В этот день после полудня сделалось особенно жарко, а Голах как нарочно пустил своего верблюда таким быстрым ходом, что невольники с большим трудом могли за ним поспевать.
Билл устал первыми и, наконец, решил, что не в силах будет идти дальше. Если он и не падал еще от усталости, то во всяком случае терпению его настал конец.
Он сел на землю и объявил, что дальше не пойдет. Целый поток ударов посыпался на него. Но они не заставили его изменить решения. Оба молодых негра, родственники Голаха, не зная, какие бы средства пустить в ход, обратились за помощью к шейху.
Последний немедленно повернул своего мехари к строптивому невольнику.
Прежде чем он достиг места, где лежал Билл, трое мичманов употребили все свое влияние на своего товарища, стараясь убедить его встать до прибытия тирана.
— Ради Бога, — вскричал Гарри, — если ты только в силах, поднимись и пройди хоть немного!
— По крайней мере, попробуй, — советовал Теренс, — мы тебе поможем. Ну, же, Билл, сделай это усилие из дружбы к нам, вот Голах уже близко.
Говоря таким образом, Теренс и Гарри, с помощью Колина, схватили несчастного Билла и пытались поставить его на ноги, но старый моряк упрямо опускался на песок.
— Быть может, я и могу пройти еще немного, — сказал он, — но я не хочу. Довольно с меня! Я хочу ехать на верблюде, а Голах пускай пойдет в свою очередь пешком. Он способнее меня на это. А вы, мальчики, будьте благоразумнее и не беспокойтесь очень за меня. Все, что вам следует делать, это смотреть на меня: вы научитесь кой-чему. Если у меня нет молодости и красоты, как у Колина, чтобы составить мне счастье, я зато больше его прожил на свете и приобрел опытность, а моя ловкость заменит мне остальное.
Доехав до места, где сидел моряк, Голах узнал, что произошло и что обычное средство не достигло своей цели.
Он вовсе не казался недовольным этим сообщением: его лицо даже выразило некоторое удовольствие. Он спокойно приказал невольнику встать и продолжать свой путь.
Моряк, истомленный усталостью, умирая от голода и жажды, дошел до крайнего отчаяния. Он сказал крумену, чтобы тот передал шейху, что он готов продолжать путь, но не иначе, как сидя на одном из верблюдов.
— Значит, ты хочешь, чтобы я тебя убил? — крикнул Голах, когда слова моряка были ему переданы. — Ты хочешь украсть у меня то, что я отдал за тебя? Этого не будет. Ты меня еще не знаешь.
Билл с клятвою повторил, что не двинется с места и что его не принудят двигаться иначе, как верхом на верблюде.
Этот ответ, переданный круменом, заставил шейха задуматься.
Он размышлял одну минуту, отвратительная улыбка искривила его черты.
Взяв повод от своего верблюда, он привязал его одним концом за свое седло, а другим концом обвязал кисти рук моряка. Тщетно пытался Билл сопротивляться: он был точно ребенок в могучих руках черного шейха.
Сын и зять Голаха стояли возле него с заряженными ружьями, готовые выстрелить при первом же движении товарищей моряка. Когда последний был связан, начальник приказал своему сыну провести верблюда вперед, и Билл потащился следом за животным по песку.
— Теперь ты идешь вперед! — кричал Голах победоносно. — Вот новый способ путешествовать на верблюдах. Бисмиллях! Я остался победителем!
Путешествовать таким образом было слишком великим мучением, чтобы возможно было терпеть долго. Билл решился встать на ноги и идти. Он был побежден, но в наказание за его возмущение, шейх продержал его привязанным у седла верблюда весь остаток дня.
Никто из белых невольников не поверил бы, что они будут в состоянии переносить такое обращение с собой и позволят товарищу терпеть подобное унижение.
