На месте зеленой беседки

Глава IX ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

Уважение личности, охрана прав и свобод граждан — обязанность всех государственных органов, общественных организаций и должностных лиц.

Граждане СССР имеют право на судебную защиту от посягательств на честь и достоинство, жизнь и здоровье, на личную свободу и имущество.

(Статья 57 Конституции СССР)

Уголовный кодекс РСФСР имеет задачей охрану общественного строя СССР, его политической и экономической систем, социалистической собственности, личности, прав и свобод граждан и всего социалистического правопорядка от преступных посягательств.

(Статья 1 Уголовного кодекса РСФСР)

В день сдачи последнего экзамена Надя, «болевшая» за Юру в коридоре, наградила его поцелуями и они, несмотря на морозный вечер, пошли гулять.

— Ты счастлив? — стараясь заглянуть в глаза, спрашивала девушка.

— Да, — ответил Юра, — но сейчас чувствую только дикую усталость.

— Юр, а у тебя звездочки в глазах отражаются. Такие маленькие-маленькие костерики с неба.

Он улыбнулся.

— Выдумщица ты, Надюша.

Они неторопливо шли: один — наслаждаясь отдыхом, присутствием любимой девушки, другая — переполненная счастьем.

Неожиданно трое нахально преградили дорогу. Юрий отпрянул, узнав Филипчука и его дружков.

— Вы что?! — придя в себя, крикнула Надя.

— Топай отсюда. У нас разговор с твоим хахалем, — рыкнул на нее Филипчук, не поворачивая головы.

— Иди, Надюша, я поговорю и догоню, — стараясь успокоить девушку, как можно мягче попросил Юра.

— Иди, иди, шкура, — подхватил Зотов и отлетел в сторону.

— Ты что? — поднимаясь со снега, крикнул он. — «Перышко» в бок захотел?

— Разборку затеяли со мной? — бросил Юрий Филипчуку.

— С тобой, — ответил тот.

— Ну так и разбирайся, а девушку мою не троньте.

— Ее пока никто не трогает. Но если останется, то перестанет быть твоей, — зловеще предупредил Филипчук.

— Надюша, уйди, — снова попросил Юра.

— Никуда я не уйду, — отрезала Надя. — А если тронете его, заору, людей буду звать.

Видимо, решив не тратить на нее время, Филипчук приступил к главному:

— Ты что же, дорогой корешок, деньги, не отдал, себе зажилил?

— Я не брал у пацанов денег, «бугор».

— Это ты своей деточке рассказывай, не мне.

— Я правду говорю. И ты это знаешь.

— А те сто рублей, что мне должен?

— Я тебе тогда сказал, что не дам.

— И сейчас повторяешь?

— Повторяю.

— Ну, а я повторять не люблю. Поэтому запомни: у тебя два дня. Сегодня третье марта. Значит, пятого — у вас как раз получка — после работы около проходной ждем. Не принесешь, или улизнуть попробуешь, или, того хуже, с «мусором» выйдешь — пеняй на себя.

Будто сговорились: разом развернулись и ушли.

Надя подошла тихая, прижалась к Юре. Только выйдя на людную улицу, спросила:

— Оттуда?

Юра кивнул.

— Сколько ты им должен?

— Нисколько.

— А что же они требуют?

Пришлось рассказать. При словах «триста пятьдесят рублей» девушка ахнула.

— Что думаешь делать?

— Ничего.

— Как ничего? — испугалась Надя. — Такие слов на ветер не бросают.

Юра действительно ничего не собирался предпринимать, кроме того, что с завтрашнего дня иметь при себе складной нож — для уверенности.

Все его попытки успокоить Надю ни к чему не привели. Совсем замерзшие, они расстались у общежития, и она шмыгнула за дверь потерянная, подавленная, расстроенная и только кивнула на его слова:

— Смотри, ни матери, ни деду, ни ребятам!

