Молот шотландцев

Глава III ВАЛЛИЙСКИЙ ПРИНЦ И ДЕМОЗЕЛЬ

Беда, как и следовало ожидать, пришла с валлийской границы.

Гилберт Глостерский во весь опор прискакал к королю в Вестминстер, чтобы сообщить ему новости. Король принял Гилберта в одном из богато расписанных покоев дворца, которые восстановил его отец.

Эдуард сразу понял, что вести дурные.

— Лливелин? — спросил он, прежде чем Гилберт успел начать.

— Этого следовало ожидать, милорд. Лорды Марки докладывают о волнениях. Похоже, валлийцы отыскали некое пророчество Мерлина, в котором говорится, что человек по имени Лливелин будет править не только Уэльсом, но и всей Англией.

Король слегка побледнел. Пророчеств он боялся больше, чем армий, ибо знал, какое глубокое влияние они могут оказывать на людей.

— И они говорят, что это и есть тот самый избранный Лливелин?

— Да, милорд.

— Клянусь Богом, я покажу этому Лливелину, что ему никогда не бывать королем Англии, пока жив истинный король!

— Я так и думал, что вы это скажете, милорд.

— Как он смеет? Какое он имеет право? Разве он потомок Завоевателя?

— Он намерен породниться с родом Завоевателя, милорд.

— Чтобы претворить свои мечты в жизнь, ему понадобятся дела, а не намерения. И как же, позвольте спросить, он думает стать членом нашей семьи?

— Через свою жену.

— Жену! Он неженат.

— Но намерен жениться в скором времени. Вы, должно быть, помните, что он некогда был обручен с Элеонорой де Монфор, той, что зовется Демозелью.

— Ее отец согласился на помолвку, когда поднимал валлийцев на войну против моего отца.

Гилберт кивнул.

— Говорят, они тогда полюбили друг друга. Должно быть, прошло почти десять лет, и Демозель была тогда совсем юной девушкой, но молодость не помешала ей влюбиться без памяти.

Эдуард пожал плечами.

— Милорд, — сказал Гилберт, — это дело нельзя оставлять без внимания. Не забывайте, что Демозель королевской крови по матери — сестре вашего отца. Она ваша кузина, и если он женится на ней, Лливелин почувствует, что у него есть некоторые права на английский престол.

— Тогда он, должно быть, безумен.

— Он безумен от этой мечты о славе. Он говорит, что собирается исполнить пророчество Мерлина.

— И как же он это сделает?

— Он попытается завоевать Англию.

— И вы думаете, я буду праздно стоять в стороне и позволю ему?

— Клянусь Богом и всеми Его ангелами, нет. Вы будете сражаться. Вы покажете ему, кто здесь хозяин. Бедный Лливелин, у меня сердце сжимается при мысли о том, что вы с ним сделаете, когда он отважится покинуть приют своих валлийских гор. Но он намерен утвердить свою связь с престолом через брак с Демозелью.

— Которая в изгнании со своей матерью и злокозненными братьями.

— Таковы новости, милорд. Он послал за Демозелью. Они должны пожениться, как только она прибудет в Уэльс.

— Из Франции?

— Он послал за ней корабль. Скоро она будет в пути. И тогда, женившись на ней, он не ограничится набегами на земли Марки. Валлийцы за него горой — и, возможно, не только они. С тех пор как пошел слух, что Мерлин предсказал, будто королем Англии станет некий Лливелин, люди начинают верить, что так оно и может быть.

Глаза Эдуарда сузились. Несколько мгновений он стоял, широко расставив длинные ноги и глядя вдаль. Затем он медленно улыбнулся.

— Значит, вы говорите, Демозель должна покинуть изгнание, чтобы выйти за него?

— Так и есть, милорд.

— Думаете, она когда-нибудь до него доберется? Я — нет. Первым делом, Гилберт, мы вышлем корабли ей наперехват. Мы позаботимся о том, чтобы Лливелин не получил свою невесту.

***

В небольшом замке в городке Мелён, что стоит на реке Сене, умирала Элеонора де Монфор, графиня Лестер. Рядом сидела ее дочь — прекрасная молодая женщина лет двадцати трех, которую даже в семье звали Демозель.

На душе у умирающей графини стало легче после послания, полученного несколько дней назад, ибо она глубоко тревожилась о том, что станется с дочерью, когда ее не станет. Теперь у той появился шанс на счастье. Лливелин, принц Уэльский, хотел на ней жениться. Он, как говорилось в послании, все эти годы постоянно думал о ней. Он так и не женился из-за своей привязанности к ней и потому, что считал их обрученными. Больше всего на свете он жаждал, чтобы она стала его невестой.

Со дня на день должна была прийти весть о прибытии корабля. Графиня знала, что дочь не оставит ее, пока она жива, но прекрасно понимала, что дней ей осталось немного.

Она была готова уйти. Ее жизнь была бурной, и на смертном одре было вдоволь времени, чтобы предаться размышлениям о прошлом. Странно, как хорошо она помнила дни своей юности и какими яркими они казались в сравнении с тем, что происходило вокруг сейчас!

Но когда ее не станет, ее сын Альмерик отвезет сестру в Уэльс, и там ее дорогая Демозель станет женой человека, который любит ее и будет о ней заботиться.

С ее семьей случилось столько ужасного, что она боялась худшего. Возможно, ей следовало ожидать бурных событий, выходя замуж за великого Симона де Монфора. Но она бы никогда об этом не пожалела. Как часто она говорила себе, оглядываясь на все трагедии, последовавшие за тем безрассудным браком: «И я бы прошла через все это снова».

Имя Симона де Монфора будут вечно помнить с уважением. Человек странный, человек добрый, человек высоких помыслов, он всегда мог рассчитывать на ее поддержку, даже когда выступил против ее родного брата, короля Генриха. Бедный Генрих, его она тоже любила. Он всегда был так добр, так жаждал всеобщей любви, но правил дурно; его расточительность и расточительность его королевы едва не вернули ужасные времена короля Иоанна; и Симон должен был сделать то, что сделал, хотя и верил, что гражданская война — одно из величайших бедствий, какие могут постигнуть страну; а когда муж воюет против брата своей жены — это и вовсе трагедия. Она вспоминала то время, когда ее брат Генрих и племянник Эдуард были привезены в Кенилворт пленниками ее мужа и отданы под ее опеку. Она обращалась с ними с уважением; ей хотелось встряхнуть брата и сказать: «Почему ты не видишь, что творишь? Симон прав». Симон правил бы мудро. Именно Симон учредил первый парламент. Симон хотел видеть страну мирной и процветающей. Генрих, может, и сказал бы, что тоже этого хочет, и так оно и было, но Генрих также хотел денег… денег и земель, чтобы удовлетворять требования своей алчной жены. И все же она любила их обоих — Генриха, своего брата, и Элеонору Прованскую, свою невестку. Они правили дурно; они были смертельными врагами ее мужа; и все же она их всех любила.

Какую же трудную задачу ставит жизнь, когда война идет в стране и война идет в семье! Насилие породило насилие. То, что сотворили с ее мужем и сыном Генрихом при Ившеме, будет преследовать ее до конца дней. Ившем являлся ей в кошмарах. Так обойтись с его любимым телом! Неудивительно, что ее сыновья Ги и Симон совершили то, что совершили. Они благоговели перед отцом. Они жаждали мести.

И вот чем все кончилось: гордые де Монфоры в изгнании. Ги — беглец, разыскиваемый за убийство Генриха Корнуолльского, которое он вместе с братом Симоном совершил в церкви в Витербо. Это убийство потрясло мир, потому что Генриха Корнуолльского убили во время молитвы перед алтарем, а после того, как его закололи, над его телом надругались, как над телом Симона де Монфора после Ившема. Это должно было стать великой местью за то, что случилось с их отцом. Бедный Ги! Бедный Симон! Они выбрали не ту жертву, человека, известного своей отвагой и добротой; им не следовало калечить его мертвое тело, и вот юного Симона уже нет в живых, но никто никогда не забудет убийство в Витербо, и она часто гадала, что же в конце концов станет с Ги.

Столько подающих надежды детей, и вот чем все кончилось! Она позвала дочь и с удовольствием посмотрела на нее. Высокая, изящная, истинная Плантагенет. Лливелин наверняка будет доволен своей невестой.

— Дитя мое, — сказала она, — теперь уже недолго.

Демозель склонилась над матерью и спросила, не выпьет ли та прохладного питья.

— Я угасаю, дочь моя, — сказала она. — Нет, не горюй. Это конец моей жизни — и она была богатой, — но это начало твоей. Ты с радостью отправишься к Лливелину.

— Да, матушка, я с радостью отправлюсь к нему.

— Ты давно его видела.

— Да, но мы оба поняли все уже тогда… Я уверена, он не изменился, и я знаю, что не изменилась я.

— Будь счастлива, дитя мое. Когда я была совсем юной, едва вышедшей из детской, меня выдали замуж за старика. Когда он умер, я думала, что больше никогда не выйду замуж. Поговаривали об уходе в монастырь. А потом появился твой отец. Выйти замуж по любви — лучшее, что может случиться с женщиной.

