Мой дядюшка Освальд

3

Я сообщил мадам Буавен, что теперь некоторое время поживу у них, но у меня есть одна просьба. Я студент факультета естественных наук, сказал я. Она это знала. И во время своего пребывания во Франции, продолжал я, хочу не только выучить французский, но и продолжить свои научные изыскания. Я буду проводить опыты в своей комнате с использованием приборов и препаратов, которые могут быть опасны, если окажутся в руках несведущих людей. Поэтому я хотел бы иметь ключ от своей комнаты и попросил бы никого туда не входить.

— Вы взорвете нам дом! — всплеснула она руками.

— Не бойтесь, мадам, — успокоил я ее. — Это обычные меры предосторожности. Мои профессора настаивают на их соблюдении.

— А кто будет убирать вашу комнату и застилать постель?

— Я сам, — сказал я. — Таким образом, вы избавитесь от лишних хлопот.

Она немного поворчала, но, в конце концов, уступила.

На ужин в этот вечер подали свиные ножки в белом соусе — еще одно отвратительное блюдо. Месье Буавен вгрызался в них, по своему обыкновению громко причмокивая и восклицая от восторга, и к концу ужина его лицо было сплошь заляпано густым белым соусом. Я встал из-за стола за секунду до того, как он опустил свои челюсти в чашу.

Я поднялся в свою комнату и запер дверь.

Наконец-то я могу заглянуть в пакет. Порошок, слава Богу, был запакован в две большие жестянки. Я открыл одну из них — бледно-серое вещество походило на муку. Может быть, сейчас, думалось мне, я держу в своих руках самое драгоценное сокровище, которое только может достаться человеку. Я говорю «может быть», потому что пока не получил никаких подтверждений. У меня был лишь рассказ майора и заверения портье.

Я прилег на кровать и читал до полуночи. Затем разделся, надел пижаму, взял булавку и, держа ее вертикально над открытой банкой, посыпал булавочную головку щепоткой порошка. Крошечная сероватая кучка осталась на булавочной головке. Очень осторожно я поднес ее ко рту и слизнул порошок. Он был совершенно безвкусным. Я засек время и, сев на край кровати, приготовился ждать.

Ждать пришлось недолго. Ровно через девять минут все мое тело оцепенело, я начал задыхаться и хрипеть. Я прирос к кровати так же, как майор Граут к шезлонгу у себя на веранде со стаканом виски в руке. Но я принял гораздо меньшую дозу, поэтому паралич длился всего несколько секунд. Потом я почувствовал сильное жжение в паху. Все в точности соответствовало описанию майора.

Прошла еще минута, и мой член — лучше майора не скажешь — стал таким же твердым и прямым, как грот-мачта парусной шхуны.

Теперь предстояла главная проба. Я встал, подошел к двери, тихо открыл ее и выскользнул в коридор. Когда я вошел в спальню мадемуазель Николь, она, разумеется, уже зажгла свечу и ждала меня, лежа в постели.

— Бонжур, месье, — прошептала она, вновь пожимая мне руку. — Вы пришли получить второй урок, не так ли?

Я ничего не ответил. Скользнув под одеяло, я сразу оказался во власти своих причудливых фантазий, которые неизменно накатывали на меня каждый раз, когда я слишком приближался к женщине. На этот раз я очутился в Средневековье при дворе английского короля Ричарда Львиное Сердце, Я был победителем турниров, благородным рыцарем, который в очередной раз должен продемонстрировать свою силу и отвагу королю и всем его придворным.

Моим противником в поединке выступала огромная, устрашающего вида француженка, которая убила семьдесят восемь доблестных англичан. Но мой конь рвался в бой, а мое длиннющее остроконечное копье из самой прочной стали дрожало от возбуждения.

— Браво, сэр Освальд, рыцарь с громадным копьем! — крикнул король. — Только он владеет этим смертоносным оружием! Проткни ее, мой мальчик! Проткни ее насквозь!

И я помчался в бой, направив копье в самое уязвимое место француженки. Я вонзал свое оружие мощными точными ударами, разрывая ее доспехи, и через мгновение она уже кричала, моля о пощаде. Но я не знал жалости. Мое стальное копье тысячи и тысячи раз опускалось в извивающееся тело. До меня доносились крики придворных:

— Давай, сэр Освальд! Не останавливайся!

А потом раздался голос короля:

— Если этот храбрец не остановится, он сломает свое копье, ей-богу!

Но оно не сломалось. В конце схватки я подцепил великаншу на кончик своего верного копья и поскакал по арене, победоносно размахивая у себя над головой ее телом.

