Молот шотландцев

Глава IV ВОЗВРАЩЕНИЕ ДЖОАННЫ

Воссоединение Эдуарда и его королевы привело к двум новым беременностям.

В тот холодный март в Виндзоре, когда приблизился срок королевы, царила некоторая тревога. Прошло два года с тех пор, как на свет появилась печальная маленькая Беренгария, и все сходились во мнении, что, хотя королева, несомненно, была плодовита, дети ее рождались слабыми.

Здоровье Альфонсо толком не улучшилось. Ему было уже пять лет, он приближался к опасному возрасту. Впрочем, бывали дни, когда он, казалось, крепчал, а летом часто выглядел вполне здоровым мальчиком. Но зимой ему становилось хуже, а они только что пережили зиму. Отсюда и тревога.

— На этот раз должен быть мальчик, — произнесла вдовствующая королева весьма властно, словно приказывала королеве — а может, и самому Господу — проявить на сей раз побольше уважения к ним ко всем.

Такие разговоры смущали королеву, но она знала, что свекровь права. Должен быть мальчик.

— Если же, — продолжала вдовствующая королева, — окажется, что это девочка, то она должна стать монахиней.

— Это ей самой решать, — сказала королева с легкой ноткой твердости в голосе.

— Вовсе нет, дорогая моя, — настаивала вдовствующая королева. — Небеса должны знать, что это дитя будет посвящено служению им. Тогда, быть может, Господь смилостивится, и если Он уже решил послать девочку, то, возможно, заменит ее на мальчика.

Королеве такая логика показалась странной, но она не стала перечить свекрови. Никто ей не перечил — даже Эдуард, который обычно улыбался, выслушивал ее советы, а затем уходил и поступал по-своему.

Пришел час королевы. Она лежала в постели, с нетерпением ожидая, но в положенный срок услышала разочаровывающие слова: «Еще одна девочка».

Но на этот раз она была здоровой, совсем не похожей на злосчастную Беренгарию.

— Нет сомнений, — сказала вдовствующая королева, — что это дитя должно стать монахиней. Я выбрала Эймсбери, куда однажды удалюсь и сама… когда придет время и если Папа даст мне диспенсацию, которая позволит мне сохранить мое вдовье достояние. Я не намерена отдавать его ни одному монастырю на земле.

Девочку назвали Марией, и королева вскоре забыла о своем разочаровании и в глубине души знала, что не променяла бы ее на всех мальчиков на свете.

Принцесса Элеонора была в восторге. Она заметила, что отец проявляет к ней особый интерес. Он всегда давал понять, что она — его любимица, и как бы сильно он ни жаждал сына, это никогда не омрачало их отношений. Она верила, что может читать его мысли.

Если королева продолжит рожать девочек, а здоровье Альфонсо не улучшится, то самым важным ребенком в королевских покоях будет принцесса Элеонора. Она любила своего младшего брата, но ей также нравилось быть важной, и она не могла не заметить, что с годами ее значимость лишь росла.

Поэтому она была скорее довольна, что новым членом семьи стала маленькая Мария, а не какой-нибудь ревущий мальчишка, который умалил бы ее значимость и требовал бы всего внимания.

Ее мысли о собственном положении, несомненно, имели под собой основание, ибо она заметила, что по возвращении из Вустера отец, казалось, стал проводить с ней больше времени. Как и всех в семье, их связывали глубокие узы любви, но принцесса чувствовала, что между ней и отцом есть нечто особенное; она, конечно, была предана матери, но не находила в ее обществе того же трепетного удовольствия, что в обществе отца.

Ей нравилось гулять с ним по садам, и он, как ни странно, хотя столько людей желало его видеть, находил для нее немного времени.

Теперь, когда он вернулся, она расспрашивала его о войне в Уэльсе, и он охотно говорил с ней, словно она была одним из его генералов, и находил огромное удовольствие в ее умных вопросах и замечаниях.

— Ты вырастаешь из детства, — сказал он по этому случаю. — Тринадцать, да? Какой серьезный возраст!

