Молот шотландцев

Глава VI ПРИНЦ УЭЛЬСКИЙ

«Давид был прав», — сказал себе Лливелин. Он снова чувствовал себя живым. Лишь надежда вернуть утраченное могла пробудить в нем такой интерес к жизни.

Примерно в то же время, когда сицилийцы восставали против французов, ожидая сигнала вечернего колокола, он поднял всю ту часть Уэльса, что оставалась в руках валлийцев.

Они собирались идти на англичан. Энтузиазм, с которым его встречали, поразил его. Им восхищались. Он был человеком, которому можно было доверять, чего нельзя было сказать о его брате Давиде. Давид одно время был на стороне англичан, а затем быстро переметнулся к валлийцам. Он мог быть хорошим полководцем, но доверять ему было нельзя. С Лливелином все было иначе. История его любви была воспета в песнях; печальная смерть жены превратила идиллию в трагедию. Лливелин был популярной романтической фигурой; и к тому же было пророчество Мерлина.

Поначалу Лливелин одержал несколько побед. Ему даже удалось ненадолго захватить замок Рудлан. Но когда Эдуард двинул войска на север, Лливелин понял, что замок ему не удержать, и благоразумно отступил. И все же первый успех воодушевлял.

Лливелин догадывался, что гнев Эдуарда будет страшен, а то, что войско возглавлял сам король, вселяло ужас во всех, кто, казалось, наделял Эдуарда некой сверхъестественной силой.

Война продолжалась все лето. Эдуард теснил врагов, но победа давалась нелегко. Случались и отдельные успехи, которые весьма ободряли валлийцев, как, например, когда крупный английский отряд переправился через мост Менай и разбил там лагерь в ожидании подхода остальной армии. Ночью прилив разрушил мост через пролив, и англичане оказались отрезаны. Превосходящим силам валлийцев — которые были бы с легкостью разбиты, если бы вся английская армия смогла пересечь мост, — не составило труда перебить застрявших англичан.

— Великая победа! — восклицали валлийские барды. Такова была воля Божья. Словно Моисей, раздвинувший воды морские, только на сей раз Господь послал прилив, чтобы сокрушить мост. Пророчество Мерлина сбывалось.

Но увы, вскоре стало ясно, что это была лишь незначительная победа, и все поняли, что она никак не повлияет на исход войны, когда с каждым днем становилось все очевиднее, что Лливелин и валлийцы проигрывают.

Лливелину вновь пришлось отступить в Сноудон. Здесь он сокрушался о своей злой судьбе, вспоминая счастливые дни с Демозелью, и вновь проклинал рок, отнявший ее у него.

Если бы только она осталась жива, она никогда бы не позволила ему начать войну. Она сохранила бы за ним престол его маленькой страны, и они были бы счастливы.

Что теперь ему оставалось? Власть не вернуть. Ему не тягаться с могучим Эдуардом. Он потерял все, что придавало жизни смысл, и жаждал смерти.

Там, в своей горной твердыне, он принял Джона Пэкхема, сменившего Роберта Килуордби на посту архиепископа Кентерберийского, который прибыл обсудить условия, на которых Эдуард готов был заключить мир.

Эти условия, сказал Джон Пэкхем, разумны, и Лливелину следует их принять.

— Разумны! — вскричал Лливелин. — Я не вижу в них никакого разума. Они лишат меня страны.

И в самом деле лишат, ибо Эдуард постановил, что Лливелин должен отказаться от княжества Уэльского и передать его Эдуарду, в обмен на что тот предоставит во владение Лливелину земли стоимостью в тысячу фунтов в год. Земли эти будут находиться в одном из английских графств, которое будет определено позже. Король Англии возьмет на попечение юную дочь Лливелина и серьезно рассмотрит возможность наследования Сноудона любыми ее наследниками мужского пола, если таковые появятся.

— Разумные условия для князя! — воскликнул Лливелин. — Милорд архиепископ, я вас не понимаю.

— Вы — человек разоренный, — ответил архиепископ. — К тому же злоупотребления в валлийских церквях пришлись мне не по нраву.

Лливелин знал, что он разбит.