— Вы с отцом столкнулись с ужасными трудностями.

Умирающая улыбнулась.

— Мезальянс. Дочь короля и авантюрист, говорили они. Возможно, это и есть лучшие браки, потому что люди, которые их заключают, должны отчаянно этого хотеть, чтобы пойти наперекор всем вокруг.

— Вы с отцом очень хотели пожениться, я знаю.

— Ах, да. Что это были за дни! Волнение… интриги! Полагаю, я была из тех, кому интриги только на пользу. Теперь я ищу покоя. К этому мы все приходим. Я лишь хочу знать, что ты пристроена и на пути в Уэльс. Тогда я смогу умереть счастливой.

— Я никогда вас не оставлю, дорогая матушка.

— Благослови тебя Господь, но я недолго буду тебя задерживать. Когда придет корабль, ты должна ехать. Альмерик тебя отвезет. Мне нужно многое сказать Альмерику.

— Послать его к вам, матушка?

— Да, дитя мое. Скажи ему, чтобы пришел.

Альмерик де Монфор сидел у постели матери и спрашивал себя, сколько ей еще осталось, и гадал, какое будущее ждет его и сестру в Уэльсе.

Он любил мать; он благоговел перед отцом. Его злило, что величайший человек своего времени — каким он считал своего отца — погиб так бесславно. Дело было не столько в том, что его убили в бою. Это почетная смерть для мужчины. Но то, что они сделали с его телом потом… Как они посмели! Так унизить останки великого Симона де Монфора! А потом они еще удивлялись, почему его братья поступили так же с Генрихом Корнуолльским.

— Ты здесь, Альмерик, сын мой? — спросила умирающая графиня.

— Я здесь, матушка.

— Вы должны отправиться в Уэльс, как только придет корабль.

— Мы вас не оставим, матушка.

— Для вас было бы лучше уехать без промедления.

— Не тревожьтесь об этом. Будьте уверены, все будет хорошо.

— Позаботься о сестре.

— Поверьте, дорогая матушка, я позабочусь.

Она с облегчением закрыла глаза.

Она была права. Им следовало уехать, как только придет корабль. Гонец мог прибыть в любой момент и велеть им отправляться в путь. Но его сестра никогда не согласится оставить мать — как, впрочем, и он сам.

Со времен Ившема удача отвернулась от их семьи. О, как же глупо поступили Ги и Симон, совершив убийство, потрясшее мир! Ги всегда был жесток и ненавидел своего кузена Эдуарда; он говаривал, что Эдуарду все достается слишком легко. Возможно, в те дни в королевской классной комнате они все немного завидовали Эдуарду. Золотой мальчик, сын короля, наследник престола. Тот, кто задавался и пытался всеми помыкать, — выше любого из них, тот, кому доставались все внимание и почести даже тогда. Ги ненавидел его и пытался настроить всех против него. Генрих Корнуолльский был одним из тех мальчиков — самым старшим — и верным союзником Эдуарда. Генрих — благородный мальчик, что вел Эдуарда по пути добродетели. Эдуард — будущий король, Генрих — святой. Неудивительно, что они сделали Генриха своей жертвой. Альмерик мог представить, с какой злобной радостью Ги калечил тело Генриха.

О, как же глупо они поступили. Этот поступок настроил против них весь мир. Он навлек бесчестье на великое имя де Монфоров. Теперь, при его упоминании, люди говорили об убийстве, а не о великом благе, которое их отец, Симон де Монфор, принес Англии.

Альмерик никогда не забудет то время, когда его вместе с братьями обвинили в убийстве. Для него это стало великим испытанием, ибо он не только получил духовное образование, но и был невиновен в этом преступлении. Арестовать его было легко, поскольку в то время он служил в Падуанском университете. Слава Богу, он смог доказать, что и близко не был к Витербо, когда было совершено убийство, и, более того, лежал в жестокой лихорадке.

Теперь его призвали к смертному одру матери, и ему пришло на ум, что если этот брак с валлийским принцем состоится и Лливелин станет королем Англии, то судьба де Монфоров переменится. Его сестра — королева Англии! Гордый Эдуард низложен! Какая славная перспектива. А Мерлин предсказал, что некий Лливелин станет королем Англии. Если это тот самый Лливелин…

Дыхание матери становилось все более затрудненным. Он подумал, не позвать ли священника.

Вошла его сестра, и когда она взглянула на постель, ее прекрасные глаза исполнились скорби.

Она опустилась на колени у кровати, и мать, почувствовав ее присутствие, протянула руку.

Элеонора взяла ее.

— Я здесь, матушка, — сказала она.

— Поезжай… и будь счастлива, — промолвила графиня. — Альмерик…

— Да, миледи.

— Позаботься о сестре. Обещай мне. Отвези ее к жениху. Начните новую жизнь… Не горюйте.

Она закрыла глаза, улыбаясь. «Возможно, — подумала юная Элеонора, — она думает о собственном замужестве; о тех днях, когда она, смелая, отважная принцесса, вдова старика, встретила и полюбила прекрасного Симона де Монфора — человека, которому суждено было оставить след в истории, — того, кого звали авантюристом».

Они вместе пустились в это приключение, и вот оно подходило к концу. Она умирала, а Симон де Монфор встретил свой конец давным-давно на поле битвы при Ившеме.

С тихой улыбкой воспоминания на устах графиня де Монфор покинула этот мир.

***

Нет причин медлить, сказал Альмерик, когда пришла весть, что Лливелин, принц Уэльский, прислал два корабля, чтобы сопроводить свою невесту в ее новый дом.

Графиню похоронили в женском монастыре Монтаржи, согласно ее воле, и после этого юная Демозель в сопровождении брата отправилась к побережью, где их ждали корабли, чтобы доставить в Уэльс.

Корабли были на загляденье. Лливелин явно прислал лучшие из своих судов, и они были оснащены всем необходимым для удобства его невесты. Он прислал отряд рыцарей и латников, чтобы защитить ее, если возникнет такая нужда.

И вот они отплыли. Когда берег Франции скрылся из виду, команду охватила тревога. Оставалось надеяться, что весть об их путешествии не дошла до английских ушей, но это казалось маловероятным, ибо всегда найдутся шпионы, готовые предать, а открытие пророчества Мерлина, естественно, разнеслось по всей стране. С точки зрения валлийцев, было даже хорошо, что англичане об этом знают. Ничто так не вселяет ужас в сердца врагов, как подобное пророчество. Если англичане поверят, что против них действуют сверхъестественные силы, они уже наполовину разбиты.

Путешествие предстояло долгое, ибо отряд не смел высаживаться в Англии или попадаться на глаза английским кораблям. Поэтому проход через Ла-Манш был сопряжен с огромным риском.

Страхи усилились, когда вдали показался берег Англии. Штурман боялся сильного ветра, который мог прибить их к берегу и, что хуже всего, заставить искать укрытия. Каково же было их ликование, когда они увидели, что край земли уже близко. Обогнув мыс, известный как Лендс-Энд, они могли плыть прямиком в Уэльс.

Увы, когда они сменили курс, готовясь плыть на север, на них двинулись четыре торговых судна.

У двух валлийских кораблей не было против них ни единого шанса.

Английский капитан с гордостью доставил своих пленников в Бристоль и немедля послал королю сообщение, что его миссия успешно выполнена.

***

Лливелин ап Грифид, принц Уэльский, обезумел от ярости, когда услышал, что его невеста захвачена англичанами.

И что же теперь с этим хваленым пророчеством! Неужели ему вечно терпеть поражение от англичан? Он, Лливелин ап Грифид, избранник — если пророчество Мерлина действительно указывало на него, — снова оказался посрамлен англичанами, и как раз в тот миг, когда ему должны были привезти его Демозель!

Он мечтал о ней многие годы. Он не женился бы ни на ком другом. Он никогда ее не забудет — прекрасное дитя с глазами, сиявшими восхищением, когда она узнала, что станет его женой. Это было много лет назад, когда ее отец, Симон де Монфор, был великой силой в Англии, и казалось, что он вот-вот свергнет короля. Если бы только удача не отвернулась от Симона, Демозель давно была бы его женой.

Виной тому бедствию был Эдуард, который бежал из плена и разбил войско де Монфоров, — Эдуард Длинноногий, который выглядел как завоеватель и был им.

Эдуард внушал ту веру, какой требуют вожди, — ту самую веру, что способно породить пророчество Мерлина. У Эдуарда были внешность, стать и сила короля. Лишь сверхъестественное могло противостоять ему. А Мерлин предсказал…

Лливелин никогда не верил, что Эдуард сможет перехитрить его и отнять невесту, и его потрясло осознание того, что первая попытка исполнить пророчество Мерлина провалилась.

Жизнь его не была легкой. Разве жизнь принца Уэльского когда-либо была легкой? Если его не донимали англичане на границах, то беды приходили от собственной семьи.

