Моя песня бредёт по свету...

Теряет синий свет окно,

И день до горизонта канул,

Но я клянусь — мы не вином,

Мы солнцем налили стаканы!

И я поднимаю стакан. Я пью,

Я пью за удачу тех,

Кто гонит против пурги собак,

Устав как собака сам.

Здоровье команд ледокольных, что

Крушат угловатые льды,

Здоровье белых медведей на льдах

И тех, кто их убьет.

За самые северные моря,

В которых идут корабли,

За самые серые глаза,

Которых со мною нет…

Я пью! И вдруг стакан пролит,

И поджигает край земли,

Пожаром ночь залив.

Пускай огонь, не синева,

Но все равно, неси, Нева,

Неси меня в залив.

На парусах срывая злобу

И шторму гаркая: «Не сметь!» —

Вперед, чтоб землю знать, как глобус,

И ей, как глобусом, вертеть…

Ночной огонь до боли ярок,

Пускай от шторма соль из глаз,

Но смерчем закипает ярость,

Которую любовь зажгла.

И вдребезги разбит грозой

Неуловимый горизонт,

И бесится компас.

Удар в корму, волна на ют,

И топсель в клочья, волны бьют,

И ночь летит на нас.

Ломая судно наугад,

В снастях свистит пурга,

В морозе вспыхивают блики —

За радость боя все отдашь!

Хозяева земли великой —

Бери пургу на абордаж!

Теряют стекла ночь…

На кой мне

Такой чахоточный рассвет?

Дома незыблемо спокойны,

В самодовольной тишине.

Под взглядом их сжимаюсь весь я,

И хочется бежать скорей,

Зачем им солнце и созвездья,

Когда есть столько фонарей?

Опомнись, слушай: ты на суше.

Они смеются… Надо суше.

Но я клянусь — сюда в окно

Стучится веер с океана.

Но я клянусь — мы не вином,

Мы солнцем налили стаканы.