Молот шотландцев

Глава XIV СМЕРТЬ КОРОЛЯ

Уоллес был мертв. Никто не должен был догадаться, какое облегчение испытал Эдуард. Раз изменник получил по заслугам, говорить об этом много не следовало. Эдуард боялся духа Уоллеса, ибо знал, что шотландцы продолжат петь о нем; он по-прежнему будет их героем. Но он был мертв, а мертвых не боятся — как бы смерть их ни прославляла, — как боятся живых.

Он устроит турнир. Должно быть веселье. Они устроят пир в стиле Круглого стола, и на нем будет присутствовать все великое рыцарство страны. И те, кто, быть может, помнил кровавое зрелище, свидетелями которого они стали в Смитфилде, забудут о нем, присоединившись к веселому празднеству в Вестминстере.

Правда, голова героя взирала на них сверху. Но все должны были знать, что он — изменник. В Шотландии все будет иначе. Он гадал, что думают люди в Ньюкасле, Берике, Стерлинге и Перте, где были выставлены части тела некогда великого Уоллеса.

Но он не станет об этом думать. Был повод для радости. Маргарита снова была беременна. Он благодарил Бога за свою королеву. Она всегда была так нежна, так сочувствующа, так понимающе. В прошлом году умерла ее прекрасная сестра, та самая Бланка, в которую он был влюблен, и он приказал вознести в Кентербери молитвы за ее душу, ибо она была сестрой его горячо любимой супруги. Как же он был рад, что судьба была милостива и подарила ему Маргариту. Быть может, он бы сейчас оплакивал свою королеву, если бы женился на Бланке.

Турнир привел в восторг всех, кто принимал в нем участие, а в следующем мае Маргарита родила еще одного ребенка.

На этот раз это была девочка, и Эдуард объявил, что он в восторге. У них было два мальчика, и теперь он хотел девочку, и его дорогая, добрая, услужливая Маргарита подарила ее ему.

— У меня есть просьба, — сказал он, сидя у ее постели. — Исполнишь ли ты ее, королева моя?

— Она исполнена, прежде чем вы ее озвучили, — ответила она.

— Она может тебе не понравиться.

— Если это нравится вам, государь мой, я уверена, это понравится и мне.

Какая она была покорная! Как жаждала сделать его счастливым! О, счастливый день, что послал ему Маргариту!

Он сказал:

— Ты не будешь возражать, если мы назовем дитя Элеонорой?

Она помедлила, и он подумал: «Ах, я попросил о слишком многом».

Затем она сказала:

— Разве вам не будет грустно вспоминать?..

Он взял ее руку и поцеловал.

— Как я могу грустить, когда у меня лучшая женщина на свете?

Краткая молитва Элеоноре. Он не хотел ее обидеть, лишь утешить свою нынешнюю королеву. Он велит отслужить молебны за душу Элеоноры и возложить цветы к подножию всех крестов.

— Я любил всем сердцем троих, и всех звали Элеонорами… мою мать, мою дочь и мою королеву. Бог забрал их всех, но послал мне мою Маргариту, которая не дарила мне ничего, кроме радости, с тех пор, как я впервые увидел ее лицо.

Этого для Маргариты было достаточно.

Маленькую Элеонору крестили в королевской часовне Винчестера, ибо двор в то время находился там. После крестин младенца, лежащего в парадной колыбели, покрытой горностаем и золотым покрывалом, показали знати.

Эдуард был от нее в восторге. Он нежно любил своих дочерей. Они все его очаровывали. Его маленькие сыновья были прелестны, но в глубине души он больше всего любил девочек.

Это заставило его задуматься о старшем сыне. Он гадал, как у них с Элеонорой мог родиться такой мальчик.

Это вернуло его к неотвязной мысли, что очень скоро ему придется что-то предпринять насчет Эдуарда.

***

В соларе своего поместья Клэр в Глостере Джоанна сидела со своими женщинами, а один из ее менестрелей играл для ее развлечения. Казалось, она глубоко задумалась, пока он перебирал струны лютни и пел те песни, что были особенно любимы его госпожой, — обычно о любви и страсти.