Во-первых, ему не повезло родиться вторым сыном Грифида ап Лливелина; впрочем, эту трудность он преодолел, ибо Оуайн, его старший брат, теперь был в надежном заточении — его пленник.

Но семейные распри не сулили ничего хорошего, и он предпочел бы иметь преданных братьев — при условии, конечно, что он был бы старшим. Целая череда приключений привела его к нынешнему положению.

Уэльс был постоянной головной болью для Англии, но и Англия была не меньшей головной болью для Уэльса. Кельты-валлийцы отличались от англичан. Та смешанная раса, состоящая из величайших воинов мира, вроде неугомонных викингов-искателей приключений, с кровью англов, саксов и римлян в жилах, была рождена, чтобы править и завоевывать. Валлийцы, как и кельты Севера и те, что жили на крайнем юго-западе Англии, были иного склада. Они любили петь и играть на лютне или арфе, ибо музыка много для них значила; они были поэтичны, и их живое воображение порождало в них суеверия. Они были полны причудливых фантазий и, казалось, не могли тягаться с той гибридной расой, что теперь звала себя англичанами.

Выходить из гор и воевать с англичанами могло быть губительно. Лливелин благодарил Бога за горы. Они не раз спасали его страну от нашествия захватчиков-англичан.

Вильгельм Завоеватель знал, что может покорить валлийцев, но даже он не мог покорить их горы. Именно он учредил лордов Марки — великих нормандцев во главе с такими, как Фиц-Осберны и Монтгомери. Двести лет лорды Марки правили этой ничейной землей.

Теперь было пророчество Мерлина. Лливелин верил, что именно он должен быть избранником. Он лишь недоумевал, почему Лливелином из пророчества не стал его дед, могучий воин, на которого многие взирали с надеждой на избавление Уэльса от английского гнета. Его звали Лливелином Великим, ибо говорили, что он был величайшим правителем, какого Уэльс знал за всю свою историю до того времени.

Должен быть кто-то более великий… избранник Мерлина.

Оглядываясь назад, он понимал, что в их землях было слишком много междоусобиц. Страна не может процветать, когда брат идет на брата. Но так было и теперь, так было и во времена Лливелина Великого.

Песни валлийцев славили Лливелина Великого, сына Иорверта, который, в свою очередь, был единственным законным сыном Оуайна Гвинеда. Правители Уэльса были народом диким и вольным — любили петь и предаваться любви, где бы ни оказались. И как следствие, мальчики узнавали о подвигах предков из песен, что пели им матери у колен, и матери эти редко были женами их отцов.

Собственный отец Лливелина, Грифид, был плодом связи Лливелина Великого с одной из его многочисленных любовниц. Впрочем, у Лливелина была и жена, и была она дочерью английского короля Иоанна. Ее звали Иоанна, и, хотя она была незаконнорожденной, король признал ее своей дочерью, а она, будучи женщиной с характером, пыталась установить мир между Уэльсом и Англией. После смерти короля Иоанна она продолжала трудиться во имя дружеских отношений между своим мужем и сводным братом Генрихом III; тем временем она родила сына Давида, который, естественно, считал, что имеет больше прав на престол отца, чем Грифид.

Уэльс более чем любая другая страна нуждался в сильном человеке, и старый Лливелин, несомненно, им и был. Именно он заложил основы великой державы и показал англичанам, что Уэльс — это страна, с которой нужно считаться. Он также был человеком, способным на решительные действия в семейных делах, как он показал в истории с любовной связью его жены Иоанны и Уильяма де Браоза. Об этом до сих пор пели в балладах.

Уильям де Браоз был схвачен Лливелином и содержался у него в плену. Чтобы добиться освобождения, он предложил выкуп и свою дочь Изабеллу в жены сыну Лливелина. Это предложение весьма соблазнило Лливелина, ибо он видел в де Браозе богатого и могущественного союзника. Однако, пока де Браоз был в заточении, жена Лливелина Иоанна имела обыкновение навещать его в темнице, и они обнаружили большой взаимный интерес к песням и историям об Англии, ибо Иоанна не могла забыть, что, хотя и была женой валлийского правителя, она оставалась дочерью английского короля. Браоз и Иоанна полюбили друг друга, и когда до Лливелина дошли слухи о визитах его жены в камеру пленника, он решил устроить влюбленным ловушку, в которую они и угодили. Гнев Лливелина был велик, но он не стал наказывать жену и не отменил условленный брак. Он просто вывел Уильяма де Браоза из темницы, объявил о его преступлении и публично повесил его в городе Крокине в присутствии многих свидетелей.

Этот поступок вызвал всеобщее одобрение. Он покарал прелюбодея и при этом не лишился ни одного из преимуществ, которые сулил брак его наследника с дочерью де Браоза.

Таков был дед нынешнего Лливелина, Лливелин Великий. Его отец, Грифид, был человеком огромного телосложения и столь же огромного честолюбия. Как старший сын Лливелина, он всегда считал, что имеет больше всех прав на владения отца, даже при том, что у Иоанны был законный сын Давид. После смерти их отца между ними началась вражда, и Давид, обладавший большей властью в силу своей законнорожденности, очень скоро схватил Грифида и бросил в темницу.

Но у Грифида было много сторонников среди валлийцев, и епископ Бангорский, отлучив Давида от церкви, отправился в Англию к королю, чтобы попытаться заинтересовать его в деле Грифида. Если король поможет восстановить его в правах, сказал епископ, друзья Грифида будут готовы платить королю дань. Генрих никогда не мог устоять перед предложением денег; он вторгся в Уэльс и заставил Давида выдать Грифида, которого привезли в Лондонский Тауэр и держали там, пока король делал вид, что разбирается в его деле.

Хотя с Грифидом обращались неплохо, он все же был пленником. Он понимал, что Генрих попытается выторговать у него всевозможные уступки, прежде чем даровать свободу, и однажды ночью свил веревку из своего белья и попытался бежать через окно. Он совершил роковую ошибку: веревка оказалась слишком длинной, а сам он был человеком очень грузным. Его нашли лежащим на земле со сломанной шеей. Так закончилась жизнь Грифида.

Смерть отца означала, что Лливелин и его брат стали наследниками Уэльса, которым теперь правил их дядя Давид, законный сын их деда; но через два года после смерти Грифида их дядя умер. Валлийцы, подозревавшие, что Давид стал слишком дружен с англичанами, приветствовали братьев, Оуайна и Лливелина, и те разделили между собой некоторые земли. Это казалось мирным решением, и народ с нетерпением ждал покоя. Более того, король Генрих пригласил их в Вудсток, где публично простил им прошлые мятежи и заключил с ними мирное соглашение; но для этого пришлось подписать отказ от многих валлийских земель, так что в руках братьев остались лишь Сноудон и Англси.

Однако мир, пусть и шаткий, сохранялся, ибо честолюбие Лливелина было велико. Оуайн был менее воинственен и предпочел бы смириться с потерями и довольствоваться тихим существованием без вечной войны.

Но Лливелин был не из тех, кто долго остается в бездействии, и вскоре он рассорился с Оуайном, который искал поддержки у их младшего брата Давида. Их войска сошлись в битве, и, как и следовало ожидать, Лливелин одержал победу; он захватил Оуайна в плен и бросил в темницу; Давид же, к несчастью для Лливелина, сумел бежать в Англию.

Тогда Лливелин задался целью вернуть Уэльсу все земли, что некогда принадлежали его деду, Лливелину Великому. Свой великий шанс он увидел, когда бароны под предводительством Симона де Монфора восстали против короля. Он встал на их сторону, и какое же великое торжество охватило весь Уэльс, когда пришла весть, что король и его сын Эдуард стали пленниками Симона де Монфора!

Именно в Херефорде Лливелин встретил Элеонору — Демозель, чарующе прекрасную девушку с обликом Плантагенетов, унаследованным от ее матери, сестры короля, — тоже Элеоноры.

Брак Симона де Монфора был одним из самых романтических событий того времени. Но, конечно, Симон де Монфор был из тех людей, что отличались во всем, за что бы ни брались, даже в женитьбе. Что за человек — увести сестру короля у него из-под носа! Хотя в минуту слабости Генрих и согласился на этот брак, как бы он ни пытался потом от него отречься.

Демозель, звали ее. Он хотел ее. Никакая другая ему не была нужна. Он представлял, как его старый дед смотрит с небес и одобрительно кивает.

Жена — племянница английского короля! Пророчество Мерлина!

«Чего ты ждешь? — сказал бы старый Лливелин. — Иди и бери то, что тебе предлагают».

Король Англии! Вот что говорилось в пророчестве. Лливелин Первый. Титул более великий, чем у его деда. Когда сложат баллады, в них будут петь не о Лливелине Великом, который повесил любовника своей жены. Нет, они будут петь о Лливелине Первом Английском и его прекрасной невесте, Демозели Элеоноре.

