Эмелия
Профессор Барклай будет в гостиной.
Пытаюсь свыкнуться с этой мыслью, пока Александр ведет меня обратно. Если Миранда здесь, то и он тоже, и, конечно же, в тот момент, когда я переступаю порог, нахожу его. Он стоит в группе у камина, Миранда рядом с ним. Он намного выше всех окружающих, ему нелегко остаться незамеченным, да и его одежда не способствует этому. Я люблю его в синем так же, как и в черном. Он в костюме… Что ж, этого достаточно, чтобы разбить мне сердце.
Тот факт, что он не оборачивается и не видит меня, приносит облегчение, по крайней мере, я пытаюсь в это верить.
К счастью, Александр не бросает меня, как только мы возвращаемся в гостиную, хотя его друзья и пытаются оттащить его. Он держит меня рядом, вовлекает в свои разговоры, представляет с гордостью. Реакция у всех одинаковая. Сестра? Я не знал, что у тебя есть сестра!
Во всем этом есть сложная оговорка, которой я не делюсь: тот факт, что на самом деле я не его сестра. Но имеет ли это значение сейчас? После всего?
Мы ходим по комнате, болтая со всеми подряд, пока в конце концов не добираемся до группы, в которой находятся профессор Барклай и Миранда.
Я готовила себя к этому моменту. Этого не избежать.
— Все здесь знакомы с Эмелией? — спрашивает Александр.
Миранда заговаривает первой.
— Да. Она милая девушка. Мы хорошо поболтали на балконе, не так ли?
Я просто киваю.
— И, Джонатан, я понимаю, что Эмелия твоя сотрудница, но будь с ней помягче, — начинает Александр дразнящим тоном. — Ребята, вы сейчас не в офисе. Конечно, ты можешь быть вежливым.
— Ты требуешь от него слишком многого, — говорю я, прежде чем успеваю передумать.
Профессор Барклай выглядит почти удивленным, когда оценивает меня.
— Эмелия, рад тебя видеть.
Я выгибаю бровь, зная, что он имеет в виду прямо противоположное.
— Пойдем, — говорит Александр, дотрагиваясь до моего плеча. — Давайте нальем еще по бокалу, прежде чем шеф-повар позовет нас ужинать.
— Я отведу ее, Александр, — говорит профессор Барклай, выходя вперед и протягивая мне руку.
Я удивлена, вот почему сначала колеблюсь. Затем, чувствуя, что все смотрят на нас, я принимаю его предложение, хотя и не беру его за руку. Знаю, это раздражает его, но он молчит, пока мы не выходим из комнаты и не идем по коридору.
Никакого давления не происходит. Мы сворачиваем за угол и оказываемся совершенно одни.
Он останавливается первым, и тогда я следую его примеру. Мы поворачиваемся лицом друг к другу.
Это то, чего я хочу уже две долгие недели. Это пьянящее чувство нахождения в его присутствии, когда вокруг никого нет, когда все его внимание сосредоточено на мне.
— Вы хотели поиграть в это во время ужина? — спрашиваю я, стараясь казаться невозмутимой. — Должна ли я притвориться, что едва вас знаю?
— Ты и в самом деле едва меня знаешь.
Я обжигаю его своим взглядом. Он может пытаться убедить себя в чем угодно, но это полная чушь, и он это знает.
— Незнакомцы. Если вы меня извините…
Он преграждает мне путь своей крупной фигурой, так что я вынуждена стоять там и запрокидывать голову, чтобы посмотреть на него.
Его голубые глаза блуждают по мне, пожирая меня взглядом.
— Я заметил, что вчера ты рано ушла с работы.
— Вы заметили? — почему в моем голосе звучит восторг от этого? Я продолжаю с гораздо меньшим восхищением. — Вам не нужно беспокоиться о том, что я бездельничаю, я всего лишь ушла на час раньше.
Его взгляд прикован к моим губам, когда он отвечает.
— Обычно ты не уходишь раньше шести.
Ладно, хорошо, на два часа раньше.
— Звучит так, будто вы внимательно следите за мной. Я часто задавалась вопросом, видно ли вам мой стол из кабинета.
Он отводит взгляд, и я стараюсь не улыбаться.
Его упоминание о моем раннем уходе напоминает мне о причине, стоящей за этим.
— Уверена, вы рады, что Миранда в городе. Она прекрасна.
