Молоко для вредного ректора

Глава 9.

Дни потянулись чередой, словно коровы на водопой в жаркий летний день — неторопливо и слегка вальяжно. Я молчала о том, что видела в лесу, студенты задали пару вопросов и переключились на другие вещи. У второкурсников слишком бурная жизнь, чтобы надолго задумываться о лесных находках, пусть даже природа этой магии не до конца ясна.

Я учила, проверяла, заполняла, ругала, хвалила и выслушивала. Это мой четвертый год в академии, так что у меня уже есть некоторые ритуалы, привычки и маленькие приметы. Если на завтрак подают омлет, значит, день будет сложным: либо на занятии кто-то поранится, либо чай пролью на целую стопку студенческих работ, либо еще какая пакость случится. Омлеты это зло. Вообще прорицатель из меня никудышный, но такие вот маленькие приметы почему работают безотказно.Если во сне увидишь ректора Корвуса, значит, как ни странно, случится что-нибудь приятное. Ректор мне снится не слишком часто, но примета неизменно работает. Во сне Бриар Корвус не похож на ту его версию, с которой я имею дело днем. Ночной Корвус весел и остроумен. Его серые глаза искрятся от веселья, а от его смеха у меня мурашки. Глупости, конечно, но ведь сны на то и сны, что ничего логичного в них нет. Разумеется, если ты не провидец Визисерд. Наверное, уставший мозг пытается как-то компенсироват недостаток приятных впечатлений и обходительных мужчин, вот и превращает ректора в одного из них.

А вот дни педсовета почему-то всегда проходили хорошо. Наверное, это какой-то вселенский закон компенсации. В конце концов, невозможно же человеку — впрочем, я ведь не совсем человек — посылать лишь испытания, должны быть и краткие мгновения отдыха.

Ректор Корвус, видимо, решив побыть немного спонтанным и необузданным, начал назначать педсоветы еженедельно, но в разные дни. На этой неделе мы собираемся в понедельник. Можно подумать, что ничего хуже понедельника для такого мероприятия не придумаешь, но по мне так пятница хуже. Пятница это момент предвкушения, сладостный час свободы уже так близок, только руку протяни. Понедельник же никогда не скрывает своей сущности. «Рабочая неделя началась и никуда от этого не деться», — кажется, говорит он.

По пятницам преподаватели любят посидеть за кружкой эля, а в холодное время года и эгг-нога или глинтвейна в пабе «Старая ракушка», что в двух милях от академии. А вставать между уставшим профессором магической академии и кружкой эля в пятничный вечер просто-напросто чревато. Загрызут же. Загрызем. Ректору Корвусу еще предстоит это понять.

На педсовет я отправлялась с чувством выполненного долга — учебные планы я все же сдала — и с легким, почти незаметным ощущением дискомфорта. Может, мне не хотелось видеть ректора, а, может, хотелось провести вечер в пенной ванне и с новеньким журналом «Артефакты и ритуалы» в обнимку. А ведь еще новый выпуск ежемесячника для преподавателей заклинаний должен выйти…

В комнате отдыха преподавателей — проректор Каллахан наконец убедила ректора, что проводить совещания в комнате отдыха нормально и дисциплина от этого не пострадает — рекой лился чай. В ожидании ректора Корвуса преподаватели чаевничали и сплетничали.

— Слышал, ты отсадила дона Гаредоса от донны Первис, — обратился ко мне профессор Уэсливер едва лишь я устроилась в глубоком кресле с чашкой чая, куда профессор Мирскен плеснул украдкой немного виски из своей фляжки.

— И откуда информация? — ухмыльнулась я, пряча улыбку за чашкой.

Наша изолированная жизнь имеет свои последствия. Почти круглый год преподаватели и студенты заперты в академии и нам ничего не остается кроме как находить развлечение друг в друге.

— Гаредос чуть не сорвал мне лекцию, жалуясь на твой произвол своим друзьям, — ухмыльнулся Уэсливер и добавил с видом школьника, провернувшего свой лучший розыгрыш: — Пришлось дать ему дополнительный проект, который он будет выполнять в паре с моей лучшей студенткой — донной Первис. Так что он натворил у тебя?

— Творя заклинание, он допустил четыре грубые ошибки, — пожала плечами я. — Пора бы понять, что мы здесь не в бирюльки играем. Неверное заклинание может однажды стоить жизни самому Гаредосу или тому, кто окажется рядом.

— Иногда я думаю, не слишком ли рано мы принимаем студентов в академию? — по лицу Уэсливера скользнула тень. Длинные паучьи пальцы зарылись в начинающие редеть светлые волосы. — Нашим первокурсникам всего по пятнадцать. Что они могут знать о жизни? Хорошо хоть распределение начинается с четвертого курса, иначе даже не знаю, что бы мы с ними делали.