Но ему не повезло. Новый английский король Эдуард был не похож на своего отца. Он был человеком действия. С Эдуардом шутки плохи. Демозель плыла из Франции, чтобы выйти замуж за Лливелина, а пророчество Мерлина гласило, что некий Лливелин станет королем Англии. Эдуард решил пресечь это как можно скорее. И он захватил невесту Лливелина и сделал ее своей пленницей, и первый ход, призванный исполнить предсказание Мерлина, провалился.

Но это было лишь начало.

А пока Демозель была где-то в Англии, а Лливелин — в Уэльсе. Он отказался присутствовать на коронации Эдуарда и присягнуть ему на верность. Была ли это месть Эдуарда?

Лливелин должен был вызволить свою невесту. Он должен был доказать народу Уэльса, что он и есть тот самый Лливелин, о котором говорилось в пророчестве Мерлина.

Но как?

Шли недели, а Демозель все еще пребывала в плену у англичан.

***

Эдуард был в восторге от своих бристольских моряков, перехвативших корабли, что шли в Уэльс.

Сияя от радости, он ворвался в покои королевы.

— Вот тебе и пророчество Мерлина! — воскликнул он. — Почему Мерлина не было у островов Силли, когда мимо проходили корабли? Почему он не поднял бурю и не потопил наши суда?

— Сохрани Господь, — воскликнула королева.

Она снова была беременна и надеялась на мальчика, как и все они — она, Эдуард и вдовствующая королева. Они не говорили об этом друг другу, но все понимали, что двухлетний Альфонсо был не так здоров, как им хотелось бы. Он был достаточно смышленым, но в нем была какая-то хрупкость. Так же было с Иоанном и Генрихом. «Я не вынесу этой тревоги снова», — думала королева.

Но сейчас Эдуард думал не о мальчике, а об этой морской победе, которая принесла ему нечто более желанное, чем груз сокровищ.

— Наших пленников доставят на берег со всей возможной скоростью, — сказал он.

— Бедная Демозель! — промолвила королева. — Она, должно быть, очень несчастна.

— Бедная Демозель, как же! Если бы она добралась до Лливелина, мы бы уже услышали, что Мерлин вернулся невесть откуда, чтобы им помочь. А это, дорогая моя, последнее, чего бы я хотел. Это пророчество Мерлина — чепуха. И я должен доказать это валлийцам… а может, и некоторым англичанам.

Королева содрогнулась.

— Как оно может быть правдой? — сказала она. — Но я уверена, Демозель в отчаянии и, возможно, немного напугана.

— Ей не причинят вреда, — пообещал Эдуард.

— Кроме того, что ее отняли у мужа.

— Он ей не муж. И не станет им, если не будет готов за нее поторговаться. Клянусь Богом и всеми Его святыми, это счастливый день для нас, Элеонора. Он дал мне лучший козырь в моих делах с этими неугомонными валлийцами.

— Как бы я хотела, чтобы они сидели в своих горах, а мы могли жить в мире.

— Этого никогда не будет, любовь моя, пока мы все не станем едины. Если бы Уэльс и Шотландия были в моих руках…

— У тебя и так достаточно забот, Эдуард.

— Управлять было бы легче, будь повсюду верные подданные.

— Ты думаешь, это когда-нибудь случится? Александр — твой зять, но он всегда был тверд в своем нежелании присягать тебе на верность.

— А теперь, когда Маргарита умерла, он, без сомнения, женится снова, и появятся новые узы. Нет, любовь моя, я хочу видеть Уэльс и Шотландию под английской короной. Тогда мы могли бы надеяться на мир.

— Сомневаюсь, что мы достигнем его даже тогда. Всегда будут мятежники.

— Ты права. Как поживает малыш внутри?

— Толкается вовсю.

— Как мальчик?

— Откуда мне знать? Я могу лишь молиться, чтобы на этот раз был мальчик.

— Да, он бы нам не помешал. — Эдуард нахмурился. Он думал о хрупком Альфонсо, но не стал говорить о своих тревогах королеве в такое время. Ее нельзя было волновать, пока она носит дитя. У него была прекрасная дочь — он в ней души не чаял, в этой своей гордой и красивой дочери. Его старшая… одиннадцать лет, сильная телом и духом. Красавица-Плантагенет. Ничего кастильского в ней. Ему не следовало этому радоваться. Это было неуважением к его королеве, его дорогой Элеоноре, которой он восхищался за ее кроткий вид, мягкий нрав и ту тихую силу, что была направлена лишь на его благо. Была у него и Джоанна в Кастилии. Он жалел, что они когда-то согласились ее там оставить, но скоро они заберут ее обратно. А еще Альфонсо. Но Альфонсо не отличался крепким здоровьем своих сестер — ибо из Кастилии приходили вести, что Джоанна — дитя живое и энергичное. Почему же его сыновья рождаются такими слабыми? Иоанн, Генрих, а теперь и Альфонсо. У него могло бы быть трое здоровых мальчиков в детской. И одна маленькая дочь, похороненная в Акре. Что ж, понятно, что, родившись там, в таких условиях, она могла не выжить. Но королева была плодовита. Моли Бога, чтобы на этот раз родился здоровый мальчик.

Королева, угадав его мысли, немного опечалилась.

— Я буду молиться о мальчике, Эдуард, — сказала она.

Он смягчился.

— Дорогая моя, если нет, то мальчик у нас будет позже. У нас есть наш Альфонсо. Когда он взойдет на престол, нам придется сменить ему имя. Ты же знаешь англичан. Они сочтут его недостаточно англичанином, если у него будет испанское имя. Как тебе Эдуард, а? Эдуард Второй.

Она нахмурилась.

— Пожалуйста, Эдуард, не говори об этом дне.

— Ах, тебе будет жаль, когда меня сменят.

— Прошу тебя!

— Прости, моя королева. Я не собираюсь умирать. Посмотри, какой я сильный. — Он стоял перед ней во всем своем великолепии, широко расставив длинные ноги, — самый красивый король, какого когда-либо знала страна. Король Стефан был хорош собой, но каким же слабым! Сила, красота, суровый и праведный нрав — вот что было нужно Англии, и вот что она получила. Но ей также нужен был наследник. Наследник должен быть всегда. Ибо жизнь отмеряет лишь определенный срок, и ни один король, сколь бы велик он ни был, не живет вечно. Да и в эти дни непрерывных войн никто не знал, когда может наступить последний час.

Королева должна родить еще одного мальчика.

Эдуард сменил тему.

— Я пришел поговорить с тобой о пленниках. Теперь у нас оба — брат и сестра.

— Ты будешь держать их вместе?

— Разумеется, нет. Откуда мне знать, что замышляет Альмерик де Монфор? Помни, кто он, кем был его отец. Симон де Монфор! Это имя, должно быть, было выжжено на сердце моего отца. У моего деда, короля Иоанна, была Великая хартия вольностей, у моего отца, короля Генриха, — Симон де Монфор.

— А у тебя, мой король, что будет?

— Я не намерен допустить ничего подобного. Я надеюсь держать все в своих руках и сделать Англию сильнее, чем она была, когда я взошел на престол. Никаких хартий, никаких реформаторов… вот к чему я буду стремиться. Поэтому я буду очень осторожен с Альмериком де Монфором. Я велел отвезти его в замок Корф, и там он и останется… моим пленником. Жить он будет в достатке, но я должен быть уверен, что он лишен свободы.

— А его сестра?

— Я велел доставить ее к тебе. Ты будешь знать, как о ней позаботиться.

Королева улыбнулась.

— Я постараюсь ее утешить, — сказала она.

— Никогда не забывая, что она — дочь великого врага моего отца и стремится стать женой одного из моих.

— Я буду помнить об этом, а также о том, что она — дочь твоей тети. Она королевской крови, и обращаться с ней нужно соответственно.

— Я знаю, ты поступишь как лучше, — сказал король.

— Я всегда буду поступать так, как считаю лучшим… для тебя! — добавила она.

Он улыбнулся, зная, что она говорит правду.

***

Элеонора де Монфор прибыла в Виндзор в полном отчаянии. С той самой минуты, как она поняла, что корабль, на котором она плыла, захвачен подданными ее кузена Эдуарда, она уверилась, что всем ее надеждам на брак пришел конец. Ей шел двадцать четвертый год, и если бы не изгнание ее семьи, она была бы замужем уже лет восемь или девять назад. Для нее всегда существовал только Лливелин. Они с валлийским принцем полюбили друг друга с первого взгляда, и она до сих пор помнила восторг, который они разделили, узнав о своей помолвке. Она часто слышала о бурном пути своей матери к замужеству, о том, как они с отцом тайно обвенчались и как им пришлось бежать из страны, когда на них обрушился гнев короля. Это было романтично и волнующе, но так многое могло пойти не так; и она была так рада, что ее родители одобряли этот брак, которого она так желала.

Но как же быстротечна жизнь: когда путь казался ясным, словно у корабля в спокойном море, мог налететь жестокий ветер, и судно, что мирно шло вперед, сбивалось с курса, а порой и разбивалось вдребезги о коварные скалы.

