Молот шотландцев

Глава X НЕПОКОРНАЯ ДЖОАННА

Король постоянно был со своей старшей дочерью. Лишь она могла его утешить. Они говорили о королеве, о том, какой доброй она была и как они не ценили этого в полной мере, пока она была жива. Она была такой самоотверженной, думая лишь о благе своей семьи, а они принимали ее бескорыстие как часть своей жизни и считали само собой разумеющимся.

Глостер и Джоанна приехали в Вестминстер из Клеркенуэлла, и вчетвером они говорили о том, что значила для них потеря королевы.

Глостер сказал королю, что тот может унять свою скорбь, с головой уйдя в королевские обязанности. Оставалось дело Шотландии, которое не стало менее острым из-за смерти королевы.

Король согласился. Он должен был вырваться из плена своего горя. Он должен был продолжить прерванный путь.

Джоанна, чья беременность была уже совершенно очевидна, была склонна покровительствовать сестре. Будучи графиней Глостер, женой самого влиятельного барона в стране, богатой, обожаемой и готовящейся стать матерью, она заставляла Элеонору чувствовать, будто та упускает в жизни нечто важное.

Когда они оставались одни, Джоанна рассуждала о благах супружества.

— Будь уверена, — говорила она, — наш отец скоро начнет подыскивать себе невесту.

— Наш отец! Да никогда.

— Это еще почему?

— Он был так предан нашей матери.

— Дорогая сестра, как мало ты знаешь о жизни. Конечно, он был предан нашей матери. Он ее очень любил. Но она умерла. Он еще не старик. Говорю тебе, он захочет жену. Он захочет детей.

— У него их и так было двенадцать, и шестеро из нас еще живы. Джоанна, как ты думаешь, не рождение ли стольких детей ее и убило?

— Ее никогда не тревожило деторождение.

— Нет, потому что она считала это своим долгом и умерла бы, исполняя его. Она знала, как больна, и пыталась скрыть это от нас. О, Джоанна, наш отец никогда не сможет взять другую жену.

— Дай ему время, — сказала мудрая Джоанна. — Бьюсь об заклад, скоро пойдут разговоры, и нашего отца уговорят жениться снова. Ах, тебе это не по душе. Дорогая сестра, ты не должна так ревностно посвящать себя нашему отцу. У тебя должен быть свой собственный муж. Уверяю тебя, если найдешь подходящего, в супружестве есть немало хорошего.

Элеонора и сама начинала так думать. Она была уже немолода. Двадцать шесть лет. Еще было время выйти замуж и родить детей. Джоанна была права. Ей нужен был муж. Но она была помолвлена с Альфонсо Арагонским. Она всей душой противилась поездке в Арагон — как и ее отец. Ему не нравился Альфонсо. Но ей приходилось считаться с тем прискорбным фактом, что она была ему обещана, а это было равносильно обручению. Чтобы выйти замуж за кого-то другого, ей сначала потребовалась бы диспенсация от папы, а это могло вызвать трения с Арагоном, слишком важной страной, чтобы с ней ссориться.

Казалось, ей оставалось либо просить о возобновлении переговоров с Арагоном, либо смириться с мыслью, что замужество не для нее.

Она находила утешение, успокаивая свою сестру Маргариту, которая была очень рада, когда ее жених вернулся в Брабант без нее. Он возвращался, как говорили, чтобы принять поздравления со своей женитьбой от подданных своего отца, но было ясно, что он расставался с невестой с не меньшей радостью, чем она провожала его.

Что до короля, то союз был заключен, а значит, политические цели были достигнуты. Он никогда не хотел расставаться ни с одной из своих дочерей, поэтому Маргарита могла оставаться при его дворе так долго, как только позволяли приличия.

Глядя на брак Маргариты, Элеонора могла быть довольна своим незамужним положением. Лишь когда приезжала Джоанна, выставляя напоказ свои преимущества, ее одолевали сомнения.

***

Эдуард пытался вырваться из плена своего горя и заняться шотландским вопросом.

Он созвал своих министров и напомнил им, что эта проблема имеет для них первостепенное значение.

Один из них предположил, что, возможно, ему следует привести Шотландию в то же состояние, что и Уэльс.

Он покачал головой.

— Это не так просто, мой друг. Лливелин и Давид восстали против меня. Они были схвачены и получили по заслугам. С их гибелью не осталось и претендентов на престол. А в Шотландии посмотри, сколько их. Есть три главных соперника, и если их убрать, можно быть уверенным, что появятся другие. Мы окажемся втянуты в дорогостоящие войны, которые будут длиться годами. Вы знаете, как трудно сражаться в этих гористых землях и как яростно люди бьются на земле, которую считают своей. Нет. Моя цель — заставить их избрать своего правителя, но чтобы правил он под моей властью.

Поэтому он продолжит тот путь, что был прерван смертью его жены. Он созовет совет и даст шотландцам понять, что они обязаны ему верностью как своему верховному сюзерену. Если они признают это, то смогут свободно избрать своего короля из тех претендентов, что теперь наперебой требуют корону.

Но сначала он должен добиться от них признания его верховным сюзереном.

Это дело несколько облегчило его скорбь по королеве, и, пока он ехал на север, он так полностью сосредоточился на шотландском вопросе, что лишь в редкие минуты находил время для воспоминаний.

Он созвал шотландских лордов на встречу в Норем, и там начались переговоры.

Эдуард стремился доказать шотландцам, что на протяжении многих лет Шотландия приносила оммаж королям Англии.

Шотландские лорды, однако, отвергли это, на что Эдуард поднялся и, возвышаясь над ними, со строгим лицом и голосом ему под стать, вскричал:

— Клянусь святым Эдуардом, я добьюсь законного права моего королевства и короны, хранителем которой я являюсь, или умру, добиваясь этого!

В английском короле было нечто внушающее трепет. Наблюдавшим за ним шотландцам казалось, что он наделен какой-то сверхъестественной силой. В нем была магия, доставшаяся ему от его великого предка Завоевателя. Он был таким же. Ею обладал и Ричард Львиное Сердце. У Генриха II была ее частица. Она неизменно вселяла страх в сердца тех, кто ее видел.

Через несколько дней, когда собрание возобновилось, шотландцы признали верховенство короля и свою готовность принести ему оммаж.

Эдуард был доволен. Теперь они могли выбирать, кто из претендентов станет их королем.

Этот вопрос следовало оставить на их усмотрение.

***

Джоанна и ее муж отправились в его поместье в Уинчкомбе близ Тьюксбери, чтобы их ребенок родился там.

Граф жаждал исполнить любое желание своей прекрасной юной жены, и Джоанна была в своей стихии. Она была уверена, что у нее родится сын. Никто не мог отказать Джоанне ни в чем… даже Бог.

Окруженная заботой и обожанием, она готовилась к родам. Девятнадцать лет назад она сама родилась в городе Акра. Теперь она производила на свет своего первенца. Как же это отличалось от ее собственного появления на свет. Лежа в ожидании и чувствуя первые приступы тревоги и недомогания, она на мгновение подумала о своей матери, лежавшей в той жаркой и засушливой земле, терзаемой мухами и еще более мерзкими насекомыми, лишенной тех удобств, что были бы у нее в английском дворце.

Здесь все было иначе. Роскошная постель, встревоженный муж, бесчисленные слуги.

Казалось, судьба была полна решимости быть доброй к Джоанне. Роды были недолгими, и вот, почти раньше, чем они могли надеяться, появился ребенок. Она услышала его крик и прошептала:

— Кто это?

— Мальчик, миледи. Прелестный, здоровый, маленький мальчик.

Конечно. Она так и знала. Ей не будет отказа ни в чем.

Муж подошел и опустился на колени у ее постели. Она торжествующе улыбнулась. Он словно молился у гробницы святого.

— Моя дорогая, — пробормотал он, — что я могу сказать…

— Вы довольны? — Ненужный вопрос, но ей хотелось снова услышать его слова благодарности; ей хотелось, чтобы он, как и с самого дня их свадьбы, благодарил Небеса за свою прекрасную, восхитительную, несравненную жену.

Она легко коснулась его руки.

— Давай назовем его Гилберт, — милостиво сказала она. — В твою честь.

***

Король, разумеется, должен был приехать повидать своего первого внука. Он заехал по пути из Шотландии в Вестминстер.