В день получки, отходя от кассы, Белов сказал Юре:

— Зайди к мастеру.

— Зачем?

— Не знаю. Олег просил позвать.

В конторке оказались Ильина и Максименко. Валентина достала из кармана комбинезона пачку денег и протянула Иванникову.

— Возьми, здесь триста рублей. Наши бригады собрали. Добавь свои пятьдесят и рассчитайся. Потом будешь понемногу возвращать.

— А ведь обещала молчать.

Юра даже закачался от злости.

— Надю не вини. Ты просил не говорить матери, Николаю Филипповичу и бригаде, так?

Иванников молчал. Только желваки ходили по скулам.

— Я тебя спрашиваю: так или не так? — повысила Ильина голос.

— Ну, так, — чтобы отвязаться, буркнул Юрий.

— А про меня забыл? Вот, чтобы не забывал, она мне и рассказала. — Валя перешла на другую тональность, стараясь обратить все в шутку. — Долго я буду держать? — Она протянула деньги.

— До сканчания века! — выкрикнул Иванников, напомнив того мальчишку из зеленой беседки. — Я просил?

— Это от души, Юра, — тихо сказал Олег Викторович. — Возьми, не обижай людей.

— Мне милостыня не нужна.

— Никто тебе милостыню и не сует. Это не подарок, а в долг. Нас много, нам не в убыток, а для тебя возможность безопасно отвязаться от прошлого.

— Да не должен я им ничего! — уже вовсю кричал Юрий, возмущенный, что ему не верят. — И не возьму ваших денег.

— Прекрати! Не хватало еще в истерике забиться. Тоже мне «сильный пол»! — прикрикнула Ильина. — На себя наплевать, так о матери подумай, о Надьке позаботься. Девка с лица за дна дня спала.

— Как же я буду отдавать трудом заработанные деньги, если действительно не должен? — чуть слышно, тяжело дыша, сказал Юра. — Это нечестно, гнусно.

Так хорошо придуманный и подготовленный выход рушился: поел этих слов у Ильиной и Максименко не хватило духа настаивать.

— Что же тогда делать? — растерялась Валя.

— Придется, видно, драться. Силы мне не занимать. Справлюсь, — попытался успокоить их Юра.

— Нет, так не пойдет, — возразил бригадир. — Выйдем с завод всем звеном. Покажешь их. Попробую переговорить. Если не захоти понять, скрутим и сдадим в милицию.

— Хорошо, — не стал спорить Юра, понимая беспокойство товарищей, но не собираясь прибегать к их помощи. «Бесполезно, — реши он. — Моя беда — мне и расхлебывать».

Драки все равно не миновать, уж кого-кого, а Филипчука, с его злостью и подлостью, он хорошо знал. Подставлять же под удар ребят не в его правилах.

В тот день бригаде Максименко пришлось распрощаться со званием «Дружных ребят». Дружными на этот раз в четырехсотом цехе был признаны девчата.

На сцене стояли смущенные девушки из бригады Ильиной и принимали цветы «Дружных ребят», которым не оставалось ничего другое» как делать вид, что уступили свое звание только по случаю Междуш родного женского дня.

Получив путевки все в те же «Ромашки», Надя потрясла премией над головой. Юра понял, к кому это относится.

Подарок Наде — чеканка ее портрета — давно готов, и, если сегодня все обойдется, он будет рад сказать весенним «Ромашкам»: «Здрасте

Пока все заняты поздравлениями, Юра потихоньку стал пятиться к двери.

Выйдя из проходной, огляделся. Никого. Подождал, но никто не подходил. Ну что ж, можно идти.

И он зашагал домой, временами посматривая назад.

Неожиданного нападения он не боялся: по всем правилам, с ним должно произойти выяснение отношений.

Случайно брошенный на противоположную сторону улицы взгляд все разъяснил: параллельно ему в том же направлении шел Зото и впереди — Филипчук и Елкин. Значит, проверяют.