Рассеянно наблюдая за юношей, она гадала, как его приняли при дворе ее брата, куда она его послала сыграть несколько новейших баллад. Эдуарду они понравились, как и его большому другу Пирсу Гавестону. По правде говоря, стоило Гавестону что-то полюбить, как это тут же нравилось и Эдуарду. Он был просто без ума от этого юноши, и Гавестон это знал. Он постоянно просил о милостях и получал их.

Королю это не нравилось, и он говорил с ней об этом. А юному Эдуарду было просто наплевать. Однажды он сам станет королем, и Гавестон постоянно ему об этом напоминал.

Она пожала плечами. Эдуард будет совсем не похож на отца. Она была уверена, что он не захочет вечно разъезжать по этим скучным войнам. Почему человеку не могут позволить наслаждаться жизнью? Почему они вечно должны думать то об одном завоевании, то о другом?

Именно из-за войны ее отца Ральф сейчас был в отъезде. Она досадовала, думая о своем красивом муже, который был далеко на севере, возможно, в Шотландии. Эдуард сказал, что раз ему дарованы рыцарские почести, он должен их оправдывать. Она поедет к нему, ибо не могла выносить столь долгой разлуки. Неправильно, что они врозь. Она была бы с ним уже сейчас, но он уехал в такой спешке по делам короля, а ее саму в последние несколько дней удивляла вялость, что, казалось, овладела ею. Она хотела быть с Ральфом, видит Бог, но мысль о путешествии приводила ее в ужас. Это было странно, ибо раньше она ни во что не ставила путешествия. Она бы отправилась в Святую Землю со своим мужем — как делали женщины до нее, — если бы возникла такая необходимость. И все же в последние несколько дней эта усталость одолевала ее.

Может, она и впрямь наконец постарела. Тридцать пять лет. Уже не юность. В прошлом году, когда ее старшую дочь Элеонору выдали замуж за Хью ле Диспенсера, она остро это почувствовала. Элеоноре, правда, было всего тринадцать, но когда у тебя дочь на выданье, поневоле ощущаешь, как подступает старость.

Менестрель пел нежную песню. Она уносила ее в прошлое. Впервые она услышала ее, еще когда была женой Гилберта. Она улыбнулась. Как же он был в нее влюблен, этот старик! Не было ничего, чего бы он для нее не сделал, и как же она была рада, когда его не стало и появился Ральф…

— Мы поженимся, — пробормотала она. — И мне все равно, что скажет мой отец…

Она снова была там, в прошлом… волнение тех дней… ее решимость бросить вызов королю… первые мгновения страсти с мужчиной, которого она так яростно желала… Блаженство, восторг, упоение… все, о чем она когда-либо мечтала.

— Ральф, — прошептала она, — ты должен быть здесь… Ты должен был бросить ему вызов… отказаться покидать меня…

Одна из женщин склонилась к ней.

— Вы что-то сказали, миледи?

Она не слышала. Она не видела женщину. Она соскользнула вперед в своем кресле, ибо сцена вокруг нее внезапно померкла, и она погружалась во тьму.

— Моей госпоже дурно, — сказала служанка, испуганно глядя на менестрелей.

Те бросили лютни и подбежали к ней. Они приподняли ее голову и заглянули в ее странно отрешенное лицо.

С благоговейным трепетом проговорил один из менестрелей:

— Моя госпожа мертва.

***

Король не мог поверить. Он был сражен горем. Джоанна, его прекрасная дочь… мертва! Но ведь она была так полна жизни, самая живая из всех его дочерей. Смерть и Джоанна — эти два слова никогда не стояли рядом.

Он был так стар; она — так молода. Его собственная дочь. И она умерла так же, как ее сестра Элеонора. Они были слишком молоды, чтобы умирать. Некоторые из детей умерли, и их смерть не была неожиданностью. Они хворали с рождения. Но Джоанна…

Он был утомлен, измучен и очень, очень печален.

Он должен написать епископу Лондонскому и сообщить ему, что его дорогая дочь Джоанна отошла к Господу. Должны быть отслужены частные мессы и молебны за душу его дочери. Он чувствовал, что Джоанне понадобится заступничество на Небесах, ибо подозревал, что она едва ли была безгрешна. Да и времени на покаяние ей не дали, прежде чем забрать.

Он разослал письма всем прелатам королевства.

— Молитесь, молитесь, — повелевал он, — молитесь за мою дочь Джоанну.

