубин совершил оплату, ссылаясь на дополнительное соглашение № 13 к договору на организацию охраны Останкино между двумя юрлицами — привлечение допсил оплачивается отдельно. Так? «Так», — говорю. А они все одно и то же: чрезвычайные ситуации в Телецентре объявляются раз в два-три месяца, но никогда дополнительные услуги не оплачивались.

Никогда!

Говорят — такая оплата была впервые.

В нашем случае!

Говорят — на этом настоял сам Шубин.

Надавил на Поповичева.

Говорят — сам высчитывал и думал, иск на какую сумму нам предъявить.

А до этого — ни разу!

Звонящие подтверждают мои предположения. Это уже не подозрения.

Правда, оправдывают командира 5 полка милиции УВО при ГУВД по г. Москве…

— Спасибо за помощь, — говорю каждому из звонящих.

Удивляюсь, но благодарю.

А они всё говорят. Говорят.

И это не первый слив негатива. Сами выясняют номер моего телефона и звонят.

— Да достал этот урод! — догадываются о мучащем меня вопросе. — Лишь бы вы выиграли дело. Пусть Ему будет ещё хуже. Побесится пусть. Достал уже!

Вот сила ненависти!

Мурашки по телу.

Лишь бы как-то отомстить своему шефу.

«Достал уже!»

Шубин доиграется — подчинённые либо его сдадут, либо отравят.

Либо заколют.

Либо придушат.

Во время сна.

В его огромном кресле.

Как средневекового деспота…

Говорю об этой новой информации на суде после перерыва.

Бесфамильная ахает. Всплеснула руками:

— Ваша честь… Ваша честь…

Ну? Ты тоже знала? Ну? Ничего. Просто: «Ваша честь! Ваша честь!» То есть так она к Куприяновой взывает.

А судья не слышит. Что-то выводит на бумажке перед собой. Отвлечённо. Ни на нас, ни на неё — ни на кого не обращает внимания. Скучно ей с нами. Тут. Продолжает своё занятие. Интересное…

Иногда смотрит на присутствующих непонимающим взглядом. Несколько раз прикрывает глаза. На пару минут. Правосудие дремлет. Порой пробуждается и кричит. В нашу сторону. В основном — на меня. «Ответчик Мирзоев отвечайте!» Говорит плеоназмом. Олег перебивает Бесфамильную — иронизирует, острит. Ну, трудно сдержаться. А Куприянова на меня: «Ответчик Мирзоев, что у Вас там творится?» И снова погружается в дремоту-мечты. И продолжает что-то рисовать у себя.

У меня желание — подбежать к ней и вырвать листок. И показать всем. Как минимум — если удастся — просто заглянуть в него. И громко поведать всем. «Каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом». Может, она — художник. Что-то доброе рисует — сердечное. Ну, сердечки. Пронзённые стрелами. Ну, не стиральную же машину. А, может, нас? В карикатурном виде? Шаржики? Для альбома?.. Нет, не похожа она на художника. Слишком сухая, вялая, апатичная. Думаю, в крестики-нолики играет. Увлечённо играет. Это ей интересно.

Вот вопрос у меня. Оплатил Телецентр. Так? Это дошло до милиционеров? «Дополнительно задействованных для охраны…» А?

Оказывается, не дошло.

Звоню знакомому сотруднику 5 полка: «Вам что-то оплачивали за т. н. допработу 18 марта?» Говорит: «Мне — ничего».

Удивляюсь:

— Ну, вот — по их документам — заплатили в июле. Летом была какая-то надбавка? Премия? Там немного. Но всё же.

— Нет! Мы бы заметили! Немного!

— Ну, хотя бы в августе?

А он:

— Давай, я тут у коллег поспрашиваю и перезвоню.

Проходит больше часа. Никому ничего не платили. У кого знакомый ни спрашивал, не знают.

И выпытывает:

— Народ интересуется — когда ждать премии, Эльхан? Ну, когда? Что им говорить?

Это он — у меня. По телу растекается злорадное чувство удовлетворения — теперь они начнут доставать своё начальство: «Это вы у Поповичева потребуйте».

Весело! «Нам ничего не оплачивали!»