Она торжественно с ним согласилась.

— Думаю, тебе пора иметь собственный двор. Что скажешь? Полный штат прислуги… твой собственный.

— Как бы мне этого хотелось!

— А почему нет? Разве ты не моя старшая дочь? И настолько старше других. Джоанну скоро придется вернуть домой.

— Странно, — сказала принцесса, — что я никогда не видела родную сестру.

— Она скоро вернется, ибо нам нужно будет устроить ее брак. Уже идут переговоры с королем римлян. Его старший сын — Гартман, который и сам однажды станет королем римлян. Мне нравится видеть своих дочерей королевами.

— Интересно, какая она, Джоанна.

— Немного избалована, полагаю. Ее бабушка в младенчестве склонна была ее баловать и, без сомнения, продолжала в том же духе.

— Значит, — произнесла принцесса с серьезностью, позабавившей короля, — ей пора домой.

— Вот как? Так ты не считаешь, что твои родители балуют своих детей?

Она взяла его под руку и прижалась к нему.

— Дорогой отец, с вашими детьми обращаются так, как и должно. Все, что вы делаете… совершенно.

— Какое мнение у ребенка о своем отце!

— Когда вы заговорили со мной так торжественно, я испугалась, что вы собираетесь говорить о моем замужестве. Я не вынесу разлуки с вами, дорогой отец, и с матушкой, и даже с бабушкой.

— До этого еще далеко, — успокаивающе пробормотал он.

«Почему?» — удивилась она. Она уже много лет была обручена с инфантом Арагонским. Его дед, король Арагона, недавно умер, и его сын Педро стал королем. Таким образом, сын Педро, Альфонсо, жених принцессы, стал прямым наследником арагонского престола. При таких обстоятельствах не должно было быть никаких причин откладывать ее замужество. Ее охватила паника. Неужели эта перемена в отношении отца означала, что ей предстоит покинуть дом?

Она воскликнула:

— Я не вынесу разлуки с вами!

— Обещаю, до этого еще далеко. — Он взял ее руку и крепко сжал, словно давая понять, что не отпустит ее. — Я хотел поговорить с тобой о твоем новом дворе. Это куда более приятная тема.

— Ведь до этого еще далеко, не правда ли, дорогой отец?

— Будь уверена, любовь моя, я сделаю все, чтобы это случилось как можно позже.

— Но вы ведь можете все, что захотите. Если бы вы сказали, что я никогда не уеду, я бы и не уехала.

— Вижу, ты послушная дочь с правильными представлениями об отце.

— Мой отец — король, — гордо сказала она.

Его переполнила любовь к ней. «Будь у меня еще один сын, — подумал он, — я бы никогда не полюбил его так, как люблю эту свою дочь».

— Итак, — сказал он деловито, — камергер, а? Управляющий залами, постельничий?

— Повар, — подхватила она, смеясь, и страхи ее рассеялись, ибо если он собирается дать ей собственный двор, как и обещал, то не может и думать о том, чтобы отпустить ее из страны. — Засольщик, да, мне непременно нужен засольщик.

— Непременно! Какой же королевский двор без него обойдется? Какой у тебя будет великолепный двор!

— Достойный самого короля, — сказала она. — Но ведь я дочь короля… его старшая дочь. Бедняжка Альфи мог бы ревновать… будь он таков по натуре. Но он просто за меня порадуется.

— Альфонсо — хороший мальчик, — сказал король, нахмурившись.

И они поняли друг друга без слов. Если Альфонсо умрет, как и его братья, а другого мальчика не будет, то она, принцесса Элеонора, окажется в очень важном положении. Она станет наследницей престола.

Они продолжили прогулку, обсуждая двор, который у нее будет.

И оба глубоко осознавали, что это значит.

***

Принцесса Джоанна почувствовала неладное. Глаза ее бабушки покраснели, а это означало, что она плакала. Дело неслыханное. Уже несколько раз она подхватывала юную Джоанну на руки и так крепко прижимала к себе, что девочке становилось неудобно и она начинала возмущенно протестовать.

