На грани войны

Глава 12

Ноа

День сорок третий

Ноа Шеридан стоял перед дверью в кабинет Розамонд и понимал, что не хочет заходить внутрь.

В небе ярко светило солнце, отражаясь от снега. Температура снова держалась на уровне минус шести градусов — практически тепло для Мичигана. День идеально подходил для катания на санках, лыжах или тюбингах. День для смеха и горячего шоколада.

Но Ноа не хотелось ни того, ни другого.

Он сжал руки в кулаки. Его колотило от гнева. Только под яростью и злостью он скрывал невыносимый и бездонный страх.

На Фолл-Крик напали. Они отогнали чужаков, но нападение потрясло Ноа до глубины души. Он верил, что пятидесяти ополченцев будет достаточно. Что в обмен на подчинение тирании Саттера он получит гарантию абсолютной безопасности.

Нападение, произошедшее два дня назад, разуверило Ноа в этом. Сорок с лишним необученных людей прорвали первоначальную преграду, ворвались в город и почти его захватили.

Достаточно всего лишь нескольким кровожадным головорезам, жаждущим хаоса, проскользнуть за периметр, и в одно мгновение они могли забрать все, что ему дорого.

Именно страх привел его к Розамонд.

Он постучал в дверь. Никто не ответил. Ноа постучал сильнее.

Через минуту дверь распахнулась.

Саттер стоял в проходе и смотрел на него с недоумением.

— В чем дело?

Ноа попытался протиснуться мимо него. Саттер не двинулся с места.

В Ноа вспыхнула ярость. Во всем виноват Саттер. Нападение, антагонизм горожан, отстраненность и возмущение Ханны — абсолютно все это его вина.

Правая рука Ноа лежала на пистолете. Темная, уродливая часть его души жаждала воспользоваться им.

— Я пришел к Розамонд. Посторонись.

Саттер одарил его неприятной ухмылкой.

— Впусти его, — раздался голос Розамонд из-за спины Саттера.

Саттер нахмурился, но отодвинул свою немалую тушу в сторону.

Ноа вошел в комнату, стряхивая снег с ботинок. Он закрыл дверь, и его окружили тепло и свет. Стянув перчатки и шапку, он сунул их в карманы куртки.

— Что ты хотел? — спросила Розамонд.

Ноа открыл рот, затем замешкался, пораженный. Розамонд выглядела… по-другому. Ее светлые волосы были растрепанными и жирными, как будто она не мыла их несколько дней. Она накрасилась, но помада размазалась в уголках губ. Под глазами залегли темные круги.

На столе стояла пустая бутылка вина. Несколько бутылок бурбона и виски в разных стадиях опустошения стояли на книжной полке.

Стоит ли удивляться? Розамонд потеряла обоих своих сыновей буквально за несколько дней. Это чудо, что она вообще способна работать.

Саттер отступил и встал рядом со столом Розамонд. Это перемещение не осталось незамеченным. Глава ополченцев демонстрировал свое влияние и превосходство над Ноа. Он пытался задеть его, спровоцировать. Это сработало.

Ноа ткнул в него пальцем.

— Ты солгал мне!

Саттер сложил руки на широкой груди и немигающим взглядом уставился на Ноа.

— Каким образом?

— Те люди, которые напали на нас — они не чужаки, не бандиты и не головорезы. Это наши соседи! Люди из Найлса, Сент-Джо, Давагиака, Стивенсвилла.

— Они напали на нас, — ровно произнес Саттер. — Они стреляли и убивали моих людей. Они заслужили все, что с ними случилось.

— Они говорят, что это мы на них напали!

Об этом ему рассказала Ханна. Как она рассвирепела, ее зеленые глаза смотрели потрясенно, возмущенно и с упреком.

Этот обличительный взгляд перевернул его душу. Она смотрела на него, как на чужого. Хуже, чем на незнакомца — как на врага.

Питаясь ее гневом, пес бросился на него, оскалив зубы. На мгновение Ноа испугался за свою жизнь.

Она окликнула Призрака, и он отступил к ней, но не перестал рычать и смотреть на Ноа так, словно хотел откусить от него значительный кусок.

— Я не знал! — заикался он, подняв обе руки в мольбе. — Клянусь!

— Ты шеф полиции. Как ты мог не знать? — недоверие сквозило в каждом слове Ханны.

Ноа защищался, как мог, его желудок заныл, в горле появилась горькая кислота.

Он обещал выяснить правду. Это единственный способ прекратить спор, заставить Ханну перестать смотреть на него так, будто он сам убийца.

— Они утверждают, что ополченцы — это и есть налетчики, — сказал он теперь. — Убийцы.

Правый глаз Розамонд дернулся. Она ничего не сказала.

Выражение лица Саттера оставалось равнодушным.

— И что?

— И что? — Ноа зашипел. — И ЧТО?