Он взял маленького Гилберта на руки, прошелся с ним по комнате, подивился его крошечному совершенству и был счастливее, чем когда-либо со дня смерти Элеоноры.

Именно во время его пребывания в Уинчкомбе из монастыря в Эймсбери прибыл гонец, чтобы сообщить, что его мать очень больна и просит его видеть. Необходимо было ехать к ней со всей возможной скоростью.

На этот раз он твердо решил не опоздать и, прибыв в Эймсбери, направился прямо в опочивальню матери. Ее глаза загорелись при виде его. Он сразу понял, что она очень больна, и сердце его упало. Это было жестоко. Он потерял жену, а теперь должен был потерять и мать. Правда, он этого ожидал, ибо она никогда бы не согласилась заточить себя вдали от мира, если бы не была твердо уверена, что ее конец близок. И все же такое предвидение не могло смягчить удар.

— О, Эдуард, — сказала она, — как я рада, что ты здесь. Я ухожу… наконец-то. Знаешь, уже девятнадцать лет прошло, как не стало твоего дорогого отца.

— Я хорошо это помню, — сказал Эдуард. — Ведь я правлю столько же.

— О, Эдуард, сын мой, какая у нас была славная жизнь, у твоего отца и у меня! Такое редко случается, и ты со своей дорогой женой… Теперь, когда ее не стало… о, Эдуард, я так хорошо знаю твою скорбь. Она была хорошей женщиной… женщины редко бывают так хороши. Тебе повезло с выбором, сын мой, как и мне с моим.

— Матушка, я умоляю вас…

Короля так захлестнули чувства, что он испугался — еще немного, и он не сдержится.

Она это знала.

— Не бойся показывать свои чувства родным, сын мой. Твой отец никогда не боялся. О, он был великим, добрым человеком… на него возвели столько напраслины, его народ так и не оценил… Тебя они ценят, Эдуард. Да, я думаю, они любят тебя… и они любили королеву. И теперь ты — великий король. Многие так говорят, Эдуард. Ты — тот король, который был нужен стране… после твоего отца и твоего деда. Ты силен, быть может, немного суров. Но говорят, именно это им и нужно. Я помню, как ты родился, сын мой. Какое ликование! Такой крепкий малыш… длинноногий с самого рождения. Длинноногий. Твоему отцу нравилось, когда тебя так звали. Как я страдала, когда ты болел! Так странно, что ты был хрупким мальчиком. Но мы так о тебе заботились. Как часто я сама тебя выхаживала. Я никого другого к тебе не подпускала. Эдуард. Эдуард, сын мой.

Он опустился на колени у ее постели и взял ее руку.

— Дорогая матушка, вы были так чудесны со всеми нами. Вы сделали нашу семью такой, какой она была. Мы были так счастливы, и мы с Элеонорой старались следовать вашему примеру, и у нас получилось. Наши дети всегда были счастливы в своих домах.

Она кивнула.

— Это многого стоит… дороже всего на свете… Я любила хорошую жизнь… быть может, слишком, скажут некоторые… Я любила земли и владения, драгоценности… Мы были бедны в Провансе, и когда я приехала в Англию, я словно открыла для себя богатства, о которых и не мечтала. Возможно, я любила их слишком сильно… Но я всегда знала, что настоящее сокровище — это любовь твоего отца и вас, детей. Мое истинное счастье было в вас. И когда твой отец умер… я жаждала уйти с ним… и вот теперь я это сделаю… девятнадцать лет спустя.

— Мы бы не справились без вас в те годы, дорогая матушка.

— Ты утешаешь меня. Эдуард, я должна кое-что сказать… Вот что. Ты снова женишься?

— Для меня никогда не будет другой, — сказал он.

— Сейчас так кажется, но это изменится.

Эдуард покачал головой.

— У тебя есть долг перед страной.

— У меня есть сын.

— Но всего один.

— Эдуард — здоровый ребенок.

— Королю всегда мудрее иметь больше одного. Вот увидишь, сын мой.

Но Эдуард не соглашался.

Она кротко улыбнулась ему. И мысли ее унеслись во дни его детства. Генрих рядом с ней. Они так нежно любили своего прекрасного сына. Общая любовь… О, Генрих, — подумала она, и мысль ее внезапно вернулась в настоящее, — я иду к тебе.

Эдуард был с ней, когда она умерла, ибо он не отходил от ее постели.

Он был поглощен своим горем, ибо меньше чем за год потерял и любимую жену, и мать.

Вскоре ему предстояло вернуться в Шотландию, но сначала ее следовало забальзамировать в Эймсбери и приготовить для нее пышную гробницу. Ее сердце он заберет с собой в Лондон.

***

У Эдуарда было множество забот, и это помогало отвлечься от утраты.

Трудно было ожидать, что в Уэльсе время от времени не поднимут голову смутьяны, ибо всегда найдутся те, кто не желает мириться с английским правлением и пытается его свергнуть. Это были слабые попытки, правда, но он должен был быть начеку. Иоанн Баллиол, король Шотландии, был человеком слабым, и его избрание не было единодушным. Мерой его непопулярности служили прозвища, которыми его награждали. Для народа он был старина Пустой-Камзол, что было намеком на его скудные владения и недостойность быть королем Шотландии. Шотландцы негодовали из-за того, что их король был вынужден присягнуть на верность королю Англии. Несомненно, Эдуарду нужно было внимательно следить за всем, что происходит.

Был и другой фактор — и, возможно, самый опасный из всех — и эта угроза исходила из-за пролива. Вряд ли Филипп Французский упустил бы любую возможность поставить его в неловкое положение, а Филипп давно бросал завистливые взгляды на Гасконь.

Поэтому Эдуарду нужно было смотреть во все глаза и быть готовым к немедленным действиям, если возникнет такая необходимость.

Почти сразу после рождения сына Джоанна снова забеременела и в положенный срок родила дочь, которую назвала Элеонорой в честь бабушки и прабабушки ребенка. Эдуард был рад, что брак оказался удачным, ибо у него были сомнения из-за разницы в возрасте супругов. Но Джоанна, казалось, была довольна тем, что ею восхищаются и ее обожают, а Гилберт был ее покорным рабом; более того, его характер, казалось, изменился, и все его честолюбие теперь, похоже, сосредоточилось на детской, где он возился со своими детьми. Однажды он остался дома, когда король ожидал его на совете — причиной было то, что ребенок заболел, и он боялся его оставить. Тот факт, что ребенок страдал всего лишь от одной из тех незначительных хворей, что случаются с младенцами, показался ему достаточным оправданием своего поступка.

Эдуард отмахнулся от этого. Он был рад за Джоанну, что у нее такой преданный муж, и помнил, как его собственные отец и мать бросили бы вызов всем баронам Англии ради одного из своих детей.

Затем была Элеонора. Он много о ней беспокоился. Было несправедливо, что она не замужем. Она видела союзы своих двух сестер: брак Джоанны был таким удачным, Маргариты — менее. И все же они были замужем, и казалось неправильным, что такая красивая и полная жизни молодая женщина, как его старшая дочь, лишена детей.

Сама принцесса Элеонора начинала чувствовать, что ее обошли судьбой. Ее отец постоянно переезжал с места на место, и ей не всегда было легко быть с ним; правда, у нее был свой прекрасный двор — ни у кого в семье, даже у принца Эдуарда, не было лучшего — но этого было недостаточно.

Ей казалось, что она должна либо смириться со своим незамужним положением, либо просить отца снова начать переговоры с Арагоном. Возможно, это было бы неприемлемо для арагонцев, ибо их самолюбие, должно быть, было уязвлено вторым отказом.

Элеонора начала задаваться вопросом, найдется ли мужчина, ради которого она была бы готова покинуть свой дом, и вскоре после смерти матери она обнаружила, что такой есть.

Ко двору ее отца прибыл Генрих III, герцог де Бар-ле-Дюк. Он был старшим сыном Тибо II и после его смерти унаследовал обширные земли, имевшие большое значение, поскольку они располагались между Францией и Германией. Герцогство было образовано еще в десятом веке, и правящие герцоги вели свой род от Карла Великого и считали себя более царственными, чем Капетинги.