***

Он очнулся от своего горя. Ему было дурно, он чувствовал себя больным. Он все думал, как это противоестественно, что Джоанна мертва, а он продолжает жить.

Долго ли еще, прежде чем призовут и его?

Он заглядывал в будущее. Шотландию еще предстояло завоевать. Кто бы мог подумать, что это займет так много времени? Но теперь Уоллес мертв. Успеет ли он завершить завоевание до своей смерти? А если и успеет, сможет ли юный Эдуард удержать завоеванное? О Господи, за что Ты дал мне такого сына? Ты дал мне хороших дочерей, а мой сын… мой старший сын — единственный из детей Элеоноры, кто выжил, — не годен носить корону.

Он должен поговорить с ним. Он должен внушить ему чувство долга. Недостойные короли — опасность для самих себя и для нации. Помни, о, помни моего деда Иоанна. Сколько несчастий он принес Англии… и себе! И мой отец — мой любимый отец — у него не было дарований, что делают человека королем!

У него самого они были. Было бы ложью это отрицать. Он покорил Уэльс; он сделал все, что было возможно, во Франции. Он не побоится встать в один ряд со своими предками. Великий Вильгельм, Генрих Первый и Второй. Нет, его будут числить среди них.

Смерть преследовала его. Кто мог сказать, когда она придет? К некоторым она приходит неожиданно, как, например, к его дорогой дочери Джоанне; а для такого старика, как он, зов уже запоздал.

Он послал за Эдуардом.

Мальчик стоял перед ним. Мальчик! Он был мужчиной. Двадцать два года прошло с тех пор, как он родился в Карнарвоне, и какие светлые надежды он на него возлагал. Он был красив — и очень похож на отца в юности — те же длинные руки и ноги, те же льняные волосы, та же прямая осанка. Но чего же ему не хватало? Той мужественности, что была у его отца, той самой мужской сути. В Эдуарде было нечто почти женственное. Это глубоко потрясало его отца. Люди не будут его уважать; они не пойдут за ним в бой.

С чего начать? Как объяснить такому созданию, что такое королевская власть? Он часто говорил ему о необходимости угождать своим подданным, о том, что нужно быть справедливым, но строгим. Он и сам бывал суров. Он жестоко наказывал тех, кто его оскорблял. «Это необходимо», — всегда говорил он себе. Короля должны уважать из страха.

Юный Эдуард выглядел изысканно. Король гадал, не Пирс ли Гавестон придумал ему этот наряд. Его длинный свободный кафтан был темно-синего цвета, скрепленный у ворота великолепной сапфировой брошью. Длинные широкие рукава изящно ниспадали, а носки его туфель были длиннее, чем обычно носили. Прекрасные светлые волосы были убраны назад золотыми обручами, также украшенными сапфирами.

«Красив, как девица!» — с отвращением подумал король.

— Эдуард, — сказал он, — я хочу поговорить с тобой. Смерть Джоанны глубоко потрясла меня.

— Как и всех нас. — Принц говорил с чувством. Джоанна была его любимой сестрой, и она имела обыкновение посмеиваться над его проделками, как и он — над ее.

— Смерть приходит быстро к одним и медлит с другими. Но в свой час она придет ко всем нам. Я хочу, чтобы ты был готов, Эдуард.

Он заговорил о необходимости держать валлийцев в повиновении. Там никогда нельзя чувствовать себя в полной безопасности. Нужно всегда быть уверенным, что их оборонительные сооружения в порядке.

Шотландия, конечно, была главной заботой.

— Но теперь Уоллес мертв, — сказал принц. — Он нас больше никогда не потревожит.

— Уоллес продолжает жить в памяти народа. О нем теперь слагают песни. Он стал легендой. Остерегайся легенд. Я скоро отправляюсь на север. Я должен сберечь то, что завоевал. Я не доверяю шотландцам. Те, кто присягнул на верность, могут обратиться против нас.

Изящная белая рука, украшенная драгоценностями, коснулась губ принца, когда он подавил зевок. Он все это уже слышал. Когда старик умрет, не будет всей этой возни с шотландцами. Они с Пирсом часто об этом говорили. Когда старик умрет…

Голос отца звучал монотонно. Нужно сделать то и это. Принц не слушал, и когда король сделал паузу, он сказал:

— У меня к вам просьба, милорд.

