Мой дядюшка Освальд

21

Мы покинули Вену и под бледным осенним солнцем отправились на север, в Берлин. Война закончилась только одиннадцать месяцев назад, и город выглядел мрачным и унылым. Но здесь жили две очень важные персоны, которых я непременно хотел навестить.

Первым был Альберт Эйнштейн, и Ясмин нанесла визит в его дом на Хаберландштрассе, 9. Там у нее состоялась приятная и весьма успешная встреча с этим удивительным человеком.

— Как все прошло? — задал я уже ставший привычным вопрос, когда она снова села в машину.

— Он замечательно провел время, — ответила она.

— А ты нет?

— Пожалуй, нет, — призналась она. — У него одни мозги, плоть его бессильна. Господи, пошли мне Пуччини.

— Постарайся, наконец, забыть своего итальянского Ромео.

— Хорошо, Освальд, я постараюсь. Но знаешь, какую странность я заметила: под воздействием жука гении науки и творческие гении ведут себя совершенно по-разному.

— И в чем же отличие?

— Ученые застывают и начинают думать. Они пытаются сообразить, что же с ними произошло и почему. А артистические натуры воспринимают все как данность и просто окунаются с головой.

— А как реагировал Эйнштейн?

— Он не мог поверить. Вообще-то, он почуял неладное. Он единственный, кто заподозрил мошенничество. Значит, он и в самом деле очень умен.

— Что он сказал?

— Он стоял и смотрел на меня из-под кустистых бровей: «Что-то здесь не так, фройляйн. У меня не бывает такой реакции на хорошеньких посетительниц».

«Может быть, все зависит от того, насколько она хороша?» — предположила я.

«Нет, фройляйн, не в этом дело, — возразил он, — Вы угостили меня обычной шоколадкой?»

«Совершенно обычной, — слегка испугалась я. — Я сама съела такую же».

— Жук здорово распалил этого парня, Освальд, но, как и старик Фрейд, он поначалу каким-то образом сдерживал себя. Он мерил шагами комнату и бормотал: «Что со мной происходит? Нечто противоестественное… что-то здесь не так… я бы никогда этого не допустил…»

— Я лежала на кушетке в соблазнительной позе и ждала, когда он приступит к делу. Но нет, Освальд, ничего подобного. Мыслительный процесс на целых пять минут заблокировал его плотские побуждения, или как там это называется. Ты можешь себе представить! Мне казалось, что я слышу, как скрипят мозги, пытаясь разгадать загадку. «Мистер Эйнштейн, — позвала его я, — расслабьтесь».

— Ты имела дело с величайшим интеллектом мира, — объяснил я. — У этого человека сверхъестественные способности к логическому мышлению. Если ты вникнешь в его теорию относительности, то тебе станет ясно, что я имею в виду.

— Если кто-нибудь догадается, что мы вытворяем — нам конец!

— Никто не догадается, — успокоил я. — На свете только один Эйнштейн.

Вторым нашим важным донором в Берлине был Томас Манн. По утверждению Ясмин, он оказался милым, но неинтересным человеком.

— Как и его книги, — заметил я.

— Тогда почему ты его выбрал?

— У него есть несколько сильных вещей. Думаю, его имя останется в веках.

Мой дорожный контейнер с жидким азотом теперь наполнился соломинками Пуччини, Рахманинова, Штрауса, Фрейда, Эйнштейна и Манна. Поэтому мы вновь вернулись в Кембридж с нашим бесценным грузом.

А. Р. Уорсли был в полном восторге. Он отлично понимал, что цель близка. Мы все были в полном восторге, но я не спешил праздновать победу.

— Пока мы здесь, — заявил я, — обработаем наших английских доноров. Приступаем завтра.

Самым важным из них мы считали Джозефа Конрада, поэтому начали с него. Он жил в Кейпел-Хаусе, Орлестон, графство Кент, туда мы и направились в середине ноября, а точнее, 16 ноября 1919 года. Я уже говорил, что не хочу повторяться, поэтому буду описывать только забавные или пикантные эпизоды. Во встрече с мистером Конрадом не было ничего забавного или пикантного, она прошла, как обычно, хотя Ясмин впоследствии утверждала, что он оказался милейшим человеком.