А где деньги?

ТТЦ ведь заплатил…

Сообщество странных людей.

Сотрудники российских судов.

Судьи, секретари…

А ещё те, кто работают в канцеляриях, архивах, экспедициях.

Почему среди них так много женщин?

Особенно секретари. Из этой среды обычно и назначают судей. Таких, как Дорохина, Куприянова. Федеральных судей. Наделяют властью.

Это же особый подвид женщин. Хамство. Высокомерие. Тупость. Напряжённые лица, сжатые кулачки, тонкие натуженные губы.

Что вы хотите от женщины, которая носит кожаные штаны — в Головинском суде таких много; крик местной моды. Может её никто не любил? Если женщина носит кожаные штаны — то либо её никто не любит, либо её любит какой-нибудь поклонник рока, который тоже носит кожаные штаны. Смотришь — вот идут две пары кожаных штанов. Либо же она феминистка и обозлена на весь мир, потому что её никто не любит.

Почему эти секретари суда так меняются в рабочее время? Я вот дружил с одной, скажем, девушкой. Она работала в одном московском суде. Нежная женщина. Осипа Мандельштама любила. Вернее, читала. Думала, что любила…

Но нежная женщина. А вот на работе превращалась в стерву. Не пойму — почему так? Говорила, ей нравится быть ею. Стервою. Спорил с нею. Ругался. Прекратил с ней дружить. Ну, общаться.

А недавно узнал — назначили её судьёй.

Дааа.

Да, она кроме Мандельштама ничего не знала. Рассказывал ей много о литературе. А она не понимала. Например, про Пер Гюнта, про Сольвейг. Героев гения-норвежца Генрика Ибсена. Рассказывал ей, это история о трагедии современных людей — без внутреннего стержня, приспособленцев, поповичевых, мирончуков. Это о нашей жизни. О том, что в погоне за призрачными ценностями, ложными ориентирами человек грешит, ошибается, делает преступления. Готов на них. Согласен на них.

Ради призрачных ценностей.

Но главное — теряет себя, становится серой мышкой. Винтиком. Слабым. Хрупким. Губит зря свою страстность.

И о том, что у каждого должен быть шанс на прощение. Счастье, если тебя ждёт своя Сольвейг. Объяснял ей, что это гуманистическое произведение. Очень гуманистическое…

А она, как баран, на меня смотрит. Не понимает. Говорит: «Ну и дурак Пер Гюнт, что изъедал себя — будь доволен собой или будь собой». Даже не стала задумываться: «Конечно, восхищайся собой. Дурак он, — говорит, — и Ибсен твой дурак! Конечно, что спрашивать?! Что он парился?! Будь доволен! Кайфуй!» И ещё: «Не парься! А эта Сольвейг — дура, что столько лет ждала этого парня. Не парься!» И мне: «Не парься, Эльхан! Не пойму я тебя!»

Гуманизм. А стала судьёй. Говорит, Мандельштам — настоящий еврейский поэт, потому, дескать, и люблю его. А сама своего отчества стыдилась.

Прекратил с ней дружить. Ну, общаться.

Зато стала судьёй.

Специализируется на уголовных делах.

Наделили правом казнить и миловать…

И тут, в Головинском районном суде-цирке, секретарь Куприяновой Моисеева Лидия Евгеньевна. Сама себя наделила полномочиями ментора — поучать, высказывать суждения.

Пришёл к ней, требую решение — мотивировочное — суда выдать на руки. Почему, говорю, так долго не готово. Спокойно разговариваю, не улыбаюсь — за что?! — не рассыпаюсь в комплементах. Спокойно. Своим правом хочу воспользоваться — получить на руки полное решение суда.

А она мне:

— Идите к себе в горы и там права качайте!

Вот!

По лицу вижу, по её манерам — будущий судья.

Хорошо начинает карьеру.

Кстати, не хамила. Могла ведь сказать не «Идите…», а «Убирайтесь…». И на «вы». И «права качайте». Права! То есть не отказывает полностью мне в реализации моих прав. Хотя бы где-то.

А ещё в горах воздух чистый. Заботится девушка о моём здоровье. Спасибо.