Герцог де Бар-ле-Дюк сразу же был очарован Элеонорой, и они с удовольствием скакали впереди своей свиты в Виндзорском лесу, а затем, оставшись одни, пускали лошадей шагом и беседовали — он о своем герцогстве во Франции, она о жизни в Англии.

Джоанна, с которой Элеонора часто виделась, с интересом наблюдала за этой растущей дружбой.

— Это была бы хорошая партия, — заметила она. — Я уверена, наш отец согласится.

Элеонора покачала головой.

— Я бы побоялась предложить. Есть ведь Арагон.

— Как же тебе не везет с этим Арагоном! А мы-то думали, что Сицилийская вечерня с этим покончила.

Джоанна оценивающе оглядела сестру.

— Ты все еще красива, — продолжила она. — Собственно, ты всегда была самой красивой из нас всех. Хотя я часто обманываю людей, заставляя их думать, что это я. Гилберт, безусловно, такого мнения. Тебе следует лучше устраивать свою жизнь, сестра, как это делаю я.

— Разве я могу просить герцога де Бар-ле-Дюк взять меня в жены?

— Есть способы. Почему бы не выйти за него тайно и не поставить всех перед свершившимся фактом? Тогда никто ничего не сможет поделать.

— Ты говоришь так, будто мы дочери из простого дома.

— Наша жизнь — это то, что мы из нее делаем, — мудро заметила Джоанна, — и если ты собираешься смириться с тем, что тебе уготовано судьбой, то лучшей доли и не заслуживаешь.

— Тебе-то хорошо говорить. У тебя обожающий муж…

— Который поначалу казался очень старым… и который очень стар. Будем откровенны. Гилберт не будет жить вечно, и тогда я уж точно сделаю свой собственный выбор.

— Ты говоришь очень безрассудно, Джоанна.

— И некоторые говорят, что и поступаю так же. Но посмотри, что мне это принесло. Двое детей, и, смею заявить, третий на подходе. Все, чего я хочу. Забавно, как Гилберт пытается предугадать мои желания еще до того, как я сама их осознаю. Дорогая сестра, бери то, что хочешь. Если не возьмешь, то никогда и не получишь.

«Легко ей советовать», — подумала Элеонора.

И тут внезапно — и это было, безусловно, странно, напомнив Элеоноре о том другом случае, когда они с Джоанной молились о чуде, — Альфонсо Арагонский умер. Она была свободна.

Ее отец приехал в Виндзор с валлийской границы.

Он взял ее руки и поцеловал. Она прижалась к нему. В его глазах все еще стояла печаль, и она знала, что он скорбит по их матери. Он по-прежнему настаивал на том, чтобы покойную королеву поминали в Вестминстере заупокойными песнопениями и мессами.

— Дитя мое драгоценное, — сказал он, — пора нам устроить твое будущее. Тебе почти тридцать лет. Если ты хочешь выйти замуж и познать радость материнства, то это нужно сделать сейчас.

— Я знаю, дорогой отец, — сказала она.

— Я бы с радостью оставил тебя при себе, но мне, любовь моя, часто придется отправляться на войну. Это неизбежно. Есть Уэльс, Шотландия, да и французы не дремлют. Я хотел бы видеть тебя счастливой, как твоя сестра Джоанна. Дети — великое благословение, дитя мое. Я заметил твою растущую дружбу с герцогом де Бар-ле-Дюк.

Она улыбнулась, и, когда он увидел радость на ее лице, он испытал огромное облегчение.

— Он с радостью попросит твоей руки, — сказал он. — Он очень тебя любит, и я уверен, ты тоже к нему расположена.

— Он великий вельможа.

— Воистину королевской крови. Он хороший человек, верный человек. Это для меня важнее всего. А стратегическое положение его земель может иметь для меня огромное значение, если я вступлю в конфликт с королем Франции, а я хорошо знаю, что тот положил глаз на Гасконь. Я бы приветствовал ваш союз… если ты не против.

— Дорогой отец, — ответила она, — я давно думаю о том, чего мне не хватает. Если бы я могла часто вас видеть, я была бы счастлива отправиться в Бар.

Эдуард обнял ее и заверил, что в скором времени ее ждет свадьба.

Так и случилось, ибо когда герцог де Бар-ле-Дюк понял, что его сватовство будет принято, он был вне себя от радости.

Эдуард твердо решил, что его любимая дочь не выйдет замуж за незнакомца, и пригласил герцога остаться в Англии, пока не будет устроена свадьба, и все то лето Элеонора и герцог постоянно проводили время вместе. В сентябре король созвал всю свою семью, главных рыцарей страны и всех вельмож королевства в Бристоль, где и состоялась церемония.

Торжества были великолепны, ибо, хотя Эдуард, в отличие от отца и матери, не был расточителен, он считал, что бывают случаи, когда необходимо показать народу важность происходящего. Более того, это была свадьба его самой любимой дочери, и он хотел, чтобы ее воспоминания об Англии были приятными. Жених тоже должен был осознать могущество семьи, с которой породнился, ибо король непременно когда-нибудь обратится к нему за помощью.

После этого все отправились в Мортлейк, где их принимали при дворе принца Эдуарда. Ему было уже десять лет — высокий, красивый и очень похожий на отца. Он был склонен к праздности, а его свита и юные друзья не всегда вели себя с подобающим его сану достоинством, что вызывало у короля некоторую озабоченность, но он верил, что это лишь юношеский пыл и что с годами Эдуард станет более степенным.

Принцесса Элеонора была счастлива. Правда, ей предстояло покинуть Англию, чего она так боялась, но теперь все казалось иначе; ее муж обещал, что они будут как можно чаще навещать Англию, а короля всегда будут радушно принимать в Баре.

Сейчас он возвращался туда, чтобы подготовиться к ее приезду, ибо хотел быть уверенным, что ей окажут королевский прием, и не доверял это никому, кроме себя.

Через несколько недель она присоединится к нему.

С каким волнением она готовилась. Джоанна ухитрялась проводить с ней много времени.

— Ведь когда ты уедешь, — говорила Джоанна, — мы будем видеться редко.

Джоанна родила еще одну дочь, которую назвала Маргаритой в честь сестры. Теперь у нее было трое детей. Деторождение, казалось, шло Джоанне на пользу. Подобно матери, она переносила все тяготы почти без неудобств для себя, и, поскольку преданность Гилберта не ослабевала, она была счастлива в своем материнстве.

— Сестра, — сказала она однажды, — я, право, думаю, ты носишь дитя.

Элеонора слегка покраснела. Она подозревала это, и то, что Джоанна заметила, подтвердило ее догадку.

— Этого я хочу больше всего на свете, — заявила она.

— Герцог будет доволен.

— Да, как только буду уверена, я пошлю ему весть.

Джоанна рассмеялась.

— Жизнь хороша, не правда ли, сестра? Разве я не была права, говоря, что тебе следует выйти замуж? Бедная Маргарита, сомневаюсь, что она найдет в этом такое же блаженство. Странно, не так ли, что ее герцог позволяет ей оставаться вдали от него? Я слышала, он сам этого предпочитает. О, мы с тобой счастливицы, Элеонора.

Элеонора была с этим согласна.

Она действительно была беременна, и, когда муж узнал об этом, он ответил, что она должна без промедления выезжать в Бар. Она должна совершить это утомительное путешествие на ранних сроках, пока оно не стало обременительным или опасным. И было крайне важно, чтобы его наследник родился в герцогстве.

Огромная кавалькада сопровождала ее до Дувра во главе с самим королем.

Они нежно простились, и король не покидал берега, пока корабль, уносивший его дочь, не скрылся из виду.

В своем новом доме ее встретил муж, который был полон решимости устроить ей прием, не уступающий тому, что устроил для них король Эдуард. Он организовал турнир и пригласил со всего континента рыцарей, прославленных своей доблестью. Среди них был Иоанн, старший герцог Брабантский, отец мужа Маргариты, который всю жизнь слыл одним из искуснейших рыцарей и так отличился, что завоевал титулы «Слава Мира» и «Цветок Рыцарства», а это означало, что, когда он выступал на рыцарских поединках, люди съезжались со всех концов света, чтобы посмотреть на него.

— Моя дорогая, — сказал герцог, — вы, конечно же, должны вручить венец победителю поединков, ибо все они будут сражаться в вашу честь.