На все это, сами понимаете, ушло какое-то время. Понятия не имею, сколько, но когда я наконец очнулся, то спрыгнул с кровати и с торжествующим видом воззрился на свою распростертую жертву. Девушка лежала, задыхаясь, как загнанный олень, и я даже подумал, не причинил ли ей какого-нибудь вреда. Хотя меня это не слишком волновало.

— Ну что, мадемуазель, — спросил я, — я все еще в детском саду?

— О нет! — воскликнула она. — О нет, месье! Нет, нет, нет! Вы словно дикий свирепый зверь, вы просто великолепны! Вы пронзили меня насквозь!

Ну что ж, приятно слышать. Не говоря ни слова, я вышел из комнаты и вернулся к себе. Полный триумф! Майор был прав! Порошок действовал фантастически! И портье из Хартума не обманул! Я на пути к золотому кладу, и теперь меня ничто не остановит. С такими счастливыми мыслями я и заснул.

На следующее утро я немедля приступил к делу. Как вы помните, я специализировался в области естественных наук; следовательно, хорошо знал и физику, и химию, но особенно преуспел в химии.

Поэтому мне было известно все о процессе изготовления простой пилюли. В 1912 году, когда происходило дело, фармацевты обычно сами изготавливали большую часть лекарств и для этого использовали так называемую машинку для пилюль. С утра я отправился по магазинам и, в конце концов, в переулке на левом берегу Сены нашел лавку, торгующую подержанными фармацевтическими приборами. Там я купил превосходную машинку, которая выдавала двадцать четыре пилюли за раз. Я также приобрел высокоточные аптечные весы.

Затем я нашел аптеку, которая продала мне большое количество карбоната кальция, немного траганта и пузырек кошениля. Вернувшись домой, я расчистил стол в своей комнате и расставил приборы.

Процесс изготовления пилюль довольно прост, если вы с ним знакомы. Основу составляет карбонат кальция, нейтральный и безвредный препарат. Потом нужно добавить точное количество активного компонента — в моем случае, кантарадина. И, наконец, в качестве наполнителя — немного траганта. Наполнитель служит для цементирования всех компонентов. Я отмерил порошки так, чтобы их хватило на изготовление двадцати четырех довольно больших пилюль. Затем добавил несколько капель кошениля — это безвкусный красный краситель. Смешал все компоненты в чашке и загрузил машинку для пилюль. И тут же получил двадцать четыре красные пилюли идеальной формы и твердости. В каждой из них, если я не ошибся в расчетах, содержалось ровно столько кантарадина, сколько помещается на булавочной головке. Другими словами, каждая пилюля представляла собой мощный, мгновенно действующий афродизиак.

Но время для решительных действий еще не наступило.

Я снова отправился на улицы Парижа и нашел изготовителя коробок. У него я купил тысячу круглых картонных коробочек диаметром два с половиной сантиметра, а также вату.

Затем в типографии я заказал тысячу маленьких ярлычков со следующей надписью на английском языке:

Ярлычки точно подходили по размеру к крышкам моих картонных коробочек.

Через два дня ярлычки были готовы. Я купил тюбик клея и, вернувшись домой, наклеил их на двадцать четыре коробочки и выложил донышки белой ватой. В каждую я положил по одной красной пилюле и закрыл крышку.

Теперь я был готов.

Как вы вероятно уже давно догадались, я решил заняться коммерцией. Я собирался продавать свои Чудесные Пилюли клиентам, от которых в скором времени не будет отбоя. Я стану продавать их по одной в каждой коробочке и назначу за них непомерную цену.

А откуда возьмутся клиенты? Каким образом семнадцатилетний юноша сможет отыскать в чужом городе покупателей на свои чудо-пилюли? О, об этом я даже не беспокоился. Мне нужно было найти всего одного-единственного человека подходящего типа и дать ему попробовать одну пилюлю. Я не сомневался, что восторженный клиент немедленно примчится за второй дозой. Кроме того, он шепнет о пилюлях своим друзьям, и слух о них разнесется со скоростью лесного пожара.

Я уже знал, кто станет моей первой жертвой.

Я еще не успел вам сказать, что мой отец, Уильям Корнелиус, служил на дипломатическом поприще. В наследство он никаких денег не получил, но был искусным дипломатом и умудрялся вполне безбедно жить на жалованье. До недавнего времени он служил послом в Дании, и вскоре ему предстояло новое и более высокое назначение, а пока он занимался какой-то второстепенной работой в министерстве иностранных дел в Лондоне. Британским послом во Франции был в то время некий сэр Чарльз Мейкпис, старый друг отца, и перед моим отъездом из Лондона отец написал письмо сэру Чарльзу, с просьбой опекать меня.

Теперь я знал, что делать, и медлить не собирался. В четыре часа дня, надев лучший костюм, я отправился в британское посольство. Разумеется, я пошел не в общую приемную, а прямо в личные апартаменты посла, которые располагались в том же величественном здании, что и канцелярия, но с тыльной стороны, Дверь открыл лакей в белых бриджах и ярко-красной ливрее с золотыми пуговицами и смерил меня сердитым взглядом. У меня не было визитной карточки, но я все-таки сумел убедить его, что мои родители — близкие друзья сэра Чарльза и леди Мейкпис, и попросил передать ее светлости, что Освальд Корнелиус, эсквайр, явился засвидетельствовать свое почтение.

Меня провели в гостиную, я сел и стал ждать. Через пять минут, шурша шелками, в комнату вошла леди Мейкпис.

— Так-так! — воскликнула она, протягивая мне руки. — Значит, вы сын Уильяма! Ах, старый плут, у него всегда был хороший вкус! Мы получили его письмо и ждали вашего визита.

Она была импозантной дамой. Не молодой, конечно, но и не замшелой старухой. Я бы дал ей лет сорок. Она принадлежала к тому типу нестареющих женщин, чьи лица, словно высеченные из мрамора, не носят на себе следы возраста. А ее талию я мог бы обхватить пальцами двух рук. Она смерила меня быстрым оценивающим взглядом, и, похоже, осталась довольна тем, что увидела, потому что тотчас предложила:

— Пойдемте, сын Уильяма, выпьем чашечку чая и поболтаем.

Она за руку повела меня через вереницу просторных, роскошно обставленных комнат, пока мы наконец не оказались в маленьком уютном салоне, где стояли софа и кресла. На одной стене висела пастель Бушара, на другой — акварель Фрагонара.

— Это, — сказала она, — мой маленький кабинет. Отсюда я руковожу общественной жизнью посольства.

Я улыбнулся и уселся на софу. Лакей в смешном костюме, похожем на маскарадный, принес чай и бутерброды на серебряном подносе. Леди Мейкпис села рядом со мной и разлила чай по чашкам.

— А теперь расскажите мне о себе.

Она принялась расспрашивать обо мне и моей семье. Ее банальные вопросы раздражали, но я должен был вытерпеть ради своего великого плана. Мы беседовали, наверное, минут сорок. Частенько, желая подчеркнуть какую-нибудь мысль, ее светлость похлопывала меня по бедру. В конце концов рука осталась лежать на моем колене, и я вдруг почувствовал легкий нажим пальцев. «Хо-хо, — подумал я. — Что это старушка задумала?» Внезапно она вскочила и принялась нервно расхаживать по комнате. Я молча наблюдал за ней. Словно плотно сжатая пружина, она металась из угла в угол, сложив руки на груди, склонив голову и тяжело дыша. Я ничего не понимал.

— Пожалуй, мне пора, — сказал я, поднимаясь с софы.

— Нет, нет! Не уходите!

Я снова сел.

— Вы встречались с моим мужем? — вдруг выпалила она. — Ну, разумеется, нет. Вы ведь только что приехали. Он замечательный человек. Но ему уже немало лет, и теперь он не может уделять много времени упражнениям.

— Жаль, — посочувствовал я. — Больше никакого поло и тенниса.

— И даже пинг-понга.

— Все когда-то стареют, — глубокомысленно заметил я.

— Боюсь, что так. Но дело вот в чем, — сказала она и замолчала.

Я ждал продолжения.

Она тоже ждала, и мы оба молчали. Очень долго. Я не знал, что мне делать, и начал нервничать.

— Так в чем все-таки дело? — не выдержал я.

— Неужели вы не понимаете, что я хочу попросить вас кое о чем? — наконец произнесла она.

Я не знал, что ей ответить, поэтому взял бутерброд и принялся медленно его пережевывать.

— Я хочу попросить вас об одолжении, mon petit garson, — заявила она. — Полагаю, вы сильны в игре?

— Да, я неплохо играю, — кивнул я, соглашаясь сыграть с ней в теннис или пинг-понг.

— И вы не против?

— Ничуть. Буду только рад.

Я должен ее ублажать, если хочу встретиться с послом. Посол был моей целью. Именно он получит первую пилюлю и положит начало моему прибыльному делу. Но добраться до него можно только через леди Мейкпис.

— Я ведь немногого прошу, — продолжала она.

— Я к вашим услугам, мадам.

— Вы серьезно?

— Разумеется.

— Вы сказали, что неплохо играете?

— В школе я играл в регби, — сообщил я. — И в крикет. Еще я довольно прилично катаю шары.

Она остановилась и пристально посмотрела на меня.

В этот момент в моем мозгу тихонько звякнул предупреждающий сигнал. Но я не обратил на него внимания. Что бы ни случилось, я должен расположить к себе эту женщину.

— Боюсь, я не умею играть в регби, — заявила она. — Или в крикет.

— С теннисом у меня тоже все в порядке. Вот только ракетки у меня с собой нет, — сказал я, отправляя в рот очередной бутерброд. Мне нравился вкую анчоусов. — Мой отец говорит, что анчоусы портят вкус, и не позволяет подавать их дома. А я их просто обожаю.

Она глубоко вздохнула, и ее груди подпрыгнули, как два огромных мяча.

— Я скажу вам, что мне нужно, — прошептала она. — Я хочу, чтобы вы набросились на меня! И изнасиловали до смерти! Я хочу, чтобы вы сделали это прямо сейчас! Немедленно! И быстро!

«О, Господи, — подумал я, — вот так влип».

— Я повергла вас в шок, мой мальчик.

— Нет.

— О, я вижу это по вашему лицу. Мне не следовало просить вас Вы так молоды. Вы слишком молоды. Сколько вам? Нет, не говорите. Я не хочу знать. Вы так аппетитны, но школьники — запретный плод. Какая жалость. Совершенно очевидно, что вы еще не знакомы с огнедышащим миром женщин. Наверное, даже не прикоснулись еще ни к одной.

— Ошибаетесь, леди Мейкпис, — обиделся я. — Я резвился с женщинами по обе стороны Ла-Манша. И на корабле в море.

— Ах, вы шалунишка! Я вам не верю!

Я все так же сидел на софе. Она стояла передо мной, открыв свой крупный алый рот. Она начинала задыхаться.

— Вы же понимаете, что я никогда не заговорила бы об этом, если бы Чарльз… если бы Чарльз не стал таким равнодушным, понимаете?

— Конечно, понимаю, — заверил я, пытаясь уклониться от прямого ответа. — Я прекрасно вас понимаю и сочувствую. И ничуть вас не виню.

— Вы говорите правду?

— Разумеется.

— О, какой славный мальчик! — выкрикнула она и набросилась на меня, как тигрица.

В последовавшей за этим сцене не было ничего примечательного за исключением, пожалуй, одного: ее светлость поразила меня своими упражнениями на софе. До сих пор я считал софу самым непригодным местом для плотских утех, хотя мне частенько доводилось развлекаться на них с лондонскими дебютантками, пока их родители крепко спали этажом выше. На мой взгляд, трудно придумать более неудобную вещь: с трех сторон она окружена мягкими стенками, а горизонтальная поверхность настолько узкая, что с нее постоянно скатываешься на пол. Но леди Мейкпис творила на софе чудеса. Для нее софа была чем-то вроде гимнастического коня, на котором можно прыгать, скакать, кататься и принимать самые немыслимые позы.

— Вы были учительницей физкультуры? — спросил я.

— Замолчи и сосредоточься, — отмахнулась она, раскатывая меня, как кусок слоеного теста.

Мне еще повезло, что я был молод и гибок, иначе наверняка бы что-нибудь сломал. Бедный старый сэр Чарльз, подумал я, через что же ему пришлось пройти в свое время! Неудивительно, что он решил выйти в тираж. Но ничего, посмотрим, что будет, когда он проглотит жука! Тогда уже ей, а не ему, придется просить о пощаде.

Леди Мейкпис, судя по всему, превосходно владела искусством перевоплощения. Через пару минут после нашего маленького приключения она сидела за своим столиком такая же спокойная и опрятная, как и в начале нашей встречи. Она выпустила пар и теперь напоминала удовлетворенного боа-констриктора — или, проще сказать, удава, — заглотившего живую крысу.

— Вот что, — проговорила она, глядя в листок бумаги. — Завтра мы устраиваем большой прием по случаю дня Мейфкинга.

— Но Мейфкинг отменили двенадцать лет назад, — удивился я.

— А мы все равно его празднуем, — заявила она. — Так вот. Адмирал Жубер не сможет прийти. Он отправляется с проверкой на флот в Средиземноморье. Не хотели бы занять его место?

Я с трудом удержался, чтобы не закричать «ура!». Это как раз то, что мне нужно.

— Сочту за честь, мадам, — ответил я.

— Большинство правительственных чиновников будут здесь, — сказала она. — И все послы. У вас есть фрак?

— Есть.

В те времена даже такие молодые люди, как я, никогда не путешествовали без вечернего костюма.

— Отлично, — кивнула она, внося мое имя в список гостей. — Значит, завтра в восемь часов вечера. До свидания, мой милый. Приятно было познакомиться.

Она вновь углубилась в изучение списка гостей, так что я сам нашел выход.