А могла просто обматерить. Или словом бранным, нетолерантным обозвать.

Могла!

Но не сказала.

Надо было за это ей сказать спасибо.

Был не прав!

10 ноября 2009 года. Головинский районный цирк города Москвы.

Вторая часть Мерлезонского балета. Вторая и последняя. День вынесения решения.

Представитель Телецентра Светлана Бесфамильная грустная-грустная. Это нас взбодрило. И обмануло.

— Что же вы так плохо подготовились? — спрашивает у неё Олег.

С тоской смотрит на нас.

И вздыхает:

— Ну… Вот так вот…

Но мы ошиблись.

Так сойдёт!

«Именем Российской Федерации».

Бесфамильная вскрикивает от радости. Не ожидала.

Как им не стыдно?! Не понимаю. Они думают — что жить будут 10 лет? 20? 30? Всего? А их дети? Внуки? Правнуки? Праправнуки?

А? Это я наивный?

«Решение суда… изготовлено…» Очень мне эта фраза нравится — «решение изготовлено». Изготовлено.

Как и в случае с Останкинским судом и тут решение повторяет логическую формулировку противоположной стороны. Правда, там — слово в слово, а тут только саму логику.

Прекрасно!

Безграмотное решение. Куприянова переписала статьи законов, а мотивы принятия решения не описывает, анализа доказательств нет. Села, недолго поковырялась в мозгах и переписала статьи законов. Дополнение к аргументам Шубина.

Логика Куприяновой.

Ни факта причинения вреда, ни факта противоправности — документально закреплённого — наших действий, ни, тем более, причинно-следственную связь между ними противник не смог доказать. Даже размер понесённых убытков им не удалось грамотно подтвердить. А ведь всё это — главное условие привлечение к имущественной ответственности ответчика.

Более того, доказательств, подтверждающих привлечение дополнительных сил охраны в количестве 125 человек, ведь не было? Не было! А показания наших свидетелей, заявлявших в суде, что такого количества в Останкино никто не видел в тот день — тем более пять с половиной часов — Куприянова оставила без внимания. В её интерпретации, Лёша Федоренко и Эльдар Басилия свидетельствовали против нас. Зачем так писать, если в протоколе судебного заседания их показания звучат по-другому.

Оказывается, мы сами (!) виноваты — мол, что не смогли (!) доказать (!), что этих 125 сотрудников не было. Мы! А не противоположная сторона[173]. Они не обосновали, мы не смогли опровергнуть. По её словам. Так сойдёт!

Мало ли о чём могут договориться Телецентр и 5 полк. Если два лица (возможно и физических) сговорились об оплате — одно другому — некой сумму. Сделали, обмыли. Потом бегут в суд и предъявляют претензии третьему лицу — это же не означает, что их чеки и платёжные квитанции есть доказательство?! Что иск доказан?! Если так — отправлю моему коллеге Олегу официальное письмо, требуя оплатить долг Кремля мне, а он пусть, оплатив, идёт в суд и, размахивая чеками и квитанциями, предъявляет иск главному зданию в стране о «возмещении убытков».

Так? Куприянова, так?

«Именем Российской Федерации».

В прямом смысле — безграмотный текст. Как можно так коверкать русский язык?! Строить такие предложения?! У того, кто это писал, проблемы с согласованием даже простейших словосочетаний.

«Предпринять действия связанные с самосожжением» — таких наборов слов в тексте много. Фраза-родственник глубокомысленной конструкции — «дополнительно задействованы для охраны».

Так сойдёт!

Благодаря логике судьи Куприяновой превращаюсь в бывшего сотрудника ОАО «Первый канал». Не фактически, а юридически. По решению суда. Так написано в этом документе. Хотя в протоколе есть — я это не говорил.

Пусть теперь Константин Эрнст обжалует этот вывод. Не обжалует — его вина. Это тоже логика судьи Куприяновой. Во время судебного разбирательства заявила нам, что, мол, сообщения газет, радио — это тоже доказательства; мол, если мы не обжаловали их — значит, с этой информацией согласны. Вот цитата: «А вы почему не пошли в суд и не опротестовали информацию про вас из этой статьи? Значит, согласны с этим!» Логика! Теперь то, что в газетах написано — имеет силу закона, превращается в полноценное доказательство. Вот! Напишут в какой-нибудь африканской газете — «Путин — крокодил!» — а тот не побежит в местный, туземный суд, значит, всё-таки, придётся поправку в Конституцию России вносить. Куприянова сказала!