Иванников пересек улицу.

— Принес? — односложно спросил Зотов, как только Юра пора! мялся с ним.

— Нет, — последовал такой же короткий ответ и попытка разобраться: — Послушай, Андрей, давай поговорим.

— Не о чем, — отрезал тот и пошел в другую сторону, махнув с спиной Юрия рукой.

Иванников ускорил шаг, рассчитывая догнать Филипчука и Елкина, но их уже не было видно. Вот теперь, когда поставлены точки над и, можно ждать любой пакости. Юрий изменил обычный маршрут сделал большой круг. Держа наготове раскрытый нож, с опасной вздрагивая от шорохов, шел через самое темное место вдоль своего дома. Благополучно миновав его, убрал нож в карман и остановился перед парадной, чтобы унять спринтерский бег сердца.

«Проскочить бы так же удачно завтра, а там «Ромашки».

Хлопнувшая за ним дверь заглушила звук сбившего с ног удара. Задохнувшись, корчился от наносимых ногами побоев, инстинктивно прикрывая руками лицо и голову. Искры перед глазами сменились обрывками тумана, боль стала тупой, потом совсем исчезла.

Надя, Николай Филиппович, Максименко и Белов, как только хватились, что Юра исчез, бросились следом, надеясь догнать по дороге. Но опоздали.

В темноте подъезда наткнулись на потерявшего сознание Юру.

Максименко посветил огоньком зажигалки. В глаза бросилось избитое лицо.

Николай Филиппович позвонил в ближайшую квартиру. Как только дверь открылась, отрывисто спросил:

— Телефон есть?

И исчез.

Надя присела на корточки, приложила ухо к Юриной груди. Удары сердца не были слышны, но она ощутила, как чуть заметно поднимается и опускается грудь.

Олег Викторович нагнулся, раскрыл валявшийся около Юры бумажник. Пусто. И, видимо от злости, на мелкие куски разорвано с таким трудом доставшееся удостоверение водителя трактора.

Вернулся Николай Филиппович.

— Сейчас придет «скорая».

— Ольга Александровна дома? — спросил Максименко.

— Дежурит, — ответила Надя и сама удивилась сухости своего тона, как и той деловитости, с какой прикладывала носовой платок к кровоточащей ссадине на Юриной щеке.

Бригада «Скорой помощи» уложила Юру на носилки и вкатила в салон машины. Врач сел около него. Наде, попросившей взять ее, указал на место рядом с водителем и распорядился:

— В заводскую.

— Поехали, — ни к кому не обращаясь, сказал Николай Филиппович, и все направились к троллейбусной остановке.

В приемном покое их встретила Надя и на молчаливый вопрос ответила:

— Взяли в операционную. У него еще ножевое ранение.

— Ольга Александровна видела? — спросил Максименко.

— Да, ушла с каталкой.

Больше говорить не о чем. Устроились в креслах вдоль стены. Максименко не мог простить себе, что прозевал парня, а Надя не испытывала ничего, кроме ощущения пустоты.

Часа через полтора по лестнице спустилась Ольга Александровна в медицинском халате и белой шапочке с аккуратно заправленными под нее волосами. Бесстрастно, будто о чужом, сказала:

— Повреждено правое легкое, возможно сотрясение головного мозга. Еще без сознания.

И только когда Надя, захлебываясь слезами, кинулась ей на шею, профессиональная выдержка изменила Юриной матери.

Благодаря строгостям, установленным в больнице, да контролю мамы и Нади посетителей к Юре не пропускали, и он гадал, кто сумеет прорваться первым. И уж никак не ожидал, что им окажется…

Надя слышала, как открылась дверь в палату, но не обратила внимания, решив, что вошел кто-то из медперсонала или больных. И только по побледневшему лицу Юры и его попытке подняться поняла, что пошедший вызвал его беспокойство.