Так, казалось, случилось и с ней. Столько лет назад она должна была выйти замуж, но обстоятельства обернулись против нее. И вот теперь, когда она искренне верила, что снова на пути к счастью, все ее надежды рухнули.

И что сделает с ней Эдуард, когда ее отдадут ему, словно рабыню? Она слышала, что он силен и безжалостен. Она знала, что ее брат Ги ненавидел его. Как и Альмерик. Ги и Симон убили Генриха Корнуолльского. Они не прочь были бы убить и Эдуарда.

Эдуард, несомненно, знал об этом. До нее доходили слухи, что, когда ему сообщили об убийстве Генриха Корнуолльского, он обезумел от ярости и горя и поклялся отомстить. Она знала, что совсем недавно, уже став королем, но еще не отправившись в Англию за своей короной, он обратился к Папе с требованием покарать убийц своего кузена. Эдуард ненавидел ее семью, так чего же ей и Альмерику ждать от него?

Она была в ужасе, когда у нее отняли Альмерика. Она вцепилась в него, и он прошептал ей на ухо:

— Держись. Помни, что в тебе течет королевская кровь, и, что важнее всего, — ты из рода де Монфор. Не доставляй им удовольствия упиваться твоим горем.

Но с ней обращались уважительно, словно она, кузина короля, наносила ему визит. И все же он был человеком безжалостным, и она знала, что он не забыл, как ее отцу однажды удалось отнять трон у его отца, пусть и на короткое время.

И вот они прибыли в Виндзор.

Как ей передали, королева велела доставить ее к себе.

Королева была в детских покоях. Демозель увидела женщину на сносях, с мягкой улыбкой; ее нельзя было назвать ослепительной красавицей, но внешность ее была приятной.

Демозель приблизилась и опустилась на колени.

Рука коснулась ее плеча.

— Встань, кузина, — сказала королева. — Король сказал мне, что ты приедешь. — Добрые глаза изучали ее лицо, глаза, в которых ясно читалось сочувствие к несчастной пленнице, отнятой у своего жениха. — Король поручил тебя моим заботам, — сказала она. — Мы кузины, и я надеюсь, мы станем подругами.

Демозель, до сих пор державшаяся с высоко поднятой головой и, как она надеялась, дававшая понять, что они могут делать с ней что угодно, но она не станет молить о пощаде, вдруг почувствовала, как глаза ее наполняются слезами. Ее губы задрожали, и королева сказала:

— Пойдем, присядем со мной, кузина. Как видишь, мне уже скоро рожать. Я хочу познакомить тебя с моими сыном и дочерью.

— Миледи, — промолвила Демозель, — я знаю, что я ваша пленница.

— Мне не нравится это слово, — сказала королева. — Я сделаю так, чтобы ты забыла его за время своего пребывания у нас. А теперь, кузина, давай сядем и поговорим.

***

Каждое утро Демозель просыпалась с чувством безысходности. Ей не терпелось узнать, что происходит в Уэльсе и как Лливелин воспринял весть о ее пленении. Королева оказалась сострадательной. Как и все прочие, Демозель находила утешение в ее теплой и доброй натуре. Королева сидела за гобеленом — она любила вышивать. Именно она ввела моду вешать гобелены на стены, и они, несомненно, придавали покоям тепло и цвет. Королева с каждой неделей становилась все крупнее, и ее час был уже близок. Она не говорила о предстоящих родах в присутствии Демозели, боясь напомнить бедной девушке, что та лишена того утешения, которым наслаждалась она сама.

Вдовствующая королева была не столь деликатна. Она ясно дала понять, что не одобряет того, что с Демозелью обращаются как с почетной гостьей. Она высказала это королеве, и та — один из тех редких случаев, когда она пошла наперекор свекрови, — что порой случалось, когда речь заходила о доброте или сочувствии к страждущему.

— Миледи, — сказала королева, — Демозель — кузина Эдуарда. Вы — ее тетя по браку. Следовательно, она — член нашей семьи.

Глаза вдовствующей королевы сузились.

— Она — дочь злейшего врага, какой только был у моего мужа.

— Она также дочь его сестры.

— Если бы вы только знали, сколько мы выстрадали из-за Симона де Монфора, вы бы поняли. Это ее братья убили дорогого Генриха Корнуолльского… кузена и лучшего друга Эдуарда.

— Но она в этом не виновата.

— Я не могу на нее смотреть.

Королева лишь печально покачала головой. Если вдовствующая королева не может выносить вида Демозели, значит, ей следует держаться подальше от тех мест, где бывает девушка.

Вдовствующая королева негодовала. Как все изменилось со времен, когда был жив Генрих! Тогда Демозель отослали бы от двора. Ничто не смело бы оскорбить взор любимой королевы Генриха.

Королева сожалела, что пришлось огорчить свекровь, но чувствовала, что на данном этапе бедная маленькая Демозель нуждалась в поддержке больше, чем эта властная дама, которая, увы, видела жизнь лишь через призму собственных интересов.

Вдовствующая королева утешалась тем, что ходила в классную комнату и проводила время со своей дорогой внучкой — такой прелестной девочкой — и ненаглядным Альфонсо, которого она любила, хотя он и внушал ей столько беспокойства.

Однако она не собиралась оставлять это дело и считала, что королеве пойдет на пользу, если та поймет, что ее мягкотелость по отношению к врагам семьи — не лучший подход и что ей следовало бы порой забывать о своем вечно готовом сочувствии и прислушиваться к здравому смыслу.

Она подстерегла Эдуарда. В эти дни застать его было нелегко. Он был крайне озабочен положением в Уэльсе. Лливелин, разумеется, был в ярости от потери своей нареченной и жаждал неприятностей. Эдуард отправил туда войско на всякий случай, но был очень встревожен, и его злило, что он не может быть со своей армией, так как дела пока удерживали его в Лондоне.

— Дорогой мой сын, — сказала она, — как по-вашему, спокойна ли королева?

Эдуард вздрогнул.

— С ней ведь все хорошо? — встревоженно спросил он.

Она отвлекла его от валлийских забот. Он и вправду беспокоился о жене. Такая кроткая женщина! Можно было подумать, он едва ли замечает ее, кроме как в роли продолжательницы рода, но, полагала она, ему, с его властным нравом, было приятно иметь рядом кроткое создание, которое не умело говорить ничего, кроме «да, да, да». О, где те былые времена, полные жизни, когда ее слово было законом! У Генриха было такое здравомыслие. Он всегда мгновенно улавливал ее точку зрения.

— О, с ребенком, не сомневаюсь, все в порядке. Молю Бога, чтобы это был здоровый мальчик. Но, возможно, ее немного беспокоит наша… пленница, что естественно. Когда подумаешь, что отец этого создания сделал с вашим…

Эдуард перестал хмуриться.

— Ах, Демозель. Королева о ней не беспокоится. Она говорит мне, что это очаровательная девушка, и с каждой неделей она привязывается к ней все больше.

— Не сомневаюсь, эта Демозель унаследовала толику хитрости своего отца. Такая простушка, как королева… — Эдуард нахмурился, и она поспешно добавила: — …и такая сердобольная… ни в ком не увидит зла… пока ей его не докажут. Эдуард, девушку следует заключить под стражу. Почему бы не отправить ее в Корф? Ее брат там…

— Дорогая матушка, эта девушка не совершила ничего дурного. За ней послал Лливелин, а мне посчастливилось ее перехватить. У меня нет с ней ссоры. Мой враг — Лливелин.

— А не девушка, что хотела стать его женой. Эдуард, неужели вы не понимаете…

— Я говорю то, что думаю, — сказал Эдуард сурово, во всем своем королевском величии. Этот великолепный мужчина ростом более шести футов, смотревший на нее сверху вниз, заставил ее не столько оробеть, сколько сменить тактику. В каком-то смысле она гордилась им, как и он, в каком-то смысле, любил ее и восхищался ею. Но если это была битва за власть, не было сомнений, кто победит. Теперь все было на его стороне. Он был королем, и она достаточно хорошо его знала, чтобы понять: шансы Демозели остаться во дворце в обществе королевы теперь удвоились по сравнению с тем, какими они были бы, если бы она не вмешалась.

Она вздохнула.

— Что ж, возможно, однажды вы передумаете, когда…

Он посмотрел на нее, и то веко, что слегка опускалось ему на глаз и до боли напоминало ей об отце, могло бы придать его лицу суровости, но губы его были мягки.

— Если мне придется передумать, миледи, потому что я окажусь неправ, я первым это признаю.

Он был силен. Если бы только она могла направлять его, как направляла Генриха, она бы во многом примирилась со своей жизнью.

Ей захотелось испытать его любовь.

— Иногда, — сказала она, — мне кажется, что я стала бесполезна. Пожалуй, мне следует поступить так, как часто поступают дамы моего возраста… уйти в монастырь.

— Уверен, вам это не понравится.

— А тебе бы это понравилось, Эдуард?