Правда, и тут безграмотно сформулировала: «…установлено судом… Пташкин О.П. и Мирзоев Э.А. являлись сотрудниками спецпроектов ОАО «Первый канал»». Не знаю. Думаю, и так сойдёт!

Перечитываю судебное решение — ну, не может Система быть такой тупой.

Может, Куприянова специально такой текст нацарапала, чтобы мы в кассации выиграли.

Если судья после вынесения решения прячет глаза, исподтишка виновато заглядывая тебе в глаза, значит, рефлексирует, понимает, что приготовила пакость. Хотя от этого не легче.

Нет, всё же, послушно взяла под козырек. Потому что если Куприянова такое решение выносила, исходя из своей логики, используя свои мозги, то это вообще… ну, не знаю… только мат на душе… ну, такой тупой ведь нельзя быть.

Только мат.

Слово «тупая» — тут самое корректное.

Это решение мы с Олегом обжаловали в Мосгорсуде. Но я туда не стал ходить. О первом заседании — 9 декабря — я узнал лишь на следующий день. Случайно звонил в канцелярию и узнал, а повестку-извещение Куприянова прислала лишь спустя неделю. А на следующие заседания — 19 января и 9 февраля 2010 года — я махнул рукой.

Не собираюсь играть в игры Системы по её правилам. Там тоже цирк был бы.

Но Михаил Шубин — молодец, герой! Победил при субъективном судействе. Даже несмотря на бездарную подготовку его высокооплачиваемыми юристами. Зато используя мощные ресурсы. Продавили.

Прекрасно!

* * *

17 ноября 2009 года. Наконец результат из Мосгорсуда…

Определение судьи Галины Тихенко: «рассмотрев надзорную жалобу… по иску Мирзоева Э.А. к ООО «Зелёная студия»… для рассмотрения в судебном заседании суда надзорной инстанции… отказать».

Шемякин суд.

«…оценка доказательств в полномочия суда надзорной инстанции не входит».

Чтобы это понять, судье Тихенко Г.А. понадобилось 56 дней.

«Иная точка зрения суда надзорной инстанции на то, как должно было быть разрешено дело, не может являться поводом для отмены или изменения судебного постановления нижестоящего суда».

Выжали два месяца.

Время отняли.

— Одна надежда — на Верховный Суд! — говорит мой представитель Влад Симонов.

Верит. Звучит как «Высший Суд!»

Загораюсь его верой. Ещё сильнее загораюсь.

Вот на Верховный — я надеялся. Очень. С самого начала. Московским судам не верю. Под управлением председателя Мосгорсуда Ольги Егоровой они с их дрязгами, капризами, отсутствием логики мне напоминают Первый канал.

1 декабря. Улица Поварская, дом 15. В приёмной Верховного Суда Российской Федерации.

Сотрудники, принимая у меня надзорную жалобу — в Судебную коллегию по гражданским делам — перелистывают прилагаемые к ней материалы. Видят правовое заключение НЭПС за подписью Владимира Миронова. И между двумя из них происходит следующий короткий, но интересный диалог:

— НЭПС? — задумчиво рассматривая документ, спрашивает один из них, словно сам себя. — Миронов?

— Миронов? — спрашивает другая.

— Да. Знакомая фамилия — Миронов В.И.

— Аааа. Да это же тот Миронов, который Пашина[174] дружбан. Был тут такой, ну? Ну?

Заулыбались друг дружке.

Довольные.

Чем-то очень довольны.

Хороши сотрудники Верховного Суда Российской Федерации.

И используемый им слог хорош!

«Дружбан».

И от меня не ждите высокого стиля!

По вашу душу…

В Верховном Суде ставят рекорды. Определение готово через 10 дней. На двух листах. Сотрудница канцелярии в восторге: «Представляете, с каким исключительным вниманием Ваша надзорная жалоба рассмотрена — за такой срок судья успел». И что мне — радоваться?