Она была в восторге. Она всегда была красива, но после замужества, казалось, стала еще прекраснее. На ее щеках заиграл новый румянец, в глазах появился новый блеск, а волосы, которые она носила распущенными по плечам, засияли.

Старый герцог Брабантский был сражен ее красотой и сказал ей, что твердо намерен завоевать венец ради чести получить его из ее рук.

Она пожалела, что Джоанна не может ее видеть. Позавидовала бы она ей немного? Возможно. Но Джоанна настолько владела своей жизнью, что редко кому-либо завидовала. В глубине души Элеоноры таилась свербящая тревога из-за сестры. Она не раз упоминала о возможной смерти своего мужа — и без особой озабоченности, — после которой она выберет себе супруга по душе.

Но в этот день она не могла думать о Джоанне. Как прекрасен был этот день. Сияло солнце, сверкали копья, и рыцари в доспехах выстроились для потешного боя. Она восседала высоко на своей трибуне, в окружении фрейлин, под алым с золотом балдахином, и все взгляды были устремлены на нее. Все дивились красоте ее волос и глаз, ее свежей гладкой коже. Ей хотелось, чтобы сейчас ее видел отец.

Рыцари жаждали заполучить награду; не было среди них ни одного, кто не мечтал бы о чести принять венец из этих прекрасных рук.

«Да, — подумала она, — я счастлива так, как и не мечтала. Джоанна была права. Мне были нужны муж и дети. Вот она, настоящая жизнь. Корона Англии, о которой она так тосковала, казалась теперь пустяком — безделушкой. Вот она: счастливая жена, будущая мать, королева турнира».

Рыцарские поединки начались и продолжались весь день. Старый герцог Брабантский успешно выдержал несколько сшибок, и она надеялась, что он победит. Ей хотелось, чтобы это стало венцом его ратных подвигов, ибо он был явно слишком стар, чтобы и дальше участвовать в поединках.

Она наблюдала за ним. Его противником был незнакомец, которого она не знала. Но он, должно быть, был рыцарем с именем, иначе бы его здесь не было. Это был высокий мужчина, и он сидел в седле так, словно составлял с конем единое целое. Таким был и ее отец. У них были длинные руки и ноги норманнов, и это давало им преимущество верхом.

Шла третья сшибка. Она услышала, как ахнула толпа; на секунду-другую воцарилась тишина, а затем люди бросились на поле, где на траве лежал, истекая кровью, старый герцог Брабантский.

Его противник опустился на колени рядом со стариком, моля о прощении, умоляя покарать его мечом, убить его за содеянное.

Старый герцог покачал головой.

— Это был честный бой, — прошептал он. — Мне следовало знать, что мои дни сочтены.

Его унесли с поля в замок Бар-ле-Дюк, где он вскоре скончался. Его смерть омрачила празднество, и герцог с Элеонорой решили, что должны положить ему конец.

Некоторые говорили, что это недоброе предзнаменование. Теперь, когда старый герцог Брабантский был мертв, муж Маргариты стал новым герцогом.

В положенный срок у Элеоноры родился ребенок, и к ее — и ее мужа — великой радости, это был мальчик. Она настояла на том, чтобы назвать его Эдуардом в честь отца, и когда весть достигла Англии, там было великое ликование. Король жаждал быть рядом с дочерью. Это было, конечно, невозможно, но, хотя он и сильно по ней тосковал, он был рад, что наконец-то у нее есть муж и ребенок, и молился о ее счастье.

Вскоре она снова забеременела и на этот раз родила девочку. Она написала сестре Джоанне, как она счастлива и что собирается назвать дочь Джоанной в память о сестре, которая была ей ближе всех.

Не было сомнений, что в герцогстве Бар-ле-Дюк царило счастье, и, к счастью, ни герцог, ни герцогиня в то время не знали, каким недолгим оно окажется.

***

Джоанна была теперь матерью четверых детей — Гилберта, Элеоноры, Маргариты и Елизаветы. Все они родились в течение пяти лет, и новизна супружества и материнства испарилась.

Как и ее матери, деторождение давалось Джоанне легко и почти не сказалось на ее внешности. Ее жизненная сила была так же велика, как и прежде. Ей было двадцать три года, и, хотя в первое время после замужества ей казалось интересным иметь пожилого мужа, теперь она начинала видеть в нем очень старого человека, чья преданность была столь постоянной, что казалась приторной.

Она все чаще обращала внимание на одного из оруженосцев Гилберта, некоего Ральфа де Монтермара — красивого, крепкого и, главное, молодого. Когда она сравнивала этого оруженосца со своим мужем, бедный Гилберт казался и впрямь очень старым, и она задавалась вопросом, что было бы, если бы она встретила Ральфа де Монтермара до своего замужества. Она убеждала себя, что тогда никогда не смогла бы выйти за Гилберта, и представляла, что сказал бы ее отец, предложи она ему в женихи Ральфа.

Оруженосец для королевской дочери! Он бы счел ее безумной. Возможно, она и была немного безумна. Во всяком случае, ее определенно охватывало безрассудство, когда она смотрела на этого юношу.

Ее забавляло играть с ним в маленькие игры. Внезапно поднять глаза и поймать его взгляд на себе, а затем спросить, не видит ли он чего-нибудь дурного.

Он смущался, но лишь слегка, ибо был юношей довольно смелым.

— Дурного, миледи? Вовсе нет, напротив… все слишком хорошо для моего душевного покоя.

Приятный намек на ее прелести, который ей понравился.

Она старалась, чтобы его сажали рядом с ней, но не слишком близко. Когда после ужина она пела, то выбирала песни о безнадежной любви и очень наслаждалась тем, какое впечатление это на него производило. Когда она выезжала на конную прогулку, он неизменно был в ее свите, и она делала вид, будто удивлена, оказавшись рядом с ним.

Некоторые сказали бы, что она все глубже погружается в опасную игру, но опасность была для Джоанны непреодолимо притягательна, и Ральф де Монтермар интересовал ее все больше и больше.

Кто знает, чем бы это закончилось и когда бы об этом стало известно Гилберту, если бы в последнее время Гилберт не стал так легко утомляться, что предпочитал рано ложиться спать. Было очевидно, что его последний поход сказался на его здоровье.

Джоанна некоторое время играла роль тревожащейся супруги, но эта роль ей быстро наскучила. К счастью для Гилберта, он прожил недостаточно долго, чтобы увидеть, как она от нее устала, ибо однажды утром, когда слуги вошли в его опочивальню, чтобы разбудить его, они обнаружили, что он умер во сне.

Это не стало полной неожиданностью, ибо проницательному наблюдателю было ясно, что Гилберт слабеет день ото дня.

Джоанна приняла новость спокойно. Ей было трудно изобразить глубокую скорбь. Брак был удачным, пока длился, но он длился достаточно долго. Она не смогла бы еще долго оставаться примерной женой, так что для всех было лучше, что Гилберт ушел прежде, чем это обнаружил.

И был еще Ральф де Монтермар.

Она послала за ним и в знак приветствия протянула ему руку для поцелуя. Он не отпустил ее, но продолжал держать и притянул ее к себе.

— Что это значит, милорд? — спросила она, но он увидел блеск в ее глазах.

— Думаю, вы знаете, миледи.

— Мой муж мертв, — ответила она.

— Я знаю.

— И вы думаете, что из-за этого можете безнаказанно позволять себе вольности?

— Я думаю, миледи, судя по тому, что я читаю в ваших глазах, я могу дерзнуть немного понадеяться на вашу доброту.

— Вы забываете, что я вдова вашего господина и дочь вашего короля, Ральф де Монтермар?

— Я забываю обо всем, кроме одного, леди, когда нахожусь рядом с вами.

— Вам следует оставить меня. Мы поговорим об этом позже.

Он колебался, и она втайне желала, чтобы он ослушался ее, схватил ее, овладел ею. Это было бы пикантно, когда Гилберт еще не был в гробнице. Вместо этого он ушел, что, в конце концов, было к лучшему.

«У нас впереди вся жизнь, — подумала она. — Какое-то время можно отдать дань приличиям».

В его смертном покое, тускло освещенном зимним солнцем, ибо стоял декабрь, Джоанна приказала зажечь свечи, и один за другим его оруженосцы входили, чтобы в последний раз проститься с ним — добрым господином, человеком сильного характера, который не раз в своей жизни бросал вызов королю. И все же он был человеком, достойным уважения, ибо, несмотря на то, что когда-то он сражался против короны на стороне Симона де Монфора, король отдал ему в жены свою дочь.