— О, моя дорогая! — отвечала на это бабушка.

Все было очень странно. Семилетняя не по годам развитая Джоанна родилась с натурой огненной и властной, и она быстро поняла, что является очень важной особой при кастильском дворе. Бабушка в ней души не чаяла, что придавало ей чувство собственной значимости, а поскольку вдовствующая королева постоянно благодарила Небеса за маленькую Джоанну, нельзя было не испытывать восторга, считая себя даром небес, за который все должны быть благодарны.

Маленький дар небес знала, что она прекрасна собой, что ее умственные способности вызывают восхищение, что стоит ей лишь выказать желание, и оно будет исполнено — при условии, конечно, что это ей не навредит, — уступка, на которую, повзрослев, она была готова пойти.

Поэтому, когда она увидела, что бабушка явно расстроена, она догадалась, что дело касается ее.

Спрашивать епископа было бесполезно. Суэрус, епископ Калишский, был ее наставником и, как и бабушка, обожал ее. По правде говоря, Джоанна не могла поверить, что она не само очарование. «Филиола» — так он ее ласково звал. Это означало «доченька».

— Коей я не являюсь, — указала она ему. — Мой отец — король Англии, а мать — королева. Однажды я буду с ними.

Ей нравилось так говорить, потому что тогда они опускали глаза и шептали молитву Богу, которая, как она знала, означала, что они просят Его не забирать у них их драгоценное дитя. Суэрус ответил:

— Это правда, что ты дочь короля и королевы Англии, но для меня ты как дочь… очень дорогое дитя.

Единственной, кто не выказывал такого обожания, была ее гувернантка, леди Эделина, которую родители оставили с ней, когда отправились в Англию. Джоанна знала, что Эделина любит ее не меньше других, но ее любовь проявлялась иначе. Эделина могла и побранить, и покритиковать, и даже наказать. Джоанна не совсем понимала почему, но, несмотря на все это, именно Эделину она любила больше всех.

Так что, конечно, именно к Эделине ей и следовало теперь пойти, чтобы узнать правду.

Эделина чинила кружево на платье Джоанны, небрежно порванном во время игры. Эделина отругала ее за это.

Джоанна подбежала к ней и прижалась к коленям гувернантки.

— Осторожнее, дитя, — сказала Эделина. — Ты уколола мне палец.

— О, бедная, бедная Эделина. Он и вправду кровоточит. Вот, я поцелую, и все пройдет.

— Так ты думаешь, у тебя есть какая-то особая сила для этого? — спросила Эделина.

Джоанна улыбнулась. Эделина всегда считала, что ее нужно немного осаживать. Все ради ее же блага. Но ей понравилось, когда ей поцеловали палец, чтобы он зажил.

— У всех есть особая сила, когда они целуют, чтобы прошло. Но сейчас не об этом. Почему моя бабушка грустит?

— Она тебе сказала, что грустит?

— У нее заплаканные глаза.

— Может, тебе стоит спросить ее саму?

— Я хочу спросить тебя, Эделина. Ты скажешь мне правду. Я… уезжаю?

Эделина молчала.

— Значит, да! Уезжаю! — воскликнула Джоанна.

— Это должно было когда-нибудь случиться, не так ли? — сказала Эделина. — Твоя мать оставила тебя с бабушкой, когда ты была совсем крошкой.

Джоанна нахмурилась, глядя в лицо гувернантке.

— Им не следовало меня оставлять.

— Они не хотели. Твоя мать очень, очень горевала. Но твоя бедная бабушка так умоляла, и в конце концов твой отец сказал, что ты можешь остаться… ненадолго.

— И это время вышло? Вот оно что, да?

— Ты едешь в Англию.

Впервые Джоанна испугалась. Она бросилась к Эделине.

— Я покину бабушку… моего дядю-короля… всех, кого я здесь знаю… — Она со страхом подняла глаза на Эделину и не осмелилась задать вопрос, который вертелся у нее на языке.