Чему?

«…оснований для пересмотра судебных постановлений в порядке надзора по доводам надзорной жалобы, изученным по материалам, приложенным к ней, не установлено», — определила судья Верховного Суда Гуляева Г.А.

Этому?

Отказалась передавать надзорную жалобу для рассмотрения в судебном заседании Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда. Не нашла «существенных нарушений норм материального права, повлиявших на исход дела, без устранения которых невозможны восстановление и защита нарушенных прав, свобод и законных интересов».

Индульгенция Дорохиной Екатерине Михайловне.

Никакого анализа.

Ну, хотя бы одного обстоятельства — про реальное прекращение трудовых отношений между мной и любимым детищем Константина Эрнста ООО «Зелёная Студия» лишь в марте 2009 года. Про гражданско-правовой договор, которым были фактически оформлены трудовые отношения. Про Договор об оказании услуг.

Или хотя бы факта перезаключения срочного трудового договора, что в моём случае запрещено законодательством.

Ничего.

Даже судья Тихенко Г.А. больше пота из себя выдавила.

Хороша надзорная инстанция.

Ведь столько нарушений.

Индульгенция.

А заключение Владимира Миронова «дружбана Пашина» рекордсменка Гуляева Г.А. не заметила. Читать-то прочла — наверняка. Но в определении не отметила. А ведь это — самостоятельное доказательство по делу, требующее исследования и правовой оценки[175].

Может, судья Верховного Суда Гуляева Галина Александровна слепая?..

Тогда бы я её простил.

А так…

На двух листах.

Точнее — на полутора.

Надежда не умирает. 18 января 2010 года пишем ещё одно письмо — надзорную жалобу заместителю председателя Верховного Суда Нечаеву Василию Ивановичу. Но отвечает другой зам — Соловьёв. Владимир Николаевич.

На одной странице.

Всего 21 строка текста.

Конвейер.

Спасибо.

Кратко и талантливо.

Талант, востребованный Системой.

Не стал этот господин утруждаться излишней вознёй в своих раскормленных мозгах.

«Суд надзорной инстанции не наделён правом оценивать представленные сторонами доказательства».

А для чего тогда Верховный Суд?! Для чего вас сюда собрали?!

Чтобы с величавым видом плыть по коридорам этого большого и массивного здания, дрожа розовым салом? Чтобы наслаждаться зрелищем доставки собственного тела — неуклюжего, тестом свисающего с заднего сиденья, но боготворимого — с места службы до загородного дома? Чтобы, ублажая свои рыхлые туши, сытно жить за счёт моих налогов и не париться? Плыть, наслаждаться и сытно жить, осознавая, что сделали верный выбор? Что совесть!? главное — возможность вот так величаво плыть, наслаждаться и жить? Так?

Не отстираетесь, ребята!

С моим представителем Владиславом Симоновым мы также обращались и в Конституционный Суд России с просьбой о проверке двух обстоятельств.

Во-первых, о, якобы, пропуске мною сроков обращения в суд.

По Трудовому кодексу (часть 1 статьи 392), по спорам об увольнении работник имеет право обратиться в суд за разрешением индивидуального трудового спора в течение одного месяца «со дня вручения ему копии приказа об увольнении либо со дня выдачи трудовой книжки». Но суды первой (Останкинский районный суд г. Москвы) и второй (Московский городской суд) инстанций — решили по своему: мол, срок моего обращения в суд (16 марта 2009 года) пропущен, так как было достаточно того, что я, дескать, был осведомлён об окончании действия срочного трудового договора 27 января 2009 года. Даже без вручения копии приказа — а копия приказа была подписана руководителем лишь 6 марта 2009 года. Я уж не говорю о получении мною трудовой книжки только 5 марта 2009 года.

Получается, что великие московские судьи мадам Дорохина Е.М. и «тройка» из Мосгорсуда Жбанова Т.И., Васильева И.В. и Кирова Т.В. решили по новому прочесть закон, «правовую норму дополнили новым обстоятельством» — взяли на себя функцию законодателя.

