Моя песня бредёт по свету...

И снова год бредет, тревожный, строгий,

Где в темноте — далеких гор горбы,

Я Новый год люблю встречать в дороге,

Чтоб новый год потом дорогой был.

Ночным азартом пьяны перегоны,

Мело, и тени падали на льды.

На каждом стыке чокались вагоны:

За Новый год! И были пьяны в дым,

Шатались, но держали равновесье.

И дверь рванув на крик пурги — Пора!

На медных ручках выкинулся весь я

И ветру грудь подставил и орал.

Как старый год, оставлен старый город,

В котором ты и по тебе тоска,

А ветер бьет, нетерпелив и горек,

И крепче ледяного коньяка.

Рассвет белесый отрезвлял, как проза.

Состав устал и стал, пройдя черту.

Я от тебя бежал сюда в морозы,

Но все же ты меня встречаешь тут.

Январь. Морозная канва

На окнах, а на ней

Прошит узор на синеве:

Замерзли звуки и слова

О Вас, о ней, о них, о нем.

Пусть днем они уходят сном,

И снова дышит дымом день,

Но ночью светит синий снег,

Поля под пеленой,

А на заснеженной сосне

Спит ворон под луной.

Проснется, каркнет (лес притих)

И, с крыльев сон стряхнув,

Неторопливо полетит

К далекому окну.

Колышет тени тишина,

И гулко, как в лесу.

Он сел у твоего окна

На индевелый сук

И смотрит, от мороза строг,

Камин дымит, горячий грог,

И Григ на черном льду рояля.

И кто не знаю, ты ли, я ли,

Вдруг тронул клавиши: до, ре…

Мороз — почти Гюстав Доре,

На стеклах вырезаны им

Гравюры к сказкам братьев Гримм

И Гулливер… Но суше, строже.

Ни сна, ни Гулливера нет,

По серым крышам серой кошкой

Крадется северный рассвет.

Все рифмы сбиты. Смята тема,

Со мною тишина одна.

Я в сером сумраке зачем-то

Стою у зимнего окна.

Собравшись на высокий гребень,

Четыре ветра говорят:

Зачем ты здесь? В мохнатом небе

Чужие звезды января…

Легко так улыбнулась —

не мне, а там кому-то,

Нежнее, чем «люблю вас»,

нежнее Глюка гамм,

Белеет снег, как память,

нежнее солнца утром,

А тишина по крышам —

вдогонку, наугад.

Лишь шорох, только шепот

во сне — и я услышу.

Юргой сорвется сердце, дорога поперек.

Блестят под лунным ливнем

заснеженные крыши,

А я твою улыбку украл и уберег.

Январь. Морозная Нева

Под снегом. Пухлый календарь

Уж сбросил шелухи немного,

И год короче стал на ноготь,

На самый маленький, на твой.

Все побелело, даже небо,

Зима проходит по лесам.

Зима хрустящим плотным снегом

Забилась даже в Летний сад.

И снова детство. Стала прежней

Закатов сельских киноварь.

Мир белый, снежный, белоснежный,

Березы в инее… Январь.

Но солнце село за пригорок

И ночь покачивает чуть.

И вот фонарщик — старый ворон —

И в небе звонком и морозном,

И над тобой, и надо мной

Летит и зажигает звезды.

И заискрился снег блестящий,

И сосны за окном встают.

Старинный музыкальный ящик

Сыграет песенку свою.

Вечер утомленный.

И сафьян зеленый,

Угольки в камине.

Время без забот.

Это монотонный, вежливо влюбленный,

Тихо улыбающийся, медленный гавот.

Пахнет елкой вечер,

А на елке свечи

Догорают медленно,

Только для кого?

Это монотонный, вежливо влюбленный,

Тихо улыбающийся, медленный гавот.

И сосны за окном встают.

Старинный музыкальный ящик

Играет песенку свою.

Я засыпаю… Я тону…

Я медленно иду ко дну.

И вдруг срывают тишину

Гудки. На север, в ветер, в холод,

В пургу идущих ледоколов,

Скорей! Я жду-у-у-у!

В ночную жуть

Я ухожу, я ухожу,

Я нежность комкаю и мну.

— Ах так? Мне хочется смеяться,

Но душно здесь. Я тишину

Разбил, как куклу из фаянса.

И воспаленным лбом к окну:

Все словно ночь — морозно, ясно.

Туман распахнут настежь ветром.

Дорога залита луной,

И солнце ждет меня к рассвету

В лесу у самых валунов.

Прозрачный, прочный и огромный,

В горячих радугах, в снегу,

Угрозой, шепотом и громом

Мой мир зовет. Я не могу

Остаться здесь. В твое оконце

Глазеть на радужную жуть.

Я не могу надеть на солнце

От лампы синий абажур.

Я не могу тебе в угоду

Принять твой плюшевый уют

За мир мой, где ветра и воды

И тучи молнии куют.

Там ласточки скользят наметом,

Там тополя хранят поля.

Воспоена дождем и медом

Моя огромная земля.

Она в ночи горит кострами,

Она дымится на заре,

Земля, которая утрами

Пьет жадно воду из морей.

Моя земля! Мой дом высокий!

Там солнцем каждый день проник.

Там лебеди кричат в осоке,

Под ливнем клонится тростник.

Там клен и дуб, ольха и камень

Штурмуют башни гор-громад,

А по ночам над ледниками

В бою сшибаются грома.

Там степи в горизонтах синих,

По вечерам закат кровав,

И полыхают флаги сильных,

На клочья тучи разорвав.

Дороги кинутся под ноги,

В волненье высохнет трава.

Друзья оглянутся в тревоге,

Они спешат. Не отставай!

Тебе ль, рожденному для песен,

Для бега, драки и побед,

Их променять на эту плесень,

На тихий дом без бурь и бед.

Где спят, где не за что бороться,

Где бьются мухи о стекло,

Где на камине три уродца

И надпись: «Береги тепло».

Прощай. Я выпил все до донца.

Но мне ли разменять решить

Мое единственное солнце

На эти звездные гроши?

Ворвался ветер, сдунул свечи

И нежность надвое порвал.

Сегодня наш последний вечер,

Темно, и за окном январь.

Ни слова, ни огня, ни крика.

Пусть тишина, как на пари.

Открой рояль. Сыграй мне Грига

И ничего не говори.

Молчи. Пусть будут только тени

На клавишах и на висках.

Я спрячу голову в колени,

Чтоб тишину не расплескать.

И встанут берега из мела,

И вот на черном льду, в беде

Перемешались стаи белых

И стаи черных лебедей.

И лебеди забудут Грига

И, покидая черный лед,

Заплещут крыльями и с криком

Сорвутся в дальний перелет.

И будет море под ночами,

И ночь, и ни огня нигде.

И сквозь тоску начнутся гаммы

К беде, как стая лебедей.

Сейчас конец, и под снегами,

Где гномы клады берегут,

На пики фьордов рухнут гаммы.

Так звезды падают. В бреду.

Конец. На окнах лес морозный.

Пусть тишина, как злой навет.

Не говори. Не надо. Поздно.

Так звезды падают. Навек!