— Красивая, — эхом отзывается он, снова устремляя на меня пристальный взгляд. Он выглядит так, словно вообще не помнит, кто она такая.
Хочу надавить на него, чтобы он рассказал об их отношениях, но у меня не хватает смелости задать вопрос, который разобьет мне сердце.
Вместо этого я предупреждаю.
— Люди занимают свои места к ужину.
— Тогда иди, — говорит он, не двигаясь ни на дюйм.
Делаю маленький шажок к нему. Это почти ничего, но вполне достаточно, чтобы почувствовать близость и неправильность. Если кто-то свернет за угол и обнаружит нас здесь, это не будет выглядеть невинно.
Оглядываю его, не торопясь.
— Мне нравится, когда вы так одеты. Костюм сидит на вас как влитой. Галстук завязан идеально, карманный платок аккуратно сложен. Вы выглядите так правильно…
Зная, что играю с огнем, провожу пальцем по центру его галстука, и мои глаза следуют за ним, но затем я останавливаюсь и позволяю своему взгляду вернуться к нему, когда правда выплескивается наружу.
— Прямо как профессор, о котором я не могу перестать фантазировать.
Мои слова — это керосин.
Он прижимает меня к стене так быстро, что я чуть не хнычу, и его рука тянется вверх, чтобы схватить меня за подбородок в карающем захвате, который, как он знает, мне нравится.
— Эмелия… Не думаю, что ты понимаешь, насколько сильно я взвинчен. Должен ли я продолжать… и продолжать… и продолжать сопротивляться тебе? — похоже, он измучен такой перспективой. Он наклоняет свое лицо к моему, наши губы почти соприкасаются. — Когда же закончатся эти мучения?
— Сделайте так, чтобы закончились, — бросаю я вызов шепотом.
— Должен ли я взять тебя вот так, прямо здесь, в доме твоего брата? Так порочно.
Его свободная рука скользит мне под платье.
— Пожалуйста, — хнычу я.
Неужели он не видит, как сильно я хочу того же, что и он?
Я очарована им.
Его рука скользит по моему бедру, и хватка такая крепкая, что я чувствую, будто отпечаток его ладони останется там и через несколько часов.
Затем из дальнего конца коридора раздается голос.
— Ну и ну, Джонатан, ты же наверняка знаешь, что есть десерт перед ужином — дурной тон. Особенно с учетом того, что мой брат приложил немало усилий, чтобы собрать нас всех здесь сегодня.
Зажмуриваю глаза, понимая, что голос, который я слышу, и тень на периферии принадлежат Эммету Мерсье.
Профессор Барклай быстро перемещает свое тело, закрывая меня от посторонних глаз, чтобы я могла уединиться, пока расправляю одежду и собираюсь с мыслями. Жест заботливый и добрый, но я так раскраснелась, что чувствую, будто могу загореться. Как можно дольше я избегаю смотреть на Эммета, надеясь, что, возможно, он исчезнет как дым и наша встреча закончится не так.
Не повезло.
Когда профессор Барклай отступает, я впервые сталкиваюсь лицом к лицу с Эмметом Мерсье. Я думала, что, увидев его на фотографиях, смогла смириться с тем, насколько он похож на своего отца, но он действительно точная копия, такой высокий и грозный, что моей спине хочется склониться в почтении.
Его волосы такие же черные, как и костюм. Глаза почти такого же цвета. Челюсть чисто выбрита, так что я могу видеть постоянные ямочки на щеках и подбородке. Резко очерченное лицо совершенно французское. Он красив, чрезвычайно красив, но я описываю его красоту так, как описала бы любого другого члена семьи. Он мой брат, или, по крайней мере, я так на него смотрю. Он смотрит на меня не как на члена семьи, а как на пустое место. В его взгляде только насмешка.
— О. — Он жестоко улыбается. — Я не понял, кого ты там прижал, Джонатан, но теперь все становится на свои места. — Эммет выпячивает подбородок в знак узнавания. — Милая Эмелия. Дочь шлюхи.
Я вздрагиваю.
— Не буду мешать… продолжайте.
Профессор Барклай двигается так быстро, что я едва успеваю осознать, что происходит, прежде чем он хватает Эммета за яремную вену и прижимает к стене.
— Хватит, — выдавливает он сквозь стиснутые зубы.
Молча смотрю на них, адреналин и страх смешиваются до точки кипения. Чувствую, как слезы щиплют мои глаза, а колени дрожат так, словно вот-вот подкосятся.