— Министерство считает, что трех лет вполне достаточно, чтобы понять, какое направление магии им ближе.

— А если недостаточно? Мы три года вдалбливаем в них прописные истины, учим их основам магии, а потом, когда только стоят на пороге всего, что может предложить им мир, требуем решения. Кто вы? Чем вы хотите заниматься? Не слишком ли рано для таких вопросов?

— Мередит, Митч опять пристает к вам со своими революционными идеями? — мягкая насмешка зажглась в кошачьих глазах Эхои Шикоби.

Мелодично позвякивая браслетами и серьгами, профессор Шикоби пробиралась на свое место у окна.

— Не слушайте его, дорогая, — ласково посоветовала она. — Его воля и в академию принимали бы сорокалетних.

Ее беззлобный тихий смех словно бы сделал комнату отдыха немного светлее и уютнее. Профессор Шикоби удивительная личность, преподающая в нашей академии артефакторику. На самом деле она могла бы заняться чем угодно, с ее-то талантами. Эхои Шикоби носит в себе пламя саламандры. Ее мать была перевертышем и могла принимать облик саламандры, Эхои не унаследовала ее дар в полной мере, но даже при этом, когда она куда-то приходит, то приносит с собой свет и тепло, которыми щедро делится с окружающими.

От матери же Эхои унаследовала яркую внешность, выделяющую ее из толпы: смуглая кожа, будто поцелованная солнцем, практически желтые раскосые кошачьи глаза, гибкое тело и копна темно-каштановых волос, отливающих золотом. Неудивительно, что каждый второй студент немного (или много) влюблен в пылкую, но строгую профессора Шикоби.

— А не ты ли жаловалась, что первокурсники пишут с орфографическими ошибками? — невинно спросил Уэсливер, наливая Эхои чай. — Может, еще годик-другой в школе поспособствовали бы повышению их грамотности?

— Да бросьте! — привычно отмахнулась Эхои. — Если студент второго курса сдает мне доклад, который называется «Артифакты падчинения», это не значит, что ему не хватило времени выучить, как пишется слово «артефакт» и слово «подчинение».

Я откинулась на спинку кресла, не без удовольствия наблюдая, как коллеги начинают свой очередной спор. Митч Уэсливер, кажется, не может прожить ни дня без дискуссии с Эхои. Интересно, когда она догадается? Впрочем, это не мое дело. Просто, когда проводишь столько времени в компании одних и тех же людей сложно не замечать некоторых вещей. Например, того, что профессор Шикоби на совещаниях всегда садится рядом с Уэсливером. А он приберегает для нее чашку чая под чарами стазиса и пару перечных печений, к которым она неравнодушна.

Оставив позабывших обо мне коллег, пылко рассуждающих о том, должно ли министерство включить в программу академии пару занятий по чистописанию и каллиграфии, я повернулась к старательно считающему петли Остерандо.

— Профессор, как поживает ваш гроздовник?

— Нет! — резко отрезал он и недовольно дернул длинным носом. — Я знаю, чего вы добиваетесь, профессор Маккой. Даже не думайте. Выбросьте эти мысли из вашей рыжеволосой головы и не смейте даже заикаться о гроздовнике! У девочки и так стресс!

Он ткнул в мою сторону спицей и сердито нахмурился. Профессор Остерандо всегда напоминал мне кроткого ягненка, но когда дело доходит до растений, он тут же превращается в свирепого льва. Низенький полноватый профессор весь как-то подбирается, воинственно выпячивает подбородок и сверкает бледными серо-голубыми глазами из-под седых хмурых бровей. Кажется, еще немного и он зарычит, демонстрируя свой оскал любому, кто посмеет даже подумать о том, чтобы приблизиться к малышке-гроздовнику.

— Ну, профессор Остерандо, — осторожно наступала я. — А я напишу заклинание для вашей больной цикламены. А то вы все с шарфами мучаетесь, — я кивнула на спицы.

— По-вашему, я готов променять одну невинную душу на другую?

Выражение оскорбленной невинности и священной ярости на лице профессора Остерандо подсказало, что, пожалуй, стоит отступить, передислоцироваться и вернуться со свежими силами чуть позже.

— О! Там э-э-э.. кажется, проректор Каллахан! Пойду поздороваюсь. Всего хорошего, профессор Остерандо.

С этими словами я резво ретировалась подальше от бешеного травника. Не то чтобы я боялась его, просто иногда стоит проявить мудрость и осторожность. Особенно если просишь растение у коллеги, который ценит эти самые растения чуть ли не выше людей.

Гроздовник мне нужен для практической демонстрации чар, открывающих замки, но, учитывая настроение профессора Остерандо, придется моим студентом пока довольствоваться теорией. А к Остерандо я потом подойду, когда придумаю, чем его умаслить.