— Милорд архиепископ, — сказал он, — я знаю, что должен положиться на милость короля Англии, но я не могу принять столь суровые условия. Если король Англии пересмотрит свои требования, возможно, мы сможем прийти к какому-то соглашению.

Архиепископ уехал, а позже прибыли гонцы Эдуарда с сообщением, что король не примет ничего, кроме безоговорочной капитуляции. Он уже предлагал условия. Он сдержал свое слово. Он освободил Демозель и позволил ей выйти замуж за Лливелина. И что же случилось? Лливелин нарушил свою часть договора. Король не может ему больше доверять, и он — да и все прочие — должен увидеть, что бывает с теми, кто нарушает клятву, данную королю Англии.

Оставалось лишь одно. Отступить в горы, созвать верных валлийцев, вновь напомнить им о пророчестве Мерлина и защищать перевалы.

Вернуться в горы! Стоял ноябрь. Приближалась зима. Его и его последователей возьмут измором. Он должен уйти из гор. Он должен соединиться с друзьями на юге. Он должен пробиться к Лландейло, где англичане одерживали крупные победы.

Он хорошо знал свои горы и нашел путь через малоизвестные перевалы, избежав таким образом встречи с осаждавшими его англичанами, но лорды Марки были начеку. Правда, некоторые из их вассалов перешли на сторону Лливелина, но против обученных войск баронов они были бесполезны. Когда свирепые братья Мортимеры услышали, что Лливелин находится в их краях, они решили его захватить.

Имя Роджера Мортимера произносили с содроганием. Хотя он и был третьим сыном, он уже успел прославиться. Человек неистовый, дерзкий и сильный, к тому же распутник, которого Джон Пэкхем порицал за частые прелюбодеяния с многочисленными женщинами. Роджер Мортимер плевать хотел на архиепископа и в то время жаждал заслужить одобрение короля.

Появление Лливелина казалось даром небес.

Некоторые говорили, что Лливелин искал смерти. Ему не для чего было жить. Он потерял свою землю и, что еще трагичнее, свою жену. Его ничто не волновало. Он приветствовал смерть, говорили потом.

Странная смерть для великого князя.

Там, на землях Мортимера, он был в своем лагере, когда увидел, как на отряд его сторонников напали люди Мортимера. Это было безумием, ибо у них не было ни единого шанса, и он мог бы остаться в укрытии, но он выехал им навстречу, словно человек, как говорили потом, радостно идущий навстречу своему Создателю.

Его тут же сразили.

Когда Роджер Мортимер узнал об этом и приехал взглянуть на тело, он ликовал.

— Отрубите ему голову, — сказал он. — Я преподнесу ее королю.

Эдуард принял ее с торжественным видом.

— Голова моего врага, — произнес он. — Так погибнут все, кто помыслит предать меня.

— Милорд, что делать с этим человеком? — спросил Мортимер.

Эдуард несколько мгновений молчал, затем сказал:

— Пусть его тело похоронят на освященной земле в Кумхире. Я не хочу, чтобы говорили, будто я не почтил храброго человека, ибо он был храбр, хоть и глуп.

— А его голова, милорд?

— Ах, его голова. Милорд Мортимер, я хочу, чтобы все знали, что случается с теми, кто мне неверен. Он думал, что станет королем Англии. Было какое-то пророчество Мерлина. Я хочу, чтобы люди видели, что бывает с теми, кто верит, будто может изгнать истинного короля Англии с его престола болтовней о пророчествах.

Затем король приказал взять голову и насадить ее на шест. Ее следовало установить на Лондонском Тауэре, а чтобы напомнить тем, кто будет на нее смотреть, что это был человек, веривший, будто он может стать королем Англии, на голову ему надлежало возложить венец из плюща.

И так разлагающаяся голова Лливелина взирала на лондонскую реку, а королева, когда ее барка проплывала под ней, поднимала глаза и думала о прекрасной Демозели, любившей эту голову, и содрогалась от мысли, что такая участь может постигнуть тех, кто так искренне любил друг друга.

***

Оставался Давид.