Из Кента мы направились в Крауборо, Сассекс, где обдурили мистера Г. Д. Уэллса.

— Неплохой малый, — оценила его Ясмин. — Много разглагольствует, но в целом довольно приятный человек. Вот что странно, — добавила она. — Великие писатели, в отличие от великих художников, имеют самую обыкновенную внешность, в которой нет ни намека на их величие. Глядя на великого художника, сразу понимаешь, что перед тобой великий художник. А великий писатель обычно выглядит, как обычный работник сыроваренного завода.

Из Крауборо мы поехали в Роттингдин, — там же, в Сассексе, — и заглянули к Редьярду Киплингу.

— Грубый маленький мерзавец, — вот и все, что я услышал о нем от Ясмин. Пятьдесят соломинок Киплинга.

Мы работали как заведенные, и на следующий день в том же графстве Сассекс разделались с сэром Артуром Конан Дойлем. Он достался нам очень легко. Ясмин просто позвонила и сказала открывшей дверь служанке, что принесла ему важные документы из издательства. Ее тотчас проводили в его кабинет.

— Какое впечатление произвел на тебя мистер Шерлок Холмс? — поинтересовался я.

— Ничего выдающегося, — фыркнула она. — Еще один писатель с тоненьким карандашиком.

— Подожди, пока встретишься с нашим следующим кандидатом, — сказал я. — Он тоже писатель, но думаю, с ним ты не соскучишься.

— Кто же это?

— Мистер Бернард Шоу.

Нам пришлось ехать через Лондон, чтобы добраться до деревушки Эйот-Сент-Лоренс в графстве Хертфордшир, где жил Шоу, и по дороге мы обсуждали привычки этого самодовольного литературного клоуна.

— Во-первых, — рассказывал я, — он одержимый вегетарианец. Ест только сырые овощи, фрукты и злаки. Поэтому вряд ли он возьмет шоколадку.

— И что будем делать? Дадим ему жука в морковке?

— Может, лучше в редиске? — предложил я.

— А он ее съест?

— Маловероятно, — пожал плечами я. — Давай лучше угостим его виноградом. Купим в Лондоне хорошего винограда и начиним одну ягоду порошком.

— Пожалуй, это сработает, — согласилась Ясмин.

— Обязательно сработает, — заверил я. — Без жука у него ничего не получится.

— Почему? С ним что-то не в порядке?

— Никто толком не знает.

— Он не занимается фехтованием?

— Нет, — покачал головой я. — Его не интересует секс, он ведет себя, как кастрированный кролик.

— О черт!

— Это долговязый болтливый старый импотент с огромным самомнением.

— Ты думаешь, его прибор уже не работает? — спросила Ясмин.

— Точно не знаю. Ему шестьдесят три года, в сорок два он женился по расчету, брак основан исключительно на дружбе. Никакого секса.

— А ты откуда знаешь?

— Я не знаю, но все так говорят. Он сам как-то признался, что не имел никаких сексуальных контактов до двадцати девяти лет.

— Поздновато.

— Мне кажется, у него вообще не было ни одного сексуального приключения за всю жизнь. Его добивались многие известные женщины, но безуспешно. Миссис Пэт Кэмпбелл, великолепная актриса, назвала его курицей с яйцами.

— Неплохо сказано.

— Его диета, — продолжал я, — направлена исключительно на усиление умственной активности. «Я с уверенностью заявляю, — однажды написал он, — что человек, вскормленный виски и трупами убитых животных, не способен создать ничего выдающегося».

— Что можно было бы противопоставить виски и живым телам.

Наша Ясмин за словом в карман не полезет.

— Он — марксист, — добавил я. — Считает, что все должно принадлежать государству.

— Он еще больший кретин, чем я думала, — заключила Ясмин. — Мечтаю увидеть его лицо после хорошей дозы жука.