Эделина ответила на него сама.

— Я поеду с тобой.

Джоанна глубоко вздохнула. Было ясно, что эти слова принесли ей огромное утешение.

— Когда мы поедем?

— Уже скоро.

— О, моя бедная, бедная бабушка!

***

Вдовствующая королева Кастильская могла бы повторить эти слова. Что она будет делать без ребенка, в котором души не чаяла? Жизнь была несправедлива к Хуане Кастильской. Ее никогда не любили так, как она того жаждала. Когда-то Генрих III просил ее руки, и когда она уже считала себя на пороге замужества, он отверг ее ради Элеоноры Прованской. Это было унижение, которое невозможно было стерпеть. С ее матерью, в некотором роде, поступили так же, и тоже английский король. Ричард, прозванный Львиное Сердце, был ее женихом, и совсем юной ее отослали в Англию. Но ее, по крайней мере, любил Генрих II, который соблазнил ее, еще совсем дитя, и сделал своей любовницей, так что отказ Ричарда был вполне закономерен. Затем ее поздно выдали замуж за графа де Понтье, отца королевы Хуаны, и у них родилась лишь одна дочь. Эта дочь — отвергнутая королем Англии — в конце концов вышла замуж за короля Кастилии, но он был уже стар, а она почти вышла из детородного возраста, так что у нее родилась лишь одна дочь — ее дорогая, нежная Элеонора, которая теперь была женой Эдуарда Английского. Это была унизительная жизнь, и когда ее дочь вышла замуж и покинула ее, она жаждала, чтобы кто-то занял ее место.

И тогда появились Эдуард и Элеонора, возвращавшиеся домой из крестового похода со своим милым младенцем, родившимся в Акре, и когда она увидела дитя — названное в ее честь, что, казалось, делало ее еще более родной, — она умоляла их оставить ребенка с ней. К ее удивлению и безмерному восторгу, они так и сделали. Конечно, они подчеркнули, что однажды маленькой Джоанне придется вернуться домой, но она отказывалась думать об этом дне. Теперь он настал.

Ей нашли жениха. «Жениха, — с негодованием подумала вдовствующая королева. — Жениха для младенца!»

И они собирались отнять у нее ее драгоценное дитя. Она не могла этого вынести.

Обсудить это было не с кем, кроме леди Эделины. У ее сводного брата, короля, были свои дела, и возвращение ребенка к родителям казалось ему делом весьма незначительным.

Леди Эделина пришла к ней и сообщила, что принцесса Джоанна догадалась о своем отъезде в Англию.

Королева широко раскрыла глаза и уставилась на Эделину.

— Но как… как она могла узнать?

— Она заметила вашу печаль, подумала, что это как-то связано с ней, и из этого сделала вывод.

— Разве она не очень умное дитя, Эделина? Подумать только! Так она знала.

— Она сообразительна и видит себя центром вселенной. Она верит, что все происходящее непременно касается ее. Так она и пришла к своему заключению.

— Как они могут ее забрать!

— Она их дочь, миледи.

— А этот брак… для ребенка.

— Таков обычай.

— Думаете, они отправят ее в Германию?

— Полагаю, таково их намерение. Семья ее будущего мужа пожелает, чтобы ее воспитали в их традициях.

Королева в гневе сжала кулаки.

— Быть королевской принцессой — жестокая участь, Эделина.

— Возможно, миледи, но есть и преимущества.

Королева подняла глаза и посмотрела на Эделину. Спокойная, честная, точная, она никогда не льстила и всегда говорила то, что думает. Королева горячо произнесла:

— Благодарю Бога, что вы будете с нашим дитя.

— Я тоже Его благодарю, — ответила Эделина.

***

Путь от кастильского двора до английского был долог, но принцесса Джоанна предвкушала его с волнением.