Король удивленно вскинул брови.

— Какая просьба?

— С тех пор как вы ввели Пирса Гавестона в наш дом, мы стали близкими друзьями.

— Я это хорошо знаю, и, возможно, дружба эта стала слишком крепкой.

— Вы всегда говорили, что друзей не бывает слишком много, милорд.

— Если они добрые и верные, то, конечно, не бывает.

— Пирс добр и верен. Он живет ради меня, отец. Все его мысли — о моем благе. Я хочу его вознаградить.

— Он уже вознагражден. Он пользуется королевским покровительством. Он живет при королевском дворе. О чем еще может просить человек?

— Я хотел бы выказать ему свою признательность, и есть одна вещь, которой он очень желает. Я обещал, что сделаю все возможное, чтобы достать ее для него.

— И что же это?

— Понтье.

— Понтье! Что ты несешь? Пирс Гавестон хочет Понтье!

— Я обещал ему, что добуду его для него. Дорогой отец, не разочаровывайте меня.

— Разочаровывать тебя! Так я тебе скажу, от тебя я не знаю ничего, кроме разочарований. Понтье! Наследство твоей матери — этому… этому… проходимцу!

— Милорд, прошу вас, не говорите так о Пирсе.

— Я напомню тебе, сэр, что я буду говорить о своих подданных так, как сочту нужным. Нет! Нет! И нет! Гавестон никогда не получит Понтье, пока я жив. И скажу тебе вот что: мне не нравится этот человек. Я слышал, что он имеет над тобой сильную и все возрастающую власть. Что об этом говорят шепотом, и это позорит наше королевское имя. Нет, сэр. Иди и скажи ему «нет»! И что я считаю его притязания дерзостью. Пусть будет осторожен. А что до тебя, ты отправишься со мной в Шотландию, и очень скоро, я тебе обещаю. Я заберу тебя от твоих изнеженных дружков. Я сделаю из тебя мужчину.

Принц побледнел от страха и гнева, но он знал, что отцовский гнев, хоть и редкий, бывает страшен. Он также знал, что должен удалиться, пока вся ярость короля не обрушилась на него.

Когда он ушел, Эдуард осел в кресло. Его мутило от ярости и тревоги.

«Что мне с ним делать? — спрашивал он себя. — Почему он вырос таким? Мой сын… и Элеоноры. Я дал ему все. Лучшие учителя… лучшие наставники! Его обучали военному искусству. Будь он глуп и бездарен, это было бы понятно. Но это не так. Он мог бы быть умен. Он мог бы стать достойным королем…

А теперь…»

Нужно было действовать.

Пирса Гавестона следует изгнать без промедления. Эту дружбу нужно пресечь; и он возьмет клятву с этого проходимца — и с принца — что они больше никогда не встретятся без его согласия.

***

Эдуард шел походом на Шотландию, а его сопровождал угрюмый принц. Гавестона изгнали, и принц говорил себе, что никогда не простит отцу, отнявшему у него того, кого он любил больше всех на свете. У принца было одно утешение. Старик с каждым днем выглядел все более больным. Он долго не протянет. Он был не в том состоянии, чтобы идти походом на север. Почему он не может оставить эти дела своим полководцам?

Король был слишком поглощен своими мыслями, чтобы заметить подавленность сына.

В Шотландии возникла новая угроза.

Роберт Брюс, внук претендента, граф Каррик, который несколько лет поддерживал с Эдуардом дружеские отношения, покинул английский двор и отправился в Шотландию. Некогда он был одним из сторонников Эдуарда, и Эдуард быстро разглядел таланты этого человека.

Теперь он был в Шотландии, и Эдуард догадывался, с какой целью. Он часто гадал, что станет с Шотландией, когда королем будет его сын, и полагал, что многие шотландцы, которые сейчас притворяются друзьями Англии, отвернутся, когда на смену сильному королю придет слабый.

Итак, Брюс был в Шотландии. Что это значило? Вскоре он это узнал. Брюс отправился в Скун, где епископ Сент-Эндрюсский короновал его королем Шотландии.

Эдуарду было ясно, что Брюс ждал его смерти, полагая, что одолеть Эдуарда-сына будет легче, чем Эдуарда-отца, что, как он опасался, было верным умозаключением. Однако тот решил больше не ждать.

