Мясорубка

ГЛАВА 42

– Вика, главное – как можно громче кричи.

– Что делать?

Авдеев негромко застонал. Головная боль порой становилась просто невыносимой. Ударом приклада ему вышибли два зуба, а еще один надкололся, и он поранил язык об его острые края. Правая щека уже успела опухнуть, на скуле виднелся багровый кровоподтек. Вдобавок ко всем своим бедам он еще стал шепелявить. Из-за нехватки зубов шипящие согласные давались ему с большим трудом.

– Как ссто делать? Я зе сказал, крици. Ори сто есть моци. Палацям нравится, когда их зертвы крицят от боли. Хотя бывает и наоборот, нацинаессь крицять, так они буквально звереют.

Вика Строганова с отрешенным видом сидела на низком топчане, застеленном грубым солдатским одеялом. Стоило ей хоть на секунду забыться и закрыть глаза, как в ее памяти тут же всплывали картины недавних событий: звуки выстрелов и дымные трассы очередей, пылающий факелом «уазик» и распростертые возле пожарища тела.

Они нарвались на засаду на западной окраине Гудермеса. Сразу за блокпостом МВД они съехали с трассы и направились в объезд центральной части города. До этого момента «уазик» все время ехал впереди, но здесь он уступил место в авангарде водителю «Нивы», который гораздо лучше их ориентировался в этих местах. Вика в дороге задремала, на неровной ухабистой трассе ее укачало. Очнулась она от гортанного крика водителя. Он резко ударил по тормозам, ее по инерции бросило вперед. Но она успела краем глаза увидеть, как из переулка наперерез им выскочил «БМП», весь в ржавых разводах и со следами копоти на бортах. Они мягко ткнулись передком в его левое переднее колесо, и в этот момент на дороге прозвучали выстрелы.

Первым был убит наповал их водитель. Он уже успел открыть дверцу и собирался выкатиться наружу, но в этот момент прилетела пуля и клюнула его прямо в висок.

Дальнейшие события она помнила смутно. Из машины ее выдернул здоровенный бородатый чеченец в камуфляже. Она пыталась оказать сопротивление и, кажется, даже прокусила ему запястье. В этот драматический момент в ее голове пульсировала лишь одна мысль: «Все. Конец…» Больше всего она боялась, что он сейчас вытащит из ножен на правом бедре огромный тесак и перережет ей горло. Почему-то именно этого она боялась больше всего. И молила бога, чтобы он просто ее пристрелил.

Но чеченец не стал ее убивать. Он лишь сжал ее в своих медвежьих объятиях так, что она едва не потеряла сознание, и, продолжая держать на весу, направился в сторону выехавшего из переулка «рафика». Когда ее запихивали в чрево микроавтобуса, она изловчилась и вывернула голову так, чтобы еще раз посмотреть на место трагедии. Горящий «уазик» и распростертые подле него тела она увидела лишь мельком, но эта картинка врезалась в ее память надолго.

Внутри «рафика» не было кресел, лишь две узкие металлические скамьи, приваренные прямо к бортам. Следом за ней к «рафику» приволокли Авдеева. Он был связан по рукам и ногам, и его бросили на пол, под ноги.

Сначала их повезли в направлении завода мединструментов. Авдеев всю дорогу хрипло матерился и сплевывал на пол сгустки крови. Одному из боевиков вскоре это надоело. Тогда он двинул Авдеева кованым башмаком по почкам, и тот надолго притих.

Очевидно, планы боевиков переменились, потому что на одной из улиц микроавтобус остановился, сдал назад, развернулся, и теперь они держали курс в направлении центральной части города. В этот момент Вике связали руки и набросили на нее плотное покрывало.

