Морские напевы

Глава четырнадцатая "ТЫ СТАЛ ДЖИГИТОМ!"

Последние десять дней декабря были счастливыми для Бекше. Наконец-то он установил связь с железной баржей. В потускневших глазах его появился озорной блеск. Худые щеки покрылись румянцем, словно свет зимнего утра запечатлелся на них надолго. Нелепо выглядели и жиденькие рыжие бакенбарды, но все скрадывало радостное настроение. Он одевался теперь в тщательно отглаженную одежду и сильно отличался от нас, охотников.

Бекше каждый день разговаривал с Людой по радио, а вечерами делился со мной своими впечатлениями. Все в ней ему нравилось. Смех Люды он сравнивал со звоном серебряных колокольчиков. Голос был напевен, как звуки арфы. Фигура ее напоминала лозу.

Но у нас было еще одно занятие. Приближалась к концу вторая четверть, и я в свободное время садился за учебники. Бекше помогал мне. Расхаживая взад и вперед по тесной радиорубке, он объяснял теоремы и правила, приводил примеры, разбирал задачи. Правда, время от времени возвращался к теме "Люда".

— Она так обрадовалась встрече со мной в эфире, — в который раз говорил мне Бекше. — Ты не можешь даже представить себе этого.

— А ты поплыви к ней, — в шутку замечал я. — Вот тогда бы она подивилась по-настоящему.

— Да, это было бы здорово. — Бекше рассмеялся. — Появляюсь перед ее носом, как дядька Черномор.

— В окружении тюленей.

Мы смеялись. Потом снова принимались за учебу. Но проходил час, и Бекше возвращался к любимой теме.

— Капитан собирается отправить к барже судно. Нужно сдать туши. Я договорился съездить на этом судне на баржу. Кстати, Люда благодарна тебе.

— За что?

— Не обидишься? — Бекше помялся, но потом выложил начистоту. — Видишь ли… Пушка я от нашего имени…

Было понятно, что он имел в виду.

— Да ведь только два дня назад мы радировали Айжан о том, что ее просьбу выполнили! — рассердился я. — С чем мы приедем в Баутино?

— Поймаем другого.

Бекше смотрел на меня таким виноватым взглядом, часто моргая редкими ресницами, переступая с ноги на ногу, что я примирительно махнул рукой.

— Ну, ладно.

Он бросился ко мне, поцеловал в обе щеки. Потом прижал тюлененка к груди и закружился по радиорубке.

— Пушок! На следующей неделе мы с тобой отправимся к Люде. А до этого я научу тебя плавать. Сделаю для тебя бассейн.

Я с улыбкой наблюдал за своим другом.

На другой день с охоты мы вернулись засветло. Быстро настреляли тюленей. Я сел за весла, дядя Канай стоял на носу и шестом отталкивал льдины, мешавшие движению. Иногда мы соскакивали на берег и, подобно бурлакам, тянули лодку за аркан. Возвращаться на судно после удачной охоты всегда приятно. Еще приятней, когда на мачте не горит красный сигнальный фонарь. Значит, льдины не угрожают судну, можно отдохнуть, а потом сесть за учебники.

Когда поднялись на палубу, Рахмет-бабай ругал Бекше.

— Очкастый шайтан! Сыт, одет, обут, целыми днями на корабле, потому и бесишься с жиру.

— Ошибаетесь, Рахмет-бабай, — возражал Бекше, и голос его срывался. Должно быть, давно ссорились. — Я добросовестно исполнял свои обязанности.

— Кто позволил тебе заваливать палубу льдинами? Это тоже входит в твои обязанности?

— Это аквариум для Пушка.

— Пруд прудят на берегу.

— Аквариум! Капитан дал свое согласие!

— Не мог он дать согласие на такое дело, понял? Не мог. А ну, берись за уборку! Носишься с этой нечистой тварью!

На палубе возник крохотный водоем, плотно отгороженный с четырех сторон льдинами.

— Кому говорю? — сердился старик. — Убирай лед и своего щенка.

— Эх, Бекше! — Дядя Канай поспешил к ним. — Разве я разрешал устраивать аквариум на палубе? Ты сказал, что хочешь научить тюлененка плавать, я поддержал твою идею. Думал, ты хочешь строить бассейн на ледяном поле. Как же можно разводить такое на палубе?

— Извините, — Бекше стал ломом отделять примерзшие друг к другу куски льда. — Значит, я неверно понял вас.

— А ну-ка, товарищи! Давайте поможем Бекше сделать бассейн на льду! — предложил капитан.

— Ур-ра!! — Бекше первым спрыгнул за борт. — Это будет нашей научной станцией.

На ледяном поле очистили площадку. Обложили ее по краям льдом, облили водой. После того как льдины образовали цельную коробку, бассейн заполнили водой.

Бекше радовался, как ребенок.