— Он нужен мне, живой или мертвый, — сказал король, — ибо, хотя я и разбил валлийцев, пока он жив, покоя не будет.

Когда Давид узнал о смерти брата, его чувства были смешанными. Пророчество Мерлина о Лливелине явно относилось не к тому, а ведь оно было великим стимулом для воинов. С другой стороны, теперь, когда Лливелина не было, он становился неоспоримым вождем.

Он отступил в горы с несколькими своими последователями — жалкой горсткой. Он размышлял, как бы привлечь больше людей под свои знамена. Он был не Лливелин. Он однажды перешел на сторону англичан; правда, он вернулся, чтобы встать рядом с братом, когда счел, что у того есть шанс, но теперь его брат был мертв, а Уэльс — в руках англичан, за исключением неприступных гор. Он говорил с теми из своих последователей, что остались; он пытался вдохновить их обещаниями того, что будет принадлежать им, когда ненавистные англичане будут изгнаны с их земли. Не обладая искренностью Лливелина, он был лишен и его огня. В Давида никто по-настоящему не верил. Они догадывались, что, если это окажется ему выгодно, он продаст их всех врагу.

У него оставался лишь один замок — Бере, но когда он узнал, что граф Пембрук взял его штурмом, ему негде стало укрыться. Он превратился в горного скитальца, и каждое утро, просыпаясь, он видел, что отряд его сторонников поредел еще больше.

Настало время, когда с ним осталось всего трое. Так Давид, принц Уэльский, скитался по горам, словно изгнанник, каковым, по сути, и являлся. Теперь Уэльс принадлежал Эдуарду.

— Клянусь Богом, — вскричал он, — так будет не всегда! Я покажу ему, что валлийцы не останутся вассалами навечно.

Он был вынужден искать приют где придется — в любой убогой хижине, что попадалась на пути. Он не всегда называл свое имя из страха предательства, ибо даже те, кто готов был ему помочь, боялись это делать, ведь король Англии — их новый господин — объявил его в розыск.

Однажды ночью, измученный и голодный, он добрался до одной хижины и попросил еды и крова. Ему дали миску мяса и кувшин эля, которые он поглотил, пока хозяин с женой расспрашивали его, что он делает в горах.

Он сказал, что он солдат, бежавший при отступлении валлийской армии, и пытается вернуться к жене и семье.

Они выслушали его с сочувствием и согласились помочь.

— Но сперва тебе нужно отдохнуть ночь, — сказал крестьянин. — Располагайся, а утром я помогу тебе двинуться в путь.

Он погрузился в благодарный сон.

А когда проснулся, увидел стоящих над ним солдат.

Крестьянин с женой заглядывали в комнату.

— Давид ап Грифид, — сказал один из солдат, — вы наш пленник. Вставайте. Мы уходим немедленно.

— Значит, это правда, — сказала жена крестьянина. — Мы не ошиблись.

— Ошиблись? — ответил крестьянин. — Конечно нет. Я же тебе говорил, верно? Я служил с ним до того, как он перешел к англичанам.

— Теперь он вернется к англичанам, — с мрачным юмором заметила жена крестьянина.

***

Его доставили в Рудлан и там заковали в кандалы. Он послал гонца к Эдуарду, умоляя о встрече и напоминая, что когда-то они были соратниками.

Эдуард ответил, что не ведет переговоров с предателями, и Давид понял, что его былое сотрудничество с королем сыграет не в его пользу. Эдуард уважал Лливелина, который всегда твердо стоял за свое дело, но к человеку вроде Давида, менявшему сторону в зависимости от того, куда дует ветер, он не испытывал ничего, кроме презрения.

Эдуард приказал доставить Давида в Шрусбери, где и должен был состояться суд над этим предателем (как называл его Эдуард).

В Шрусбери собрались графы, бароны, судьи и рыцари, чтобы присутствовать на суде, и король ясно дал понять, что намерен добиться правосудия. Этот человек был убийцей, святотатцем и предателем короля. Он должен понести полную кару.

Его быстро признали виновным и приговорили к смерти. Способ казни был избран такой, какого еще не знала история. Он назывался «повешение, потрошение и четвертование». Это была самая варварская форма убийства из всех, что когда-либо изобретали, и Давида запомнят как первого человека, на котором ее применили.