Прощание с бабушкой было слезным — впрочем, слезы лились в основном с ее стороны. Джоанне будет не хватать этой беззаветной доброты, больше похожей на обожание, но впереди было столько нового. Епископ в последний раз обнял свою «Филиолу», и они покинули солнечную землю Кастилии, миновали богатые виноградники Франции и со временем достигли побережья. Как же болтали в почти истерическом страхе бедные маленькие испанские служанки при виде бурных вод, которые им предстояло пересечь, как вздымалась и охала лодка, как многих из них тошнило, и как юной Джоанне нравились порывы ветра и протестующий стон корабельных бревен, когда судно прокладывало себе путь через пенящиеся воды к берегам Англии.

А затем… дом.

Ее подхватили на руки и осыпали поцелуями. Это была ее мать, на которую она взирала холодно. «Почему она меня оставила? — спрашивала она себя. — О, я знаю, бабушка умоляла и просила, но она меня оставила».

Там был и ее отец — большой и великолепный. Такого человека она еще не видела. Она поклонилась — очень церемонно, как это делали в Кастилии, — а он рассмеялся и поднял ее на руки.

— Ах, да у нас тут маленькая красавица, — сказал он и поцеловал ее довольно грубо. Она одарила его своей холодной улыбкой. Он тоже ее бросил. — Мы рады, что ты дома, малышка.

Затем была ее сестра, принцесса Элеонора, — четырнадцатилетняя, совсем взрослая и красивая; и, судя по тому, как все с ней обращались, очень важная.

— Добро пожаловать домой, Джоанна, — сказала эта важная сестра. — Пойдем, я познакомлю тебя с нашим братом Альфонсо.

Альфонсо было пять лет — почти на два года младше нее. Он был довольно кротким и немного застенчивым. Он смотрел на нее так, словно умолял полюбить его. Ей это понравилось.

— И Маргарита. — Трехлетняя малышка, которая едва ли понимала, что происходит, но, как и все, была в восторге от того, что им представили семилетнюю сестру.

— Мария в детской, — сказала принцесса Элеонора. — Она еще совсем младенец.

Теперь она знала их всех — свою семью. Она могла бы царить здесь так же безраздельно, как и в Кастилии, но была одна, кто мог ей помешать, — ее важная сестра, принцесса Элеонора.

***

Первая стычка произошла из-за прислуги. Испанские служанки внезапно исчезли.

— Где они? — спросила она сестру.

— Их отправили обратно в Кастилию, — был ответ.

— Но я не хочу, чтобы они возвращались в Кастилию.

— Их отослал наш отец.

— Я поговорю с ним, и их мне вернут.

Принцесса Элеонора громко рассмеялась.

— Они уехали по приказу короля.

— Но это была моя прислуга.

— Не знаю, как заведено в Кастилии, но здесь, когда король отдает приказ, его исполняют беспрекословно. Тебе придется это усвоить, Джоанна.

— Но эти служанки приехали со мной.

Ее сестра пожала плечами.

— Я хочу вернуться, — сказала Джоанна.

— Не глупи. Теперь ты дома, с нами, и мы твоя семья.

— Моя бабушка была моей семьей, и она никогда бы не отослала мою прислугу, если бы я хотела ее оставить.

— Это не двор твоей бабушки, и тебя там избаловали. Кто-то говорил об этом на днях.

— Кто?

— Не скажу.

Джоанна схватила сестру за запястье и вскрикнула:

— Скажи мне! Скажи! Кто бы это ни сказал, он будет наказан.

Принцесса Элеонора спокойно высвободила свое запястье из пальцев девочки.

— Ты не смеешь так со мной обращаться. Я старшая, и у меня свой собственный двор. Король говорит со мной. Я не потерплю такого поведения в детской.

Джоанна смешалась.

— Я… я… — пробормотала она.

Но Элеонора отмахнулась от нее.

— Наша мать велела нам быть с тобой добрыми, помочь тебе привыкнуть к нашим обычаям, так что на этот раз я тебя не накажу.

— Накажешь меня… Но… меня никто не наказывает.

— Никто не наказывал. Теперь будут.

— Кто?

— Эделина, полагаю. Она твоя гувернантка.