— Отличный водоем! Целая научная станция! Я буду вести здесь наблюдения. Это пригодится для юных натуралистов нашей школы.

Дядя Канай подмигнул нам:

— Назначаю Бекше Балганиязова начальником этой станции. Он же научный сотрудник. Ответственность за научно-исследовательскую работу возлагаю на него же.

— Есть, товарищ капитан!

До Нового года оставалось четыре дня. Все были по горло заняты. Экипаж старался завершить старый год с хорошими результатами. Трюм медленно наполнялся тушами. Бекше держал связь и ухаживал за тюлененком.

Однажды он дал мне почитать свои записи. "Пушок наелся и долго спал, подставив солнцу бок. Он скулит меньше".

"С утра отнес Пушка в аквариум. Мне нравится название — аквариум. Не понимаю, почему дядя Канай называет его бассейном. В корне неверно. Не научный термин.

Пушок сперва тонул. Приходилось поддерживать его снизу ладонью. Зимой это не такое уж приятное занятие. Но очень быстро освоился. Движениями тела и ластами держит себя на поверхности воды, мордочку тянет кверху. Забавно на него смотреть. Он напоминает ребенка, недавно научившегося ходить. Сегодня немного попла-зал и стал взбираться на стенку. Смотрит на меня так, словно хочет сказать: "Устал, хочу домой".

"Сегодня провел первый научный эксперимент, результаты которого полностью подтвердили мои предположения. В обычное для купания время я не поместил Пушка в аквариум. Он стал скулить, беспокоиться. Я выпустил его на лед. Пушок пополз к аквариуму, но не смог перелезть через высокий борт. Снова заскулил.

Я перенес его в водоем. Он стал весело плескаться, нырять за рыбками, которых я бросил туда.

Люда, конечно, будет рада тюлененку".

Прочитав записи, я заметил Бекше.

— Ты должен работать на научной ниве.

— Ниве! — передразнил меня Бекше. — Ну и язык!

— В общем, у тебя несомненно есть качества, которые встречаются и у ученых…

— А какие это качества? — несколько громче спросил Бекше, видя, что к нашему разговору прислушивается дядя Канай.

— Ты похож на героев двух известных романов.

— На кого? — У Бекше лопнуло терпение. — Да говори же! Что за привычка тянуть резину?

— На Бенедикта из "Пятнадцатилетнего капитана" и Паганеля из романа "Дети капитана Гранта". Ты так же, как они, добр, начитан, рассеян, непрактичен. Паганель, как известно, был еще близорук и долговяз.

— Ну и скажешь! — рассмеялся Бекше. Ему было приятно слушать о себе такое.

— Но настоящий ученый, конечно, обладает и иными качествами, — продолжал я.

Бекше стал протирать очки. Теперь он не торопил меня.

— В тебе же, в отличие от настоящего ученого, нет настойчивости и основательности.

— Солидность придет с возрастом.

— Неплохо бы ее иметь уже сейчас.

— Думаю поступать в технологический институт, — повернул разговор Бекше. — Посоветуюсь с Людой.

— А с нами?

— Конечно, обсудим. — Он смущенно улыбнулся.

— Ты пригласи ее к нам на Новый год.

— Приедет? Думаешь, приедет? — Бекше заволновался. снял очки, снова стал протирать стекла.

— Конечно, с радостью согласится встретить с нами Новый год. Что, на барже, думаешь, ей будет веселее, чем у нас?

Дядя Канай захлопнул книгу, взял с печки чайник и направился к себе.

— Спите, джигиты. Утром встаем рано.

— Спокойной ночи, дядя Канай.

Мы подождали, пока капитан не зашел в каюту, тихонько поднялись с постели и, крадучись, направились в машинное отделение. Я уже выстругал новый приклад для ружья Тогайали. И сегодня хотел приладить его к стволу.

Бекше запер Пушка в радиорубке. Мы договорились, что он поможет мне.

В последние дни перед Новым годом на нашем судне участились гости. Айса, так тот искал любой повод, чтобы наведаться на "Нептун". Он не мог жить без шутки и смеха. И момент вручения ружья Тогайали решил превратить в веселое представление.

Тогайали весь этот вечер носился по судну в прекрасном расположении духа. Приготовил вкусный ужин. Рахмет-бабай, подкрепившись, повеселел, забыл про поясницу. Вскоре потянулся за домброй. Зазвучали струны. По традиции он начал с кюев Курмангазы, затем перешел на Даулеткерея… Его игра, как всегда, увлекла нас, и мы чуть не позабыли про ружье Тогайали. Но в самый разгар вечера Айса вытащил его и протянул коку.

— Ну вот, Тогайали, твое ружье.

— Спасибо, друзья. — Тогайали был растроган.

— Но сперва откупись.