В Лондоне мы купили гроздь великолепного винограда «Мускатель» в теплице Джексона на Пикадилли. Виноград был очень дорогой, с бледными желтовато-зелеными крупными ягодами. Выехав из Лондона, мы остановились на обочине и достали баночку с порошком.

— Дадим ему двойную дозу? — предложил я.

— Тройную, — сказала Ясмин.

— Тебе не кажется, что это опасно?

— Если все, что ты о нем сказал, правда, то ему понадобится полбанки.

— Ну ладно, — согласился я. — Тройную так тройную.

Мы выбрали виноградину в нижней части грозди и аккуратно надрезали кожицу ножом. Я отделил немного мякоти и всыпал тройную дозу порошка, затолкав его поглубже булавкой. И мы поехали дальше в Эйот-Сент-Лоренс.

— Ты понимаешь, — спросил я, — что человек впервые получит тройную дозу?

— И нисколько не беспокоюсь, — отмахнулась Ясмин. — У него явно отсутствует половой инстинкт. Может, он вообще евнух. У него высокий голос?

— Не знаю.

— Чертовы писатели, — пробурчала Ясмин. Она склонила голову и весь оставшийся путь угрюмо молчала.

Дом, известный как «Уголок Шоу», оказался большим и ничем не примечательным кирпичным строением с ухоженным садом. Мы подъехали к нему в двадцать минут пятого.

— Что я должна делать?

— Обогнешь дом с тыльной стороны и пройдешь в глубь сада, — инструктировал я, — Увидишь маленький деревянный сарай с наклонной крышей. Там он работает. Сейчас он должен быть на месте. Открывай дверь и прямо с порога рассказывай свою обычную байку.

— Что, если меня увидит жена?

— Придется рискнуть. Надеюсь, все обойдется. Скажи ему, что ты вегетарианка, ему это понравится.

— Какие пьесы он написал?

— «Человек и сверхчеловек», «Майор Барбара», — перечислял я, — «Цезарь и Клеопатра», «Андрокл и лев» и «Пигмалион».

— Он спросит, какая мне нравится больше всего.

— Скажи «Пигмалион».

— Ладно, скажу «Пигмалион».

— Польсти ему. Скажи, что он не только самый великий драматург, но и величайший музыкальный критик всех времен и народов. Но вообще-то беспокоиться не о чем, говорить будет он.

Ясмин уверенной походкой вошла в калитку сада Шоу. Я наблюдал за ней, пока она не исчезла за углом дома, потом проехал вверх по дороге и снял комнату в маленькой гостинице «Повозка и лошадь». Поднявшись в номер, я достал оборудование и подготовил его к преобразованию спермы Шоу в замороженные соломинки. Через час я вернулся к Уголку Шоу.

Мне не пришлось долго ждать, но я не стану рассказывать, что произошло, пока вы не узнаете начало истории. Лучше услышать все по порядку.

— Я шла по саду, — рассказывала мне позже Ясмин в гостинице, когда мы сидели за отличным бифштексом, пудингом с почками и бутылкой вполне приличного «Боне». — Так вот, я шла по саду, увидела сарай и быстро направилась к нему. Я ждала, что в любую минуту за моей спиной прогремит грозный окрик миссис Шоу, но меня никто не остановил. Я открыла дверь сарая и заглянула внутрь — он оказался пуст. Там стояло плетеное кресло и простой стол, заваленный листами бумаги. Спартанская атмосфера. И никакого Шоу. «Ну что ж, не повезло, — подумала я. — Надо скорей выбираться отсюда назад к Освальду. Полное поражение». Я захлопнула дверь.

«Кто там?» — вдруг раздался голос из-за сарая. Голос был мужской, но очень высокого тембра, почти визгливый. «Ах ты, Господи, — подумала я, — он-таки действительно евнух».

«Это ты, Шарлотта?» — допытывался визгливый голос.

«Интересно, — думала я, — как подействует жук на стопроцентного евнуха?»

«Шарлотта! — кричал он. — Что ты там делаешь?»

И вдруг из-за угла сарая появилось высокое костлявое существо с огромной бородой и садовыми ножницами в руке.