В те дни в замке Монмут, куда они приехали, чтобы Гилберт мог присмотреть за своими валлийскими владениями, Джоанна была настороже и лишь изредка позволяла себе встретиться взглядом с Ральфом де Монтермаром, и тогда ее глаза говорили: «Подожди немного. Но недолго».

Родовой усыпальницей де Клеров был Тьюксбери, и с великой пышностью Гилберта перевезли в тамошнее аббатство. Джоанна повелела изготовить его статую в кольчужном доспехе, ибо он был прежде всего великим воином; на его табарде она приказала выгравировать родовой герб, а в правую руку вложить копье, в левую — меч.

— Увы, бедный Гилберт, — сказала она, — он был мне хорошим мужем, но он был стар, и следовало ожидать, что он уйдет раньше меня.

И она улыбнулась про себя. Она всегда говорила, что если женщина выходит замуж один раз по государственным соображениям — чего, возможно, и требовал от нее долг принцессы, — то во второй раз ее муж должен быть избран ею самой.

***

Она должна была позаботиться о том, чтобы со смертью мужа ничего не потерять. Поместья его были обширны, ибо он был одним из богатейших баронов Англии, и, когда отец ее был в Сент-Эдмундсбери, она отправилась к нему.

Эдуард был рад ее видеть.

Он тепло обнял ее и пытливо оглядел, ожидая, как она полагала, увидеть горе на лице скорбящей вдовы.

Но так притворяться она не могла, и, когда он попытался ее утешить, она ответила:

— Дорогой государь, Гилберт был мне хорошим мужем. Я вышла за него по вашему велению. Но он был настолько старше меня, и с годами казался все старше.

Король был немного обескуражен, но рад, что она не так несчастна, как он ожидал.

— Я должна думать о детях, — сказала она. — Я хочу, чтобы поместья Гилберта достались мне. Я знаю, вы не позволите их у меня отнять.

— Насколько мне известно, казне причитается некая сумма, — сказал король. — Полагаю, десять тысяч марок.

— Этого не может быть, дорогой отец.

— Да, дитя мое, это так. Эти десять тысяч марок — долг по штрафу, который он так и не уплатил. — Король сжал ее руку. — Остальные поместья перейдут к тебе. Я знаю, они весьма значительны.

Она была довольна, но хотела проверить, как далеко зайдет снисходительность отца. Он был настроен всячески ей угождать. Он очень скучал по своей старшей дочери, принцессе Элеоноре, и теперь обратил свое внимание на ту дочь, что осталась в Англии.

— Дорогой отец, — сказала она, — не могли бы вы забыть про эти десять тысяч марок? Мне придется их собирать, а это будет нелегко. Прошу вас, отец, ради меня и моих детей…

Она взяла его под руку и прильнула к нему. Она была очень привлекательна — не так красива, как Элеонора, не так кротка, как Маргарита, не так добродетельна, как Мария, и не так зависима, как Елизавета… но в Джоанне всегда было нечто очень притягательное.

Более того, у него на уме было кое-что свое, а именно — женитьба. Он оплакивал свою королеву и искренне страдал от ее утраты, но прошло несколько лет, и многие министры советовали ему жениться снова. Он был отнюдь не молод. Ему было ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти, но он был необычайно полон сил и чувствовал волнение при мысли о женском обществе. За исключением самой ранней юности, он никогда не искал утех вне брачного ложа. Не начинать же теперь. Он не хотел бросать тень на память Элеоноры, но для короля взять вторую жену казалось и правильным, и естественным.

Он слышал восторженные отзывы о французской принцессе. Ее звали Бланка, и она была дочерью короля Филиппа по прозвищу Смелый. Филипп был мертв, и Бланка находилась под опекой своего брата, нового короля Филиппа Красивого. Еще до того, как ему пришла в голову мысль о браке, он слышал хвалу красоте и живости Бланки.

Недавно он решил, что должен жениться, и самой подходящей невестой для него была прекрасная Бланка. Переговоры шли как раз в это время.

Пока Джоанна умоляла его, он размышлял, как сообщить дочерям, что надеется жениться. Все они так преданно любили свою мать, а он после ее смерти много раз заявлял, что никогда не посадит другую на ее место. Но времена менялись, и у королей были свои обязанности. Нет, он был слишком честен для такого оправдания. Он никогда не видел Бланку, но по слухам уже был влюблен в нее и обнаружил, что любовь в пятьдесят шесть лет может быть такой же сильной, как и в двадцать. А может, и сильнее, потому что в этом возрасте мужчина, еще сохранивший силы, понимает также, что времени осталось немного.

Ему понадобится поддержка дочерей. Он хотел, чтобы они его поняли. Поэтому он не желал, чтобы между ними возник разлад.

— Дитя мое, — сказал он, — я не хотел бы огорчать тебя из-за десяти тысяч марок.

Это оказалось легче, чем она думала. Она ликовала.

Это искушало ее пойти в своих замыслах немного дальше.

— Государь, — сказала она, — есть еще одно дело.

Он сказал:

— Я слушаю, дочь.

— Есть один оруженосец, который хорошо служил Гилберту. Я считаю, он должен быть вознагражден. Во время болезни Гилберта он был неотлучно при нем… очень верный человек, не щадивший себя ради удобства своего господина.

— Чего бы ты для него хотела?

— Он всего лишь скромный оруженосец.

— Из какой семьи?

— Из самой скромной, государь, но по манерам он истинный рыцарь. Не пожалуете ли вы ему, из любви ко мне, рыцарское звание?

— Я сделаю это из любви к тебе, — сказал король.

Она поцеловала его руку.

— Дорогой отец, как вы всегда были добры к нам. Единственная награда, которую я могу вам предложить, — это моя непоколебимая любовь.

— Она ведь всегда будет моей, не так ли? — спросил король.

— Всегда, — ответила она.

***

Джоанна простилась с отцом и со своей свитой вернулась в Глостер. Она была очень довольна. Она была свободна и доказала себе, что, что бы она ни сделала, ее простят.

Она послала за Ральфом де Монтермаром.

— Что ж, милорд, — сказала она, — вы, я вижу, подросли. Ни много ни мало — рыцарь!

— За что я должен благодарить мою милостивую госпожу.

— Король всегда был нам добрым отцом. У меня такое чувство, что он ни в чем мне не откажет.

Она загадочно улыбалась.

Она протянула ему руку. Он охотно ее взял.

— Миледи, — начал он.

— Я решила, что мы могли бы пожениться, — сказала она.

У него перехватило дыхание от изумления.

— Да, — продолжала она. — Буду откровенна. В вас есть нечто, что мне нравится. А я вам нравлюсь?

Она громко рассмеялась, увидев выражение его лица.

— Ну же, милорд. Не стесняйтесь.

— Миледи, я боюсь…

— Вы боитесь? Тогда я ошиблась. Мне не нравятся мужчины, которые боятся…

— Ничего, кроме как не угодить вам.

— Но мне не нравится, когда вы стоите и дрожите, как глупый мальчишка.

Он подошел к ней. Она увидела дикий огонь в его глазах, и он был под стать ее собственному.

Он схватил ее, прижал к себе, и она торжествующе рассмеялась.

— Вот, — сказала она, — чего я ждала.

— Вы… дочь короля!

— И госпожа своего рыцаря.

— Джоанна… Моя Джоанна!

Конечно, все было так, как она и знала. Гилберт был таким стариком. Теперь у нее был достойный партнер. Этот чувственный, неутомимый, полный жизни мужчина был ее.

Когда они лежали вместе, она сказала:

— Нам следует немного подождать со свадьбой. Еще слишком рано.

— Вы… готовы зайти так далеко?

— Разве вы не поняли, что для меня нет ничего невозможного?

— Я начинаю это понимать.

— Ах, вам еще многому предстоит научиться, Ральф де Монтермар.

— А когда мы поженимся, что, по-вашему, сделает король?

— Он будет метать громы и молнии и грозить отречься от меня. Может быть, он бросит тебя в темницу. Ты боишься? Ты отступишь?

— Я никогда не отступлю.