— Дай-ка я поцелую тебя. — Тогайали потянулся ко мне и поцеловал в щеку мокрыми толстыми губами. — Спасибо, сынок. Дай бог тебе удачи на охоте. Ну, давай ружье.

— Нет, поцелуем не отделаешься.

— Как будто ты сам сделал приклад!

— Давай, плати, повинную, — стоял на своем Айса.

— Кин, кин… — Тогайали заволновался.

— Ты убил тюлениху. Она — тоже человек, хоть и выступала против пророка Сулеймана. А убийство — грех.

— Какой еще грех, когда пергаун ненавидел мусульманскую веру? — вмешался Рахмет-бабай. — Да и имя святого — не игрушка.

— Пророк, святые… — усмехнулся Айса, садясь за стол. Ружье положил себе на колени. — Брехня все это, начиная от Сулеймана и кончая; мангыстаускими триста шестьюдесятью святыми.

— Триста шестьдесят? — удивился капитан Кадырали и потянулся рукой к своему отмороженному носу. — Значит, в каждом ауле был свой святой? А я что-то не помню святого своего родного аула. Ни одной знаменитости. Вот разве что Тогайали родился у нас…

Кубрик взорвался от хохота.

— Отдай ружье! — Тогайали не легко было сбить с толку.

— Подожди, Тогайали. — Рахмет-бабай осадил его. — Что же, выходит, неправда и то, что рассказывают о святом Ерсары-бабае?

— По словам стариков получается, что я потомок Ерсары-бабая, — ответил весело Айса. — Но что-то тоже не нахожу в себе ни капли сверхестественной силы. Вот разве что "святого" Тогайали два раза из воды вытащил.

— А почему бы Ерсары-бабаю и не быть святым? — не сдавался Рахмет-бабай.

— Ну, после вашего рассказа, в этом никто не сомневается, — с иронией продолжал Айса. — Между местечками "Большой кундик" и "Малый кундик" расстояние в однодневный переход. По легенде это пространство было очагом святого. Для своего бульона он брал соли из озера Тузбаир, не отходя от казана. Простому смертному до озера, как известно, пришлось бы идти полдня. Да и казан у него, наверное, был величиной с утес Шеркала. Знаменитому хорезмийскому святому со своим двадцатипятиметровым ростом делать нечего было бы рядом с Ер-сары. Ну, как рядом с Бекше наш Болатхан…

Новый взрыв хохота. Айса похлопал меня по спине.

— Может, вы не верите и в Масат-бабая? — допытывался старик.

— Почему? В это можно и поверить. Человеку отрубили во время молитвы голову, а он продолжал молиться. Потом положил свою голову в подол и зашагал невесть куда. Да еще на поводу вел кобылицу с жеребенком, ну, а что касается изображения его кобылицы с жеребенком на скале, это, думаю, вырезал один из предков Болатхана. Его сверстники охотились на зверей или пасли скот, а он висел на скале и вырезал рисунки. Акварелей тогда не было. Хотя некоторые рисунки на стенах мечетей выполнены и в красках.

— Ну, теперь отдай мне ружье? — попросил Тогайали. — Я посмотрю, как приклад ляжет на плечо. Ну, дай.

— А ты дай слово Болатхану, что не будешь стрелять в святых тюленей! — потребовал Айса.

— А как я узнаю, что он святой, а не обыкновенный? Кин, кин… Что, у них на лбу написано?

— Как увидишь рядом с ним детеныша, значит, святой, понял? Держи ружье.

— А-а! — Тогайали поймал ружье на лету. — Я уже пообещал Болатхану. — Он приложил ружье к плечу. — Здорово! Молодец, Болатхан. Мастер на все руки. Всех обскакал.

— Тут Кадырали, правда, задел важный вопрос, — заговорил Айса снова. — Святого у них в ауле не оказалось. Что, если святого сделать из Тогайали?

— Из меня? Кин, кин… А как это ты мыслишь?

— А вот, если умрешь раньше меня…

— Типун тебе на язык! — испугался Тогайали.

— Допустим, что это случилось, — продолжал Айса, блестя глазами. — Я и Кадырали закололи бы у могилы барана, повесили на шест лоскут белой материй и стали бы твердить, что тут захоронен святой человек.

— Это Тогайали-то? — спросил Сартай.

— Суеверные приходили бы отмаливать свои грехи, приносили бы жертвоприношения. — Айса снова увлекся. — На Мангыстау, глядишь, появился бы триста шестьдесят первый святой. Лично для Кадырали.

— Кин, кин…

— Началось бы паломничество. Резали бы овец, кумыс лился б рекой.

— Ах, черт побери! — воскликнул Тогайали и зачмокал губами. — Вот бы мне тогда встать из могилы и наесться до отвала.

Все захохотали. Только Рахмет-бабай сидел с обиженной миной на лице.