«Позвольте полюбопытствовать, кто вы такая? — требовательно спросил он. — Здесь частное владение».

«Я ищу общественный туалет», — ответила я.

«Вы по какому делу, юная леди? — спросил он, наставляя на меня ножницы, как пистолет. — Вы заходили в мою хижину. Что вы украли?»

«Ничего я не украла, — возмутилась я. — Если хотите знать, я пришла, чтобы вручить вам подарок».

«Ах вот как, подарок!» — немного смягчился он.

Я достала из сумочки гроздь винограда и показала ему.

«И чем же я заслужил такую щедрость?» — спросил он.

«Вы доставили мне массу удовольствия в театре, — пояснила я, — и я решила вас отблагодарить. Только и всего. Вот попробуйте, — я оторвала нижнюю ягоду и протянула ему. — Виноград действительно очень вкусный».

Он шагнул вперед, взял виноградину и отправил ее в рот, с трудом разыскав его среди зарослей своих усов.

«Мускатель изумительный виноград, — проговорил он, разжевывая ягоду и пристально глядя на меня из-под нависших бровей. — Вам повезло, юная леди, что вы не застали меня за работой, иначе я бы вышвырнул вас отсюда, с виноградом или без него. Я подрезал розовые кусты».

«Прошу извинить за неожиданное вторжение, — умоляющим тоном произнесла я. — Вы меня простите?»

«Я прощу вас только в том случае, если буду уверен в чистоте ваших помыслов», — заявил он.

«Они чисты, как дева Мария», — ответила я.

«Сомневаюсь, — возразил он. — Женщина никогда не приходит к мужчине без задней мысли. Я много раз подчеркивал этот факт в своих пьесах. Существо женского пола, мадам, это хищное животное, которое охотится на мужчин».

«Какая глупость, — возразила я. — Мужчина — вот кто охотник».

«За всю свою жизнь я ни разу не охотился на женщину, — заявил он. — Это женщины охотились на меня, а я бежал от них, как затравленная гончими лисица. Прожорливые создания, — добавил он, выплевывая виноградные косточки. — Прожорливые, хищные, всеядные твари».

«Да ладно вам, — махнула я рукой. — Все время от времени выходят на охоту. Женщины охотятся на мужчин с целью выйти замуж, ну и что в этом плохого? А вот мужчины охотятся на женщин потому, что хотят затащить их в постель. Куда положить виноград?»

«Отнесем его в хижину», — он взял у меня гроздь и вошел в сарай. Я последовала за ним, моля Бога, чтобы девять минут поскорее прошли. Он уселся в плетеное кресло, поглядывая на меня из-под кустистых бровей. Я быстро села на второй свободный стул в комнате.

«Вы смелая юная леди, — заметил он, — Я ценю смелость».

«А вы говорите всякие глупости о женщинах, — заявила я. — По-моему, вы ни черта в них не смыслите. Вы когда-нибудь были страстно влюблены?»

«Типично женский вопрос, — фыркнул он. — Для меня существует только одна страсть. Страсть интеллекта».

«А как насчет плотской страсти? — поинтересовалась я. — Для нее у вас нет места?»

«Нет, мадам. Декарт получал гораздо большее наслаждение от жизни, чем Казанова».

«А Ромео и Джульетта?»

«Детская любовь, — отмахнулся он. — Вздор».

«Вы хотите сказать, что ваша пьеса „Цезарь и Клеопатра“ сильнее, чем „Ромео и Джульетта“»?

«Несомненно», — ответил он.

«Да вы наглец, мистер Шоу».

«И вы тоже, юная леди, — он взял со стола лист бумаги. — Послушайте, — сказал он и начал читать своим визгливым голосом: „… в конце концов, тело всегда вызывает скуку, Только мысль остается навеки прекрасной и интересной, потому что мысль — это жизнь…“»

«Разумеется, в конце жизни тело вызывает скуку, — не дослушала я. — Вы говорите очевидные вещи. Но в моем возрасте оно не позволяет скучать, оно — сочный фрукт».