— Это хорошо. Мне никогда не был нужен трус. Я хочу жить смело… свободно. Не бойся, король нежно меня любит. Он никогда не будет долго на меня сердиться. И если вы будете мне угодны, и я захочу, чтобы моего мужа вызволили из холодной сырой темницы, я попрошу его, и мне его отдадут.

— А что, если к тому времени ваш муж перестанет вам угождать?

— Ему придется позаботиться о том, чтобы и дальше угождать мне… как сейчас.

Они любили друг друга снова и снова.

«Вот это жизнь, — подумала Джоанна. — Конечно, именно этого я всегда и хотела».

***

Когда, по мнению Джоанны, прошло достаточно времени, она и Ральф де Монтермар тайно обвенчались. Она была в восторге от своей свадьбы, и сопутствующие интриги очень ее волновали, но, когда дело было сделано, она забеспокоилась, как сообщить новость отцу.

Она знала, что в это время его самого тяготили заботы. Он думал о женитьбе и, право, был совершенно очарован Бланкой Французской; говорили, что при упоминании ее имени его глаза загорались от удовольствия, а в голосе появлялась необычная теплота. Она была молода и прекрасна, и он хотел на ней жениться. В то же время он много думал о покойной королеве, которой, как он всегда говорил, будет вечно верен. Он был человеком, который не любил нарушать свое слово.

Была и еще одна забота, которая его глубоко тревожила. Он беспокоился о своей старшей дочери — его дорогой Элеоноре, ныне герцогине де Бар-ле-Дюк, которую, как считали некоторые, он до своей одержимости Бланкой любил превыше всех на свете.

В замке Бар-ле-Дюк дела шли скверно. Во время войны Эдуарда с королем Франции муж Элеоноры, как и следовало ожидать, выступил в полную поддержку своего тестя, и, поскольку его владения находились так близко к Франции, это было чрезвычайно полезно для Эдуарда. Эдуард, разумеется, снабдил его оружием и деньгами, и герцог попытался захватить Шампань — замысел, который Эдуард одобрял, так как ее захват означал бы возвеличивание его внука.

Шампань, однако, по праву принадлежала королеве Франции, носившей титул графини Шампанской. Она была в ярости от того, что она назвала дерзостью герцога де Бар-ле-Дюк, и собрала все силы, какие только могла, а силы эти были немалые, чтобы выступить против герцога.

Исход был губительным… для герцога.

Его войско было разбито, а сам он взят в плен. Не удовольствовавшись этим, мстительная королева приказала заковать его в кандалы и бросить в темницу в Париже. Король Франции, однако, умерил пыл своей жены, и, хотя он и согласился, что герцог должен оставаться в плену, он счел, что с ним следует обращаться с бо́льшим достоинством, и — возможно, его родство с королем Англии делало это благоразумным — герцога перевели в более удобную тюрьму в Бурже. Но король Франции твердо решил не даровать герцогу свободу, так как тот лишь воспользуется ею, чтобы служить королю Англии против Франции.

Так Элеонора осталась одна в замке Бар-ле-Дюк, не зная о судьбе любимого мужа, оберегая маленького Эдуарда, своего сына, и Джоанну, свою дочь, и каждый день гадая, что с ними станется.

Эдуард был вне себя от тревоги за нее и замышлял встречу. Он хотел, чтобы Элеонора приехала в Гент, где он мог бы с ней увидеться, чтобы они могли быть вместе и обсудить ее будущее.

Джоанна же размышляла, стоит ли, учитывая заботы короля, обрушить на него весть о своем замужестве, или же, терзаемый тревогами, он еще сильнее разгневается на нее. На кону стояло многое, говорила она Ральфу. Он мог конфисковать их владения. Мог бросить Ральфа в темницу. Невозможно было предсказать, как он поступит. Он был снисходительным отцом, но обладал пресловутым нравом Плантагенетов, и, хотя он и держал его в узде, в гневе он был страшен.

После долгих раздумий Джоанна решила, что неплохо было бы пустить слух, будто они с Ральфом влюблены и подумывают о браке. Так можно будет увидеть, как на это отреагирует король, и, если он отнесется к этому легко, они смогут явиться с повинной. С другой стороны, если он придет в ярость, они смогут затаиться и позволить ему думать, что дело сошло на нет.

Король как раз размышлял о своих бедах и о злоключениях старшей дочери, когда до него дошел этот слух.

— Ложь! — вскричал он. — Она бы не посмела.

Он был в ужасе. Он как раз думал, что Джоанна не из тех женщин, которым следует оставаться незамужними, и уже некоторое время обдумывал предложение от графа Савойского, который прощупывал почву насчет брака между ним и овдовевшей дочерью короля.

Он вспомнил, как она уговорила его пожаловать рыцарское звание Ральфу де Монтермару, и ярость его возросла. Конечно, у слуха были основания. Он вспомнил, как она улещивала его, как заставила забыть о долгах покойного мужа, как казалась такой счастливой рядом с ним и черпала такое утешение в его присутствии. И все это время она замышляла его обмануть!

Элеонора никогда бы так не поступила. Ни Маргарита, ни Мария, ни Елизавета. Джоанна была другой. Рожденная на чужбине, проведшая первые годы жизни с бабушкой, Джоанна была другой… обманщица… сирена. Но он преподаст ей урок.

Он послал за двумя своими рыцарями и выкрикнул им приказ.

— Немедля ступайте, — вскричал он, — и конфискуйте моим именем все земли и владения графини Глостер.

Сам тот факт, что он назвал ее графиней, а не принцессой Джоанной, своей любимой дочерью, был весьма красноречив.

Они колебались.

— Ступайте, — прокричал король. — Разве вы меня не слышали?

И они уехали.

***

Джоанна была в отчаянии. Так вот как он повел себя, услышав слух о том, что она подумывает о браке. Что же он скажет, когда узнает, что дело уже сделано?

— Мы должны действовать с величайшей осторожностью, — сказала она Ральфу. — Возможно, нам следует на время расстаться.

Ральф ответил, что скорее встретит любую опасность, чем пойдет на это, и опасность, казалось, лишь усиливала их страсть. Она ликовала. Вот он, возлюбленный, которого она ждала всю жизнь. Он был готов пойти на смерть ради нее, и это вполне могло случиться, ибо гнев короля — хоть и редкий — мог быть ужасен. Но она сомневалась, что он когда-либо при каких-либо обстоятельствах причинит вред своей дочери, хотя вполне мог излить свой гнев на тех, кто разделил ее грехи.

К счастью, у нее были друзья, ибо один из рыцарей при королевском дворе, который всегда восхищался ею, решил рискнуть навлечь на себя гнев короля, если тот когда-нибудь обо всем узнает, и предупредить ее о грядущей беде.

Этот рыцарь тайно покинул двор, прискакал в замок Монмут и попросил немедля провести его к графине Джоанне.

Она тотчас же приняла его, и, прежде чем она успела сказать, как рада его видеть, он выпалил:

— Король посылает к вам своего духовника, Уолтера де Уинтерборна. Он должен выяснить истинное положение дел между вами и Ральфом де Монтермаром.

— Понимаю, — сказала Джоанна, и мысли ее стремительно заработали.

— Ему велено доложить, есть ли правда в слухах о том, что вы подумываете о браке. А также привезти весть о браке, который устраивает для вас король.

— Устраивает для меня брак!

— Да, заключается соглашение с Амадеем, графом Савойским, и король заявляет, что желает вашей скорейшей свадьбы. Это положит конец слухам.

Выхода не было. Она поняла, что долго скрывать свой брак не сможет, но сейчас она не могла встретиться с Уолтером де Уинтерборном. Она представляла, какими будут его пытливые вопросы.

Она поблагодарила рыцаря за предупреждение и пошла искать Ральфа.

— Это катастрофа, — сказала она. — Король нашел мне мужа.

— Он вас не получит, — вскричал Ральф.

— Уж конечно, нет. Но ты видишь, каким бывает мой отец, когда его гнев пробуждается. Он уже оставил меня ни с чем, отнял все, что у меня было. Неважно, я это верну. Но мне нужно время. Если Уинтерборн приедет сюда, он все сразу узнает. Он допросит слуг в своей исповедальной манере, и они не смогут ему противостоять, как бы ни были верны.

— Что же ты предлагаешь, любовь моя?