— Миледи, вы знаете, как мы с Элеонорой рады видеть вас здесь. Вы знаете, как вас обожают дети. Как мы можем желать, чтобы вы заточили себя в четырех стенах? Но если таково ваше желание…

— Что ж, скажу тебе вот что, — молвила она. — Я подумывала о постриге и даже ездила в Эймсбери, чтобы присмотреться к обители.

Король улыбнулся. Он живо представил, как его мать войдет в монастырь, станет настоятельницей и установит там свои порядки.

— И вы передумали?

— Пока они хотят забрать мое состояние — да. У меня нет ни малейшего желания отдавать свое достояние монастырю.

— Что ж. Вам придется заставить их отменить это правило.

— Разумеется, прежде чем я вступлю в подобное место.

— А пока вы продолжите осчастливливать нас своим обществом?

— Пока здоровье будет позволять.

Она увидела в его глазах искорки тревоги. Она никогда не жаловалась на здоровье. Напротив, она считала, что люди, сетующие на недомогания, в какой-то мере сами виноваты в своей слабости.

Эдуард вдруг вспомнил детство, когда она была самым важным человеком в его жизни. Она была любовью, защитой… всем для него. Он никогда этого не забудет. Он глубоко любил ее, и ничто не могло изменить этой любви, и пусть он не терпел ее вмешательства, он не мог любить ее меньше за это вмешательство, так же как и она не могла любить его меньше за отказ следовать ее советам.

В последнее время она жестоко страдала. Смерть двух ее любимых дочерей стала для нее страшным ударом. Больнее всего ее можно было ранить через тех, кого она любила, и, каковы бы ни были ее недостатки, она была самой преданной из жен и матерей.

Он был рядом, взял ее лицо в ладони, тревожно вглядываясь в него. Сердце ее затопила радость. Искренняя тревога. Валлийцы забыты, Демозель не имела значения. Даже близкие роды королевы отошли на второй план. Не осталось ничего, кроме страха за мать.

— Матушка, — тихо сказал он, — вы должны мне что-то сказать? Если вы больны… если вы что-то скрываете…

— Дорогой, дорогой мой сын, я старею, вот и все. Жизнь в последнее время была ко мне жестока. Смерть вашего отца убила половину меня… а теперь Господь забрал моих дочерей. Двоих, Эдуард. Как Он мог! Чем я это заслужила? Но у меня есть сыновья… мой любимейший король. Если бы мой старый лекарь Уильям был здесь, я бы показалась ему. Но никому другому… Нет, это пустяки… Я просто старая женщина, которая слишком много страдала от потерь.

— Матушка, я пошлю за Уильямом.

— Нет, сын. Он, кажется, в Провансе. Это слишком далеко. Давай забудем об этом. Мне не следовало и упоминать.

— Я немедля посылаю за лекарем. Он будет здесь, как только сможет.

— Эдуард, сын мой, у тебя есть другие дела, которыми нужно заниматься.

— Что может быть важнее здоровья моей матери?

Сладкие слова. Пусть и не совсем правда, но все равно сладко.

И он сдержал их. Вскоре лекарь вдовствующей королевы прибыл из Прованса.

***

Наступил сентябрь, и рождение ребенка королевы было неминуемо.

Над дворцом воцарилась тишина. Все были в ожидании. Это должен быть мальчик. Это обязан быть мальчик. Принц Альфонсо был смышленым ребенком, но в нем чувствовалась та слишком знакомая хрупкость, что была присуща Иоанну и Генриху. О нем очень заботились, и лекари говорили, что если он переживет первые семь лет детства, то может вырасти в здорового мужчину. Они вспоминали младенчество его отца. Трудно было поверить, что Эдуард когда-то был болезненным ребенком. Альфонсо было всего два года. Было бы великим утешением, если бы родился по-настоящему здоровый мальчик.

Королева немного грустила, гадая, нет ли в этом ее вины. Это казалось странным. У нее было шестеро детей — этот будет седьмым. В живых остались только трое. Возможно, не стоило слишком сокрушаться о маленькой девочке, родившейся в Акре. Обстоятельства ее рождения были против нее. Но Джоанна выжила и окрепла, и Элеонора была прекрасным здоровым ребенком. Именно мальчиков было так трудно выходить. Сможет ли она когда-нибудь забыть маленьких Иоанна и Генриха? Никогда! Потому что она винила себя за то, что оставила их. А теперь и Альфонсо был не так крепок, как следовало бы. Она перевезла их из Тауэра и Вестминстера в Виндзор, который считала куда более здоровым местом. Но она вынуждена была признать, что с переездом в Виндзор Альфонсо почти не изменился.

Она должна молиться о мальчике — о здоровом мальчике.

После полудня у нее начались схватки, когда она спокойно стояла у окна, глядя на лес, где листва на деревьях уже начала отливать бронзой, ибо пришел сентябрь.

Она спокойно велела одной из служанок пойти в покои вдовствующей королевы и попросить ее поскорее прийти. Женщина поспешила прочь, и как только вдовствующая королева взглянула в лицо запыхавшейся служанки, она все поняла и немедленно отправилась в покои королевы.

Королева была безмятежна. Рождение седьмого ребенка — не то, что первого. Она знала, чего ожидать, и всегда рожала без особых мучений.

Энергичная вдовствующая королева отдавала резкие приказания. Вскоре в королевских покоях закипела деятельность.

Как и ожидалось, роды не были тяжелыми, но результат разочаровал.

Демозель выбрала момент, когда вдовствующей королевы не было, и вошла в спальню королевы, чтобы взглянуть на младенца.

— Какая милая маленькая девочка! — сказала она.

Королева улыбнулась.

— Да, милая маленькая девочка.

— Но вы хотели мальчика.

— Теперь, когда я ее увидела, я хочу именно ее.

— Король будет ее любить.

— Король любит всех своих детей.

Демозель кивнула, ее глаза затуманились. «Бедное дитя, — подумала королева, — она мечтает о детях, которых ей, похоже, никогда не суждено иметь».

— Я слышала, ее могут назвать Маргаритой, — сказала Демозель, заметив жалость в глазах королевы.

— Таково желание вдовствующей королевы, — ответила та. — В память о королеве Шотландии.

Демозель кивнула, вспомнив, что жизнь печальна не только для нее одной.

Она спросила, можно ли ей подержать ребенка, и королева, улыбнувшись, разрешила. Через некоторое время она сказала:

— Дети захотят ее увидеть. Их сейчас приведут.

Демозель положила ребенка в колыбель и приготовилась бежать на случай, если с детьми придет вдовствующая королева.

Так и случилось, и девушка выскользнула прочь. Вдовствующая королева нахмурилась, но дети громко восклицали.

— Ой, она совсем маленькая! — разочарованно воскликнул Альфонсо.

— Ну, — возразила вдовствующая королева, — а какой ты ее ожидал увидеть? Большой, как ты? Помни, тебе два года. А ей всего две недели.

— Нам говорили, что будет брат, — довольно укоризненно произнесла принцесса Элеонора.

— Господь послал нам вместо него девочку, — ответила королева.

— Что, — заметила Элеонора, — было довольно нелюбезно с Его стороны, раз Он знал, чего хотел мой отец.

— Что ж, всем нам приходится довольствоваться тем, что нам посылают, — бодро сказала вдовствующая королева.

— А вы — нет, миледи, — возразила принцесса. — У вас всегда есть то, чего вы хотите.

Вдовствующая королева обожала Элеонору. Какое умное дитя. Если случится худшее, Эдуарду придется сделать ее своей наследницей. Она поговорит с ним об этом когда-нибудь… возможно, не сейчас. Это было бы немного бестактно, пока жив Альфонсо, но мальчик и вправду выглядел хрупким и был так похож на маленького Джонни в его возрасте; а Генрих очень скоро стал таким же.

О, какая жалость, что этот ребенок — не еще один мальчик!

Как только смог, Эдуард пришел к жене.

Она лежала в постели, глядя на него с мольбой.

— Эдуард, мне очень жаль.

Он громко рассмеялся. Он не собирался выдавать своего разочарования.

— Да что ты, она прелестное дитя, и Маргарита, верно? Это выбрала моя матушка, и ты согласна.

— Ей так приятно почтить память королевы Шотландии.

— А ты, добрая душа, согласишься ей в угоду. Благослови тебя Господь, моя королева.

— Я так рада, что ты не сердишься.

— Кем бы я был, если бы гневался на тебя? Клянусь Богом, у нас еще будут сыновья. Ты создана, чтобы быть им матерью, а я — отцом. Не сокрушайся, милая жена. К этому дню у нас было семеро. Будет еще семеро, вот увидишь, и если среди них окажется хоть один-другой крепкий мальчик, я буду доволен.

Она улыбнулась, подумав, что и впрямь благословенна с таким мужем.

Через несколько недель после рождения ребенка из Уэльса пришли тревожные вести. С момента пленения Демозели Лливелин, как и следовало ожидать, с некоторым успехом совершал набеги на Англию. Эдуард послал войско, чтобы с ним разобраться, и ожидал вестей об успехе. Но они запаздывали дольше, чем он предполагал.