«А теперь попрошу вас оставить меня в покое, — заявил он. — Вы дерзкая и хорошенькая, но это не дает вам права отнимать у меня время. Благодарю за виноград».

Я взглянула на часы. Оставалось всего чуть больше минуты. Необходимо было продолжить разговор. «Хорошо, я уйду, — пообещала я, — но взамен винограда мне бы хотелось получить автограф на одной из ваших знаменитых открыток».

Он потянулся за открыткой и подписал ее. «Ну а теперь уходите, — сказал он, — я и так потратил на вас слишком много времени».

«Уже ухожу», — сказала я, теребя платье и пытаясь растянуть секунды. Девять минут уже прошли. О жук, милый, дорогой жук, где же ты? Почему ты меня оставил?

— Какой кошмар, — посочувствовал я.

— Я была в отчаянии, Освальд, жук никогда раньше меня не подводил. «Мистер Шоу, — я остановилась у порога, пытаясь придумать предлог, чтобы задержаться, — я обещала своей дорогой матери, которая считает вас Богом-отцом, задать вам один вопрос…»

«Вы нахалка, мадам!» — рявкнул он.

«Я знаю, знаю, но, пожалуйста, ответьте. Вот ее вопрос. Это правда, что вы осуждаете всех творцов, которые создают произведения искусства исключительно ради искусства?»

«Да, мадам».

«Значит, просто красоты недостаточно?»

«Нет, — ответил он. — Искусство должно отвечать воспитательным целям, служить обществу».

«Как же, по-вашему, служил обществу Бетховен или Ван Гог?»

«Вон отсюда! — рассвирепел он. — Я не желаю препираться!»

— Он замер на середине фразы. Потому что в этот момент, слава Всевышнему, жук наконец до него добрался.

— Ура! Ну и как, сильно ему досталось?

— Не забывай, мы дали ему тройную дозу.

— Я помню. Рассказывай дальше.

— По-моему, Освальд, давать тройную дозу небезопасно. Я больше не буду этого делать.

— Здорово его тряхнуло, да?

— Первая фаза была просто сокрушительной, — призналась Ясмин. — Как будто он сидел на электрическом стуле, а кто-то повернул выключатель и пропустил через него миллион вольт.

— Настолько ужасно?

— Слушай дальше. Его тело оторвалось от стула и застыло в воздухе, изогнувшись дугой, его сотрясала мелкая дрожь, глаза вылезли из орбит, лицо перекосилось.

— О Боже!

— Я перепугалась до смерти.

— Еще бы!

«Что теперь делать? — в отчаянии думала я. — Искусственное дыхание, кислород, что?»

— Ты не преувеличиваешь, Ясмин?

— Да нет же, Освальд! Его всего перекосило, он застыл, как парализованный, и задыхался. Он не мог говорить.

— Он был в сознании?

— Кто его знает.

— Ты думала, что он отдаст концы?

— Пятьдесят на пятьдесят.

— Ты правда так думала?

— Ты бы его видел!

— Боже правый, Ясмин.

— Я стояла в дверях и думала: судя по всему, старый осел уже написал свою последнюю пьесу. «Эй, мистер Шоу! — крикнула я. — Подъем!»

— Он тебя услышал?

— Сомневаюсь. Сквозь усы проступила какая-то белая жидкость, напоминавшая соляной раствор.

— Сколько все это продолжалось?

— Пару минут. И в довершение ко всему я начала волноваться за его сердце.

— Господи, а сердце-то при чем?

— Его лицо побагровело.

— Асфиксия?

— Наверное, — кивнула Ясмин. — Очень вкусный бифштекс, Освальд.

— Да.

— И вдруг он пришел в себя. Он часто заморгал, взглянул на меня, издал какой-то вопль, напоминающий воинственный клич индейцев, вскочил с кресла и начал срывать с себя одежду. «Ирландцы наступают! — голосил он. — Препоясывайте чресла, мадам! Препоясывайте чресла и готовьтесь к битве!»

— Значит, он все-таки не совсем евнух.

— Пожалуй, да.

— Как тебе удалось надеть на него резинку?