— Эх, Айса, — вздохнул он через некоторое время. — Не смейся, пожалуйста. Я и сам во многое из этих легенд не верю. Жалею, что и на этот раз ввязался в спор.

Старик помолчал с минуту и вышел из кубрика.

На другое утро дядя Канай и Бекше на "Шмидте" отправились на баржу. Повезли сдавать добычу всех трех бригад. Вернулись они вечером оба мрачные, молчаливые.

Капитан сразу же ушел в свою каюту. "Наверное, устал, — подумал я. — Хочет отдохнуть".

Бекше привез обратно Пушка и проигрыватель, и я понял, что Люда отвергла подарок. Он сунул мне тюленёнка и побрел к себе в радиорубку. Вид у Бекше был унылый. Плечи опустились, бакенбарды повисли. Он еле волочил ноги.

— Ты не заболел, Бекше? — спросил я. Мне не верилось, что человек может так измениться из-за неудачной поездки к девушке.

Бекше не ответил. Я накормил Пушка и вошел в радиорубку. Бекше рвал на мелкие кусочки тетрадь с письмами, посвященными Люде. Я взял его за локоть, усадил на койку. В такие моменты Бекше безропотно меня слушался.

— Выкладывай, что случилось?

Бекше уставился тусклыми глазами в угол.

— Язык проглотил?

— Оставь меня в покое, Болатхан.

— Почему привез обратно Пушка?

— А кому бы я подарил его?

— Люде.

— А где она, Люда? — он посмотрел на меня.

— Вы что, не нашли баржу?

— Нашли. Только Люды там нет.

— Ты же каждый день разговаривал с ней?

— Провели меня на мякине. Другая девчонка выдавала себя за Люду и морочила мне голову.

Я рассмеялся. Получилось забавно.

— Неужели ты не мог догадаться по голосу? — с удивлением спросил я. — Кто уверял, что голос у Люды похож на звон серебряных колокольцев? Ты или не ты?

— В том-то и дело, что голос у этой рыжей и рябой девчонки еще красивей, чем у Люды! — Бекше соскочил и нервно забегал по радиорубке! — Какая наглость! Мы взошли на баржу, сердце мое рвется из груди. Вдруг подходит какая-то толстушка и спрашивает: "Который из вас радист?" Дядя Канай, конечно, показал на меня. Она и кинулась мне на шею. "А, это ты, любовь моя!.." Я готов был провалиться сквозь землю. А она еще требует проигрыватель. Какой позор! И все это случается при дяде Канае… — Бекше со стоном бросился на койку.

— Ты объясни мне, куда делась Люда?

— Дядя Ваня умер. Она похоронила деда и уехала в Астрахань. Не взяла с собой даже голубя.

На глазах Бекше выступили слезы обиды.

— Слушай, что за слезы! — рассердился я. — Ты джигит или нет? Люду отыщем. Свяжемся с Астраханью. Возьми себя в руки. А почему дядя Канай в плохом настроении?

— Узнал, что Зангарин хлопочет о восстановлении на работе.

— Вот оно что…

Нас окликнул Айса.

— Эй, на "Нептуне!" Как ваши дела?

— Плохо, — ответил Рахмет-бабай. — Зверя нет.

Айса поднялся к нам.

— И наши ни с чем вернулись. Только я принес одного.

— У нас тоже по одному. Лишь только Тогайали настрелял полную лодку.

— Неужели напал на косяк? — К нам подошел дядя Канай. Покачал головой. — Что-то не верится.

— И я не верю. — Айса поднял на руки Пушка, передал Бекше. — Отнеси в аквариум. Он, наверное, соскучился по воде. Видно, надо будет сменить место охоты. Может, пойдем ужинать ко мне? — предложил Айса.

— Да нет. — Дядя Канай был все еще мрачен. — Раз пришел к нам, будь гостем.

— А Новый год справим у нас. Согласны? — Айса улыбался. — Остался всего один день. Болатхан соорудит нам елку.

Мы вошли в кубрик. Тогайали уже расставлял на столе тарелки.

— Что такое? — Айса принюхался. — Что за запах? Тогайали, что это ты приготовил? Мясо, что ли, протухло?

— И правда, что за запах? — Дядя Канай вопросительно поднял брови, посмотрел на Тогайали.

— Откуда я знаю? — огрызнулся тот.

— А ну-ка, вытащи из-под койки свой чемодан! — предложил капитан.

— Да ничего там нет! Зачем вам мой сундук?

Дядя Канай, ни слова не говоря, вытащил большой, окованный железом, чемодан Тогайали, сбил замок. В чемодане лежали белые шкурки, снятые с тюленей.

Глаза капитана потемнели.

— Хотел дочери сшить шубку. Кин, кин…

— Врешь! У тебя никогда не было отцовского чувства к детям! На рынок, для продажи собирал! — Дядя Канай вынул из кармана листок бумаги, бросил в лицо коку. — Вот, телеграмма. Самрат бросил школу и уехал с сестрой в совхоз. В чабанскую бригаду. Что же ты им не оставил достаточно денег на житье?

