Молодые невольники

Глава XV. СМЕРТЬ ГОЛАХА

Проходив два часа взад и вперед и не слыша ничего другого, кроме слова «акка», и ничего не видя, кроме серого песка, Билл начал чувствовать усталость и очень сожалел, что старый шейх почтил его своим доверием.

В продолжение первого часа своего караула он внимательно осматривал восточную сторону горизонта, свято исполняя взятые на себя обязанности часового, но затем, не видя нигде и следов неприятеля, он постепенно стал забывать о грозящей ему опасности и — что случалось с ним очень редко — начал вспоминать прошедшее и мечтать о будущем. Но скоро и это ему надоело и, не зная, чем развлечься, он принялся осматривать врученное ему шейхом оружие.

«Вот знатный мушкетон, — подумал он. — Надеюсь, мне не придется пускать его в дело. Ствол такой тоненький, а пуля должна быть величиной с куриное яйцо. Вот раздастся грохот, если выстрелить… А что, как арабы забыли его зарядить… Как это не пришло мне в голову удостовериться с самого начала?»

Осмотревшись кругом, старый моряк заметил валявшуюся на земле небольшую палочку, поднял ее и измерил длину ствола снаружи, потом, опустив палочку в дуло пистолета, увидел, что снаружи ствол длиннее, чем внутри.

Значит, пистолет заряжен, но, судя по незначительности места, занятого зарядом, пули быть не должно. Затем старый матрос осмотрел затравку и нашел все в полном порядке.

— Понимаю, — пробормотал он, — старый шейх хочет, чтобы я только побольше нашумел, в случае если увижу что-нибудь подозрительное. Он не зарядил пистолета пулей из боязни, чтобы я не употребил оружия против них. Нельзя сказать, чтобы он мне особенно доверял! Они хотят, чтобы я только залаял в нужную минуту, не имея возможности укусить! Ну, это мне совсем не по нутру. Честное слово! Я отыщу себе хорошенький камешек и опущу его в дуло вместо пули!

Рассуждая таким образом, Билл стал искать по берегу камешек подходящей величины, но нигде не мог найти ничего подходящего: под руку попадался только мелкий песок.

Пока моряк разыскивал пулю для своего пистолета, ему показалось, что он слышит шаги человека, идущего совсем не с той стороны, откуда он должен был услышать обычное «акка».

Билл остановился и стал внимательно присматриваться, но впереди не было ничего подозрительного.

Со времени своих невольных странствований по пустыне Билл много раз замечал, что арабы ложатся на землю, когда хотят прислушаться. Он употребил тот же способ.

Опустившись на землю, Билл сделал еще одно открытие: в этой позе он мог видеть на гораздо большее расстояние, чем стоя. Земля казалась ему больше освещенной, чем в то время, когда он смотрел на нее с высоты четырех или пяти футов, и отдаленные предметы яснее выделялись на горизонте.

Вдруг он услышал шум шагов, как будто кто-то шел со стороны побережья, но убежденный, что это были шаги часового, моряк не обратил на это особого внимания. Он лежал прислушиваясь, не повторится ли шум шагов, который, как ему показалось, доносился с противоположной стороны.

Но больше ничего не было слышно, и моряк решил, что он ошибся.

Но вот странное обстоятельство. Часовой с левой стороны подошел к нему ближе обыкновенного и до сих пор еще не произнес условленного «акка».

Билл повернул голову и стал смотреть в эту сторону. Шум шагов прекратился, но зато моряк увидел на небольшом расстоянии от себя фигуру человека, который стоял выпрямившись и внимательно осматривался кругом.

Этот человек не мог быть часовым.

Араб был маленького роста и худощав, а стоявший перед Биллом был чуть ли не великан.

Вместо того, чтобы, остановившись, произнести условленный пароль, незнакомец пригнулся, приложив ухо к земле, и стал слушать.

Старый матрос воспользовался этим временем, чтобы набить песком дуло своего пистолета.

Что ему теперь делать? Выстрелить, поднять тревогу и затем бежать в лагерь?

Нет! Может быть, это все напрасные страхи. Человек, который в эту минуту слушает, пригнувшись к земле, может быть, не кто иной, как араб-часовой, по своей привычке проверяющий, все ли спокойно кругом.

Пока Билл раздумывал в нерешительности, Голах приближался к нему ползком. Он подполз шагов на десять к моряку и вдруг поднялся.

Тут Билл уже с уверенностью мог сказать, что перед ним не араб-часовой, а сам черный шейх!

Во всю свою жизнь не испытывал старый моряк такого страха, как в эту минуту. С испугу он хотел было уже разрядить свой пистолет и затем бежать к дуару, но подумал, что раньше, чем успеет подняться, шейх убьет его ударом сабли, и, весь дрожа от страха, остался лежать неподвижно.

Голах подошел еще ближе, и моряк решился, наконец, действовать.

Он навел свой пистолет на черного шейха, спустил курок и в ту же минуту вскочил на ноги.

Раздался громкий выстрел, за которым последовал ужасающий крик.

Билл не дождался результатов своего удачного выстрела: он стрелой летел к лагерю, где его встретили перепуганные арабы.

Поднялся страшный крик. Кричали все: мужчины, женщины и дети.

С той стороны, куда выстрелил Билл, слышно было, как кто-то кричал: «Мулей! Мулей!»

— Это голос Голаха! — сказал крумен по-арабски. — Он кличет своего сына, а того зовут Мулей.

— Они нападут на дуар! — сказал арабский шейх.

Слова шейха еще больше увеличили смятение арабов.

В то время, пока арабы в испуге метались по дуару, обе жены Голаха, забрав своих детей, убежали из лагеря. Никто этого даже не заметил.