— Когда они впадают в неистовство, существует только один способ, — усмехнулась Ясмин. — Я мертвой хваткой вцепилась в его член и пару раз ущипнула, чтобы удержать его на месте.

— Ой-ой-ой.

— Очень эффективное средство.

— Охотно тебе верю.

— Их можно, как на веревочке, увести за собой куда угодно.

— Не сомневаюсь.

Я сделал глоток «Боне», смакуя его вкус. Вино оказалось вполне сносным, что большая редкость для деревенской гостиницы.

— И что было дальше? — спросил я.

— Хаос. Деревянный пол. Кошмарные синяки. Полный набор. Но я еще не рассказала тебе самого интересного, Освальд. Представляешь, он толком не знал, что делать, пришлось его научить.

— Он в самом деле был девственником?!

— Судя по всему, да. Но он схватывал все на лету. Никогда не встречала столько энергии у мужчины шестидесяти трех лет.

— Вот что значит вегетарианская диета!

— Возможно, — Ясмин подцепила вилкой кусочек почки и отправила его в рот. — Но не забывай, что у него абсолютно новый аппарат.

— Что?

— Новый аппарат. Большинство мужчин его возраста уже более или менее поизносились. Я имею в виду их инструмент. После столь длительного использования он начинает давать сбои.

— То есть тот факт, что он был девственником…

— Вот именно, Освальд. Его новенький инструмент никогда не был в деле. Соответственно — никакого износа.

— Пришлось сначала его немного обкатать, да?

— Нет, — покачала головой она, — Он не стал его щадить, сразу запустил на полную мощность. А когда до него дошло, он завопил: «Теперь я понимаю, о чем говорила миссис Пэт Кэмпбелл!»

— Так что же, в конце концов тебе пришлось доставать свою верную булавку?

— Естественно. Но знаешь, Освальд, после тройной дозы они ни черта не чувствуют. Для него это был комариный укус.

— Сколько раз ты его уколола?

— Пока рука не устала.

— И как же?

— Есть другие средства, — туманно ответила Ясмин.

— Ах, вот как. — Я вспомнил, что делала Ясмин с А. Р. Уорсли, чтобы сбежать от него. — Он подскочил?

— Он взлетел вверх на целый метр, — засмеялась она. — Я успела сорвать с него резинку и выскочила за дверь. После тройной дозы уходить приходится в спешке.

Таков был рассказ Ясмин. А теперь позвольте мне продолжить ее историю, начиная с того момента, когда в наступающих сумерках я тихо сидел там в машине и ждал ее возвращения. И вдруг я увидел Ясмин, которая с растрепанными волосами галопом мчалась по садовой дорожке. Я быстро открыл ей дверцу, но она не села в машину. Вместо этого она бросилась к капоту и схватилась за заводную рукоятку. Не забывайте, в те времена еще не было автомобилей с автоматическим пуском.

— Заводи, Освальд! — кричала она. — Заводи скорей! Он гонится за мной!

Я включил зажигание. Ясмин дернула рукоятку. Машина завелась с полоборота. Ясмин подбежала к дверце и запрыгнула в машину с криком:

— Давай, давай! Полный вперед!

Но не успел я включить нужную передачу, как из сада до нас донесся дикий вопль, и в полумраке наступающей ночи я увидел долговязую, похожую на привидение фигуру с белой бородой. Совершенно голый, он выскочил прямо на нас с воплем: «Вернись, блудница! Я с тобой еще не закончил!»

— Поехали! — завизжала Ясмин. Я включил передачу, отпустил сцепление, и мы рванули с места.

Последнее, что я увидел, обернувшись назад, был мистер Шоу, скачущий по тротуару в свете газового фонаря, совершенно голый, если не считать пары носков, с бородой вверху и бородой внизу и с громадным розовым членом, который, словно взведенный обрез, торчал из нижней бороды, Вряд ли я смогу забыть это зрелище: великий и высокомерный драматург, который всегда презирал плотские утехи, теперь сам оказался в плену страсти и умолял Ясмин вернуться назад. «Да, — размышлял я, — кантарис везикатория судании способен превратить в мартышку даже Мессию».