В кубрике стало тихо. По лицу Тогайали, застывшего у стола, текли слезы. Вдруг он, набычившись, бросился на дядю Каная.

— Все, все у меня отняли, все разрушили! Жизнь поломали! Верните мне детей!..

Капитан откинул Тогайали от себя.

— Вот теперь копи богатства, сколько хочешь! — прохрипел он. — Все можешь взять с собой в могилу.

— А-а-а!.. — Тогайали упал на кровать. — Верните мне моих детей…

На Тогайали было трудно смотреть. Следом за дядей Канаем мы вышли из кубрика.

— Отдыхайте! — бросил нам капитан. — Завтра завершающий день старого года. Встанем пораньше. Может, судьба улыбнется нам.

Утром дядя Канай отстранил Тогайали от обязанностей кока и отчислил из бригады.

— Не будь таким суровым, Канай. — Рахмет-бабай не выдержал, вступился за Тогайали. — Пожалей его в последний раз.

— Он чужой нам человек. — Капитан ответил коротко. Обязанности кока пока были возложены на Бекше. Вся бригада вышла на охоту. Ушел в море и Тогайали. Теперь он охотился сам по себе. Утром никто с ним не разговаривал.

На судне остались опять мы с Бекше. Я должен был приготовить елку, убрать к новогоднему вечеру судно. Елку делал полдня. Получилась она красивой, хотя и состояла из тряпичной бахромы, картона, проволоки и раскрашенных бумажных звездочек. Нашел в машинном отделении лампочки, раскрасил и протянул электропровод. То-то удивятся тюленебойцы, когда елка вспыхнет разноцветными огнями.

Бекше сидел в радиорубке, принимая поздравления, отправляя в свою очередь телеграммы. Я рассмеялся, услышав, как он поздравлял и обитателей железной баржи.

Сегодня мне исполнялось восемнадцать лет. Я скрывал эту дату от всех, и на судне многие не знали о моем дне рождении.

Время было за полдень, когда на судне появился Тогайали. Он привез целую лодку тюленей. Спустил их в трюм и вновь ушел в море. Ни словом мы не обмолвились с ним. У Тогайали взгляд был страшный, словно у загнанного зверя.

Над белым простором зажглись яркие звезды. Природа словно откликнулась на пожелания людей, послала нам чистое небо. Вскоре выплыла луна, и серебряная дорожка пролегла по ледяному полю. В лунном свете потянулись к кораблям тюленебойцы. По два, по четыре. Без особого оживления и привычных шуток. Значит, опять не удалась охота. Наши опасения подтвердились. Вернулся Сартай с одним тюленем. Затем Рахмет-бабай, в его лодке и вовсе ничего не было. У остальных тоже было не густо.

Наконец показался и дядя Канай с напарником. В это время возле аквариума, где купался Пушок, стояли Айса и Бекше.

— Эй, Канай, что с вами случилось? — громко спросил Айса. — Что так припозднились?

— Не хотели возвращаться с пустыми руками, — устало ответил капитан. — И всего-то две штуки.

— У нас тоже по-одному.

— Зато Тогайали приволок целую лодку, — сообщил Бекше.

— Опять? — спросил дядя Канай.

— Тут дело не чисто, — подал голос Айса. — Откуда здесь косяк? Всю округу мы обшарили.

— Ну, празднуем у тебя? — спросил дядя Канай у Айсы.

— Как договорились.

— Но до этого надо бы все-таки закусить. Бекше, ужин готов? Твое место, по-моему, в камбузе.

— Готов, товарищ капитан! — Бекше махнул мне рукой. — Накрывай на стол, Болатхан.

Поужинали быстро. Тогайали все не было. Дядя Канай сел за рацию и вскоре вернулся мрачный.

— Рахмет, получена радиограмма, — сообщил он. — Надо уходить в открытое море. Надвигается шторм.

— А Тогайали?

— Сартай, запускай двигатель! — распорядился капитан. — Бекше, сообщи "Баутинду" и "Шмидту" о шторме. Живо!

— Чуяли мои старые кости, — пробормотал Рахмет-бабай. — Но надо подождать Тогайали, капитан.

— Времени мало, Рахмет. Льды раздавят судно. Я не собираюсь из-за одного негодяя рисковать жизнью всего экипажа.

— Охотники в беде не бросают даже собак. Человек ведь он.

— В нем не осталось ничего человеческого!

— Машинное! Тихий назад! — скомандовал капитан.

— Тогда останусь и я. — Рахмет-бабай повернул к кубрику. — Заберу вещи и высажусь на льдину. Еще не было того, чтобы из моего экипажа кто-то был оставлен во льдах. Не смогу взять на себя такого греха.