— Мы немедленно уезжаем отсюда. Мне нужно время. Мой отец должен будет узнать, что мы женаты, но я хочу сказать ему сама… и в свое время. Будь готов. Мы немедленно отправляемся в замок графини Пембрук в Херефордшире. Она мне поможет. Она всегда была моим другом. Я хочу поговорить с ней обо всем этом. Мне нужно подумать в спокойствии.

— Я сейчас же все приготовлю, — сказал Ральф.

— Я заберу с собой детей, — продолжала она. — Мой отец души не чает в девочках и проследит, чтобы с ними не случилось беды, а это значит, что он не сможет отослать от них их мать. В конце концов я его умилостивлю, но на это потребуется время.

— Вы кого угодно умилостивите, — с восхищением ответил Ральф.

Она согласно улыбнулась, и очень скоро они отправились в замок Гудрич в Херефордшире, владение Пембруков.

Графиня, хоть и была значительно старше, всегда дружила с Джоанной и недавно овдовела. Джоанна часто доверяла ей свои тайны и полностью на нее полагалась. Дочь графини, Изабелла, жена Гастингса, одного из претендентов на шотландский престол, была сейчас с матерью в замке, и они постарались показать Джоанне, как они рады ее приезду.

Джоанна постаралась как можно скорее остаться наедине с графиней. Слухи до нее уже дошли, но она, конечно, не знала, что брак уже был заключен. Услышав это, она пришла в ужас.

— Но, дорогая моя Джоанна, — сказала она, — король будет в ярости!

— Я знаю, и я хочу обсудить с вами, что мне делать.

— Разве вы не могли испросить его дозволения?

— Нет, потому что он бы отказал.

— И это было так важно для вас?

— Дорогая моя подруга, вы видели Ральфа. Разве он не король среди мужчин?

— Он очень привлекателен, соглашусь.

— Я вышла за старика, чтобы угодить отцу. Полагаю, теперь у меня есть право угодить себе.

— Но не выходить замуж без согласия короля.

— Я вышла замуж без его согласия, и этого уже ничто не изменит. Сейчас я хочу говорить не о том, что мне следовало или не следовало делать, а о том, что я собираюсь делать теперь. Есть и еще кое-что, о чем знает только Ральф. Я скажу вам…

Графиня недоверчиво на нее посмотрела.

— Да, — продолжала Джоанна, — можете смотреть во все глаза. Это правда. Я ношу дитя. — Джоанна рассмеялась. — Видите, теперь он ничего не сможет сделать… ничего.

— Он может заточить в темницу вашего мужа и конфисковать ваши земли.

— Последнее он уже сделал. Скажите мне, графиня, что я могу предпринять?

Графиня задумалась.

— Есть только один выход, — сказала она наконец. — Поезжайте к нему. Молите о прощении. Скажите ему, как сильно вы любите своего мужа. Скажите, что у вас будет ребенок.

— Это он и так скоро узнает. Он злится, потому что я уговорила его пожаловать Ральфу рыцарское звание и сказала, что это в уплату за службу моему мужу.

Графиня покачала головой.

— Я уверена, буря утихнет. Король нежно любит свою семью, как мы все знаем, и я уверена, он не допустит ничего серьезнее мимолетной ссоры. Он какое-то время будет гневаться, так что, возможно, вам лучше держаться от него подальше, пока он не успокоится.

— Думаю, вы правы. Но за мной пришлют, и я не смогу ослушаться приказа. Пожалуй, я отправлю вперед девочек. Он так их любит, как и всех детей, а маленьких девочек — особенно. Они смягчат его сердце. Он никогда не сможет быть жесток с их матерью.

— Это, — согласилась графиня, — может быть хорошей мыслью.

Она отправила девочек в Сент-Олбанс, где в то время находился король, и вскоре ей пришла весть, что король принял их с прежней нежностью, позволил им карабкаться по нему и дергать его за волосы и был в восторге, когда они целовали его без спросу.

«Добрый знак!» — подумала Джоанна.

Тем большим потрясением стало прибытие в замок Гудрич королевской стражи с приказом арестовать Ральфа де Монтермара и заключить его в Бристольский замок, где он должен был содержаться как узник короля. Джоанне — он называл ее графиней Глостер — надлежало немедленно уплатить оставшиеся долги графа Глостера, которые она ранее уговорила короля простить.

Это был знак, что Эдуард не склонен к прощению и разгневан на члена своей семьи так, как она никогда прежде не видела.

Около месяца король отказывался видеть дочь, а она держалась так, словно выказывала надменное безразличие к его холодности. Но все это время Ральф был заточен в Бристоле, и она не могла допустить, чтобы это продолжалось.

Она постоянно обсуждала этот вопрос с графиней Пембрук и ее дочерью Изабеллой.

— Я должна что-то сделать, — заявила она. — Я не могу позволить Ральфу оставаться в Бристоле. Мой отец знает, что это величайшая месть, которую он может мне учинить… лишить меня мужа. Я поеду к нему и буду умолять его.

Графиня покачала головой, а Изабелла напомнила ей о великом гневе короля. Его выставили глупцом, ведь он устраивал для нее брак, когда она уже была замужем. Гордому королю трудно смириться с таким, сказала графиня.

— Но он всегда был мягок с дочерьми. Нам всегда удавалось заставить его сменить гнев на милость.

— Возможно, то были дела незначительные. Это — другое.

— Я должна заставить его понять. Он любит своих внуков. Он должен быть в восторге, что отцом этого ребенка будет Ральф. Ну же, признайтесь, вы когда-нибудь видели мужчину красивее?

Графиня улыбнулась, а Изабелла с некоторым пылом сказала:

— Он и вправду красив. Редко встретишь так хорошо сложенного мужчину.

— А, — быстро сказала Джоанна. — Вижу, он вам приглянулся.

— Миледи, — сказала графиня, — у Изабеллы есть муж, и она ему предана.

Джоанна рассмеялась.

— Я это хорошо знаю. Я бы рассердилась, если бы вы не восхитились Ральфом. Что ж, теперь вы понимаете, почему я не могу допустить, чтобы он томился в темнице. Остается только одно — увидеть моего отца, поговорить с ним самой.

— Примет ли он вас? — спросила Изабелла.

— Примет, если я сама к нему явлюсь. Я его хорошо знаю. Он слишком нежно нас всех любит, чтобы не жаждать примирения. Дорогие мои подруги, завтра я отправляюсь ко двору. Нет, не пытайтесь меня отговорить.

— Мы и не станем, — с улыбкой ответила графиня. — Мы всегда знали, что, когда вы что-то решили, просить вас передумать бесполезно.

— Я буду умолять его, и вы увидите, он смягчится.

— Молю Бога, чтобы так и было, — сказала графиня.

***

Джоанна въехала в Сент-Олбанс в жаркий июльский день.

Ее приняли с некоторым смятением, ибо придворные короля были в нерешительности. Она была в немилости, но она была дочерью короля, и они не смели ее оскорбить; но, с другой стороны, как поведет себя король, если они будут обращаться с ней как прежде, до этой ссоры?

Ее беременность была уже хорошо заметна, и она сказала, что утомлена дорогой. Она надеялась, что ей не откажут в постели.

Ее властные манеры смирили их. Никто и никогда не усомнился бы в королевском происхождении Джоанны. В ее поведении сквозило требование почтительного обращения.

Она послала королю сообщение:

«Ваша дочь здесь. Впервые в жизни она вынуждена просить об аудиенции, но она делает это сейчас и надеется на милостивый прием».

Король слышал, что она беременна, и не мог не беспокоиться о ее здоровье. Он отдал приказ, чтобы о ней хорошо позаботились, и что он примет ее на следующий день.

Джоанна торжествовала. Он поступил так, как она и знала. Проявить немного нежности, немного лести — и она его покорит.

Но когда она предстала перед ним, ее немного ошеломила холодность его взгляда. Никогда прежде он так на нее не смотрел. Словно она была ему неприятна. Она не дрогнула. Она была полностью уверена в своих силах.

Он сидел в кресле, подобном трону, что подчеркивало его королевское величие. Она стояла перед ним.

— Государь-отец, — сказала она, — я прошу позволения сесть.

Он кивнул, и она села на скамеечку.

— Зачем ты приехала? — холодно спросил он.