Придержав Юру, она обернулась и, подавив вспышку гнева, поздоровалась с Артемьевым, который два дня назад допрашивал ее.

Уступив следователю место, Надя устроилась по другую сторону кровати, недоумевая в душе, что может дать этот приход.

Появление работников милиции в травматологическом отделении не такое уж редкое явление, однако ходячие больные моментально отложили шахматную баталию и повернули головы к Юриной кровати.

— Мне дали всего пять минут, — начал Артемьев, — и поэтому сегодня главное, а подробности в другой раз.

Следователь так мало внешне изменился, что только боль да иная обстановка напоминали Юрию, что это происходит не тогда, а почти пять лет спустя, и он теперь не обвиняемый, а потерпевший.

— Мне в первую очередь нужны фамилии тех троих, что встретили тебя с Надей третьего марта, — продолжал Артемьев. — Ты их знаешь?

Юрий прикрыл глаза.

— Назовешь?

Юра в упор смотрел на следователя. Хорошо сказать «назовешь», и как, когда из горла вырывается только хрип, которым он иногда, забывшись, пугает своих сиделок и соседей по палате.

Следователь спохватился.

— Ты согласен их назвать? — иначе сформулировал он вопрос.

Юра облегченно закрыл глаза.

— «Бугор» — это Филипчук?

Опять опущены веки.

— Двое других освободились вместе с тобой?

Глаза открыты.

— Позже?

Юра продолжал смотреть на следователя.

Значит, раньше?

Юра устало прикрыл глаза.

Попробуем угадать. Иванов, Петров, Сидоров, Фёдоров…

Названы десятки фамилий, а Юра не закрывает глаза. Лечащий врач, вошедший в палату, прервал допрос, сел на место Артемьева, посчитал пульс и, обернувшись, сказал:

На сегодня все. В следующий раз — только после телефонной договоренности.

Артемьев попрощался, сделал Наде знак рукой, чтобы вышла, и стал инструктировать прямо в коридоре:

Не зная тех двоих, Филипчука нам не найти. В Архангельск, по месту назначения, он не прибыл и, видимо, обитает здесь, у своих дружном. Поэтому я вас прошу, когда будет позволять состояние Иванникова, выяснить их фамилии и имена с помощью алфавита. Как удастся, сразу позвоните мне.

И он написал на страничке, вырванной из записной книжки, свой служебный телефон.

Надя вырезала из газет большие буквы, разложила по алфавиту и, когда Юра чувствовал себя прилично, показывала ему. На букве «Е» он закрыл глаза. И снова с «А» до «Л».

Когда дошла до «К», Надя сама по смыслу дописала фамилию «Елкин» и поставила знак вопроса.

— Правильно, Юр? — спросила она, показывая листок.

Так, работая с частыми перерывами, Надя к вечеру составила интересовавшие следователя фамилии и имена.

— Артемьеву звонить уже поздно, — сказала она, посмотрев на часы.

Юра лежал с открытыми глазами.

— Думаешь, работает?

Юра закрыл глаза.

— Хочешь, чтобы сейчас позвонила?

Юра снова опустил веки.

— Хорошо, попробую, — сказала Надя, вставая. — Полежи минутку один.

Вслед за длинным гудком в телефонной трубке раздался щелчок и голос:

— Старший следователь Артемьев слушает.

Сообщила фамилии.

— Спасибо, Надюша. Вы даже не представляете, как это важно.

Вторым после Артемьева к Юре прорвался Суворов. Иванникову было значительно лучше, он мог уже говорить, и постоянное дежурство было отменено.

— Ребята привет шлют, на работе нормально, так что велели передать, чтобы лежал спокойно, — поздоровавшись, выпалил Миша.

Несмотря на длинный халат, Юрий заметил, что на Суворове новые джинсы.

— Никак фирменные? — прищуриваясь, спросил он.

— А ты думал!