Я опередил старика, бросился в кубрик, вынес наружу спальный мешок и огромный тулуп Рахмет-бабая, потом застыл у порога, не зная, как дальше поступить. Неужели дядя Канай не отступится от своих слов? Старик тоже стоял неподвижно. Вид у нас, наверное, был довольно смешной, ибо дядя Канай громко и нервно рассмеялся.

— Рахмет, становись за штурвал. Не можем мы стоять на месте! Пойдем вдоль ледяного поля.

— Ну, если так…

Капитан просигналил "Шмидту" и "Баутинцу" о своем решении, и мы двинулись вдоль льдин. Сартай непрерывно подавал гудки. Дядя Канай всматривался в темноту.

— Он, по-моему, уходил вон к тем торосам, — поделился капитан своим предположением со стариком. — Может, попытаемся немного углубиться во льды по разводьям?

— Нельзя этого делать. — Рахмет-бабай покачал головой.

— Вы правы, нельзя. — Капитан подумал с минуту. — Ну что ж, высадимся на лед. Пойду сам на его розыски. Я из него душу его поганую вытрясу!

Дядя Канай выбрал человек девять тюленебойцев и пошел к торосам. Я увязался за ними. Мне показалось, что может случиться беда: уж слишком был разгневан дядя Канай. Сердце мое колотилось. Хотелось предотвратить беду.

Мы спустили на воду лодку и, волоча ее за собой, двинулись в глубь льдин. Луна светила ярко. Впереди шли самые опытные тюленебойцы, держа в руках длинные шесты. Ночью идти по льдинам опасно. Не видно, где лед тонкий, где открывается полынья. Время от времени мы садились в лодку и преодолевали разводья вплавь. Почти час шли к торосам. Наконец еще издали увидели человека, который ломом рубил лед. Конечно, им оказался Тогайали. Я был поражен интуицией дяди Каная, безошибочно определившего, в какой части этого безбрежного простора надо искать нашего кока. Увидев нас, Тогайали растерялся, бросился было за торосы. И я вспомнил рассказы Рахмет-бабая и Айсы о зимних охотах в годы войны. Однажды Тогайали, застрелив вороного скакуна, точно так же пытался спрятаться.

Дядя Канай выстрелил вверх и громко прокричал:

— Выходи немедленно! — Он уже разобрался, в чем дело. Увидел то, чего я еще не заметил.

Угроза возымела действие. Тогайали, что-то гундося под нос, выполз из-за тороса.

— Неужели тебя ничто не исправит, не образумит?! — в гневе кричал дядя Канай. — Сколько сейчас людей из-за тебя, из-за твоей жадности, можно сказать, на краю гибели!..

И тут я понял: Тогайали, оказывается, наткнулся на полуразбитые рыбацкие сани и лодку, полные смерзшихся тюленей, — кому-то вот так же, накануне шторма, пришлось бросить их тут. Он откалывал заледеневшие туши и перевозил на судно, припрятывая их в трюме…

А ветер уже гудел, и в воздухе мелькали снежинки. В несколько минут поднялся буран. Хорошо еще, что ветер дул нам в спину. Люди шли, держась друг за друга. Под локтем у каждого пропущен аркан.

На судне горели прожектора. Часто раздавался гудок. Когда мы подошли к "Нептуну", его тесно окружили льдины.

Экипаж шестами отталкивал их от бортов и держался из последних сил. Тюленебойцы, взобравшись на судно, бросились на помощь товарищам. Узкий проход почти закрывался.

Капитан стал рядом с Рахмет-бабаем.

— Упустили время, Рахмет.

— Упустили, капитан…

— Тихий вперед! — скомандовал дядя Канай. Задребезжал звонок, и судно медленно двинулось.

— Проход закрывается, — капитан выскочил на палубу. — Джигиты! Проход закрывается! Отталкивайте льды от носа судна. У левого и правого бортов остаются только по восемь. Приналягте, джигиты!

Напор льдин усилился, когда судно прибавило ход. Борта "Нептуна", казалось, вот-вот затрещат.

— Капитан, посмотри в бинокль, — попросил Рахмет-бабай. — Что-то не разгляжу. Не затор там, впереди?

— Затор, Рахмет. Иди осторожно.

Через некоторое время судно уперлось носом в нагромождение льдин, закрывших проход.

— Назад, тихий ход!

Борта захлестывало водой. Побелели от инея брови и усы тюленебойцев. Волны швыряли судно, с треском громоздились друг на друга серые льдины. За затором мигали огнями "Баутинец" и "Шмидт".

— Стоп! — загремел голос капитана.

Льдины вплотную подошли и сзади. Судно задергалось: то вперед, то назад.

— Тише, тише… Стоп! Теперь вперед! Самый малый. Рахмет, чуть правее держи.

— Вижу, вижу, капитан.