А затем пришла весть. Английская армия потерпела поражение при Кидвелли.

Эдуард был встревожен. Королева обеспокоена. Вдовствующая королева в ярости. А Демозель не могла до конца скрыть своего удовлетворения.

Эдуард ворвался в покои королевы. Иного выхода не было. Он должен был собрать лучшие свои войска. Если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, — сделай его сам.

— Эдуард, — сказала королева, — он выиграл лишь стычку. Зачем тебе подвергать себя опасности? Разве твои воины не могут дать ему понять, что он должен соблюдать мир?

— Если бы не это пророчество Мерлина, я, быть может, и согласился бы с тобой. Он не должен побеждать… даже в стычках. Его маленькие победы превратятся в песнях в великие. Ты же знаешь валлийцев и их песни. Не дела, а стихи творят им героев. Быть может, и само пророчество Мерлина сочинил какой-нибудь поэт, и его пели до тех пор, пока люди не поверили в него как в истину. Нет, я должен преподать Лливелину урок. Я ненадолго. Я должен загнать этого человека обратно в его горы. Это единственный способ.

Король приготовился к отъезду, и перед тем, как он уехал, королева успела сообщить ему, что снова беременна.

Демозель побелела от горя. Ей было трудно сохранять веру в пророчество Мерлина, живя так близко к могуществу великого английского короля.

***

Эдуард двинулся на Уэльс, и они остались ждать вестей. Живот королевы рос.

— На этот раз, — говорила она, — должен быть мальчик. Какая была бы чудесная весть, чтобы послать королю.

Демозель сидела с принцессой Элеонорой, и они вместе вышивали на гобелене.

— Ты грустишь, — сказала принцесса, — потому что мой отец убьет твоего возлюбленного.

— А что, если мой возлюбленный убьет твоего отца? — ответила Демозель.

— Никто не сможет убить моего отца. Он — король.

— А Лливелину корону обещал Мерлин.

— Он жил давным-давно. Теперь он не в счет, — сказала принцесса, безмятежно вышивая. — Тебе нравится этот синий шелк?

— Да, — ответила Демозель.

— Расскажи мне о Лливелине, — попросила Элеонора. — Он красивый?

— Он самый красивый мужчина на свете.

— Это мой отец. Значит, ты лжешь.

— Он красив для меня, как твой отец — для тебя.

— Но ты сказала «самый красивый». — Элеонора вскрикнула. Она уколола палец. — Как думаешь, у моей матери будет мальчик? — спросила она.

— Это в руках Божьих.

— А Господь не очень-то добр, правда? Он забрал двух моих братьев и моих тетушек Маргариту и Беатрису. Моя бабушка очень на Него сердится. — Она поежилась. Очевидно, ей было жаль всякого, на кого сердилась ее бабушка. — Я открою тебе секрет, Демозель, если ты пообещаешь никому не говорить.

Демозель с нетерпением взглянула на нее. Она всегда надеялась узнать что-нибудь о Лливелине и знала, что вести о нем от нее скрывают.

— Я никому не скажу.

— Я была рада, что Маргарита — девочка. Надеюсь, и этот ребенок будет девочкой.

— Но почему? Разве ты не знаешь, как сильно они хотят мальчика?

Принцесса серьезно кивнула.

— Я слышала, как они говорили об Альфонсо. Говорили, что он похож на Иоанна и Генриха. А потом кто-то сказал: «Вполне может статься, что король сделает принцессу Элеонору» — то есть меня — «наследницей престола». Понимаешь, Демозель, если мальчиков не будет, а Альфи пойдет по стопам… тех, других… то наследницей стану я. Я, принцесса. Принцессы ведь могут стать королевами. Настоящими королевами, не как моя мать и бабушка, которые просто вышли замуж за королей, а Королевой.

Демозель была потрясена.

— Тебе не следует говорить таких вещей, — сказала она. — Это… неприлично.

— Я знаю. Потому это и секрет. Втайне можно и не быть… приличной.

Демозель изучала честолюбивую маленькую девочку, которая держала ушки на макушке. Она полагала, что у той вполне был шанс осуществить свои амбиции.

Бедное дитя, ей еще предстояло узнать, каково бремя короны.

Шли месяцы, роды королевы приближались, а из Уэльса вестей было мало.

И вот, менее чем через год после рождения маленькой Маргариты, у королевы родился еще один ребенок.

Царило всеобщее уныние. Еще одна девочка! Ее назвали Беренгарией из-за причуды королевы, и когда вскоре после этого ребенок стал все больше и больше хворать, пошли разговоры, что это несчастливое имя для дитя. Оно напоминало о печальной королеве Ричарда Львиное Сердце. Он никогда ее не любил, он пренебрегал ею, и она была несчастной, бездетной женщиной. «Бедняжка, — говорила вдовствующая королева, — у нее и шанса-то не было стать другой, ведь все знали о пристрастии короля к крестовым походам и к красивым людям его же пола. О таком человеке хорошо петь песни, но не жить с ним».

Беренгария. Это было проклятое имя.

Королева грустила, с нетерпением ожидая вестей с валлийской границы, но не с большим, чем Демозель.

Зато в глазах принцессы Элеоноры горел огонек, который показывал, что она не совсем огорчена таким поворотом событий.

***

Над Виндзором сгустилось уныние. Король со своими войсками стоял на валлийской границе, но одержать желанную победу было нелегко. Снова и снова его одолевали валлийские горы.

Демозель бродила по дворцу, словно серая тень. Она жаждала вестей и в то же время страшилась их. Она молилась за Лливелина; ей было все равно, сбудется ли пророчество Мерлина. Не короля Англии она желала; для полного счастья ей хватило бы принца Уэльского… и мира.

Вдовствующая королева была так враждебна к ней, что она удивлялась, почему та не заставит ее покинуть Виндзор. Но кроткая королева в этом вопросе была непреклонна. В конце концов, такова была воля короля: хоть Демозель и пленница, обращаться с ней как с пленницей не следовало. Иногда она мечтала о том, какой иной была бы ее жизнь, если бы корабль, везший ее в Уэльс, не был перехвачен англичанами. Она и Лливелин вместе, и, может быть, маленький сын или дочка. Ей было бы все равно, кто. О, как бы это отличалось от этого томительного ожидания, этой нескончаемой тревоги. Каждый раз, когда в замок прибывал гонец, она замирала от ужаса, страшась вестей, которые он принесет. Как и королева. Она боялась за Эдуарда так же, как Демозель боялась за Лливелина.

Королева разузнала, как живется Альмерику в замке Корф, и заверила Демозель, что с ним хорошо обращаются.

— Несмотря ни на что, — сказала королева, — король не забывает, что вы — кузены.

Эдуард был справедлив, и Демозель не думала, что он станет проявлять излишнюю жестокость, если не сочтет это целесообразным. Он не был похож на ее деда, короля Иоанна Безземельного, который находил удовольствие в причинении боли.

Ее жестокую судьбу определили скорее обстоятельства, чем люди.

Вдовствующая королева приняла провансальского лекаря Уильяма, который заверил ее, что ее недуги — всего лишь признаки подступающей старости и что, поскольку она в целом здорова, ей отпущено еще много лет. Это была приятная весть, и она радовалась, что Эдуард послал за ним. Уильям должен был остаться в Англии — таков был приказ короля — и ему надлежало предоставить определенные привилегии, которые определит сама вдовствующая королева.

Это было как нельзя лучше. Если бы только Эдуард уладил наконец это докучное валлийское дело, Демозель можно было бы отправить в Корф к ее брату, а сам Эдуард вернулся бы домой и одарил жену ребенком, который оказался бы мальчиком, да если бы еще и маленький Альфонсо проявил хоть толику живости, то все было бы так хорошо, как только может быть без покойного короля.

***

Тем временем Эдуард начал вторжение в Уэльс и находился в Честере, когда один из его латников доложил, что его желает видеть посланник от валлийцев.

— Я приму этого человека, — сказал Эдуард.

Латник медлил. Он, очевидно, вспомнил другой случай, когда Эдуард принял посланника в своем шатре в Святой Земле.

Эдуард оценил беспокойство воина и дружески кивнул ему.

— Введи его, — сказал он.

Перед королем стоял высокий горделивый мужчина.

Эдуард тотчас узнал его; он был видным представителем валлийской стороны на встрече, где заключалось перемирие между англичанами и валлийцами.

— Давид ап Грифид, — сказал он. — Что привело тебя ко мне?

— Я пришел предложить вам свои услуги.

Король сощурился. Он не терпел предателей, и то, что брат Лливелина явился к нему вот так, вызвало у него подозрение. Он знал, что между братьями была вражда. Знал, что старший брат Оуайн вместе с Давидом воевал против Лливелина, и именно победа Лливелина сделала его правителем княжества. Одно дело — валлийцу воевать против валлийца, и совсем другое — сражаться на стороне англичан против своих.

