Мясорубка

ГЛАВА 30

До Грозного «фрилансерам» пришлось добираться на перекладных. Инструкции, полученные ими от Андертона в ходе телефонных переговоров, были краткими, расплывчатыми и маловразумительными.

В среду утром, то есть уже через сутки с небольшим, они должны быть в Грозном. Далее обычная процедура: следует отметиться в пресс-центре правительства и МВД и поселиться в гостинице при российском представительстве в Чечне. Андертон распорядился, чтобы они не смели даже носа на улицы высовывать, нужный человек сам найдет их в гостинице. Как только репортеры отснимут материал, им следует немедленно выехать в Москву и передать записи из рук в руки лично Андертону. И чтобы никаких копий! Если репортерам удастся справиться с заданием, их ждет солидное вознаграждение.

Новое задание как-то сразу пришлось им не по душе. Похоже на сюжет известной русской сказки – пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что… Никогда прежде Андертон подобных вещей по отношению к Вике Строгановой и Авдееву себе не позволял.

Сразу же после переговоров с Андертоном Вика и Авдеев достали свои «гроссбухи» и стали гадать, какой маршрут является для них самым подходящим. Когда речь идет о Северном Кавказе, кратчайшее расстояние между точками А и В вовсе не обязательно проходит по прямой. Им нужно было срочно вырваться из Сочи, а дело уже шло к полуночи. Попробуй куда-нибудь дозвонись в ночное время.

Один телефонный аппарат имелся в номере, так что Вика сразу же взялась за дело. Толяну пришлось отправиться в вестибюль, где стояли междугородные автоматы. Вставил в прорезь кредитную карточку, открыл блокнот на литере «А», подраздел «Авиаторы», и стал методично обзванивать всех по списку. Летать ему приходилось частенько, так что корешей у него среди летунов водилось немало.

Наконец ему повезло – дозвонился до одного из давних приятелей, летчика военно-транспортной авиации. Тот отозвался не очень трезвым голосом: «Счас все устроим, Толян», попросил Авдеева перезвонить ему чуть позже, а сам тем временем связался с оперативным дежурным штаба 4-й воздушной армии и упросил его помочь журналистам. Дежурный после некоторых колебаний сообщил, что во вторник ровно в полдень из Краснодара вылетает транспорт назначением на Нальчик либо прямиком в Грозный, аэропорт Северный, этот вопрос еще окончательно не решен.

Репортеры тут же подрядили местного водилу и через Туапсе рванули в Краснодар.

Дежурный офицер пообещал замолвить за них словечко и, надо отдать ему должное, свое слово сдержал. Экипаж военного транспорта был «в курсе», что компанию в полете им составит бригада журналистов. За свои услуги взяли по-божески – два миллиона деревянными. Но незадолго до отлета на горизонте появился некий майор Свиридов, числящийся по интендантскому ведомству. Выяснилось, что он будет сопровождать груз в Северный. Возможно, начальство полагало, что одному майору с такой трудной задачей не справиться, поэтому выделило ему в помощь команду: прапорщика, у которого был такой вид, как будто последний месяц он не выходил из запоя, и двух расхристанных заросших дембелей, косивших под бывалых вояк, хотя вся их служба прошла на одном из тыловых складов СКВО.

Пришлось отстегнуть майору Свиридову пятьсот баксов. Толян сунул ему пять сотенных, деньги тут же исчезли в одном из карманов, но интендант еще долго кочевряжился, строил из себя большого начальника и запустил их на борт лишь перед самым вылетом.

Грузовой отсек транспорта был до самого верха забит разнокалиберными ящиками: по накладным в них хранились медикаменты, сухпай и некий «бытовой инвентарь». Журналистам поневоле пришлось составить компанию интенданту и его доблестному воинству. Расположились они на жестких металлических скамьях в передней части фюзеляжа, сразу же за пилотской кабиной. Ребристые борта самолета пестрели надписями, сделанными краской и нацарапанными с помощью подручных средств, по преимуществу они носили нецензурный характер. Нетрудно было догадаться, что временами этот борт доставляет в Чечню не только мясные консервы, но и живое пушечное мясо.

В силу своего общительного характера Толян быстро сошелся с интендантом и даже хватил за компанию с ним и прапором полстакана водки. Стоило им выпить на брудершафт, как майор тут же причислил Авдеева к кругу своих друзей и стал его поучать:

– Ни хрена ты, Толян, не понимаешь! Не живешь, а небо коптишь…

– Научи меня, майор Свиридов, – кротким голосом сказал Авдеев. – Скоро тридцать три стукнет, возраст Христа, а все дураком живу. Хорошо, хоть тебя встретил, а то так бы дураком до старости и дожил.

Прапор как раз в этот момент пытался нарезать дольками полосатый херсонский арбуз, но его руки так тряслись с перепоя, что он лишь чудом не отчекрыжил себе пальцы. Толян отобрал у него тяжелый десантный нож, лихо располосовал арбуз на ровные ломти, продемонстрировав при этом незаурядное владение холодным оружием.

