Мой профессор

Глава 8

Эмелия

В субботу ночью я почти не сплю. Мы поздно возвращаемся из бара, все ложатся спать, а я остаюсь в своей комнате, освещенной светом от экрана ноутбука. После моего ухода из кабинета профессора Барклая во вторник я откладываю то, что необходимо сделать. Сейчас, как никогда, я должна бросить ARC 521¹. Я полна решимости найти способ сделать это, не отставая от своей специализации. Это ужасно сложно, потому что семестр в самом разгаре, и мне нужно поддерживать успеваемость в большинстве занятий, одновременно добавив семинар по архитектуре для старших курсов.

Я планировала посетить семинар весной, но сейчас не могу, потому что буду сдавать ARC 521. Меняю расписание занятий местами и стараюсь сделать все так, чтобы не перегружать себя в один день больше, чем в другой, но ничего не выходит. Этот семестр будет отстойным.

К тому времени, когда все уже сказано и сделано, я бросаю курс профессора Барклая и едва могу держать глаза открытыми. Засыпаю с ноутбуком на груди и просыпаюсь в шесть утра.

Профессор Барклай — первое, что приходит мне в голову.

Точнее, мысли о том, что он со мной сделал, о его руке, скользнувшей в мои трусики…

Волна горячего смущения охватывает меня.

Я до сих пор не могу поверить, что позволяю этому случиться. Он, наверное, теперь думает обо мне всякие гадости, воображает, что я из тех девушек, которые идут за своим профессором в туалет и бросаются на шею. Интересно, считает ли он, что таким образом я пыталась убедить его оставить меня на его курсе или, может быть, обеспечить себе отличную оценку?

Убитая горем, я откладываю ноутбук в сторону и зарываюсь поглубже под одеяло, предпочитая оставаться в постели до самого полудня воскресенья.

Но, к сожалению, мое убежище не избавляет меня от мучительных мыслей.

Профессор Барклай там, давит со всех сторон. Я говорю себе, что надо забыть о занятиях и стереть из памяти наш грязный поступок, но тело не хочет подчиняться. Оно хочет повторения. На бис.

Потому что понимает то, чего не понимаю я.

Произошедшее в туалете было самым волнующим событием в моей жизни. Парни, с которыми я общалась последние несколько лет, никогда и близко не вызывали такого желания. Порочная манера профессора Барклая озвучивать все те грязные вещи, которые он заставлял меня делать… Мое сердце замирает, когда я понимаю, как страшно мне становится при мысли о том, что вряд ли когда-нибудь еще испытаю что-то подобное.

Соня была права — Оуэн был скучен и в спальне, и вне ее.

Однажды я попыталась придать пикантности нашим отношениям. И потратила больше, чем следовало, на комплект нижнего белья, расставила в его квартире свечи и составила сексуальный плейлист. Когда услышала, как его ключи звенят в замке, я встала так, чтобы быть первой, кого он увидит, когда войдет, и это сработало безупречно. Оуэн распахнул дверь, сделал один шаг внутрь и замер.

Затем он разразился хохотом.

Стыд и разочарование разорвали мое сердце. Мне захотелось схватить одеяло и прикрыться, но я заставила себя стоять на месте, пытаясь сохранить последние остатки достоинства.

— Извини. Боже, прости, — извинился он. — Я просто не могу воспринимать тебя всерьез в таком виде.

Вместо того чтобы подойти ко мне, он пошел к колонке, которую я установила, и выключил музыку, после чего задул свечу.

— Да ладно тебе, Эмелия. Ты не обязана делать все это для меня. Я уважаю тебя, и ты мне нравишься такой, какая есть. Ты сексуальна и без всех этих глупостей.

Он меня не знал. Совсем. Иначе подхватил бы нить моей фантазии и продолжил бы ее. Он бы поклонялся мне в этом белье, а не смеялся.

Если бы я сделала это для профессора Барклая, он бы не смеялся. В тот момент он и не подумал бы меня остановить.

Это трудно объяснить: я хочу, чтобы ко мне относились как к равной, но иногда, с нужным человеком и в нужной обстановке, мне хочется прямо противоположного. Я хочу, чтобы меня прижали к двери туалета в баре и сказали, что делать.

Я не могу перестать думать о профессоре Барклае весь остаток выходных. В воскресенье вечером мне едва удается заснуть, а в понедельник утром я тащусь на свое первое занятие. Останавливаюсь, чтобы выпить вторую чашку кофе, зная, что пожалею об этом, как только мной овладеет тревога, вызванная кофеином, но ничего не поделаешь, я не хочу заснуть на дневном занятии. Наверное, было бы лучше, если бы я что-нибудь съела, но от одной мысли о еде сводит желудок.

Я просто хочу пережить этот день, и следующий… и еще один.