Брюс, должно быть, видел гниющую голову Уоллеса на Лондонском мосту.

— Клянусь Богом, — сказал Эдуард, — я еще не умер, и, прежде чем я уйду, голова этого предателя окажется рядом с головой Уоллеса.

Он не любил этих героев. Уоллес был одним из них. Он верил, что Брюс станет таким же.

— О Господи, дай мне сил, — молился он. — Позволь мне завершить это дело, прежде чем я уйду.

Но Бог не слушал. С каждым днем он слабел. Он ненавидел признавать это, но верховая езда изнуряла его, и когда он смог проезжать лишь четыре мили в день, ему пришлось прекратить притворяться и согласиться на носилки, которые советовали ему использовать окружающие.

Они остановились на привал в Бург-он-Сэндсе, и все знали — и даже король должен был согласиться, — что дальше он идти не сможет.

Он приказал, чтобы ему отвели комнату, из которой был бы виден залив Солуэй-Ферт. Он знал, что уже не встанет с этой постели. Он умрет в Англии, глядя на воды, что отделяют Англию от Шотландии.

Весть о том, что он на смертном одре, дойдет до шотландцев. Это наполнит их ликованием. Эдуард тоже будет рад. О Господи, храни Англию, когда ее королем будет мой сын Эдуард.

Его дорогая королева будет оплакивать его; так же, как и его дочери. Были те, кто его любил.

Но он должен был думать о будущем. Времени оставалось мало. Он видел восход солнца, но вполне могло статься, что заката он уже не увидит.

Он послал за сыном. Зрение его немного ослабело. К нему должен был прийти священник; но сначала — долг.

— Эдуард, сын мой…

— Отец.

Он видел его словно сквозь дымку — красивого, высокого. Какой прекрасный король мог бы из него получиться. «Где мы ошиблись? — спросил себя Эдуард. — Где, о, где?»

— Эдуард, — сказал он, — позаботься о своих маленьких сводных братьях и сестре.

— Да, отец.

— Когда я уйду, я хочу, чтобы ты послал отряд рыцарей в Святую Землю. Я совершил в жизни много дурного… — Голос его прервался. Ему показалось, что он смотрит на Лондонский мост и видит голову Уоллеса… или это была голова Лливелина или Давида? Он был жесток в битвах. Он убил многих. Он приказывал, чтобы его врагов вешали, потрошили и четвертовали, как Уоллеса. «В назидание другим», — говорил он. Других привязывали к хвостам лошадей и тащили к виселице. Смерть храбрых людей становилась зрелищем для толпы. Он велел построить клетку для графини Бьюкен, которая действовала против него и имела несчастье попасть в плен, и приговорил ее оставаться там, словно дикий зверь, пока он не отдаст приказ об ее освобождении, которого он так и не отдал.

Все это он вспоминал, лежа на смертном одре. Они были врагами Англии, а он жил ради Англии. Но он должен послать этих рыцарей в Святую Землю, чтобы угодить Богу, дабы Он простил ему его грехи.

— Мое сердце вынут из тела, и рыцари должны будут нести его с собой.

— Да, отец, — покорно сказал Эдуард. — Будет исполнено.

— Продолжай шотландскую войну, Эдуард. Продолжай то, на чем я остановился. Богу угодно забрать меня, прежде чем я завершу свое дело. Он оставил его тебе. Возьми мои кости с собой в битву. Всегда неси их перед войском, когда оно выступает в поход. Я буду там. Шотландцы будут знать, что мои кости с моим войском, и это вселит ужас в их сердца.

— Будет исполнено, — сказал Эдуард.

Он думал: «Еще несколько дней, и я стану королем. Пирс, мой Гавестон, первым делом я верну тебя к себе».

Словно читая его мысли, король сказал:

— Никогда не возвращай Гавестона без согласия державы.

Эдуард не ответил. Нельзя давать обещания умирающему.

Король не заметил. Свет быстро угасал.

Он что-то бормотал. Эдуард наклонился, чтобы расслышать.

— Пусть мои кости положат в гамак… несите их перед войском… Пусть шотландцы знают, что я там… и я поведу свою армию к победе.

В ту ночь пришел конец. Эдуард Первый был мертв, и началось правление Эдуарда Второго.