– Вот ты мне скажи, Толян, – продолжил майор, выплевывая арбузные косточки прямо на пол, – сколько ты зарабатываешь? Только не ври, выкладывай как на духу.

– А чего мне врать, – пробормотал Авдеев, вгрызаясь в сочную мякоть. – Иногда две штуки, реже три, а бывает, что сижу и вовсе пустой.

Интендант посмотрел на него с видимым интересом.

– В день? Ну что ж, это по-божески. Извини, друган, выходит, зря я на тебя напустился.

– Какой черт, в день! – с кривой улыбкой сказал Авдеев. – В месяц.

На этот раз майор посмотрел на него как на сумасшедшего, затем ожесточенно сплюнул себе под ноги.

– Ну и дурак! Да с такой бандитской внешностью, как у тебя, можно деньги из воздуха делать! Две тысячи он зарабатывает… Дурррак!

Майор Свиридов посмотрел на свои липкие руки, лезть в карман за носовым платком побрезговал или же поленился, вместо этого вытер руки о камуфляж сидевшего слева от него дембеля. Затем он все же забрался в карман, вытащил смятую пачку долларов, отсчитал пять сотенных купюр и помахал ими перед носом Авдеева.

– Твои? Разве это деньги?! Тьфу! У тебя дети есть?

– Двое.

– На, забери свои баксы. Купишь детям по «Сникерсу», жене упаковку «тампаксов», а на сдачу, если, конечно, останется, можешь купить себе бутылку дешевого пива. Вот что такое по нынешним временам твои пятьсот баксов.

Авдеев сделал протестующий жест, и деньги тут же исчезли.

– Да я за один такой рейс знаешь сколько монет зашибаю?! – продолжил свой «спич» интендант. От выпитого его язык уже изрядно заплетался.

Майор грязно выругался, затем повернулся в сторону Вики, дыхнул на нее перегаром.

– А ты, красотка, почему на меня так смотришь? Нехороший у тебя взгляд, злой… Что, осуждаешь? Ворюга, мол, майор, распоследняя тварь, на чужой крови себе деньгу зашибает… Все пишете, пишете, мать вашу, когда вы только все передохнете! Мало вас в Чечне побили, писак сраных…

Он опять уставился своими глубоко запавшими, в красных прожилках глазами на Авдеева.

– Скажи, Толян, за каким хреном вы летите в этот чертов Грозный? Правду о войне хотите написать?! Много таких было, и где они все? Что замолчал? Будете дураками, и вас черви сожрут.

– Все там будем, майор Свиридов, – кротким голосом произнес Авдеев. Нравоучения майора его откровенно забавляли, но тот был полностью погружен в себя и не замечал иронии в словах «фрилансера».

– Видал, прапор, правду они ищут. – Он неожиданно всхлипнул. – Поворачивайте оглобли в Москву, там правду ищите, раз вы такие смелые. Идите прямиком к Ельцину, Черномырдину, Грачеву… Дальше продолжать? И Завгаева вы в Москве найдете, он в основном там сидит, жучара паскудный, а в свою Чечню и носа не кажет… Слабо?! Тогда сидите и не…

Он вновь грязно выругался, затем, словно постыдившись присутствия молодой женщины, вытер носовым платком слюнявый рот и продолжил уже мирным тоном:

– А я что… Отщипываю помаленьку: там кусочек, тут крошку, глядишь, и на пропитание себе и семье заработал. Палыч, когда нам в последний раз зарплату платили?

Прапорщик громко икнул, затем закатил глаза под синеватые веки.

– Не помню. Кажись, в этом году еще не платили.

Прапорщику было от силы лет тридцать, но голос у него был дребезжащий, как у древнего старца.

– Видали? – Майор поднял указательный палец вверх. – А у меня, Толян, тоже двое детей, а при них жена. А ты говоришь, «Сникерсы»… Так что нечего меня глазом сверлить! Запомните, писаки: не я, так другой! Да и дураком надо быть, чтобы не оттяпать от каравая свою горбушку! Нынче война на дворе, самое время для бизнеса…

Он протянул руку, один из дембелей вложил в его ладонь бутылку водки. Майор, расплескивая жидкость, разлил водку по стаканам.

– Давай, Толян, пропустим по стольнику. Эх, волчара, разбередил ты мне своими разговорами душу… А я вам, между прочим, не всякая там сволочь, а русский офицер, и на все это окружающее блядство мне самому смотреть тошно.

На протяжении всего полета самолет немилосердно болтало, такое впечатление, что пилоты так же основательно набрались. А тут еще пьяный прапор вдруг раздухарился, возомнил себя Дон Жуаном и принялся приставать к Вике. Толян положил ему на плечо свою тяжелую ладонь, рывком развернул к себе и прошептал ему на ухо несколько слов. Тот на глазах побледнел как полотно и тут же поспешил принести свои извинения.