— Эделина никогда не посмеет…

— Думаю, посмеет. Теперь ты со своей семьей, Джоанна. Мы хотим любить тебя… все хотят. Мы хотим, чтобы ты была нашей дорогой сестрой. Тебе слишком много позволяли в Кастилии, где ты была одна в детской. Здесь будет иначе. — Принцесса Элеонора вдруг опустилась на колени и обняла маленькую девочку. — Мы все хотим тебя любить… хотим, чтобы ты была нашей младшей сестренкой… но нас несколько, и ты не можешь быть важнее остальных.

Джоанна внезапно замолчала. А потом даже обрадовалась. Она начинала думать, что в Англии будет веселее, чем в Кастилии. И пусть у нее отняли испанских слуг, до которых ей было мало дела, у нее все еще была леди Эделина, которой она очень дорожила.

После этого она начала осваиваться. Она отличалась от своих сестер и уж точно от маленького Альфонсо. Она была более непостоянной, порывистой и вспыльчивой. Эделина постоянно пыталась ее сдерживать, но без особого успеха. Королева говорила, что Джоанна, родившись в жарком климате, не похожа на других. Прислуга постоянно на это ссылалась, оправдывая ее поведение. Характерно, что им хотелось ее оправдывать, ведь она была очень хорошенькой. Она была темноволосой, что казалось уместным, раз уж она родилась в такой стране, и унаследовала кастильскую внешность матери, а не черты Плантагенетов. Ее называли Джоанной Акрской, и ей это нравилось. Это ставило ее особняком. Она постоянно оказывалась в центре какой-нибудь бури в детской, и это ей тоже нравилось. Ей нужно было привлекать к себе внимание, ведь ее сестра Элеонора была особой очень важной, и после безраздельного царствования в кастильской детской она должна была заставить считаться с собой и дома.

Многого ей не хватало — более теплого климата, обожания бабушки, ощущения, что она — самый центр их жизни. Но, как ни странно, в кругу семьи она была счастливее. Мать нежно любила ее и хотела загладить свою вину за то, что оставила ее в Кастилии; отец гордился ею, но инстинктивно она знала, что его любимицей была ее старшая сестра, важная Элеонора; маленький Альфонсо считал ее чудесной. Ее предупредили, чтобы она была с ним осторожна, не толкала его и не обращалась с ним грубо, потому что он был хрупкого здоровья. Маргарита была еще совсем дитя — на два года младше даже Альфонсо, так что она не имела большого значения, а что до младенца Марии, то она была слишком мала, чтобы вообще иметь какое-либо значение.

Она, Джоанна, была взрослой не по годам. Она родилась с неким врожденным знанием, говорила прислуга.

— Можете не сомневаться, с этой девицей еще нахлебаешься горя, когда она подрастет, — говорили они.

Она слышала это, и ей нравилось думать, что это правда. Ей нравилось, как они кивали головами и поджимали уголки губ, когда говорили это.

Иногда ее старшая сестра Элеонора снисходила до разговора. Они говорили о замужестве, ибо обе были помолвлены.

Бедняжка Мария никогда не выйдет замуж. Она уйдет в монастырь. Откуда они это знают, спросила Джоанна. Мария ведь еще младенец. Что она понимает в монастырях? Так сказала королева-бабушка. Это чтобы угодить Господу, который дал их матери столько детей, что не выжили, и двое из них — мальчики. Альфонсо тоже слаб, и, по мнению Элеоноры, он никогда не станет королем, потому что просто не доживет до этого возраста.

Все это было очень интересно.

Она, Джоанна, была помолвлена с неким Гартманом, что звучало интригующе. Она размышляла о нем. Он был немцем и должен был стать королем, так что она будет королевой Джоанной. Весьма приятная перспектива.

Элеонора сказала ей, что ее жених — Альфонсо, будущий король Арагона.

— Значит, ты тоже будешь королевой, — сказала Джоанна.

— Я так хочу быть королевой, — ответила ее сестра.