Не столько бахвальство, сколько интонация, за которой перед глазами встал Корнилов, подкинули Юру на кровати. Сморщившись от боли, он с придыханием спросил:

— Никак с Сенькой связался?

— А тебе что?

Теперь Миша повторил и нагловатую улыбку Семена.

— То есть как что? — задохнулся Юрий, снова опускаясь на постель.

Сосед по койке отложил книгу и взял на себя обязанности отсутствующих сиделок.

— Вот что, молодой человек, — деликатно начал он. — Не мое дело вмешиваться в ваши дела, но больному Иванникову противопоказано волнение. Поэтому сейчас идите, а в другой раз, как я понял, приходите в других штанах и с другими новостями.

И он бесцеремонно выпроводил Суворова из палаты.

Пришедшим на следующий день Николаю Филипповичу и Максименко Юра рассказал о визите Миши и своих тревогах.

— Похоже, что так, — выслушав его, согласился Архипов.

— Купить не мог, это ясно, — вслух рассуждал Максименко, — два дня назад пришел на работу в этих джинсах. Объяснил, что взял долг.

— Надо что-то предпринять, Олег, — сказал Архипов. — Парниша на глазах меняется. Работать хуже стал, чуть что — огрызается.

— Я думал, переходный возраст да отсутствие Юры. А если действительно связался с Корниловым, это серьезно.

Спустя несколько дней снова пришел Артемьев.

— Вот теперь хоть узнать можно. Ну, здравствуй, Иванников! — И он осторожно пожал Юрину руку. — Честно говоря, не ждал, что так придется встретиться.

— Лучше так, Виктор Николаевич, чем как раньше. А Филипчука, вижу, не поймали?

— Возьмем, куда он денется, — убежденно сказал следователь. — (осле допросов тех ребят, что с тобой освободились, многое прояснилось, но Зотова с Елкиным пришлось пока освободить под подписку

невыезде.

— Почему? — удивился Юра.

— Кто тебя бил?

— Не видел, — смущенно ответил Иванников и, как бы оправдываясь, пояснил: — Темно было.

— Да, лампочку, похоже, специально выкрутили. Но сколько хоть человек тебя били, можешь сказать? Один или несколько?

— Не могу. Мне казалось, что удары сыпались со всех сторон, [умаю, все трое, но вам ведь это ничего не дает?

— Ты прав. Зотов с Елкиным явно сговорились и хотят подкупить признанием очевидных фактов. Они показали, например, что по требованию Филипчука встретили тебя при освобождении, чтобы взять деньги. Когда ты не дал, они тебе для порядка пригрозили, но не тронули. И до освобождения Филипчука не искали с тобой встречи.

— Так, — подтвердил Юра. — Я первое время ждал, что нагрянут, но их не было.

— Потом, по их показаниям, Филипчук заставил их пойти припугнуть тебя. Признают, что были с ним и в день нападения, но… Здесь цепь обрывается. Говорят, что якобы отказались помогать ему и на улице разошлись.

— На добровольный отказ, значит, бьют?

— Получается. Я им не верю, но доказательств против них пока нет. Ты ничего по существу показать не можешь, а Филипчук исчез.

— На это у них и расчет. А где может быть Филипчук?

— Это я сам хотел бы знать. Да, кстати: Филипчук до встречи тобой обошел четырех из тех мальчишек.

— Значит, он знал, что я…

— «Знал» не то слово, — перебил Артемьев. — Он выудил у их родителей по пятьдесят рублей, ссылаясь, что ребята якобы задолжали своим председателям отделений, когда отбывали наказание. А у последнего забрал деньги уже после нападения на тебя, в тот же самый вечер.

— Ушлый, я смотрю. И с тех получил, и с меня требовал.

Когда Артемьев стал записывать показания Иванникова в протокол допроса, в дверях появился Суворов.

— Привет подопытным кроликам! — бодро прокричал он, но, увидев повернувшегося на его голос следователя, оторопел и моментально исчез.