Я понимаю, что этим дамам всё равно — они-то на всё готовы! — но это запрещено Конституцией[176].

Да, слепые судебные надзорные инстанции не заметили в выполнении Останкинским и Мосгорсудом несвойственных им функций «существенных нарушений норм материального права, повлиявших на исход дела, без устранения которых невозможны восстановление и защита нарушенных прав, свобод и законных интересов».

Во-вторых, факт незаконного состава суда первой инстанции.

Конституция страны (часть 5 статьи 32) провозглашает право граждан Российской Федерации на участие в отправлении правосудия, то есть включение обычных, не являющихся профессиональными судьями, граждан в состав суда[177]. Это может гарантировать как независимое и беспристрастное рассмотрение гражданских дел, так и права граждан на участие в управлении делами государства. Ведь есть такая возможность (реализовывать право на участие в отправлении правосудия) у обычных граждан, например, в арбитражных судах— по экономическим спорам, а также в уголовном процессе — суд присяжных.

Раньше это право могло было быть реализовано и в гражданском процессе — институт народных заседателей. Однако, по новому ГПК России (часть 1 статьи 7 и часть 1 статьи 14) исключается формирование состава суда по гражданским делам с участием непрофессиональных, общественных судей — на что и сослалась судья Дорохина, отклоняя наше ходатайство об отводе незаконному составу суда 1 июня 2009 года.

Вот эти два обстоятельства — неверное толкование части 1 статьи 392 ТК и соответствие части 1 статьи 7 и части 1 статьи 14 ГПК Конституции — мы просили проверить в нашем обращении в Конституционный Суд России.

Но…

Мало ли что мы хотели…

Конституционный Суд Российской Федерации не хотел работать…

На первое наше обращение от 5 октября 2009 года ответили из секретариата.

Главный консультант Управления конституционных основ частного права Ильин Антон Валерьевич считает, что мои конституционные права не нарушены. Мы о том, что суды первой и второй инстанции неверно истолковали закон (мол, уведомить работника — это не значит вручить ему копию приказа), а он разъясняет, почему в ТК срок обращения в суд по делам об увольнении установлен в один месяц.

А «гарантирующая гражданам право на участие в отправлении правосудия статья 32 (часть 5) Конституции Российской Федерации не устанавливает, однако, что за ними закрепляется возможность реализации названного права при осуществлении всех видов судопроизводства…»

Гениально!

То есть Конституция — Основной закон страны! — гарантирует, но не устанавливает и не закрепляет?

Мол, «соответствующее регулирование отнесено к компетенции законодателя, который определяет и особенности форм участия граждан в судопроизводстве, что не может рассматриваться как нарушение Ваших конституционных прав и свобод».

Исполнитель Ильин А.В., даже я знаю, что Конституция выше любых законов — не должны ей противоречить! Смотреть часть 1 статьи 15 Конституции Российской Федерации!

Ну, как это Вам объяснить…

Ну, представьте, это как Вы взяли под козырёк после окрика Вашего начальника — вот так и законы страны перед Конституцией. Понимаете? Это и есть настоящая вертикаль власти. Допустимая. Вертикаль власти закона.

Тем более, сам Конституционный Суд не раз приходил к выводу[178], что «требования части 5 статьи 32 Конституции России при отправлении правосудия в суде общей юрисдикции нарушаются ввиду отсутствия механизма участия граждан в отправлении правосудия». Это очевидно.

Ааа.

Понимаю.

Решили отмахнуться.

Пишем второе обращение — 18 января 2010 года.

Владимир Миронов оказал нам честь — подготовил ещё одно заключение НЭПС. В рекомендациях — возможность заявить отвод и составу Конституционного Суда России, «состоящего исключительно из чиновников судебной власти». Таково его верное определение.

Прав.

Отповедь.

Прав известный правовед.

«Независимость судебной ветви власти»…

Так вот.

После этого до них дошло.

Это ведомство собирается всей гурьбой и выносит ироничное определение.

Об отказе.

От 25 февраля 2010 года.

Демонстративно всей гурьбой.

Хором.