В последний день своей жизни Давид претерпел страшные муки.

Его медленно протащили по улицам Шрусбери к виселице, и там, на глазах у огромной толпы, повесили. Прежде чем он умер, его сняли, вырвали из него внутренности и сожгли. К счастью для него, затем ему отрубили голову, а тело четвертовали, чтобы выставить его части в пяти городах. За его правое плечо разгорелся спор между Йорком и Винчестером, в котором победил Винчестер. Йорку пришлось довольствоваться другой, надо полагать, менее желанной частью, а Бристоль и Нортгемптон разделили прочие жуткие трофеи. Голову сберегли для Лондона и поместили рядом с головой его брата, теперь уже неузнаваемой.

Эдуард мог взирать на них с удовлетворением. Он покорил Уэльс.

***

Но, конечно, покорить столь гордый народ было нелегко. Они ненавидели завоевателя, и по всей стране продолжали вспыхивать мелкие очаги восстаний. Однако все осознавали силу английского короля. Он ничем не походил на своего отца; он проносился по замкам страны, везя с собой строителей, чтобы их усовершенствовать. Там, где раньше стояли каменные крепости, стали появляться великолепные замки. Будучи человеком огромной энергии, Эдуард не терпел расхлябанности и в своем окружении. Стоило ему решить, что замок нуждается в улучшении, как рабочие тут же принимались исполнять его приказы.

Многие валлийцы понимали, что, если они примут его как своего короля, они смогут процветать, но всегда оставались и мятежники. По этой причине Эдуарду было необходимо держать на границах сильное войско, и, поскольку он все еще не был уверен в своих новоприобретенных землях, он хотел и сам быть поблизости.

Рудлан оставался его штаб-квартирой, и там он держал свою семью, проводя с ней столько времени, сколько мог. Его поражали совпадения, позволившие ему удержать при себе любимую дочь, хотя он и догадывался, что это лишь временная отсрочка. И все же он наслаждался ею. Ей было уже почти двадцать лет, она была в расцвете своей красоты. Конечно, ее давно следовало выдать замуж, но он предпочитал об этом забывать.

В Рудлане царила счастливая семейная атмосфера. Завоевание Уэльса было практически завершено. Повсюду Эдуарда признавали сильным правителем, какого Англии недоставало со времен правления Генриха II, ибо Ричард, при всей своей силе, не был хорошим королем для Англии и растратил свои силы на чужбине. Нет, Ричард был легендой, а не королем. Кому нужен король, сколь бы храбр он ни был, сколь бы популярным героем легенд ни являлся, который настолько любил собственный пол, что не сумел произвести на свет наследника? Люди предпочитали Генриха II, который разбрасывал свое семя по всей стране. Но еще лучше был великий Эдуард — победоносный полководец, сильный король, решивший принести в страну правосудие, и хороший семьянин. Никогда не было никаких скандалов о его внебрачных связях, ибо их не существовало. Редкость для могущественного человека. Он был верным мужем и преданным отцом. Он был редким королем.

Единственным недостатком было то, что он не мог произвести на свет здорового сына. Альфонсо с каждым днем становился все более хилым. Бледный лицом, слабый телом, он был не тем королем, что должен был прийти на смену такому отцу.

Но, слава Богу! Королева снова была беременна.

Повторится ли старая, знакомая история? Легкие роды, а затем… еще одна девочка.

Король нежно любил своих дочерей, и некоторые говорили, что он не очень-то и хочет мальчика, ибо так влюблен в свою старшую дочь, что хотел бы видеть на престоле ее. Это не могло быть правдой. Как бы он ни любил и ни восхищался ею, он был бы рад мальчику. Он так превозносил ее лишь потому, что видел в ней замену.