– Да я что? Так, ради шутки только… Если что надо, сделаю все в лучшем виде… В лепешку расшибусь, а сделаю! Так что я натурально извиняюсь и беру все слова и действия обратно…

Вика посмотрела на его виноватое лицо, рассмеялась, махнув на него рукой, что, мол, с такого возьмешь.

Вскоре они приземлились в аэропорту Северный. Из военгородка пригнали команду молодых солдат, подогнали парочку каров, и сразу же началась выгрузка.

Майор Свиридов настолько проникся любовью к Толяну Авдееву, что отдал распоряжение своим дембелям помочь журналистам перенести их объемистые баулы в военгородок 205-й бригады. Служивые пытались оспорить приказ, но интендант «выписал» им по увесистой затрещине и пообещал задержать на оставшееся время службы в Грозном. Разжиревшие на тыловых харчах дембеля взвалили на горб сумки и так резво понеслись в сторону казарм, что репортеры едва за ними поспевали.

Авдеев первым делом отправился в штабной модуль договориться о ночевке. Их определили в новенький, пахнущий лаком и краской сборный щитовой домик, предназначенный для офицерского жилья. Ехать в Грозный им было не с руки, в шесть вечера жизнь на улицах разрушенного почти до основания города замирала до утра. Федералы не высовывали нос за пределы блокпостов и охраняемых объектов, а местная милиция либо занималась мародерством, либо разбредалась, как тараканы, по всем щелям. Так что решено было ехать в город утром, тем более что они прибыли в Чечню даже с опережением графика.

Стоило им занять единственную свободную комнату, как Авдеев тут же исчез, прихватив с собой две литровые бутылки «Кремлевской» и блок «Мальборо». Вике удалось договориться насчет душа. Приведя себя в порядок, Вика отправилась в соседний домик, где неделями проживали матери пропавших без вести либо плененных солдат и офицеров, и проговорила с ними до полуночи. Потом вернулась к себе, разобрала постель и, перед тем как лечь, приняла сильнодействующее снотворное.

Толян вернулся на рассвете. Судя по его неуклюжим действиям, он был пьян в лоскуты. На окнах висели плотные шторы, поэтому в номере было темно, хоть глаз выколи. Толян пошарил рукой по стене в надежде отыскать настенный выключатель, но ему это не удалось. Свалил пару стульев, затем наткнулся на угол стола: «Уй, блин, больно». В довершение ко всем своим бедам он потерял ориентацию в пространстве и свалился в проход между двумя койками.

– Вика…

Не дождавшись ответа, Толян обиженно всхлипнул.

– Спишь, ведьма? Ну-ну…

Вике следовало бы встать с постели и помочь напарнику перебраться на законное койкоместо, но у нее в этот момент не было сил даже пальцем пошевелить.

Ощущения, которые она сейчас испытывала, трудно было объяснить словами и еще труднее найти им рациональное объяснение. Всю ночь ее попеременно бросало то в жар, то в холод, пока к утру наконец она не впала в странное состояние оцепенения. Подобное испытывает очутившийся на операционном столе человек, когда на него уже начинает действовать наркоз. Вроде бы видишь себя и окружающих со стороны и даже отчетливо осознаешь, что с тобой происходит, но все члены парализованы, язык одеревенел, так что ни слова сказать, ни пальцем пошевелить.

Виктории Строгановой это ощущение было хорошо знакомо. В Ичкерии ей доводилось часто бывать, исключение составил лишь нынешний год, когда из-за Толяна они воздерживались от поездок в Грозный. И каждый раз, стоило ей приехать в Чечню, в первый же день она испытывала приступы этой странной болезни. Хотя какая же это болезнь? Просто душа на время покидает тело, не хочет оставаться с человеком в этом проклятом месте.

Иногда адаптация к суровой реальности чеченской войны занимала у Вики всего несколько часов, а бывало и так, что двое или трое суток оказывались словно вырванными из ее жизни.

Добро пожаловать в Чечню! В этот богом и людьми проклятый край.

Толян долго ворочался, стараясь поудобнее вытянуться на жестком полу. Наконец устроился, прокашлял горло, набрал побольше воздуха в легкие и затянул песню:

– «На позззицию де-евушка прровожала бойца-а»…

Вокальные данные у него будь здоров, иной оперный певец позавидует. Но всему, как говорится, свое время и место. Столь ранний утренний концерт пришелся соседям не по вкусу, и кто-то из них принялся колотить в хлипкую стену.

– Эй ты, Шаляпин! Заткнись, твою мать!!

– Да пошли вы все…

Высказав свое отношение к окружающим, Толян повернулся на бок и подложил под голову кулак. Вскоре в «номере» раздавался его богатырский храп. Вика сквозь стенку услышала, как заскрипела пружинами кровать в соседней комнате, и реплику, произнесенную простуженным мужским голосом: «Уж лучше бы он дальше пел». Но в стенку больше не стучали, и Вика незаметно для себя провалилась в глубокий сон.