Между тем ни у одного из них не было недостатка в истинной храбрости; но их гордость уступала перед высшими силами голода и жажды. Голах рассчитывал именно этим путем подчинить себе своих невольников и вот таким образом он торжествовал над теми, которые при других обстоятельствах оспаривали бы свою свободу до последней крайности.
На следующее утро Голах сказал своим пленникам, что они пойдут к источнику и остановятся там на целый день.
Это известие было передано Гарри круменом, и все были в восторге, что наконец-то отдохнут и, кроме того, будут иметь воды вволю.
Гарри довольно долгое время разговаривал с круменом, и последний выразил свое удивление, что белые пленники так легко подчиняются неволе. Он сообщил, что дорога, по которой они идут, если продолжать держаться все в том же направлении, поведет в глубь страны, по всей вероятности, в Тимбукту. Поэтому крумен советовал просить Голаха отвести их скорей в какой-нибудь береговой порт, где их мог бы выкупить английский консул.
Крумен обещал действовать в качестве переводчика при Голахе и сделать все, что будет в его силах, чтобы содействовать удачному окончанию переговоров. Он пообещал убедить шейха изменить направление пути, сказав ему, что он сможет гораздо выгоднее продать свой «товар», если поведет своих пленников в такое место, куда приходят корабли, капитаны которых охотно выкупают пленников.
В заключение крумен прибавил таинственно, что есть еще один предмет, относительно которого он хотел сделать им предостережение. На предложение объясниться крумен долго молчал и видимо находился в сильном замешательстве. Наконец он кончил тем, что сказал, что их друг Колин никогда не покинет пустыни.
— Почему? — спросил Гарри.
— Потому что шейх убьет его.
Гарри попросил его определенно высказать свое мнение и объяснить, на чем оно основано.
— Если Голах заметит, что мать ребенка дает вашему товарищу хотя бы только по одному финику в день или по капле воды, он убьет их обоих, это верно. Голах вовсе не дурак — он все видит.
Гарри обещал предупредить своего товарища о грозящей ему опасности, чтобы спасти его прежде, чем пробудятся подозрения Голаха.
— Ничего хорошего, ничего хорошего, — добавил крумен.
Для того, чтобы объяснить эти слова, переводчик сказал Гарри, что если молодой шотландец откажет женщине в какой бы то ни было просьбе, оскорбленное самолюбие негритянки превратит ее симпатию в ненависть, и тогда она постарается возбудить против него гнев Голаха, что, конечно, будет иметь роковое значение для его жертвы.
— Что же тогда делать, чтобы спасти его? — спросил Гарри.
— Ничего, — отвечал крумен, — вы ничего не можете сделать. Любимая жена Голаха любит его, и он умрет — это верно.
Гарри передал Биллу и Теренсу весь разговор с круменом, и все трое стали советоваться.
— Мне кажется, черномазый прав, — сказал, наконец, Билл. — Если Голах заметит, что одна из его жен оказывает предпочтение мистеру Колину, — бедный малый пропал.
— В этом нет ничего невозможного, — добавил Теренс. — Я вижу, что с какой стороны ни взгляни, Колин попал в плохое положение: непременно надо его предупредить, как только он к нам присоединится.
Вскоре Колин нагнал своих друзей.
- Послушай, — сказал Гарри, — держись подальше от этой негритянки. Тебя уже заметили; крумен только что предупредил нас, и, если Голах увидит, что она тебе дает что-нибудь есть, ты погибший человек.
— Но что я могу сделать? — ответил молодой мичман. — Если бы эта женщина предлагала вам молока и фиников, когда вы умираете от голода и жажды, могли ли бы вы отказаться от них?
— Нет, признаюсь, и желал бы только, чтобы поскорей случилась подобная перемена; устраивай только так, чтобы держаться от нее подальше. Ты не должен отставать от нас и все время иди рядом с другими.
Между тем караван приближался к тому месту, где Голах рассчитывал найти известный ему источник и сделать долгожданный для всех привал.