— Никак Суворов? — спросил Артемьев Юру.

— Он. А вы откуда его знаете, Виктор Николаевич?

— Вчера допрашивал.

— По моему делу?

— Нет.

— Час от часу не легче. Что он натворил?

— Пока немного, но…

— Связался с Корниловым? — перебил Юра.

— Да. А ты откуда знаешь?

— Догадываюсь.

— Давай выкладывай, Юра. Корнилов снова арестован. На этот раз — за крупную спекуляцию. Набрал компанию таких мальчишек, как Суворов, и распродает через них. Да еще спаивает.

— А Мишка, конечно, знать ничего не знает?

— Конечно, — улыбнулся Артемьев. — Напоминает тебя в ту пору.

— Если не возражаете, Виктор Николаевич, давайте поговорим втроем. Не люблю за глаза.

— Не возражаю. Только его не найдешь. Выскочил как ошпаренный.

— Ну что вы! Надо знать Мишку: прячется где-нибудь за углом, дожидается вашего ухода.

Сосед вышел из палаты, и вскоре Суворов сидел по другую сторону Юриной кровати. Старался держаться независимо, по его принципу: Подумаешь!», но на этот раз не получилось. Лицо, как после бани, С резко выступившими веснушками да пальцы, теребившие полы халата, выдавали волнение.

— Миша, Виктор Николаевич вел следствие по нашему прошлому делу. Поэтому мне хватило времени близко его узнать. Он мягко стелет — не повысит голоса, не обругает, — но спать, поверь, жестко.

— Ну и что ты этим хочешь сказать? — вызывающе спросил Суперов.

— А то, что в «кошки-мышки» играть с ним не советую. Уж раз он нацепил Семена, тому крышка.

— Мне какое дело до вашего Семена?

— Не ерепенься, Михаил, не то эта крышка может прихлопнуть имеете с ним и тебя.

— Подумаешь!

Видя безуспешность переговоров, напоминавших скорее бессмысленные пререкания, следователь взял инициативу в свои руки.

— Этот разговор, Суворов, случайный и не носит официального характера. Дело в том, что, возникни ситуация, в которой вы оказались, полгода назад, я, не раздумывая, привлек бы вас к уголовной ответственности вместе с Корниловым.

— Что решают ваши полгода, когда для вас одно удовольствие пришить мне статью.

— Дурак! — взорвался Юрий, но вмешательство соседа: «Больной Иванников, вам нельзя волноваться» — охладило.

— Эти полгода, — продолжал Артемьев свою мысль, пропуская дерзость мимо ушей, — единственное светлое пятно в вашей подростково-юношеской биографии. Вы, Суворов, просто мало и плохо знаете Корнилова. Сегодня вечером, самое позднее — завтра он поймет безвыходность своего положения и, поверьте мне, сразу будет подставлять вместо себя вас и таких, как вы.

— Это еще бабушка надвое сказала.

— У Иванникова имеется в этом отношении опыт. Поэтому рекомендую воспользоваться им, а не приобретать собственный.

— Легче обойдется, — добавил Юра.

— Будет тебе каркать, — огрызнулся Суворов и демонстративно посмотрел на часы.

— Мы не задерживаем, тем более что и мне пора.

Артемьев поднялся.

На этом общий разговор оборвался, но после ухода следователя Миша просидел в палате еще часа полтора, впервые слушая из уст Иванникова о его прошлых похождениях и мытарствах в заключении. Из больницы по совету Юры он поехал в следственное управление дать правдивые показания по делу Корнилова.

В начале апреля Юра начал рваться домой, но врач и мама упорно твердили: «Рано». Откуда ему было знать, что они выполняли просьбу следователя подольше подержать его в больнице из опасения новых неприятностей. В разговорах с Юрой он умолчал, что Филипчук, уезжая из города, пообещал своим приятелям скоро вернуться и еще раз «поговорить» с Иванниковым.