«Конституционный Суд в составе Председателя В.Д.Зорькина, судей Н.С.Бондаря, Г.А.Гаджиева, Ю.М.Данилова, Л.М.Жарковой, Г.А.Жилина, С.М.Казанцева, М.И.Клеандрова, С.Д.Князева, Л.О.Красавчиковой, С.П.Маврина, Ю.Д.Рудкина, Н.В.Селезнёва, В.Г.Стрекозова, В.Г.Ярославцева»

«установил»

До них дошло.

Только со второго раза.

Что мы говорим не о месячном сроке обращения в суд, а о неправильном применении закона Останкинским районным и Московским городским судами — части 1 статьи 392 ТК.

Дошло.

Однако.

«Однако разрешение этого вопроса к компетенции Конституционного Суда Российской Федерации… не относится».

Вот…

Всей этой перечисленной гурьбой.

Кучей.

Поют хором — без комплексов.

Не их, мол, это дело. А чем они там — в Питере занимаются?! Может по музеям ходят? Ну, хотя бы — по музеям.

Индульгенция.

Всем деталям Системы.

Деталькам Системы.

И далее — слово в слово как в предыдущем ответе.

«Гарантирующая гражданам право на участие в отправлении правосудия статья 32 (часть 5) Конституции Российской Федерации не устанавливает, однако, что за ними закрепляется возможность реализации названного права при осуществлении всех видов судопроизводства…»

Скопировали результат мозговой возни.

Копошения в сером веществе.

Высохшем от сидячей работы.

Исполнителей.

Инерция…

Барахтанье…

Прав известный правовед.

Какие же они судьи, они — чинуши.

Деталькам Системы от деталек Системы.

Судьи нашего времени.

«Определение Конституционного Суда Российской Федерации по данной жалобе окончательно и обжалованию не подлежит».

Отмахнулись.

Они — личности?

Останкинский районный суд.

Московский городской суд.

Верховный суд.

Конституционный Суд.

Конторки.

Принципы — как в ЖЭКе.

Хуже.

Эти бюрократы выносят решения, прикрываясь «именем Российской Федерации». Могут эти чинушки вызывать уважение, могут быть для меня авторитетом?! Эта судебная власть?!

А чем они хуже? Если Эрнсту можно, почему Егоровой нельзя? Почему Зорькину нельзя?

Нет, я теперь ничему не удивляюсь.

Если увижу своими глазами… нет, даже если услышу, что Президиум Верховного Суда или обе палаты Конституционного Суда — эти сытые, самодовольные чинушы, забывшие, что судья не подчинённый, не покорный раб административной вертикали власти, а основа гражданского общества — устраивают коллективные сеансы (в полном составе — одной гурьбой) мастурбирования, «облачившись в мантии» и разложив перед собой жалобы наивных граждан, я не удивлюсь.

Не удивлюсь.

Как не удивляюсь рассказам нынешних работников Мосгорсуда и знакомых следователей о коллективных пьянках судей, о половых актах одних судей с другими судьями, следователей прокуратуры с судьями[179] — прямо в своих кабинетах, в канцелярии, в залах заседания — тому, что некоторые судьи любят, напившись, бегать голышом по коридорам главного московского суда…

«Именем Российской Федерации».

«В стране мёртвых единицы оставшихся в живых».

Владимир Миронов.

Влад Симонов.

Андрей Демидов.

Олег Бабич.

Николай Коломеец.

Мои честные коллеги.

Александр Жбанков из журнала «Трудовые споры».

Ребята из «Левого фронта», Серёжа и Настя Удальцовы из АКМ…

«Именем Российской Федерации».

Для меня вот они — Россия, гражданское общество. Вообще — граждане.

Нет, в России есть свобода. Свобода выбора. И каждый её делает сам.

А я-то себя пилил — считал, всё дело в злополучном договоре об оказании услуг. Оказалось — зря. Всё равно бы проиграл.

Эти суды — как игра с жуликами-напёрсточниками…

Только вот…

Не понимаю, почему должен играть в их игры. Почему меня приглашают в эту игру…

Больше всего это злит.

Их уверенность, что я должен быть согласен на придуманные ими правила. Что я соглашусь.

Не собираюсь петь хором.