— Ты уже взрослая, — заметила Джоанна, — тебе пора бы уже ею стать.

— Мне придется ждать смерти отца Альфонсо, так же как тебе придется ждать смерти отца Гартмана.

— Но ведь женятся и до того, как становятся королями и королевами, правда? Ты, должно быть, очень старая.

— Мне пятнадцать, — сказала Элеоонора.

Джоанна сочувственно покачала головой.

— Это очень, очень много.

— Что за глупости! Это не много. Я поеду в Арагон, когда… буду готова.

— Но, — упорствовала Джоанна, которая никогда не оставляла тему, пока не докапывалась до сути, — ты уже достаточно взрослая. Почему ты не выходишь замуж сейчас?

Элеонора загадочно улыбнулась.

— Потому что, глупенькая сестренка, я не думаю, что наш отец этого желает.

Джоанна с большим уважением посмотрела на сестру. Тайна. С тех пор как она приехала в Англию, она то и дело начинала понимать, что знает далеко не все.

***

Все словно шло по одному и тому же кругу. Королева лежала в Вудстоке, молясь о мальчике.

Она была достаточно плодовита. Казалось, едва заканчивалась одна беременность с ее неизбежным разочарованием, как тут же начиналась другая.

Она сама захотела приехать в Вудсток. Ей пришло в голову, что смена места для родов может принести удачу. Она никогда не рожала в Вудстоке и попросила Эдуарда, не может ли она отправиться туда на последние недели ожидания, и он, будучи снисходительным мужем, был готов потакать ее прихотям.

Ей полюбилось здешнее умиротворение. Она гуляла по лесу со своей дочерью Элеонорой и юной Джоанной, а их служанки следовали чуть поодаль. Деревья были так прекрасны, ибо стоял май — самый красивый из месяцев. Ей очень хотелось, чтобы Джоанна полюбила английскую природу, столь не похожую на кастильскую, и она с большим удовольствием указывала на почки и цветы боярышника и фруктовых деревьев, которые в это время года были усыпаны цветом. Она слушала пение птиц и пыталась научить Джоанну узнавать птицу по ее голосу.

Джоанне нравилось быть в центре внимания на этих уроках и поражать мать быстротой, с которой она все усваивала.

«Дитя любит похвалу», — с некоторой тревогой подумала королева. Это правда, что ее дорогая матушка в избытке своего одиночества слишком много возилась с Джоанной и внушила ей уверенность в собственной значимости.

Принцесса Элеонора сплела венок из маргариток и повесила его матери на шею. Как же заботлива ее старшая дочь. Она всегда нервничала, когда мать ждала ребенка. По сути, она, казалось, узнавала о беременности еще до того, как ей сообщали. Дорогие дети, какое они для нее утешение! Она могла смотреть на эти два сияющих здоровых лица и утешаться. Если ей не суждено родить здорового мальчика, то хоть прекрасных девочек у нее в избытке.

Так они и гуляли по лесу, и всегда находились те, кто убеждал ее не утомляться. Но в тишине Вудстока она не утомлялась. Другое место могло принести иную удачу.

Леди Эделина сказала:

— Вам не следует терзаться, миледи. Лучше позволить событиям идти своим чередом.

Какой мудрой женщиной была Эделина. Было большим утешением знать, что она так близка к Джоанне. Когда дитя отправится в Германию, чтобы выйти замуж за Гартмана, она будет умолять Эдуарда отпустить с ней и Эделину.

Конечно, ей скоро предстояло уехать. Ее будущий свекор этого хотел. Но Эдуард говорил, что она слишком юна. Что же до Элеоноры, то он постоянно чинил препятствия ее отъезду в Арагон.

— Нет, нет, — часто говорил он, — пусть сначала подрастут. Они же еще дети.

Правда была в том, что он хотел удержать их при себе. Он был любящим отцом — и, как ни странно, хотя он жаждал сына, любил он именно дочерей.

«О, если бы я только могла подарить ему сына!» — думала она.