Конечно, у этого народа была долгая история предательств. Тем более, подумал Эдуард, не стоит ему доверять. И все же, если за ним хорошенько присматривать, он мог оказаться полезен. Тем, кто верил в пророчество Мерлина, было бы полезно узнать, что даже брат Лливелина сражается на стороне англичан против него.

Эдуард сказал:

— Я принимаю твое предложение.

— Я покажу вам, как одолеть моего вероломного брата. Я знаю его слабости.

— Я их тоже знаю, — отозвался Эдуард. — Что ж, Давид ап Грифид, будешь моим союзником. Если будешь служить мне, я тебя вознагражу. Но если ты предашь меня, я заставлю тебя пожалеть о дне своего рождения, лишь бы не испытать той кары, что я обрушу на тебя.

— Милорд, я буду служить вам верой и правдой до тех пор, пока вы не сочтете нужным вознаградить меня.

Давид торжествующе улыбался. Это покажет Лливелину, что он, пусть и брат, скорее пойдет к врагу, чем смирится со второстепенной ролью в валлийских делах.

Когда Лливелин узнал, что его брат перешел к англичанам, его охватила глубокая печаль. Казалось, беды преследуют его со всех сторон. Он верил, что если бы его Демозель благополучно доставили к нему, это стало бы знаком небесного благоволения, и все его последователи восприняли бы это так же. Будучи людьми суеверными, они уже начали сомневаться в пророчестве Мерлина, и он знал, сколь это опасно. Он взывал к Папе, чтобы тот призвал англичан к ответу за пленение его невесты, но Папа вряд ли стал бы поддерживать незначительного принца против растущей мощи английского короля. Он одержал победу в нескольких стычках, но это была не настоящая война, а теперь против него выступил сам великий Эдуард. С королем был его брат, Эдмунд Ланкастерский, вернувшийся из Франции со своей новой женой Бланкой, дочерью Робера Артуа, а также де Ласи, Роджер Мортимер, граф Херефорд и весь цвет армии Эдуарда. Очевидно, на этот раз он пришел, чтобы завоевать.

Лливелин знал, что его истинный союзник — гористая местность, и не будь ее, он был бы уже разбит.

Он гадал, думает ли она о нем сейчас, часто ли вспоминает тот день, когда они были обручены и верили, что скоро поженятся. Если он сейчас проиграет, что станет с ней? Найдут ли ей нового мужа? В конце концов, она была кузиной короля. Дорогая Демозель, такая нежная, такая прекрасная. Он знал, что она думает о нем, молится за него. Они должны пожениться. В пророчестве Мерлина должна быть правда.

И тут ему принесли вести о разгроме в Южном Уэльсе, где наступал Эдмунд Ланкастерский, и Лливелину не оставалось ничего, кроме как защищать то, что у него еще было.

Корабли Пяти портов теперь стояли в проливе Менай; Англси был отрезан от Сноудона. Заморить валлийцев голодом было бы проще простого. Что именно таков был замысел Эдуарда, стало ясно, когда он, вместо того чтобы наступать и рисковать потерей людей в бою, принялся укреплять свои позиции и усиливать захваченные замки. Лливелин с яростью узнал, что он не только работает над укреплениями, но и украшает их, словно они уже принадлежат ему.

То были унылые месяцы. Лливелин с теми из своих последователей, кто остался верен и продолжал верить в пророчества Мерлина, прекрасно понимал, что со временем им придется сдаться, ибо король намеревался морить их голодом до тех пор, пока они не покорятся.

Лливелин обратился к своим людям:

— Будьте уверены, пророчество сбудется. Лливелин будет править всей Англией, и тогда он не забудет своих верных друзей. Но вполне может статься, что время еще не пришло. Нам придется долго страдать и сражаться за этот великий приз.

Сражаться — это одно. Умирать от голода — совсем другое.

От Эдуарда пришло послание. Он хотел, чтобы Лливелин знал: он не желает ему зла. Все, чего он от него хотел, — это верности. Он должен был принести оммаж за земли Уэльса, и ему будет позволено править ими в мире, пока он не нарушит законов английского короля. Эдуард был готов прийти к соглашению с Лливелином. Он вернет ему невесту, ибо не желал удерживать ее против ее воли и воли Лливелина. Все, что должен был сделать Лливелин, — это присягнуть на верность королю Англии и признать его своим верховным господином.

Это была высокая цена, но и обрести можно было многое.

В итоге они встретились в Конуэе — той самой великой крепости, над которой Эдуард уже велел работать своим людям.

Эдуард был силен, суров, но не лишен некоторого великодушия. Он не желал продолжать войну, которую Лливелин, как он прекрасно понимал, уже проиграл. Не желал он и проявлять излишнюю жестокость. Поэтому он послал за Демозелью, чтобы ее привезли в Вустер, и там, если Лливелин согласится на его условия, они все встретятся для подписания договора, после чего состоится венчание.

Отчаяние Лливелина сменилось надеждой. Все, что ему нужно было сделать, — это покориться Эдуарду, объявить себя его вассалом, уплатить определенные суммы, пойти на некоторые уступки, и его Демозель станет его.

«Я пришлю к тебе, — писал Эдуард, — твоего брата Давида, у которого хватило здравого смысла, коего недоставало тебе, когда он присоединился ко мне. Он изложит тебе мои условия, и когда все будет улажено, мы отправимся в Вустер для подписания, и там состоится ваше венчание».

Принять Давида, брата-предателя! Как он мог! И все же он понимал замысел Эдуарда. Эдуард хотел мира… мира между братьями, а также между Англией и Уэльсом. У Лливелина не было иного выбора, кроме как принять Давида, и он это сделал.

Два брата смотрели друг на друга со сдержанностью.

Первым заговорил Давид.

— Я ни о чем не жалею, — сказал он. — Я перешел на сторону короля, потому что знал, что ты ведешь проигранную битву, а сотрудничая с Эдуардом, я спасу от разорения больше наших замков и уберегу от осквернения больше наших земель. Я доказал свою правоту, потому что теперь ты готов пойти с ним на соглашение.

— Возможно, в этих условиях не было бы нужды, если бы мы все стояли плечом к плечу, — сказал Лливелин.

— Возможно, мы и стояли бы плечом к плечу, если бы земли были поделены справедливо. Мы, братья, тоже хотели свой удел, Лливелин, а на всех не хватило.

— Можно ли доверять Эдуарду?

— Он из тех, кто гордится тем, что держит свое слово. Ему можно доверять больше, чем большинству королей. Свое обещание мне он уже выполнил. У меня теперь есть жена, знаешь ли, Лливелин.

— Вот как?

— Богатая жена, дарованная Эдуардом. Дочь графа Дерби теперь моя супруга. Она принесла мне много радости… и богатства. Ты сокрушаешься о Демозели. Прими его условия и женись. Предназначение мужчины — иметь сыновей, а не проводить дни в сыром, продуваемом сквозняками шатре.

— Ты всем доволен, Давид.

— Пока что, — ответил Давид.

«Конечно, он прав, — подумал Лливелин. — Глупец тот, кто не понимает, когда он разбит. Настало время прекратить борьбу, заключить мир, чтобы дожить до дня, когда можно будет снова сражаться».

А тем временем Демозель манила его к себе.

***

И вот она была в Вустере. Король послал за ней, и Лливелин с восторгом смотрел, как она приближается. Она повзрослела с тех пор, как он видел ее в последний раз, стала изящной, благородной женщиной. В глазах ее, умоляющих и немного боязливых, светилась любовь, словно она боялась ему не понравиться. Ему хотелось ее успокоить. Не ей было робеть. Понравился ли он ей? Он был лет на десять старше ее, а жизнь солдата сурова. Возможно, она оставила на нем свой след.

Он взял ее за руку.

— Моя Демозель… моя прекрасная Демозель, — сказал он.

— Лливелин, — мягко произнесла она его имя.

Этого было достаточно.

Король с королевой подле него взирали на них благосклонно. Сами счастливые в браке, они все понимали и выказывали сочувствие. В глазах королевы стояли слезы; она была доброй, отзывчивой женщиной.

— Нет нужды медлить с венчанием, — деловито сказал король. — Как только все условия будут согласованы.

Все условия. Эдуард умел навязывать жесткие условия. Но ему можно было доверять. Он обещал Демозель, и вот она была здесь.

Лливелин передал королю Англии всех своих пленников, включая старшего брата Оуайна, которого держал в заточении более десяти лет; он отказался от своих притязаний на Южный Уэльс и согласился выплатить штраф в пятьдесят тысяч фунтов. Англси ему вернули, но он должен был платить за него ренту, а в случае его смерти без наследников остров возвращался королю. Бароны Уэльса должны были приносить оммаж Эдуарду, а не Лливелину.

Да, Эдуард навязал тяжелые условия. Можно сказать, владения Лливелина сократились до земель вокруг Сноудона, а король освободил Оуайна и наградил его землями, то же самое сделав и для Давида, прибавив к этому богатую жену. Он показывал им, как вознаграждает тех, кто действует против его врагов.

Положение было плачевным, но Лливелин был влюблен. И важнее всего было то, что он обрел свою Демозель.