Женщины услышали тревожный крик тирана-властелина, которого они боялись в дни его могущества и к которому теперь чувствовали жалость.

Арабы приготовились встретить страшного шейха, но время шло, а враг не показывался. Вслед за страшным шумом наступила тишина, и можно было подумать, что тревога, поднявшая на ноги весь дуар, была лишь беспричинной паникой.

Заря начинала уже заниматься на востоке, когда арабский шейх, оправившись от своего страха, решил осмотреть дуар и проверить число людей.

Два важных факта не позволяли думать, что тревога была неосновательна: часовой, поставленный к югу от дуара для его охраны, исчез, исчезли также и обе жены Голаха.

Исчезновение женщин не требовало никаких особенных объяснений: они убежали, желая присоединиться к человеку, звавшему Мулея.

Но куда девался араб?

Неужели и он пал жертвой кровожадного Голаха?

Билл, считая свои обязанности часового оконченными, отправился спать. Шейх велел крумену разбудить его.

— Спроси его, — сказал шейх крумену, — зачем он стрелял.

— Зачем? Затем, чтобы убить черномазого Голаха и, если не ошибаюсь, я, кажется, хорошо исполнил свои обязанности часового.

Когда этот ответ был переведен шейху, на его устах показалась улыбка недоверия. Затем он велел спросить Билла, видел ли он черного шейха?

— Он спрашивает, видел ли я Голаха? Конечно! — отвечал моряк. Он был всего в четырех шагах от меня, когда я выстрелил в него. — Говорю вам, что он ушел и больше уже никогда не вернется.

Шейх покачал головой и та же улыбка недоверия снова появилась на его губах.

Эти вопросы были прерваны известием, что нашли труп часового, который все тотчас же окружили.

Голова у трупа была почти совсем отрезана от его туловища. Нанесенный ему удар, очевидно, был делом рук черного шейха. Около трупа виднелись следы ног, которые могли оставить только громадные ступни Голаха.

Теперь было совершенно светло, и арабы, осматривая южную сторону берега, сделали еще другое открытие: они увидели в полумиле от себя двух верблюдов и лошадь. Оставив одного араба стеречь дуар, шейх, в сопровождении всех остальных мужчин, тотчас же отправился в ту сторону, в надежде захватить пропавших животных.

Дойдя до места, где виднелись верблюды, арабы нашли зятя Голаха, который караулил животных. Он лежал на песке, но при приближении арабов вдруг поднялся, протягивая им обе руки.

Он не был вооружен и жест его означал: «Мир!»

Обе женщины, окруженные своими детьми, стояли возле него и, казалось, были очень огорчены. Они даже не подняли глаз при приближении старого шейха.

Ружья и другое оружие валялись кругом на земле. Один из верблюдов был убит, и молодой негр пожирал кусок сырого мяса, вырезанный из горба животного.

Арабский шейх спросил негра про Голаха. Негр в ответ на этот вопрос молча показал рукой на море, где два тела бились в волнах прибоя.

По приказанию шейха трое мичманов отправились вытаскивать трупы.

В мертвых признали Голаха и его сына Мулея. Лицо черного шейха, по-видимому, было сильно изуродовано, а глаза чем-то выбиты.

Снова принялись за зятя Голаха и потребовали от него объяснения того, что здесь произошло.

— Я услышал, как вождь стал звать Мулея после выстрела, и поэтому решил, что он ранен. Мулей побежал сейчас же к нему на помощь, а я на это время остался стеречь животных… Я голоден! Мулей недолго проходил и скоро вернулся с отцом, который бесновался, как одержимый злым духом. Он бегал туда и сюда, размахивая своим мечом во все стороны, точно желая убить и нас обоих, и верблюдов. Он ничего не видел и только поэтому нам удалось от него увернуться… Я голоден!

Молодой негр на этом окончил свой рассказ и, откусив кусок сырого мяса верблюда, стал пожирать его с быстротой, доказывавшей истину его слов.

— Поросенок, — вскричал шейх, — прежде расскажи все, а потом поешь!

— Хвала Аллаху! — сказал негр, продолжая свой рассказ. — Голах набежал на одного из верблюдов и убил его. После этого шейх успокоился. Злой дух покинул его, и он сел на песок. Тогда жены его подошли к нему. Он ласково с ними говорил и, положив руки на головы детей, называл их по имени. Дети, подняв на него глаза, вдруг закричали, но Голах сказал им, чтобы они не пугались, что он вымоет лицо и тогда уже не будет таким страшным. Один из самых маленьких мальчиков повел его к морю, и он вошел в воду чуть не по самую шею. Он шел туда умирать. Мулей побежал остановить его и спасти, но течение увлекло их, и они оба утонули. Я не мог им помочь — я был голоден!

Донельзя истощенные лицо и тело негра подтверждали истину его рассказа. Он шел день и ночь в течение почти целой недели и теперь изнемогал от голода и усталости.

Невольники, по приказанию шейха, похоронили трупы. Избавившись, наконец, навсегда от ужасного врага, арабский шейх решил дать себе отдых на целый день к великой радости невольников, которым разделили мясо верблюда.

Оставалось только разъяснить еще одну тайну по поводу смерти Голаха. Снова потребовали крумена, который, впрочем, должен был служить только переводчиком. Когда шейх узнал, каким образом Билл сделал из своего пистолета смертоносное оружие, зарядив его песком, он выразил большое удовольствие моряку за такое добросовестное исполнение своего долга.

В награду за оказанную им услугу он обещал, что не только сам Билл, но и все остальные его товарищи будут отведены в Могадор и возвращены их друзьям.