Ханна
День сорок восьмой
— Квинн — умница, — сказала Ханна. — Вы должны ей гордиться.
Молли поджала губы.
— Я не наивна. С такой матерью, как у нее, большинство детей оказались бы на каталке, со следами от уколов на руках или порезами на запястьях. Но не эта девочка. Квинн такая, какая она есть, вопреки своему воспитанию, а не благодаря ему. Она проложила свой собственный путь. Эта девчонка — настоящая бунтарка.
— Согласна.
— Если бы только можно было сохранить их юность. — Молли вздохнула и вытерла руки о джинсы. — Я знаю, чего хочет Квинн. Это написано на ее лице каждый раз, когда она смотрит на Лиама.
— Она хочет быть похожей на него.
— Она хочет быть им. Она хочет стать солдатом, воином. Она обязательно обратится к нему, если уже не сделала это.
Квинн была молода, но чертовски умна, и сурова. Судя по тому, что рассказали ей Ноа и Молли, она уже пережила столько травм, что хватило бы на несколько жизней. И все же она выдержала все это с достоинством и духом.
Ханна прикусила нижнюю губу.
— Что вы об этом думаете?
— До катастрофы мы пытались защитить наших детей, оградить их от всего уродливого, что творится снаружи. Но это происходило не только снаружи, но и здесь. — Молли постучала себя по груди. — Это живет в каждом из нас, постоянно. Прежде, до краха, мы питали ложные надежды. А сейчас? Говорим, что мы защищаем их, не давая возможности улучшить мир? Не позволяем найти свой собственный путь? Это не помогает им. Мы делаем это, чтобы почувствовать себя лучше. А не для них.
Ханна удивленно свела брови. В словах Молли имелся какой-то мрачный смысл. Родители по природе своей стремятся как можно больше оградить своего ребенка. Черт, какая-то часть ее души не хотела больше выпускать Майло или Шарлотту из поля зрения.
Но жизнь, достойная жизни, требует риска. Иначе ты оказывался заперт в клетке собственного творения, как собака, слишком сломленная, чтобы заметить, что дверь клетки широко открыта.
Уж в чем-чем, а в клетках Ханна разбиралась.
Молли вздохнула.
— Нам следует проверить, как там дети. Наверняка они дремлют рядом с этой твоей огромной собакой.
Поморщившись, она потянулась за своей тростью, прислоненной к дровянику. Ханна взяла «Моссберг» и спрятала его под мышку. Она вышла вслед за Молли из сарая, закрыла двери и обеими руками заперла висячий замок.
Ханна непрерывно работала над укреплением своей больной руки и к ней уже вернулась подвижность. Она могла сгибать свои деформированные пальцы вокруг рукоятки ножа и переносить или держать большинство предметов.
Используя ладонь или боковую сторону руки в качестве стабилизатора, Ханна использовала большой и указательный пальцы для выполнения большей части работы — одевания Шарлотты, помешивания тушеного мяса, приготовления кофе, разведения огня, перелистывания страниц книги.
Они пробирались по снегу к дому. Молли щурилась от солнца.
— Как женщина женщине, если ты замолвишь словечко за мою внучку, я буду тебе очень благодарна.
— Я могу попытаться. Но Лиам — сам себе хозяин.
Она протянула Молли руку, хотя достаточно хорошо знала эту старуху, чтобы ожидать язвительного отказа.
Молли отмахнулась от нее.
— Все же предупреди его. Если Квинн начнет, то уже не отстанет. Она упряма, как мул.
Ханна криво улыбнулась.
— Ему это понравится. Лиам любит упрямых женщин.
Молли рассмеялась.
— Ха! Даже без очков я могу распознать это за милю. Он немного закостенел в своих взглядах, верно?
— Его подход обычно оказывается правильным.
Молли поджала губы.
— М-м-м х-м-м.
— Он знает свое дело.
— Не сомневаюсь.
Тепло разлилось по горлу Ханны.
— Он хороший человек. Это все, что я хочу сказать.
Молли хитро ухмыльнулась.
— Я все еще замужем, — пробурчала Ханна.
— Я тоже. Но это никогда не мешало мне ценить противоположный пол. Все равно что восхищаться произведением искусства. А этот Лиам Коулман — чертовски прекрасное произведение искусства.
Ханна пыталась и не смогла скрыть свой румянец.
— Просто говорю, — усмехнулась Молли. — Я многое замечаю.
Они вошли в дом через заднюю дверь, стряхнули снег с ботинок и сняли куртки. На кухне было тепло и уютно, в дровяной печи пылал огонь.
На кухонном столе лежали листы бумаги и цветные карандаши, а также открытая банка арахисового масла с торчащей сверху ложкой — полдник Майло.
Дети перешли в гостиную, чтобы поиграть с Призраком и кошками, прежде чем сесть за работу над своим проектом. Тор и Один ползали по ним, выпрашивая внимания. Локи устроился на животе Квинн, Валькирия сидела у их ног, деликатно вылизывая переднюю лапу. Хель, злая, как обычно, отдыхала на вершине холодильника, осматривая свои владения.
Молли выдвинула кухонный стул и села. Она прислонила трость к ноге и сложила руки на столе. Ханна устроилась напротив нее.
Молли пристально смотрела на Ханну. Ее взгляд прожигал Ханну, пока та не сдалась и не подняла глаза.
— Не стоит.
— Все меняется, дорогая. Люди меняются. И часто не в лучшую сторону.
— Я знаю.
— Есть два типа людей. Те, кто преодолевают трудности, когда наступают тяжелые времена, и те, кто не справляются. Иногда люди не становятся сильнее. Они поддаются своему страху и слабости и превращаются в нечто другое, в нечто худшее.
Глаза Ханны обожгло. Она опустила взгляд на стол и уставилась на изношенные деревянные доски, крошечные вмятины и потертости от многолетних семейных ужинов. Ее взгляд переместился на экстренный рюкзак Майло, лежащий рядом с банкой арахисового масла.
Ханна знала, что имела в виду Молли. Она говорила о Ноа. О Ноа, который изменился, стал слабым и опасным. То, что человек не делает, определяет его так же сильно, как и то, что он сделал.
— Ты не обязана такому человеку, дорогая.
— Даже если это кто-то важный для меня?
— Даже тогда, — негромко ответила Молли. — Даже если это кто-то, кого ты любишь.
Ханна повернулась и посмотрела на Майло. Он устроился рядом с Квинн на полу в гостиной, разделив наушники айпода. Их головы прижались к мягкому животу Призрака, пока большой пир шумно храпел.
У Ханны защемило в груди — не за себя, а за то, что ее маленькая семья развалилась на куски, не успев собраться воедино. Ее сердце шептало правду, которую она знала, но еще не могла произнести вслух.