Почти так же быстро, как он хватает Эммета, профессор Барклай отпускает его. Эммет выглядит совершенно невозмутимым из-за ссоры. Он поправляет ворот рубашки, затем проводит рукой по пиджаку.
— Что, черт возьми, происходит? — спрашивает Александр у меня за спиной.
Профессор Барклай сжимает и разжимает руку, словно пытаясь успокоиться.
Эммет говорит.
— Я как раз знакомился с нашей младшей сестрой.
Наконец-то я обретаю дар речи.
— Последний раз, когда я проверяла, мы не были родственниками, — чуть не выплевываю я, презирая его все больше и больше с каждой секундой.
Темные глаза Эммета встречаются с моими, и на долю секунды в них отражается замешательство, прежде чем он прячет эмоции за маской ненависти.
Значит, они действительно не знают правды. Фредерик никогда не говорил им.
— Что ты имеешь в виду, Эмелия? — спрашивает Александр, обходя меня, чтобы подойти к брату.
Мне не нравится это ощущение, внезапно они ополчаются против меня. Я даже не замечаю присутствия профессора Барклая рядом со мной.
— Эмелия, — подталкивает Александр.
— Я тебе не сестра, — говорю я, ослепленная яростью и не заботясь о последствиях, к которым приведет мое признание. — Фредерик не мой биологический отец.
Александр выглядит уязвленным, когда спрашивает.
— О чем ты говоришь?
— У моей матери был роман, когда она была замужем за Фредериком. Я думала, вы это знаете.
Несколько секунд никто не произносит ни слова, а затем Эммет пожимает плечами, как будто это мало что для него значит.
— Я уже знал, что у Кэтлин была склонность к подобному поведению.
— Пошел ты, — шиплю я.
Профессор Барклай делает шаг в мою сторону, защищая меня. Глаза Александра расширяются, и он протягивает руки, как будто пытаясь заставить меня успокоиться.
— Думаю, нам всем нужно остыть.
— Так ли это? Или мы должны выпроводить незваного гостя из твоей квартиры? — спрашивает Эммет Александра, прежде чем снова повернуться ко мне. — И вообще, как ты получила приглашение? Конечно же, ты не пробралась тайком в сердце моего брата. У него всегда была слабость к нуждающимся. Он слеп к тому, какими хитрыми могут быть люди, но я-то нет. Чего бы ты ни хотела от нас, у тебя ничего не получится. Уходи.
Хотя я никогда не считала себя жестоким человеком, мне хотелось бы ударить его, поцарапать, оставить следы любым способом. Хотела бы я причинить ему такую же глубокую боль, какую он причиняет мне прямо сейчас. Эти раны затянутся, но он, кажется, даже не осознает, как жестоко поступает.
Меня никогда раньше ниоткуда не выгоняли, и я не буду ждать, пока он повторит. У меня с собой сумочка, больше мне ничего не нужно.
Я не удосуживаюсь взглянуть ни на Александра, ни на профессора Барклая, прежде чем повернуться на пятках и выскочить из квартиры. Поездка на лифте мучительно долгая. Слезы сдерживаются по какой-то божественной милости, но в тот момент, когда я выхожу на улицу и замечаю, что профессор Барклай стоит прямо рядом со мной на обочине, у меня вырывается тихое рыдание.
Я поворачиваюсь к нему и прижимаюсь своим маленьким телом к его. Он заключает меня в свои объятия, и я плачу так, как никогда не плакала, всхлипываю тяжелыми приступами, из-за которых судорожно хватаю ртом воздух, хватка профессора Барклая на мне — единственная связь с миром.
Он успокаивает меня, но не говорит остановиться и не отталкивает.
Я плачу до тех пор, пока мои рыдания не прерываются, пока не чувствую себя разбитой.
— Эмелия. — Он говорит это так, словно ему тоже больно. — Пожалуйста, не плачь.
В любой другой момент я бы последовала его приказу, но бессильна остановить поток слез.
Однако в конце концов они замедляются, превращаясь в тихую икоту и шмыганье носом. Я провожу пальцем под глазами.
То, что я только что сделала, не очень красиво и не привлекательно. Я уже беспокоюсь о том, как он это воспримет, насколько это должно быть неловко для него. Не сомневаюсь, что в будущем он будет держать меня на расстоянии вытянутой руки еще больше.
Но сейчас он говорит.
— Давай я отвезу тебя домой, — и ведет меня к своей машине.