В начале апреля 1284 года он был в замке Карнарвон, месте, которым безмерно гордился, ибо недавно завершил его строительство. Сооружение, стоявшее там до того, как он возвел свой внушительный замок, было в сравнении с ним не более чем крепостью. И какое место для строительства! Замок стоял на скале, вдающейся в пролив Менай. С одной стороны было море, с другой — река Сейонт. Зубчатые стены и башни наполняли короля гордостью. В облике замка красота соединилась с мощью. Это было одновременно и прекрасное жилище, и неприступная крепость. Из всех его замков в Уэльсе этот был его любимым. Над зубчатыми парапетами возвышались башни с башенками. Их было тринадцать, и он приказал, чтобы ни одна не была точной копией другой. Он сказал, что второго такого замка, как Карнарвон, быть не должно, и его не было. Башни были пятиугольными, шестиугольными и восьмиугольными.

Перед въездной башней он велел воздвигнуть статую самого себя — с мечом, наполовину извлеченным из ножен. Это должно было напоминать валлийцам, что он — завоеватель, и что весь Уэльс теперь под его властью.

Стоя у окна парадных покоев, он ощутил острую тоску по семье. Рождение ребенка было уже не за горами. Событие ожидалось где-то в двадцатых числах месяца. Семья его находилась в Рудлане, и он подумал, что было бы славно, будь они рядом с ним.

Он отправил гонца в Рудлан. Пусть королева и все остальные члены семьи присоединятся к нему в Карнарвоне. Ему пришло в голову, что его следующий ребенок должен родиться в замке, который он совсем недавно достроил и который был лучшим во всем Уэльсе.

***

Вскоре они прибыли. Королева была уже на сносях, но заверила его, что дорога была легкой. Она так привыкла к деторождению, что это доставляло ей лишь малые неудобства. С каким же удовольствием он показывал им свой замок.

— Конечно, многое еще предстоит сделать, но работа движется.

Как бы он хотел провести с ними больше времени, но едва они успели разместиться, как пришла весть, что после отъезда семьи в Рудлане вспыхнули волнения, и было сочтено, что присутствие короля там необходимо немедленно.

— Так и будет продолжаться, — сказал Эдуард. — Я полагаю, что здесь еще долгие годы не будет покоя, если я не найду способ умиротворить этот народ.

Он нежно простился с семьей.

И последними словами королевы были:

— На этот раз должен быть сын.

— Пришлите мне весть о нем в Рудлан, как только он появится, — таков был его ответ.

***

В Рудлане он собрал совет со своими полководцами. В горах назревала смута. Некоторые вожди поднимали свои знамена и пытались сплотить людей во имя свободного Уэльса.

— Их следует отвезти в Лондон и показать им гниющие головы тех, кто пытался бросить мне вызов, — мрачно отозвался король.

— Они говорят о князе, которого следует назначить. Они хотят валлийца. Они хотят того, кто даже не говорит по-английски.

— Сбудется не то, чего хотят они, а то, чего хочу я. Они забывают, что они — покоренный народ.

— Есть люди, милорд, которые никогда не признают поражения. Валлийцы из их числа.

— Посмотрим, — сказал Эдуард.

Он был немного подавлен. Ему хотелось вернуться на юг. Он обнаружил, что его одолевает слишком много проблем, и они наступают со всех сторон. Ему хотелось быть в Виндзоре или Вестминстере. Там был центр его правления. Как он мог знать, что происходит там, пока он занят валлийскими делами?

— Клянусь Богом, — вскричал он, — это разгромленный народ. Они будут делать, что я скажу, или познают мой гнев.

И пока он размышлял об этом, из Карнарвона прибыл гонец.

Королева родила мальчика. Здорового мальчика.

Он уставился на гонца. Сначала он не мог поверить. Затем радостно вскрикнул.

— Так это и впрямь правда?

— Милорд, это так. Королева вне себя от радости.

— Как и я. Как и я. И здоровый мальчик, говоришь.

— Говорят, здоровее еще не видели. Если судить по громкости его голоса, милорд, он являет добрые признаки силы.

— Да пребудет с тобой благословение. Ты будешь вознагражден за эту весть. Земельный надел и рыцарское звание — отныне твои.

— Да хранит Господь вас и младенца-принца, милорд.

Человек распластался на коленях, но Эдуард уже шагнул мимо.

Он сдержит свое обещание, а затем… во весь опор в Карнарвон.