Ехали они долго, около часа. Такое впечатление, что они плутали по улицам, хотя чеченцы, безусловно, прекрасно знали город. Несколько раз «рафик» останавливался, и тогда они принимались о чем-то спорить. Вика проклинала себя последними словами за то, что так и не удосужилась выучить хотя бы несколько фраз по-чеченски. Если не считать матерных слов, которые изредка вставляли в свою речь боевики, разобраться в их гортанных криках было невозможно. Но чувствовалось, что они чем-то не на шутку встревожены. Несколько раз в их оживленной дискуссии прозвучала русская фамилия – Мелентьев.

Наконец прибыли на место. Их выволокли из машины, затем они своим ходом спустились по лестнице в какой-то подвал. Здесь их освободили от пут. Авдеева при этом строго предупредили: «Будешь плохо себя вести – пристрелим на месте».

Помещение, в котором их закрыли, было сравнительно небольшим – четыре на три метра. Воздух сырой и затхлый. Как ни странно, здесь было электричество – под потолком тускло горел забранный решетчатым каркасом светильник. Два узких топчана и колченогий стол – вот и все, что здесь было из мебели. Унитаз и умывальник отсутствовали. Параши, впрочем, тоже не было. Окон нет, крепкая дверь окована изнутри железом.

Авдеев встал с топчана, передвинул в сторону стол и принялся расхаживать по камере. Когда ему надоело это занятие, он остановился у двери, немного постоял так, прислушиваясь к внешним звукам, затем навалился на нее плечом. Когда убедился, что высадить дверь ему не под силу, он бросил это бесполезное занятие и стал внимательно исследовать поверхность стен. Но и эта затея не увенчалась успехом, поскольку стены сравнительно недавно были выкрашены бледно-желтой масляной краской и никаких надписей на них не сохранилось.

– Церт! Ну ссто за судьба?! Я зе здесь узе сидел! Ты представляесь, Вика?!

Он потрогал пальцами скулу и поморщился от боли. Помассировал опухшие и саднящие десны. Затем продолжил, старательно выговаривая буквы и уже почти не шепелявя:

– Знаесь, где мы находимся, Вика? Это подвал райвоенкомата. Я здесь сидел трое суток, когда со мной особисты разбирались. Может, и не в этой камере, другой, но там были тоцно такие зе топцаны, да и дверь один к одному. А камеру я не сразу узнал потому, сто раньсе здесь все было кровисей залито.

– Я хочу в туалет, – безучастным тоном сказала девушка. Похоже, слова Авдеева прошли мимо ее ушей.

Он бросил блуждающий взгляд по сторонам, затем судорожно вздохнул.

– Удобства здесь не предусмотрены. Придется малость потерпеть. И запомни, Вика, если хоцесь вызить здесь, нузно придерзиваться определенных правил. Хотя, конецно, если они ресили нас пристрелить, то мы вряд ли смозем им помесать… Так вот. Привезли меня из Гудермеса в Сали и сунули в подвал, примерно такой зе, где мы сидим. А там пленные солдатики сидят, молодые, сроцной слузбы. Так они сразу меня предупредили: если будут предлагать выйти нарузу, подысать свезим воздухом, не отзываться. Потому сто выведут во двор и выдадут тебе палочных ударов ровно столько, сколько предписано сариатом. А бывает, сто и насмерть забивают. В тот зе день этих ребят увели. Двое их было, заль, не успел их подробнее порасспросить, дазе фамилий их не знаю…

Вика сидела сгорбившись, сунув ладони между колен.

– Толя, они убили Малышева. И этих двух ребят, которые были вместе с нами.

Авдеев перестал расхаживать по камере, вернулся на топчан. Улегся поверх одеяла, закинув руки за голову.

– Тоцно. Я своими глазами видел. Им влепили в борт из гранатомета, но они успели цуть раньсе выскоцить. Там их и полозили, возле масины. – Авдеев потихоньку привыкал к отсутствию двух зубов, шепелявость постепенно убывала.

Когда Вика подняла голову, Авдеев увидел в ее глазах слезы.

– Эти двое были совсем молодыми, моего возраста… Да и Малышеву чуть за сорок. Их ведь убили из-за нас, да? Вернее, из-за одной меня.