— Потому что вы мой отец, хотя вы и король.

— Я этого не забываю. Ты оскорбляешь меня дважды — и как дочь, и как подданная.

— Дорогой отец, я не могу вынести, когда вы так холодно на меня смотрите. Я так много вспоминаю о тех временах, когда моя дорогая матушка была жива. Ах, если бы она была здесь сегодня. Она бы выслушала меня… она бы молила вас за меня. Как несчастна она была бы, видя вашу ненависть ко мне.

— Она и вправду была бы несчастна, родив такую непокорную дочь.

— Вы нежно любили мою мать, — сказала она. — Так и я люблю своего мужа.

— Этого… ничтожество… которого ты уговорила меня посвятить в рыцари!

— Никто не заслуживал этой чести больше… как и чести быть зятем величайшего из королей. Отец, вспомните… прошлое… то счастье, что мы знали вместе. Мой ребенок родится в положенный срок, плод моей любви к мужу, которого вы жестоко заточили в темницу.

— Это была ошибка, — сурово сказал король. — Он получил по заслугам. Я мог бы найти ему темницу и похуже, которая, без сомнения, соответствовала бы его преступлению.

При мысли о муже хладнокровие покинуло Джоанну. Она вскричала:

— Освободите его! Он не сделал ничего дурного. Я люблю его, отец. Вы понимаете, что это значит. Я уговорила его на этот брак… я заставила его пойти на это… силой его любви ко мне.

В уголке губ короля дрогнула тень усмешки. Он подумал: «Да, она бы заставила его жениться. Сама бы его выбрала, и он не посмел бы и слова сказать. В этом вся его дочь Джоанна. И как было не восхищаться такой дочерью? Вся — огонь и энергия. И страха она не знала».

— Скажите мне вот что, — продолжала она. — Почему знатному мужчине не зазорно взять в жены бедную женщину, а когда знатная женщина берет простолюдина, это считается позором?

— Ты — принцесса. Он — никто. Ты должна была испросить моего дозволения на брак. Ты пренебрегла моей волей… и волей всей страны. Многие добивались твоей руки.

— Добивались возвышения через королевский союз. Государь, я уже вышла замуж один раз, чтобы угодить вам. Вы отдали меня старику.

— Гилберт был добр к тебе.

— А разве он мог быть иным? Ему ведь повезло, не так ли, жениться на дочери короля? Но я вышла за него, чтобы угодить вам. Я взяла в мужья этого стареющего человека, потому что он был важен для ваших замыслов. Я жила с ним, я родила ему детей, а потом он умер. Так почему же теперь я не могу выйти замуж по своему выбору?

— Ты никогда не выйдешь замуж, кроме как по моему слову.

— Как это несправедливо. Значит, мне отказано в любви, потому что я дочь короля? Один брак по государственным соображениям… я это приняла. Но во второй раз я требую права выбрать самой.

— У тебя нет никаких прав! — вскричал король. — Ты сделаешь, как я скажу.

— Вы не можете расторгнуть наш брак. Ральф — мой муж. И что бы вы с ним ни сделали, этого не изменить.

— Он может остаться моим узником. Ты будешь лишена своих владений. Тебе придется узнать, что бывает с теми, кто ослушивается короля.

— Вижу, я ошиблась. Я думала, у меня есть любящий отец. Как мы любили друг друга… когда-то. Когда наша матушка была жива, и девочки, и маленький Эдуард… Как мы доверяли вам, как надежно было нам в вашей любви. Но то были нежные цветы, не так ли, погубленные первым холодным ветром… как майские бутоны… прекрасные, но хрупкие.

Она положила руку на живот, где носила дитя.

— Государь… быть может, моих женщин…

Король подскочил к ней.

— Что такое?

Она отстранила его.

— Словно дитя чувствует немилость своего деда.

— Тебя следует отвести в твои покои.

Она пожала плечами.

— Прощайте, отец, вы жестокий человек. Я бы никогда не поверила…

Слезы навернулись ей на глаза, и вдруг она бросилась ему в объятия.

— Я не могу этого вынести, — сказала она. — Не мой дорогой, дорогой отец…

Он прижался губами к ее волосам. Как она была прекрасна! Какая яростная в своей страсти! Другой он бы ее и не желал. Дикарка, его дорогая дочь. Как он всегда ею гордился.

Она прижалась к нему. Она не отпускала его. Да он и не пытался высвободиться.

— Скажите, что я прощена, — пробормотала она почти бессвязно. — Тогда я уйду… Может, мне позволят присоединиться к мужу в его темнице… Ваш внук родится в неволе, но по крайней мере я буду с мужем…

— Довольно! — грубо сказал король.

— О, отец, я верю, вы все-таки меня хоть немного любите.

— Ты мое любимое дитя, и ты это знаешь, — сказал он.

Она обвила руками его шею, и лицо ее просияло.

— Все еще… ваше любимое дитя?

— Ты всегда им будешь.

— О, мой дорогой отец, как вы меня осчастливили.

— Дитя мое, я так сокрушался, что между нами возникло это несчастье.

— Этому должен прийти конец. Дорогой отец, позвольте мне рассказать вам, как я люблю своего мужа. Вы тоже его полюбите, стоит вам лишь его увидеть. Вы должны полюбить того, кто так нежно любит вашу дочь и принес ей такое счастье. Отец, чтобы сделать меня счастливой, не отдадите ли вы приказ о его освобождении?

Он взял ее руку и поцеловал.

— Полагаю, я должен это сделать, раз моя властная дочь того требует.

— Никто не повелевает королем, но по доброте сердечной и из любви к своим детям он не мог бы позволить им и дальше страдать. Я хочу посетить все кресты нашей матушки и вознести там благодарность за то, что вы меня простили. Я хочу привести туда своего мужа, чтобы мы оба могли ее поблагодарить. Если вы снова полюбите меня, я стану самой счастливой женщиной на земле.

— Я никогда не переставал тебя любить.

Теперь была ее очередь наказать его.

— А мне показалось, что перестали. Наша матушка, должно быть, плакала на Небесах, видя вашу жестокость ко мне и моим близким.

Он слегка поморщился. Он думал о том, что скажет Элеонора на Небесах о его планах снова жениться, о его тоске по прекрасной Бланке, самой прелестной принцессе, какую когда-либо видели, по слухам.

Ему стало не по себе, ибо его страсть к Бланке казалась изменой Элеоноре.

— Теперь она возрадуется, потому что мы снова добрые друзья, — сказала Джоанна. — Я уверена, она смотрит на нас сверху и плачет от радости.

«Она бы поняла», — подумал он. Элеонора всегда понимала. Если бы она была жива, он остался бы ее верным мужем до конца своих дней. Но она ушла, и он был один, а Бланка, по всем рассказам, была так прекрасна.

Он сказал:

— Твой муж будет освобожден, твои земли будут возвращены.

Она прижалась к нему, целуя его, ликуя в своем триумфе. Как же она была права. Сила, суровость, нрав Плантагенетов — ничто не устояло перед ее уловками. Его сентиментальность, конечно, помогла ей, его привязанность к семье. Но именно ее искусство сыграло на этом.

Он был так счастлив, что их отношения восстановлены. Он признавал, что скорее потеряет замок, чем услышит недоброе слово или увидит дурной поступок от своей семьи. Он так их всех любил. Они были венцом его любви к королеве.

Он беспокоился о ней. Все эти волнения были вредны для ребенка, которого она носила.

— Теперь дитя счастливо. Можете смеяться, государь, но, говорю вам, оно успокоилось. Полагаю, оно уже знает, что его дед — король.

— Ты говоришь вздор, — с нежностью сказал он.

Ей хотелось запомнить каждое сказанное слово, каждый его жест. Она расскажет обо всем Ральфу, когда они снова будут вместе. Он поймет, что у него жена не только обольстительная, но и умная.

Она нежно простилась с отцом, и все дивились тому, как легко он поддался на уговоры, ибо очень скоро Ральф де Монтермар был освобожден, и, поскольку двор в то время находился в Элтемском дворце, он отправился туда, чтобы принести оммаж королю.

Эдуард принял его милостиво и пожаловал ему титул графа Глостера и Херефорда. Честь, и вправду. Затем они с Джоанной отправились в замок Мальборо, где и родился их ребенок. Это была дочь, и они назвали ее Марией.