Неожиданно судно стало зарываться носом. Капитан встревоженно огляделся вокруг.

— Болатхан, ну-ка сбегай в кубрик.

Я бросился вниз. В кубрике плескалась вода. — Пробоина! — закричал я.

— Ах, черт! — Капитан помчался туда.

И тут, опередив тюленебойцев, за ним рванулся Тогайали. На бегу подхватил тюленью тушу. Крикнул кому-то:

— Живо туши тащи! Еще!

Я кинулся следом. Спустился вниз на несколько ступенек и застыл: пробоина увеличилась, в нее с шумом хлестала волна. По пояс в воде пробирались дядя Канай и Тогайали. Поток сбивал с ног, отбрасывал назад. Наконец тюленья туша вошла в пробоину. Сверху в кубрик упали еще две и легли на первую. Вода теперь просачивалась мало. Но напор снаружи был настолько сильный, что капитан и Тогайали, упершись о туши плечами, едва удерживали их. Нечеловеческое напряжение исказило их лица.

— Болатхан! — прохрипел дядя Канай. — Тащи доски, гвозди!

Через несколько минут я был снова внизу. Застучал молоток. Две доски легли крест-накрест поверх туш.

— Болатхан! Тяни шланг помпы, — распорядился капитан, переводя дух. — Откачивайте вдвоем с Бекше воду.

Одежда на нем и Тогайали висела клочьями. Не успели они добраться до ступенек, как сверху раздался голос Сартая.

— Быстрее! В трюме вода! В машинном! — Увидел Тогайали, рванулся к нему. — Из-за тебя все!..

— Прекратите! — рявкнул дядя Канай, отбирая у Сартая разводной ключ. — Живо за мной! Болатхан, что там наверху? Посмотри!

— Убирают затор с обеих сторон, — доложил я, сбегав на палубу. — Помогают баутинцы.

Заполнилось паром машинное отделение. Двигатель шипел. На него накатывала холодная вода.

— Машина работает? — спросил капитан.

— Где ей работать, когда залило…

— Не дай бог, развернет нас поперек волны! Где туши? Тащите!

Теперь уже по горло в воде дядя Канай и Сартай бродили по темной машинной, пытаясь найти пробоину. С доской и гвоздями в руке пробирался к ним я. А Тогайали… Он хватал одну за другой те самые, только что привезенные им тюленьи туши и переправлял нам. Я видел, как с изумлением посмотрели на него дядя Канай и Сартай… Однако раздумывать над всем этим было некогда — искали пробоину.

По лестнице спустился Бекше. Он был в маске и ластах. Нырнул в воду и тут же вынырнул, держась за голову обеими руками. Видно, ударился о железо.

Дядя Канай взял его за плечи, подвел к лестнице:

— А ну-ка, отсюда! Сказал же, становись за помпу! Откачивай воду из кубрика. Сейчас подойдет и Болатхан.

— Есть, товарищ капитан!

— Нашел! Нашел! — закричал вдруг Тогайали. — Ко мне!

С тушей в руках он скрылся нод водой. На миг вынырнул, глотнул воздух и снова ушел под воду. Отфыркиваясь, появился на поверхности.

— Заткнул! Давайте доску… Завалить дайте… Тяжелое что-нибудь… — Он прерывисто дышал.

По цепочке к Тогайали поплыли цепи, гири, доски. Он складывал их. поверх туш. Вода перестала подниматься.

Затор почти разобрали, но корабль был теперь во власти волн. Рахмет-бабай отчаянно крутил штурвалом, пытаясь удержать судно на месте.

Дядя Канай, свесясь за борт, кричал в рупор:

— Айса, подойди к нам, возьми на буксир!

Мы с Бекше налегли на рычаги помпы. Пока "Баутинец" подоспел, соблюдая осторожность, закинул трос на нос нашего судна и стал его выводить, мы откачали почти всю воду из кубрика. Не дожидаясь, пока перетащим помпу в машинное, подбежал Тогайали, стал вытаскивать длинный шланг. Выбрал на ходу, нарастил его другим шлангом, побежал в трюм. С него ручьями стекала вода. И дядя Канай все в той же мокрой одежде командовал судном. Переоделся он, когда "Нептун" преодолел узкую часть прохода.

По палубе метался Тогайали. Получив вторую помпу с "Баутинца", он расставлял людей на откачку, отдавал распоряжения.

Появился дядя Канай, приказал опустить вдоль бортов бревна, связав их цепями. Со льдинами становилось, труднее бороться. "Баутинец" медленно выводил "Нептун" из льдов.

Мы с Бекше только то и делали, что заглядывали то в машинное отделение, где трудился Сартай, пытаясь запустить двигатель, то в кубрик, то в трюм. Нет ли где течи? Хорошо ли держатся заплаты, наложенные на пробоины?