– Не заводись, Вика, – неодобрительным тоном сказал Авдеев. – И не казни себя, какой в этом прок? Луцсе ляг да поспи. Скоро заявятся гестаповцы, тогда нам будет не до сна.

– Но я ведь никого ни о чем не просила, – после паузы продолжила девушка. Ее плечи сотрясала крупная дрожь, и она еще крепче сжала коленями ладони. – Скажи, зачем нас послали в Грозный? И почему нам понадобилось оттуда бежать?

В этот момент в коридоре послышались шаги. Заскрежетал замок, дверь распахнулась. В камеру вошел немолодой с виду мужчина, в одной руке он держал блюдо с дымящимися кусками баранины, в другой – большую пластиковую бутылку с водой. Второй чеченец застыл в дверном проеме. Это был тот самый боевик, которому Вика прокусила руку. На этом месте у него белела повязка.

– Увазаемые, когда вы нас выпустите отсюда? – предельно вежливым тоном спросил Авдеев. – И неплохо бы сводить нас в туалет.

Пожилой поставил на стол блюдо с мясом и бутылку и молча вышел. Громыхнула дверь, заскрежетал замок, затих шум шагов. Журналисты вновь остались одни.

– Сволоци! – вполголоса выругался Авдеев. – Если бы ты только знала, как я их ненавижу. – Он твердо произнес «ж». – Мы для них хуже собак. Вот так взял бы и задушил собственными руками…

– А может, хватит их убивать? – тихим голосом спросила Вика. – Ну сколько можно? Скажи, за что им нас любить? За то, что мы убиваем детей, женщин и стариков? Разве мы люди, Толя? Действительно, хуже собак.

Авдеев приподнял голову и с осуждением посмотрел на девушку.

– Жалеешь их? Ну-ну… Посмотрим, что ты запоешь, когда они тебя лупцевать начнут да про папашу твоего всякие подробности выпытывать.

Вика повернула к нему голову.

– Ты думаешь, это из-за отца все наши неприятности?

– А ты возьми и сама как следует подумай. Кому мы с тобой нужны, Вика? И что мы собой представляем? Ни-че-го. Мы обычные репортеры. А вот папаша твой в Москве большой человек…

– Я запрещаю тебе говорить плохо о моем отце, – резко одернула его девушка. – Ты ведь его совсем не знаешь. И не смей называть его «папашей»!

– Тихо, тихо, успокойся… Не хватало нам еще в этот момент с тобой поцапаться. Дай я все же закончу свою мысль. Так вот, не исключено, что чеченцы в обмен на твою жизнь потребуют у Сергея Алексеевича какую-то важную услугу. Или же заломят за тебя большой выкуп… Ладно, спи давай. Утро вечера мудренее.

Время тянулось мучительно долго. Они лишь изредка перебрасывались короткими фразами, в основном молчали и думали каждый о своем. К стоявшей на столе еде ни один из них и не притронулся.

Авдееву вскоре надоела эта игра в молчанку.

– Вика, как ты думаешь, сколько сейчас времени? Эти сволочи отобрали у меня часы.

– У меня тоже.

– Думаю, на дворе уже ночь. До утра они нас не тронут.

Как бы в опровержение его слов в коридоре вновь раздался шум шагов, затем «вертухай» зазвенел ключами.

– Толя, слушай меня внимательно, – скороговоркой произнесла Вика. – Мне понадобится твоя помощь. И еще… В туалет не просись, понял?

Авдеев уже успел принять вертикальное положение. Он посмотрел на девушку и удивился тем разительным переменам, которые произошли в ее облике. Слезы высохли, а лицо было спокойным, на нем не осталось и следа недавних переживаний. Это была прежняя Вика Строганова, та самая молодая женщина, которую он уже успел неплохо изучить, – волевая, целеустремленная и весьма энергичная натура.

– Ты это о чем? – опешил от неожиданности Авдеев.

– Скоро узнаешь, – загадочно произнесла девушка.