— Я думал, ты в курсе.

— В курсе? О чем, черт возьми, ты говоришь?

— Мы действительно будем это обсуждать? — Саттер бросил на Розамонд недоверчивый взгляд. Когда Розамонд ничего не ответила, он вздохнул. — Как ты думаешь, откуда берутся припасы, которые мы привозим? Еда, которую вы ставите на свой стол? Туалетная бумага, которой вы вытираете свои нежные задницы? Бензин, которым вы заправляете свои грузовики и снегоходы? Думаешь, все это волшебным образом появляется с неба?

— Заброшенные склады…

— Думаешь, кто-то бросил бы здание, полное жизненно важных вещей? Отчаявшиеся люди разграбили все магазины, все склады, все предприятия и аптеки за первую неделю. Вооруженные банды, коррумпированные полицейские или правительственные агентства, забрали себе все остальное.

Ноа не удавалось вдохнуть достаточно кислорода. Он чувствовал головокружение. «Ты знал. Конечно, ты все понял», — прошептал голос в его голове. Голос, который он ненавидел.

Насколько проще было не спрашивать. Принять добычу, не задаваясь вопросом, откуда она взялась, не изучая улики перед глазами. До сих пор.

— Ты… ты убил людей. Невинных людей.

Саттер усмехнулся.

— Невинных не бывает.

— Они не виноваты в этом!

— Тебе требовался твой гидрокортизон? А кто, по-твоему, собирался предоставить его нам? Ничего не дается бесплатно, шеф. — Саттер скривил губы в издевке. — В этом мире мы устанавливаем правила. Мы можем брать то, что хотим. Сильные выживают. Так устроен мир, так он работал всегда. Если хочешь жить, отбрось свою плаксивую мораль и действуй по обстановке. Или ты можешь сидеть в своем холодном, пустом доме с пустым животом и рассказывать своему голодному ребенку, почему ты недостаточно мужественен, чтобы позаботиться о нем. Все просто. Не усложняй.

Ноа с ненавистью осознал, что у него в голове возникают те же мысли. Внутри у него все кипело от тошноты. Он не мог встретиться с жесткими глазами Саттера и опустил взгляд на ковер.

— Скольких людей ты убил?

— Какое число ты хочешь услышать, Ноа? Если я скажу пять, ты примешь это? Если скажу двадцать, ты не согласишься? Какая разница?

Это имело значение. Это должно иметь значение.

Ноа поднял глаза на Розамонд. Он хотел верить, что она невиновна в этом, что суперинтендант никогда не потворствовала бы такому.

Саттер заправлял делами. Она вынуждена была подчиниться, как и Ноа. Они оба подчинялись против своей воли.

У них не оставалось выбора.

— Ты у нас в долгу, — заявил Саттер. — Ты принадлежишь нам.

Последняя искра негодования вспыхнула в груди Ноа.

— Черта с два! Я начальник полиции! Мой долг перед людьми…

— Твой долг — передо мной, — резко произнесла Розамонд. Ее плечи стали жесткими, глаза ясными. Она устремила на Ноа свой острый взгляд. — Твой долг — делать все, что я скажу. Я говорю прыгать — ты прыгаешь. Я говорю сделать это, ты делаешь. Я думала, что уже ясно выразилась. Очевидно, нет. Итак, позволь мне разъяснить сейчас. Все, что у тебя есть, это благодаря мне. Я дала тебе этот значок, который ты носишь с такой гордостью. Я дала тебе дом, который согревает тебя по ночам и дает приют. И я обеспечила тебя лекарствами, которые поддерживают жизнь твоего сына.

Ноа взглянул на Саттера.

— Не на него смотри! — Розамонд прошипела. — Смотри на меня.

— Подумай о Майло, — посоветовал Саттер. — Подумай о своем сыне.

Розамонд стала для него матерью, а для Майло — бабушкой. Ноа любил ее. Он не часто думал об этом, но это действительно так. Он в долгу перед ней. Он всегда платил ей своей абсолютной преданностью.

В сознании Ноа промелькнуло воспоминание. Розамонд стоит рядом с Майло за широким кухонным островом, ее рука крепко обхватывает его худые плечи, когда он пытается освободиться, ее железный взгляд устремлен на Ноа.

Он вспомнил страх, который испытал в тот момент. Полный и абсолютный ужас. Иррациональный, сказал он себе позже. Розамонд никогда бы не причинила вреда Майло.

Теперь Ноа в этом не столь уверен.

Тиски сжали его грудь, паника сдавила ребра. Он готов на все, лишь бы его сын не пострадал. На что угодно.

Розамонд знала это. Саттер знал это.

— Мы вместе до конца, — проговорила Розамонд, наклоняясь ближе. — Ты и я. Мы теперь в одной лодке.

Ноа хотел возразить. Но не мог. Он не мог ничего сказать.