И ходить строем.

Память свежа.

Только вот…

Только я должен был всё это пройти.

Чтобы осознать.

Моё право — это не кость, которую я должен выпрашивать, и мне её могут бросить или не соизволят бросить.

Нет.

Моё право — это процедуры, которыми я могу воспользоваться.

Если не могу ими воспользоваться, значит — я этих прав лишён.

По каким-то причинам.

Конкретно — я.

Конкретно какие-то другие лица — этого права-привилегии не лишены.

А права или есть или их нет.

Я не прошу.

И никому, извините, не советую — просить.

Умолять.

Надо брать.

И всё.

Нет! Доказывать, что я не верблюд?! Ну, уж нет! Я не верблюд. Уже не верблюд. Это было на два статуса раньше. Это вы должны доказывать. Мне.

Да, считайте меня больным!

Почему я должен подстраиваться под Систему? Пусть Система подстраивается под меня!

Врата Закона открыты для меня. Я не собираюсь ждать разрешения. Пусть у входа — на скамеечке — другие сидят.

Мне самому себе это даже не надо объяснять.

Турникет.

Хрупкий.

Европейский Суд по правам человека.

Вот, куда мне остаётся податься.

«Подтверждаю получение Вашего формуляра жалобы».

Номер досье — 8315/10.

«Суд приступит к рассмотрению вопроса о соответствии данной жалобы критериям приемлемости, как только это будет возможным».

Да хоть десять лет ждать — неважно.

С 5 мая 1998 года Россия присоединилась к Конвенции по правам человека (Конвенция о защите прав человека и основных свобод). Пункт 1 статьи 6 Конвенции гарантирует каждому в случае спора о его гражданских правах и обязанностях возможность на справедливое разбирательство дела независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона.

Я был лишён этого права. Российская Федерация (точнее суды, самонадеянно выступающие от её имени) не предоставила мне возможности сформировать состав суда по моему гражданскому делу с участием граждан, то есть на основании закона, а именно — части 5 статьи 32 Конституции России.

Пусть не чинуши, а представители гражданского общества «вершат правосудие».

У Верховного Суда был шанс исправить ошибку?

И у Конституционного — тоже был?

Что?

Наивный я?

Опять???

Потому что верю в справедливость в Европейском Суде?

Пусть!

Это мои алюминиевые огурцы.

На брезентовом поле.

Мой алюминиевый огурец.

Отвечать за свои действия… Пусть они тоже отвечают за свои действия. У Мести, у Памяти срока давности нет. Кавказское культурологическое. Моё пантеистическое. Моё тенгрианское. Природа. Не винтиком! Лучше лузером! У меня есть другие возможности — например, всё это описать. Система ведь не привыкла к диалогу, не способна к нему… В Европейском Суде — выиграю. Это будет даже в меньшей степени моя победа. Это будет победа российских славных юристов-реформаторов. Проигрыш — мой. Формальный. Я не проиграю. Уже выиграл. Вся Система сейчас работает как Первый канал. Как гидролизные блондинки. Я не проигрываю только потому, что это написано на чьей-то бумажке. Я уже выиграл. Свой волчий билет. Мне повезло. Волчий билет не может стоить дёшево. Мне повезло — я это всё увидел. Сам. Своими глазами. Ощутил. Почувствовал. Своими чувствами. Испытал. Испытываю. Это уже не сон. Не хочу жить для статистики. S.k.m. Это свобода. Третья стадия. Силы. После сна. Просыпаешься. Хорошо. Система — дура, я порвал с нею! «SUSMARAM» Они не знают. Несмелые. Слепые. Лёня Вонючка. «Эх ты, бедняга!» Гырар

Кармл……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………….

2009–2010 гг.

Source URL: http://ostankino2013.com/moja-borba-sudi-nashego-vremeni.html


Обратная связь: info.yourruler@gmail.com

Яндекс-кошелек автора410011206809019


New subscriptions: libertaddigital.com, Abuse.ch — The Swiss Security Blog, La Repubblica — MicroMega. Subscribe today at sendtoreader.com/subscriptions!

Wed, Apr 10th, 2013, via SendToReader

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги