Мой профессор

Глава 10

Джонатан

Я возвращаюсь домой из Парижа, пролетаю над Атлантикой, когда получаю известие о том, что моя фирма выиграла контракт на реставрацию поместья Вандербильтов в Бель-Хейвене.

Остальные пассажиры первого класса спят, пока почтовый ящик заполняется письмами. Уверен, что телефон тоже разрывался бы от звонков, если бы я не поставил его на авиарежим.

Электронные письма от моих друзей с поздравлениями.

От банков и отдела маркетинга «Бэнкс и Барклай»: «Запрос на собеседование. Пожалуйста, сообщите о наличии свободных мест».

От Кристофера: «Возвращайся нах*й домой!»

Контракт — это большое дело. Нам противостояла дюжина других фирм со всего мира, даже более крупных, и я точно знаю, что мы не были на самом дне с точки зрения ценообразования. Однако наша работа говорит сама за себя. Я не удивлен, что мы получаем это предложение.

Первоначальное волнение, которое я испытываю, почти сразу же отходит на второй план, уступая место масштабным проблемам, требующим немедленного решения.

Хватаю свой блокнот и нетерпеливо откусываю колпачок от ручки, прежде чем начать строчить список дел. Когда мы только приступили к консультированию по реставрации Нотр-Дама, нам пришлось нанять двадцать новых сотрудников, чтобы покрыть объем работы. Мы перерастаем наше старое офисное помещение и переезжаем в здание в центре Бостона, которое «Бэнкс и Барклай» отреставрировали несколькими годами ранее. Два верхних этажа сдавались в аренду, и вместо того, чтобы позволить какой-нибудь финансовой фирме ворваться и вывесить название на стене здания, мы размещаем там свое. К счастью, здание достаточно большое, чтобы справиться с очередным витком расширения. Ничего не поделаешь; нам понадобится по меньшей мере десять новых сотрудников, и это только офисный персонал.

На стройплощадке нам понадобится множество мастеров: кузнецы, каменщики, маляры, плотники — каждый из них обучен искусству исторической реставрации.

— Могу я вам что-нибудь предложить, сэр?

Поднимаю взгляд на стюардессу, только с опозданием понимая, что не могу ей ответить, поскольку колпачок от авторучки все еще зажат у меня в зубах.

Вынимаю его и качаю головой.

— Я в порядке.

Ей с трудом удается оторвать свое внимание от моих губ, когда она продолжает:

— Никакого шампанского поздней ночью?

— Я не любитель шампанского.

Думаю, что это достаточно вежливые проводы, но оказалось, что они слишком вежливы.

Она не уходит, а вместо этого втискивается в проем сидений первого класса и пробует другую тактику.

— Знаете, вы единственный, кто еще не спит. Обычно, если все гости спят, нам разрешают сделать перерыв…

В тоне нет и намека на раздражение по поводу того, что ей все еще приходится быть на ногах. Я думаю, может быть, она просто пытается дать мне понять, что мы можем уединиться, если я этого хочу.

Если бы я не был так занят, принял бы ее предложение.

Нет.

— Конечно, отдыхайте. Мне ничего не нужно.

Я поужинал и выпил, теперь мне нужно шесть часов непрерывной тишины, чтобы поработать.

Она натянуто улыбается и кивает.

— Если вам что-нибудь понадобится, звоните мне.

Она указывает на кнопку вызова рядом с моим креслом, но я уже переключаю свое внимание на записи.

Специалистов, прошедших обучение в этой области, найти сложно. Любой плотник может зайти в современный новострой и сделать молдинг и встроенные книжные полки. Для того чтобы сделать то, что делаем мы, нужны преданные, натренированные руки человека, в совершенстве владеющего приемами старых мастеров.

В прошлые проекты мы привлекали людей из Флоренции, работников, чьи семьи из поколения в поколение передавали знания в этих областях. Мне нужно будет проконсультироваться с Кристофером и посмотреть, что, по его мнению, требуется. Возможно, нам удастся обучить ребят и избежать расходов, в зависимости от сроков, о которых мы в конечном итоге договоримся.

Я до сих пор сам не осмотрел поместье Вандербильтов. И не знаю, с чем мы столкнемся.

Кристофер следит за проектом в течение последних нескольких недель. Я присутствовал на совещаниях и высказывал свои соображения по мере возможности, но в основном не принимал участия в работе, так как работа заставляет меня находиться в Париже большую часть прошлого года.

Консультации по Нотр-Даму возникли органично. Когда я впервые увидел новости о пожаре, мое сердце сжалось от сочувствия к жителям Парижа. Было ужасно наблюдать, как сгорает кусочек истории, и я все еще был прикован к телевизору, наблюдая за прямой трансляцией, когда мне впервые позвонил Эммет.

— Мой отец уже переводит средства, — сказал он мне. — Что касается контрактов, мы будем настаивать на тебе и твоей фирме. Ты сделаешь это, не так ли?

Я не колебался.

— Конечно, сделаю. Но… Эммет, фирма должна быть французской. Ты это знаешь. Даже если бы у меня было время…

— Тогда ты будешь консультировать. Вносить свой вклад. Лучше тебя в этом никто не разбирается.

В его голосе звучало отчаяние, поэтому я согласился, наивно полагая, что это будет чем-то таким, что я мог бы делать время от времени. Но все оказалось не так. За последний год я шестнадцать раз летал в Париж. Участвовал в бесчисленных совещаниях со строителями, главными архитекторами, инженерами, представителями Римской католической церкви, парижского Совета по архитектурному планированию и дизайну и французского правительства, которые затянули реконструкцию до предела. Проще говоря, на кухне слишком много поваров. Никогда еще проект не продвигался так медленно. Нужно проявлять доверие, заботу и уважение там, где это необходимо. Все это какой-то кошмар. Жители Парижа жалуются, что это слишком дорого, а ремонт занимает слишком много времени. Критики опасаются, что новое здание не будет идеально повторять то, что было раньше. Никто не согласен.

В общем, это отнимает слишком много времени в моей жизни. Я испытываю облегчение оттого, что лечу домой, в Бостон.

Стюардесса могла бы помочь, но я дохожу до того, что мой мозг начинает саботировать меня. Он работает на три недели вперед, минуя быстрый секс и поверхностное удовольствие от погони, прямо к пресному, неловкому финалу, а потому кажется, что оно того просто не стоит.

В прошлом году я пытался дать отношениям реальный шанс с Мирандой. Нас познакомил Эммет, когда я был в Париже в начале прошлого лета. Она работает в GHV, в отделе по связям с общественностью, и из нашего мира. Воспитанница школы-интерната, наследница Лиги плюща, все поняли, когда мы с ней нашли общий язык. Миранда — это все, что должно делать меня счастливым: умная, красивая, целеустремленная, не слишком навязчивая, не слишком отстраненная. Она знает, как приготовить идеальный французский омлет, и свободно владеет немецким и мандаринским языками. Когда я ей не перезваниваю, она, кажется, не возражает. Никогда не заставляла меня посвящать ей больше времени и не жаловалась на то, что мы никогда не устанавливали четких границ в наших отношениях. Каждый раз, когда мы разговариваем или находим время, чтобы увидеться, это хорошо, интересно, весело.

Она прислала мне письмо сегодня вечером, как и все остальные.

«Полагаю, нам придется отпраздновать это в следующий раз, когда ты будешь в Париже.

Какое замечательное достижение, Джонатан.

XX, Миранда»

Чтение ее слов ничего не дает. Мое сердце стучит в том же ровном ритме, как будто пытаясь подчеркнуть мне, что нет никакого способа заставить себя полюбить кого-то. Ты либо любишь, либо нет.

Я ненавижу, что мои мысли возвращаются к Эмелии.

Понимаю, что она стала чем-то вроде миража. Те реальные воспоминания, которые у меня есть, так долго были испорчены фантазиями, тоской и отчаянием, что не могу доверять себе, когда дело доходит до моих настоящих чувств к ней. Я возвел ее на пьедестал и сделал невозможным для любой другой женщины подняться на него, не из-за какой-то нелепой связи, которая бывает раз в жизни, а потому, что у меня, вероятно, недиагностированная фобия обязательств или что-то в этом роде.

Сначала, много лет назад, я ругал себя за то, что не стал добиваться ее после той ночи, которую мы провели в баре.

Но что, черт возьми, мне было делать? Пытаться завязать отношения со студенткой? Боже, ей только исполнился двадцать один год. Она была молода и не подходила мне во многих отношениях. Но это не значит, что я не фантазировал о ней. Это не значит, что я не допускал мысли о том, что между нами может что-то произойти. Весь оставшийся семестр в Дартмуте я заходил в ARC 521, смотрел на этот деревянный стул и жалел, что на нем не сидит Эмелия. Я искал все, что мог найти о ней в интернете, следил за ее расписанием на семестр, написал не одно письмо на ее университетский электронный адрес, только для того, чтобы в последнюю минуту поумнеть и нажать «Удалить». Снова и снова я поднимал трубку, чтобы позвонить Эммету, спросить его о сестре, но, когда мы разговаривали, никак не мог набраться смелости.

Я представил себе, как прошел бы этот разговор.

«О, Эмелия посещала твой курс в Дартмуте? Была ли она хорошей ученицей?»

И что бы я ответил на это?

«Не знаю, Эммет. Я вел себя с ней как мудак в течение нескольких недель, а потом сделал ей выговор за что-то, что сейчас кажется незначительным, и вынудил бросить мои занятия, а затем просунул руку ей под юбку в туалете бара».

Проигрывая все это в голове, я должен чувствовать себя виноватым и порочным.

Но я не чувствую.

Как бы пафосно это ни звучало, я был одержим. Следил за ее работой в Дартмуте, за дипломным проектом, и в тот день, когда она должна была его представить, прокрался в приемную после того, как все расселись, и толпа заполнила помещение, встал сзади, вне поля ее зрения, и слушал. Ее проект представлял собой концептуальную кампанию экотуризма во Французском квартале, способ привнести в Новый Орлеан чистую энергию и экологичные методы строительства, сохранив при этом квинтэссенцию архитектуры, которой он известен. Она рассказала о проблемах, окружающих город: о том, как инфраструктура, хрупкость и нормативные акты, защищающие историческую застройку, могут затруднить или запретить благоустройство зелеными насаждениями. Кроме того, многие предприятия, пострадавшие в результате недавних наводнений, потратили свои ресурсы на восстановление, чтобы встать на ноги, забыв об экологичности, что, по понятным причинам, является упущенной возможностью.

В ее диссертации предполагалось, что в Новом Орлеане можно восстановить сразу несколько ключевых исторических зданий во Французском квартале, в частности, в районе Бурбон-стрит, и при этом создать первые в городе отели, сертифицированные по стандартам LEED или Green Seal.

Для нее не было предела. Она хотела уменьшить количество автомобильного транспорта и увеличить количество пешеходных улиц, улучшить дренаж, чтобы подготовиться к будущим наводнениям, и установить солнечные батареи на крышах, а также разбить сады под открытым небом.

Несмотря на то что проект был в некотором роде идеалистическим и наивным, факт остается фактом: ее проект был лучшим среди сокурсников. Я бы похвалил ее, вознаградил. Но был достаточно хорошим человеком, чтобы понимать, что больше не могу переступить эту черту с Эмелией. Тем не менее это не мешало мне жалеть о том, что я этого не сделал.

После нашего последнего разговора в кампусе, когда она поклялась мне, что никогда никому не расскажет о том, что произошло между нами, Эмелия больше никогда не возвращалась на скамейку под окном моего кабинета. Какой бы покой и уединение она ни обрела в этом дворе, они исчезли благодаря мне.