Моя песня бредёт по свету...

Я все еще исполнен детской веры,

Что силу в одиночестве растя,

Меж нами проживают Гулливеры,

Прикованные к собственным страстям.

Но из упорной гордости мышиной,

Что все, мол, одинаково должны,

Портные по старинному аршину

Кроят им лилипутские штаны.

И Гулливер живет среди уродцев,

Но ночевать не может в их домах,

И только все, за что он ни берется,

Имеет гулливеровский размах.

А лилипуты с прытью обезьяньей

Кричат ему:

— Довольно! Не рискуй!

А непомерность всех его деяний

В тоску и грусть вгоняет мелюзгу.

Тогда, отчаясь, он идет к заливу

И бродит под луною по ночам,

Влюбляется, конечно, несчастливо,

Отступится — и сразу закричат:

— Ты не хотел как мы, так получай же!

Мы раньше знали. Ах, какой кошмар! —

Бьют розгами, конечно, не случайно

Плюют в глаза, а пачкают башмак.

И только вот когда он умирает,

И дело нужно подводить к концу.

Могильщик лилипутий заявляет,

Что трех аршин не хватит мертвецу.

И все скорее плакать:

— Умер милый!

Он жил средь нас.

Каким он был большим! —

И роют поскорей ему могилу

Уже на гулливеровский аршин.