Лежа в постели, она размышляла о том, что происходило в этом дворце в былые годы. Он стоял здесь много-много лет — возможно, в ином виде, ибо естественно, что такие места достраивались веками. Здесь саксонские короли проводили свои витенагемоты. Здесь жил король Альфред, а более близкий предок, Генрих I, устроил здесь свой зверинец, куда завез диких зверей на потеху всем, кто приходил поглядеть на повадки этих созданий.

Но именно призрак прекрасной Розамунды витал над Вудстоком, затмевая всех прочих. О прекрасной Розамунде, столь любимой королем, навлекшей на себя ревнивую ярость той мегеры Алиеноры Аквитанской, слагали легенды. Королева не была уверена, что верила, будто та свирепая дама предложила Розамунде на выбор кинжал или яд, но именно так пелось в песне.

И в своем тереме, который Генрих построил для своей прекрасной любовницы, Розамунда ждала рождения своего ребенка, который был и ребенком короля.

Молилась ли она тоже о мальчике?

И она подарила королю мальчиков — двух, крепких. Бедная Розамунда, умершая в соседнем Годстоуском монастыре, раскаиваясь в своих грехах.

Королева помолилась за душу Прекрасной Розамунды.

Когда дочери пришли посидеть с ней, она рассказала им о Вудстоке. Об этом месте ходило столько историй. Историю Прекрасной Розамунды она не хотела обсуждать с дочерьми, но они знали, что их дед Генрих III и их бабушка, которая была такой важной частью их жизни, однажды останавливались в Вудстоке и вместе ушли из дворца в терем Розамунды. В этом романтическом месте они и провели ночь. И это оказалось промыслом Божьим. Ибо в ту самую ночь безумный священник пробрался в спальню короля и в темноте снова и снова вонзал нож в его постель, думая, что король там, где он и был бы, не окажись он в тереме Розамунды.

— Представьте, если бы он убил ваших дедушку и бабушку, — сказала королева. — Тогда ваш отец никогда бы не родился… а значит, и вы тоже.

Джоанна была в благоговейном трепете от такой перспективы. Она не могла представить себе мир без Джоанны Акрской.

На следующий день у королевы начались схватки.

Это были, как обычно, легкие роды. Все шло, как она и думала, по одному и тому же кругу. Быстрые схватки, девочка… на этот раз слабенькая, над которой женщины лишь качали головами.

Дети пришли навестить мать. Элеонора с настороженным взглядом, Джоанна с любопытством, Альфонсо испуганный, Маргарита растерянная.

— Дорогая матушка, — сказала Элеонора, — как вы себя чувствуете? Нам сказали, это девочка.

— Еще одна девочка, — ответила королева. — Она очень маленькая.

— Я хочу на нее посмотреть, — сказала Джоанна.

Их подвели к колыбели, где она лежала, и они молча стояли, с изумлением и тревогой глядя на сморщенное крошечное создание, которое было их новой сестрой.

Принцесса Элеонора вернулась к постели.

— Дорогая матушка, вы ведь не больны?

— Нет, дитя мое, я здорова. Ваш отец будет разочарован, но следующий будет мальчик.

Принцесса встревожилась. Мать выглядела осунувшейся, и ей в голову пришла мысль: если королева умрет, отец женится снова. Он был молод и полон сил. А что, если он женится на молодой женщине, которая сможет рожать мальчиков?

Мать неверно истолковала ее испуганный взгляд.

— Не тревожься, дитя. Женщина истощена после такого испытания. Через несколько дней я поправлюсь.

Принцесса опустилась на колени у постели, держа мать за руку.

— О, дорогая матушка, поправляйтесь, поправляйтесь.

Королева коснулась волос дочери и улыбнулась остальным, подошедшим к постели.

Вошла Эделина, чтобы увести их.

— Королеве нужен покой, — сказала она.

Королеве нужен был и покой, и утешение, ибо не прошло и трех дней, как слабенький младенец умер, и долгое испытание, бдение, полное надежд и молитв, вновь оказалось напрасным.