***

Это была правда. Королева лежала в своих покоях, которые она на свой манер сделала красивыми и уютными, развесив испанские гобелены. Рядом с ней стояла деревянная колыбель, подвешенная на кольцах между двумя столбиками.

— Любовь моя, — вскричал он и, опустившись на колени у постели, поцеловал ее руки.

Она с торжеством улыбнулась ему.

— Дитя, — сказала она.

И вот он, лежал там, всего несколько дней от роду, но с таким здоровым видом — совсем не похожий на других мальчиков, которые все были хилыми с рождения.

— Назовем его Эдуардом, — сказала королева.

— Быть ему Эдуардом.

— Я буду молиться, чтобы он вырос точь-в-точь как его отец.

Принцессы приветствовали отца со своей обычной преданностью, но принцесса Элеонора была подавлена. Она не хотела ни с кем говорить, даже с Джоанной. Элеоноре было уже двадцать лет, самой Джоанне — двенадцать. «Больше отсрочек не будет, — думала Элеонора. — Да и как им быть?» Ребенок в колыбели вытеснил ее с ее места. Альфонсо долго не проживет. Все так говорили. И как раз в тот момент, когда ее честолюбивые мечты были готовы сбыться, должен был родиться этот мальчик.

Джоанна была немного лукава.

— Интересно, зачем Господь послал Сицилийскую вечерню? — сказала она. — Теперь все это кажется таким незначительным, не правда ли? С таким же успехом ты могла бы быть в Арагоне, как и здесь, в Англии.

Элеонора не могла вымолвить ни слова. Она не могла уединиться, поэтому должна была попытаться взять себя в руки, чтобы отец не увидел, как горько она разочарована.

Она не могла отделаться от воспоминания о насмешливом замечании Джоанны. О чем только думал Господь?

Было неразумно делиться своими сокровенными мыслями с кем бы то ни было — даже с сестрой.

***

Эдуард принял валлийских вождей, прибывших в Карнарвон, чтобы принести ему оммаж.

Он принял их с уважением, и после того как они признали свою вассальную верность, они попросили разрешения обратиться к нему. Он с готовностью позволил.

— Милорд, — сказал их предводитель, — не будет мира на этой земле, пока у нас не будет своего князя — князя, чья честь безупречна, того, кто не говорит ни по-французски, ни по-английски.

Эдуард молчал. Если он не говорит ни по-французски, ни по-английски, значит, он должен быть валлийцем.

— Князь, — повторил он, — который никогда вас не оскорблял, князь, который никогда не сражался против вас на стороне англичан, вы это имеете в виду. — Он выглядел задумчивым. — Князь, который не говорит ни по-английски, ни по-французски. Я понимаю, что вы имеете в виду. Думаю, я могу на это согласиться. И если я это сделаю, обещаете ли вы мне мир в Уэльсе?

— Милорд, мы обещаем.

— Больше никаких восстаний. Никаких мятежей. Вы примете князя, которого я назначу, и сделаете его своим Принцем Уэльским.

— Мы сделаем это, милорд.

— Подождите здесь немного. Я скоро вернусь.

Вожди в изумлении переглянулись. Это была победа, превзошедшая их ожидания. Король соглашался на их просьбу. Валлийский князь для Уэльса!

Король вернулся. Они в изумлении уставились на него, ибо на руках он нес младенца.

— Вы просили у меня Принца Уэльского, — вскричал он. — Вот он. Я даю его вам. Он рожден в вашей стране. Характер его безупречен. Он не говорит ни по-французски, ни по-английски, и, если вы пожелаете, первыми его словами будут слова на валлийском.

Вожди были ошеломлены. Они поняли, что их обманули. Но что-то в жесте короля им понравилось. Перед ними был человек великой находчивости. Это был тот, за кем следовать было в интересах Уэльса.

Они посовещались. Затем их представитель сказал:

— Милорд, мы принимаем вашего сына как нашего Принца Уэльского.

Король был вне себя от восторга, пока вожди один за другим целовали руку младенца и присягали ему на верность.

Он верил, что завершил завоевание Уэльса.