Я настолько сосредоточена на том, что произошло в субботу вечером, что не позволяю себе думать о будущем. Мечтать о профессоре Барклае, мучаясь от похмелья в своей квартире — это одно, но теперь, когда я возвращаюсь в кампус, невозможно отгородиться от реальности. Бариста называет мое имя, оповещая о том, что кофе готов, и я делаю шаг вперед, чтобы взять его, благодарю ее и отхожу в сторону, но в груди начинает колотиться сердце.

Есть только один логичный путь — вперед.

То, что произошло в субботу вечером, больше не должно повториться.

Помимо потенциального ущерба моему академическому статусу в Дартмуте, угрозы моей честности и возможности навлечь на себя скандал, есть еще один незначительный факт — я терпеть не могу профессора Барклая. С самого первого дня он груб и снисходителен, самоуверен и вспыльчив.

Он мне не нравится.

Не может мне нравиться.

Возможно, он умеет обращаться с женщинами. Возможно, он пробуждает во мне какую-то ранее дремавшую сторону, но это не имеет значения.

Там, где дело касается профессора Барклая, не может быть будущего.

Я иду из кафе на дневные занятия, и мои мысли витают в облаках, возможно, поэтому я и не замечаю его раньше. Он стоит у подножия лестницы перед зданием, в которое мне нужно попасть на следующее занятие.

К тому времени, когда он оборачивается и видит меня, я уже прихожу в себя и продолжаю идти, как надеюсь, неторопливым шагом.

Все при нем. На нем светло-коричневый свитер, рукава подтянуты так, что видны предплечья, и темные брюки. Часы сверкают. Волосы уложены. Он не выглядит так, будто проводит выходные, как я, в состоянии бурного волнения, в вечном циклоне беспокойства и удивления.

Я почти делаю вид, что не замечаю его, но тут он делает шаг вперед и отрезает мне путь к лестнице.

— Могу я с тобой поговорить?

— О… — мои щеки уже покраснели. — Конечно.

Не знаю, когда именно успеваю решить, как мне поступить. Кажется, что план полностью формируется только после того, как он жестом просит меня отойти в сторону, подальше от других приближающихся студентов. Мы не прячемся за углом здания, а остаемся на виду, пока он смотрит на меня сверху вниз и тихо говорит.

— Мы должны поговорить о том, что произошло в субботу вечером.

Не могу прочесть выражение его лица, но думаю об Оуэне в тот момент, когда он вошел в дверь и увидел меня, стоящую там с сердцем на распашку. Стыд и разочарование все еще живут где-то под поверхностью. Я не хочу пережить это снова.

— В субботу вечером?

Он хмурит брови в замешательстве.

— У «Мерфи».

— Я понятия не имею, о чем вы говорите.

— Эмелия…

Его тон как предупреждение, он хочет, чтобы я прекратила эту глупую игру.

Вместо этого я удваиваю усилия.

— Профессор, — почтительно отвечаю я, — я не…

— Пожалуйста, не усложняй это больше, чем нужно. Я прошу прощения. И беру на себя всю ответственность.

Тогда мои подозрения подтверждаются. Он хочет извиниться, стереть все и заставить исчезнуть. Эмоции сжимают горло. Слезы собираются в уголках глаз. Уверена, что он замечает, как дрожит мой голос, когда я заговариваю.

— Ответственность? За что? Я была с друзьями на своем дне рождения. К тому времени, как мы добрались до «Мерфи», то уже были сильно пьяны, по крайней мере, так мне сказали друзья. Если мы столкнулись с вами и разговаривали… Я не помню.

— Чушь собачья.

Я вздрагиваю от его язвительного тона.

Затем, вероятно, вспомнив, где он находится и кем является — уважаемым профессором университета, беседующим с одним из своих студентов, Джонатан вновь обретает самообладание.

— Ты отчислилась из моего класса, — настаивает он, как будто это достаточное доказательство произошедшего.

— Да, именно так, как вы просили в своем кабинете на прошлой неделе. Это не имеет никакого отношения к субботнему вечеру. Что бы ни случилось… — я пожимаю плечами и качаю головой. — Наверное, мне не показалось это таким уж запоминающимся.

Его голубые глаза становятся темными и грозными, сужаясь по краям. Я с трудом сдерживаю дрожь в голосе, когда продолжаю.

— Если это все, то мне действительно пора на занятие…

В течение долгого мгновения он изучает меня, выискивая в моем взгляде что-то, что я отказываюсь ему показать.

«Ты напрасно ищешь, — хочу я ему сказать. — Каждый парень, который был до тебя — даже ты сам, бил по дикой, непокорной стороне моего сердца, заставляя его вернуться в клетку».

Я обхожу его на полшага, а затем понижаю голос и опускаю взгляд на его ботинки, добавляя на прощание.

— И, профессор, если между нами что-то произошло, я уверена, что мы оба сожалеем об этом, поэтому уверена, что никто никогда никому ничего не скажет… никогда.

Затем поворачиваюсь, чтобы войти в здание, борясь с желанием оглянуться и посмотреть, смотрит ли он мне вслед.