Взгляд неожиданно упал на часы. Было ровно одиннадцать. Моя елка превратилась в ворох тряпья и валялась на полу. Я почувствовал усталость и прилег на койку. Качалась под потолком лампочка в проволочной сетке. Я вспомнил первый выход в море на "Нептуне". Было это несколько месяцев назад, а кажется, прошла целая вечность. Неожиданно судно заходило мелкой дрожью. Я в испуге вскочил. Потом успокоенно лёг обратно. Это заработал двигатель.

— Молодец, Сартай! — пробормотал я, кутаясь в шубу Рахмет-бабая.

Странный Новый год. Никогда не думал я, что так придется встречать свое восемнадцатилетие. В школе сегодня, конечно, вечер. Сперва состоялось торжественное собрание, затем концерт, а сейчас в разгаре танцы. С кем, интересно, танцует Айжан? Вспомнит ли меня? У комсорга в такой вечер немало хлопот. Может, ей некогда и подумать обо мне… А как, интересно, встречает Новый год Самрат? Как там у него идут дела? Тяжело ему, наверное…

Я вспомнил, как плакала мама и не хотела пускать меня в море. Да, море сегодня было готово проглотить нас всех. Но люди на то и люди, чтобы бороться и одерживать верх над стихией. Так где же все-таки труднее? На море или на ферме? Мне или Самрату?.. Обоим, наверное, не всегда легко.

Я подумал: встать бы, пойти на палубу, может, надо помочь товарищам, но у меня не было сил подняться.

Вдруг раздался треск. Отлетела обшивка прямо возле моей койки, и меня окатило водой. Я бросился вон из кубрика. За мной, пенясь и шипя, неслась вода.

— Тонем! — закричал я во весь голос. — Тонем!..

Ко мне подбежал Тогайали.

— А ну, без паники! Веди!

Мы вернулись в кубрик. Тогайали с тушей пошел навстречу потоку. Я смотрел на него и думал: "Так где же трудней? На море или в степи?"

Тогайали скинул с себя намокшую фуфайку, потом меховую безрукавку и остался в рубашке. Меня передернуло, когда я представил себе, какая вода холодная. Мышцы бугрились на его спине и плечах. Лицо напряглось, губа закушена до крови. Вот уже знакомо легли поперек туши две доски, застучал молоток…

Тогайали не просил, чтобы я звал на помощь других людей. Я не позвал. Он справился один. Боролся молча. Заколотив гвозди, отфыркиваясь, направился ко мне. На миг наши взгляды встретились. Потом мы поднялись вместе наверх.

На палубе все обнимались. Тогайали огляделся по сторонам и негромко, сиплым голосом, заметил:

— Выбрались из ледового плена. Ну, паренек, долго будешь жить, раз выскочил из этого ада невредимым…

— Без вас было бы трудно, — вырвалось у меня.

— Меня… ждет суд. — Он повернулся и, оставляя за собой мокрый след, побрел в кубрик.

Из радиорубки послышались звуки музыки. Это был искристый, брызжущий радостью кюй "Балбраун". Звуки стали громче. С Пушком в руках, улыбаясь, вышел Бекше.

— Поздравляю с днем рождения, Болатхан!

Я обнял его. Он подал мне листок бумаги.

— Прочти.

Это было поздравление Айжан. Она вспомнила обо мне!

— Друзья! — пролетел над морем могучий голос дяди Каная. — Поздравляю вас с Новым годом! Поздравляю всех с Новым годом и благодарю за то, что в трудные часы все до одного боролись с опасностью, как настоящие батыры! Желаю вам счастья!

Из кубрика вышел Тогайали и остановился поодаль…

Экипаж поздравлял меня с восемнадцатилетием. Я был счастлив, по-настоящему счастлив!..

— Бекше, просигналь Айсе, что сейчас придем на ужин. Как бы он не опозорился, — пошутил капитан. — Приедут гости, а у него на столе пусто…

— Вот бы я показал этому говоруну! — воскликнул Рахмет-бабай под общий хохот.

Бекше замигал сигнальным фонарем.

Тогайали стоял, переступая с ноги на ногу, и, не решаясь подойти, молча смотрел на веселящихся тюленебойцев.

Музыка гремела и буйствовала над морем. Отступал снежный буран.

— Танцуй, Болатхан! Пляши! — кричал мне Бекше. — Видишь в какую вьюгу, в какой шторм встречаем мы Новый год? Сегодня мы посвящаем тебя в джигиты. Мы выдержали испытание в школе жизни.

— Верно, — поддержал дядя Канай. — Мы победили море, но впереди еще много борьбы. Пусть наша родина станет еще богаче и краше! Ты стал джигитом!

— Верно! — крикнул вдруг и Тогайали, стоя у кубрика. — Сынок, Болатхан — джигит!

На него оглянулись. Подошли, втянули в общий круг… В глазах тюленебойцев уже не было злобы.